Госпожа

В первый раз госпожа Юй выпорола его через пару недель после того, как он начал жить в Пристани Лотоса, за шутку над одной из кухарок. Шутка была безобидная; кто же знал, что, испугавшись спрятанной под перевернутой тарелкой лягушки, она заденет горшок с супом и опрокинет его на так не вовремя вошедшую госпожу Юй? Прятавшийся под окном Вэй Усянь удержался от смеха, но она все равно его нашла, перегнула через неожиданно жесткое колено и, сдернув штаны, отстегала плетеным кожаным поясом. Наказывая, она не переставала бранить его за баловство, испорченную одежду, о которую он по привычке вытирал руки после жирной еды, и утопленный несколько дней назад в озере меч — Вэй Усянь стащил его с тренировочной площадки и собирался полетать так же, как они летели с дядей Цзяном... Так что, возможно, дело было не только в лягушке. Пояс, пусть и казался узким и легким, зло впивался в тело, оставлял горевшие огнем рубцы, и скоро Вэй Усянь уже тихо всхлипывал, ожидая окончания порки, и старался ерзать не слишком заметно, чтобы не злить госпожу Юй еще сильнее. Зад ныл даже спустя несколько дней, особенно когда приходилось сидеть. Позже, когда подрос, за особо выдающиеся проступки его уже секли розгами во дворе за главным домом — долго и больно. Не сама госпожа Юй, конечно, кто-нибудь из ее служанок, но рука что у одной, что у другой была тяжелая, да и жалости к нему в них было не больше, чем в их госпоже. Если бы после наказания не медитировал, разгоняя по телу ци, чтобы заживало быстрее, наверное, еще долго сидеть не мог бы, а так последствия проходили быстро. — Чего ты добиваешься? Тебе это нравится что ли? — ворчал иногда Цзян Чэн, когда он возвращался в их комнату после порки, потирая пылающий зад. Вэй Усяню не нравилось, он просто не видел смысла отказывать себе в чем-то интересном, только чтобы избежать наказания. Впервые госпожа Юй приказала ему прийти в свои покои, когда он, вернувшись из Облачных Глубин из-за драки с Павлином, уже спустя пару дней принялся за старые проделки. Цзян Чэна не было рядом, чтобы закатить глаза и спросить, чего он ждал, когда вел себя так, но Вэй Усянь впервые задумался о том, что, возможно, с госпожой Юй и правда шутить не стоило, особенно когда она была не в духе. В тот раз он несколько минут стоял у ее двери, не решаясь войти, и ему было почти страшно. Теперь, спустя полгода, он чувствует предвкушение и медлит только потому, что хочет прежде убрать улыбку с лица. Шутить с госпожой Юй по-прежнему не следует. — Раздевайся, — приказывает она, едва он заходит и плотно закрывает за собой дверь. Кольцо на ее пальце искрит, но развернуться в кнут не торопится. Сначала будет больно, но это ничего — на то оно и наказание, Вэй Усянь удивился бы, будь иначе. Без спешки, но и не пытаясь отсрочить неизбежное, он разматывает пояс, снимает верхнюю накидку, распутывает завязки на халате и нижней рубахе. Даже не оборачиваясь, он знает, что госпожа Юй смотрит на него; иногда он замечал на себе такой же оценивающий взгляд во время тренировок. Наверняка ей нравится то, что она видит, — в своей неотразимости Вэй Усянь не сомневается. Раздеваться перед госпожой Юй, стоять перед ней голым уже привычно, больше не смущает, как раньше. — К стене. И чтобы ни звука. — Она хмурится, но само по себе это ничего не значит, она часто так: не обязательно даже, что злится, может, просто задумалась. Она встает с кресла и приближается к нему только после того, как он упирается руками в стену, выпрямляется, ожидая начала наказания, — он понимает по шуршанию шелка и едва слышным шагам. Она никогда не предупреждает, прежде чем начать, не сообщает, сколько будет ударов. Первый из них вышибает воздух из легких, след от него на пару секунд немеет, потом начинает ныть все сильнее. Жар растекается по спине, но ощущение быстро перекрывается болью от следующего удара. Цзыдянь жалит гораздо сильнее, чем розги, но порет госпожа Юй размеренно, и Вэй Усянь подстраивается: жмурится и выдыхает во время ударов, делает новый вдох между ними; старается не напрягаться, так только хуже, и, как было сказано, не издает ни звука. Каждый раз, оказываясь в ее покоях, он замечает, что ему нравится подчиняться ее приказам. Они будто играют в какую-то игру для двоих. Госпожа Юй тоже молчит, словно ей не особо важно, что именно он нарушил и все равно, продолжит ли он это делать дальше. Обжигающая полоса ложится поперек ягодиц, и Вэй Усянь чуть не подпрыгивает от неожиданности и возмущения. Знает, что заду тоже достанется, но все никак не может привыкнуть: вне своих покоев она если и стегнет время от времени кнутом, то только по спине. Но сейчас все по-другому. Еще несколько не особо сильных ударов по лопаткам и неожиданно мягкое движение, когда кнут скользит между ягодиц — будто что-то живое, теплое и гибкое; почти как змеи, которых они иногда ловили с Цзян Чэном в зарослях камышей у берега. Думать сейчас о Цзян Чэне неловко, и Вэй Усянь отгоняет детское, несерьезное воспоминание. Кончик Цзыдяня спускается ниже, пробирается между бедрами, щекотно покалывая, трется о яйца и начавший крепнуть член, и, забывшись, Вэй Усянь едва слышно стонет от того, насколько это приятно. — Я же сказала: ни звука. После короткого удовольствия следующий удар кажется болезненнее, и он вздрагивает, прикусывает губу, чтобы не закричать. Но растревоженное прошлыми ласковыми прикосновениями возбуждение не уходит, продолжает нарастать. Вспыхивает даже ярче, когда кнут бьет по заду, заставляя поджимать ягодицы. Он не знает, сколько получает в итоге ударов, точно больше десяти, может, пятнадцать или семнадцать. Госпожа Юй не сообщает об окончании наказания, просто потрескивание Цзыдяня вдруг стихает; значит, уже все. Спину и зад дергает, но наверняка там только алые полосы, чуть вспухшие и горячие, которые сойдут к утру: госпожа Юй никогда не порет его до крови, после ее наказаний не остается неровных лиловых рубцов, как от розог. Прохладные пальцы касаются следов кнута, то ласково, то надавливая сильнее, и Вэй Усяню снова хочется стонать от удовольствия и нетерпения. — Хорошо, — удовлетворенно сообщает она. Он прислушивается к легким шагам и шуршанию шелка, когда госпожа Юй садится в кресло. — Подойди. Только тогда Вэй Усянь опускает уставшие, будто после тренировки с мечом, руки. Прежде чем повернуться к ней, он замечает оставшиеся на деревянных панелях отпечатки его влажных ладоней. Кажется, он когда-нибудь протрет в них дыру, так часто ему приходится стоять здесь под кнутом. Госпожа Юй смотрит на него: руки расслабленно лежат на подлокотниках кресла, Цзыдянь снова застыл на пальце обычным кольцом; выражение ее лица спокойное, будто и не порола его только что, так и сидела здесь все время. Вэй Усянь подходит совсем близко и, дождавшись кивка, опускается перед ней на колени, касается прохладного шелка, приподнимает выше, открывая то, чего никогда не должен был видеть. На госпоже Юй нет нижних штанов, но Вэй Усянь уверен, что она специально их снимает, когда он должен прийти; в другое время она относится к порядку в одежде серьезно: у него до сих пор чешутся лопатки и зад, стоит вспомнить, как досталось за идею раздеться в жару, когда их с Цзян Чэном и всеми шиди застали в зале познания меча с шицзе. И насколько хорошо было после. В отличие от шелка, кожа под подолом горячая, но такая же гладкая. Ее приятно трогать, вести ладонями все выше. Она очень светлая — светлее, чем Вэй Усянь у кого-либо видел. Не то чтобы он много кого видел, конечно... Госпожа Юй едва слышно вздыхает, сдвигается ближе к нему, на самый край кресла. Руки по-прежнему лежат на подлокотниках, но теперь пальцы беспокойно поглаживают лакированное дерево. Вэй Усянь слегка давит на ее бедра, разводя ноги шире, касается мягких завитков волос в паху и невольно заглядывает под скомканные уже возле талии подол верхних одежд и нижние юбки: столько раз смотрел, а все равно интересно. И правда, будто шелковый веер, как пишут в непристойных книжках, которые были надежно припрятаны под матрасом. Вэй Усянь ласково поглаживает его, забирается пальцами глубже, где совсем горячо и влажно, и почти сразу наклоняется, касается там губами. Наверное это неправильно. Все говорит о том, что неправильно. Но никто не знает, и до сих пор то, что они делают, никому не повредило, так что, возможно, все не так плохо. Вэй Усянь гладит мягкие складки языком, иногда проталкивает его глубже; вдыхает чуть резковатый, но по-своему приятный запах, пробует знакомый вкус. Вкус и запах женского желания. До этого всего Вэй Усянь даже не задумывался, насколько у женщин все по-другому. Бедра госпожи Юй чуть подрагивают под его ладонями, и, значит, у него все получается, как надо. Оторвавшись ненадолго от своего занятия, он видит, как крепко ее тонкие сильные пальцы сжимают подлокотник, сверкающий шнур Цзыдяня уходит от кольца к нему за спину. Вэй Усянь чувствует его: он скользит по пояснице и тычется между ягодиц, не причиняет боли, но как будто дразнит. От щекотных прикосновений поджимаются яйца и теплеет внутри. Цзян Чэну он об этом не говорит, конечно, но теперь ему и правда нравятся наказания госпожи Юй и особенно то, что происходит после. Кончик Цзыдяня проникает глубже: не толще пальца, он входит легко. Пальцем Вэй Усянь тоже пробовал, после того, как понял, что так тоже можно, но это было совсем не то; сейчас гораздо лучше. Цзыдянь входит глубоко, приятно пульсирует внутри, хочется зажаться и подольше не выпускать. Кончик кнута неторопливо выходит из него, потом возвращается обратно. Члену уже тоже отчаянно не хватает внимания, но госпожа Юй не позволяет ему трогать себя. Прислушиваясь к ее сбивающемуся дыханию, вылизывая и целуя, Вэй Усянь думает, можно ли разделить Цзыдянь на несколько хвостов, как у некоторых плетей. Тогда бы их хватило сразу для всего. Но либо разделить Цзыдянь нельзя, либо госпожа Юй считает, что он не заслуживает все удовольствия сразу. Приходится обходиться имеющимся. На следующем движении внутрь, Вэй Усянь нетерпеливо подается навстречу, насаживаясь резче. Цзыдянь тут же выскальзывает из него, чтобы хлестнуть по заду — но как-то лениво, просто напоминая о приличиях, — и тут же снова оказывается внутри, на это раз как будто став потолще, распирая приятнее, и Вэй Усянь благодарно стонет, потому что теперь можно не молчать. Он уже и сам дышит тяжело; сердце стучит быстро и сильно. Он толкается языком в горячее и скользкое в том же все ускоряющемся ритме, как в нем движется Цзыдянь, и иногда сквозь шум в ушах среди своих стонов слышит другие, женские. — Хороший мальчик, — слышит он. Госпожа Юй шире раздвигает ноги, ее голос звучит низко и глухо. От него по исхлестанной спине бегут мурашки и еще ощутимее тянет в паху. Вэй Усяню нравится, когда его хвалят. Он с нажимом проводит языком по небольшому плотному бугорку, впитывает чужие дрожь и жар — знает, что остается совсем немного: бедра под его руками напряжены, движение Цзыдяня становится все более беспорядочным. Иногда он и вовсе исчезает ненадолго. Но не в этот раз: даже когда по телу госпожи Юй словно проходит судорога, и она замирает на несколько мгновений, Цзыдянь внутри него, пульсирует и греет. Дождавшись, когда расслабятся бедра под ладонями, и вся госпожа Юй как будто обмякнет в кресле, Вэй Усянь последний раз касается ее языком и поднимает голову. Наверное, в этот раз она им довольна: она наклоняется ниже, и крепкая, пусть и по-женски узкая, чуть шершавая от меча ладонь сжимает член, проводит по всей длине. Цзыдянь внутри него снова начинает двигаться, и Вэй Усянь успевает лишь удивиться тому, как мало ему оставалось, чтобы наконец достичь сияющего пика. Он снова жмурится, как во время наказания, — но теперь не от боли, а то остроты и яркости ощущений. Его семя заливает ладонь госпожи Юй, кажется, оседает брызгами на ее и на его одежде. Какая разница, Вэй Усянь не особо присматривается: закрывает глаза и прижимается лбом к коленям госпожи Юй, пытаясь прийти в себя, прежде чем надо будет подняться на ноги. Ему очень хорошо. — Все. Можешь встать и одеться. — Госпоже Юй наконец надоедает ждать, и приходится все-таки подняться с пола. Ее лицо выглядит не таким фарфорово-белым как обычно, раскраснелись щеки, чуть растрепалась прическа. Но так Вэй Усяню нравится даже больше. До того, как начал приходить в ее покои, он не обращал внимания, что она красивая и совсем не кажется старой. — Всегда бы вел себя так послушно. Пока Вэй Усянь натягивает нижние штаны, она успевает опустить подол, но с кресла не встает, видимо, собираясь привести себя в порядок уже после того, как он уйдет. — Тогда бы у вас не было повода меня наказывать. — Вэй Усянь ухмыляется широко и самоуверенно; улыбка, подходящая скорее для флирта с девушками-шимэй, а не для ответа госпоже ордена. Но сейчас она в любом случае не будет на него сердиться, так что можно. — Я бы нашла. — Она не улыбается, но и не хмурится. Уходя из ее покоев, Вэй Усянь знает, что вернется сюда скоро — неделя, от силы две: не важно, сам что-нибудь натворит или госпожа Юй и правда найдет повод. Он будет этого ждать.