нежная-нежная.

Ночь между четвергом и пятницей была особенно тихой и во всей своей тишине изумительно прекрасной: возможно, даже весенние цикады решили устроить импровизированный бойкот где-то еще дальше за городом, а по небу там разливалась молочная пенка из ночных облаков. Он проснулся посреди всей этой спокойной прелести, которая изумила бы любого поэта, начиная от отпетого графомана, заканчивая великим и известным, и вроде бы даже беспричинно. За окном воздух был до дрожи холоден, и, может показаться, что ему было абсолютно все равно на то, что градусник показывал плюс четырнадцать. Башаров смерил взглядом окрестность дома, но на улицу выйти сначала не решился. Вместо этого он пошел на кухню, где совершенно уютно и тепло приготовил себе ночной кофе — совершенно безобразная затея для здоровья. Однако он решительно уверил себя, что сегодня уже не заснёт. Не заснуть всегда лучше, чем не проснуться. По этой черной кофейной глади, которую он после разбавит молоком граммовкой около одного к трем, могли бы летать беспечные мысли, те, которые обычно возникают у человека, проснувшегося в три тринадцать ночи за просто так. Он сел за деревянный стол, который по современным дизайнерским меркам устарел еще лет двадцать назад, и начал почти беззвучно мешать молоко в чае. Нет, на самом деле, он бы и не проснулся, если бы не эта нежная, такая до жути нежная, как эта ночь и его размышления о ее обворожительной силе, хитрая и притягивающая к себе ведьма, играющая с ним, как, наверное, и со всеми мужчинами, которым она нравится, как девочка мячиком. Поманить мужчину для нее совсем несложно. Привороты — это порча, но никто не отменял приятной очаровательности ее слов, улыбок и долгих, глубоких взглядов внутрь твоих глаз. Но Башарову даже нравилось то, как она им играет. Он совсем не играл в эгоиста и холодного мачо — ему давно не восемнадцать! Он был готов стать мячиком в ее нежных-нежных и мягких руках доброй-злой ведьмы и не был скуп на свои восхищения.Он говорил об этом и на съемках ее спецвыпуска, который, казалось бы, был совсем-совсем недавно, как будто бы прошлой ночью, которая была, безусловно, такой же спокойной и нежной-нежной. Как сейчас помнит и вспоминает, пока пьет свой отвратительный кофе с молоком, но без сахара, сидя на тихой-тихой кухне тихой-тихой ночью, которой его размышления и чувства могли стать для него самого же громкими. «Марьяна нравится мужчинам, и мне в том числе она нравится… Сексуальная, эффектная." В реальности ему было не так важно, чем именно она занимается — магия для него все еще черный лес. Он же в шоу для его ведения, а не разбирательств в приворотах и порчах. Но когда она так нежно-нежно и тихо-тихо сказала ему на одном из испытаний о том, что на нем свежие привороты, улыбка на лице Башарова могла засиять, а не проскользнуть всего наполовину. Растворимый кофе по правде полное дерьмо — нет, эта ночь не выдержит подобной ругани! — ему не нравился этот растворимый Якобс Монарх, но на фоне нежных-нежных воспоминаний о нежной-нежной ведьме он казался просто восхитительным.Они сейчас и правда как дети: она играет мячиком, а он целует ее в щечки. На самом деле, большего и не нужно. Врядли ведьме нужно что-то большее, чем салочки и игривые улыбки. Пускай он ею и очарован, Марьяна останется для него неприступной и бесподобной, которая подразнивает его своим присутствием. Он допивает кофе до последней капли и небрежно оставляет кружку в седой раковине. Подходит к окну, а ночь ему, кажется, улыбается. Как будто бы это чистое небо сейчас соберёт для него все свои звезды и выведет ими имя «Марьяна». Башаров еще немного созерцает эту нежную-нежную и тихую-тихую весеннюю ночь и уходит в комнату готовиться к утренним съемкам, чтобы навсегда оставить свои ведьменские симпатии в объятиях этой беспросветной темноты.