Случайность

            Безусловно, конец шестидесятых-начало семидесятых были своего рода периодом расцвета для ГДР. И ещё бы, ведь ей сейчас начали целовать ноги многие ближневосточные капиталисты наравне с коммунистами. А она только тому и рада. Наконец кто-то образумился, хоть и все они по своей природе были безумцами. Наконец её начали уважать наравне с братом. И плевать, что началось это лишь после того, как они сами продули войну за шесть дней и потеряли не малую такую часть своих территорий. Ну, а если быть точнее, они их просто считали своими, пока не появился тот, кто был готов без каких-либо угрызений совести опровергнуть это. Марту же начали уважать буквально за продолжение дела её отца, разве что теперь не в таких масштабах и при поддержке Совета, что был готов всегда заступиться за неё. И не важно, что она сотворит.       Щенок нациста вытеснил своей абсолютной преданностью родных детей.       Хоть и Марта до сих пор искреннее не понимала возникшего расклада событий: с каких это пор какой-то малочисленный народ сильнее трёх многотысячных и более сильных, превосходящих врага буквально во всём? С каких это пор у каких-то вшивых евреев, которых беспощадно вытравливали из этого мира две тысячи лет, появились силы сопротивляться?       «Избранные Богом не умирают и ныне не проиграют ни одну битву за свои территории. Арабы не хозяева этих земель, и никогда ими не были», — молвила после Шестидневной войны сводная младшая сестра Марты, которая, как назло, была чистокровной еврейкой и всем сердцем любила этот народ, желая для него лишь лучшего. В семье не без урода, как говорится. Впрочем, немка ещё проклянет её за эти слова…       При этом что арабов, что большинство коммунистов — и Марту в том числе — объединяла ненависть к их одному злейшему-презлейшему врагу. Который, что интересно, им самим по факту ничего не сделал. Ну, подумаешь Исав Иакову когда-то первородство продал, тем самым буквально лишив себя всех благословений. Подумаешь, что арабы как нация вообще появились от рабыни. Подумаешь, что они пытались уничтожить еврейский народ, хоть и сколько бы пуль, газа и огня на него не тратили, своей цели не добились. И в этом, конечно же, всё равно виноваты евреи.       «Почему они такие живучие?»       И Марту это безумно сильно раздражало. Народ Израиля — единственный, который она даже как рабочую силу не воспринимала, при том спокойно закрывая глаза на зверства своего народа, с совершения которых едва два десятилетия миновало. Она никогда не считала себя виновной, ответственной за грехи своего отца. Впрочем, солить Азриэлю это ей совершенно не мешало: ей никто даже и слова не скажет.       Да и что ей душу сейчас грело, так это новая волна ненависти по отношению к Израилю после его победы в Шестидневной войне и краха арабов. Весь Соц. блок волосы на себе рвал после этого. Да так, что даже в один день отношения с ним дружненько разорвал. А тому хоть бы хны. Итак словно один в этом мире выживает.       Но нельзя также не отметить то, что всё же и немку, и этого еврея объединяло, а именно косые взгляды, частенько обращенные на них обоих. Хотя, что интересно, сам Азриэль всегда смотрел на неё даже с какой-то надменностью и своей вечной самодовольной ухмылочкой, которая Марту искренне бесила. Но… Сколько бы колкостей — сказанных и несказанных — между ними не пролетало, они умудрялись сохранять нейтрально-недружественные отношения. Иначе их и не обзовешь.       Только вот в какой-то момент даже эта невидимая граница дала трещины… И случилось это во время одного из саммитов в ООН несколько лет спустя, когда Азриэль высказал своё недовольство по поводу того, что Марта всё ещё не выплатила ему репарации, буквально вычеркнув из истории своего народа кровавые сороковые. Да что уж там, даже обговорить с ним этот вопрос не желает. Словно немцы ничего такого и не сделали. Дошло до того, что этот еврей её с отцом сравнил, —       «Да как он смеет?» — на что она была вынуждена буквально плеваться своим токсичным ядом из хамства и ненависти по отношению к нему, стимулятором выработки которого были его же слова — колкие и неприятные, но при этом до безумия правдивые и точные, вследствие чего и задевающие хрупкое женское эго, не терпящее возражений и обвинений в свой адрес.       По итогу чуть до драки не дошло, — ибо словами у них всегда худо-бедно недопонимания получалось решать, — однако их вовремя разняли Совет и Штаты.       И угораздило же их ещё после этого саммита встретиться. Ещё и, как назло, уже в совершенно пустом, полумрачном коридоре. Слово за слово, за которое Марта и поплатилась, когда её по итогу придушили и затащили в ближайший открытый кабинет.       Немка очень смутно помнила, что было, пока она буквально пребывала в каком-то бреду, из которого не находила сил вырваться, а тело было ватным, и она буквально потеряла всякий контроль над ним. Однако до неё достаточно быстро дошло, когда она, наконец придя в себя через время, обратила внимание на свои обнажённые ноги, темно-алые капли крови между ними и ужасную жгучую боль внизу живота. Даже встать не сразу смогла, ибо мышцы словно разрывались на части, а тазовые кости и вовсе переломали. Да и болел у неё не только низ живота, но ещё и шея с плечами… Там, как оказалось, были кровавые ранки, причём, судя по всему, оставленные чужими зубами вместе с фиолетовыми синяками.       Осознание, отвращение к собственному телу, душевная и физическая боль, по итогу излившаяся в истерике… Её эмоции менялись слишком быстро вместе с мыслями, которые буквально добивали её, вызывая отвращение к самой себе. В тот день Марта прокляла всех евреев. И в первую очередь Азриэля, что вообще на свет родился и до сих пор не испустил дух.       Да что уж там, даже у многих стран этот поступок вызвал антисемитизм. Причём не только у коммунистов, но ещё и капиталистов. И в первую очередь у Оскара, хоть и он даже ничего сказать не мог, отлично зная, что Азриэль его сейчас и слушать не будет…       Кто же знал, что этот поступок буквально станет местью за поставку оружия палестинским террористам, о которой мир узнает лишь несколько лет спустя, после чего Азриэль уже совершенно не будет жалеть о содеянном. А хотя… он итак не жалеет, ибо такого понятия как «жалость», ещё и по отношению к Марте, он никогда не знал…       Марта же несколько месяцев спустя и вовсе поняла, что то изнасилование не прошло для неё бесследно, судя по постепенно округляющемуся животу, частой тошноте и такому же часто меняющемуся настроению…       Этого, наверное, она боялась больше всего. Кто захочет от такого, как Азриэль, ребёнка, и уж тем более случайно зачатого? Однако… Как бы ей не хотелось избавиться от ребенка, сроки для этого были уже далеки от подходящих.       — Вырастишь его или её как своего правопреемника. Даже если на этого внешне будет походить, характер и взгляды всё равно нормальными будут, — молвил тогда её приёмный отец. — А если простым смертным окажется, то просто выдашь за кого-нибудь из воплощений, как вырастет.       — Тоже верно, — немка пожимает плечами. — Хотя, я этого ребёнка всё равно никогда не смогу полюбить. А с этого даже компенсацию не сдерешь. Дураком прикинулся и сказал, что я вообще с кем-то перекутырялась и просто свалила всё на него.       — Даже как-то не удивительно.       — Мда уж… А плату после рождения ребёнка уже не затребуешь… Не принято у них так. Даже если он или она на него похож будет, — неожиданно голос подаёт семитка, сидящая рядом с отцом и сестрой с бокалом гранатового вина в руке, после этих слов сделав небольшой глоток.       На неё тут же обращаются презрительные зелено-голубой и лазурный взоры.       — Лучше просто молчи, — голос ГДР пока что звучит спокойно, однако очень хорошо ощущалось, что ещё пару лишних слов, и на младшую выльется шквал ненависти, который, по факту, вообще-то должен вылиться на Азриэля.       Хотя… То, что Шарлотта была права, отрицать было глупо.

***

      Лора росла активным и любознательным ребёнком. И всё бы ничего, да вот только одна проблема: внешне она была буквально копией своего отца. И это, наверное, больше всего Марту и раздражало, из-за чего она буквально испытывала отвращение к родной дочери при одном её виде, что уж говорить о безобидных прикосновениях в попытках девочки выразить свою любовь к матери, которую та в любой момент могла бы растоптать несколькими фразами. Холодными, правдивыми, и вследствие чего глубоко ранящими чувствительное детское нутро, банально неподготовленное к подобному…       Наверное, это и послужило одной из причин, почему первые несколько лет жизни дочери Марта видела её всего пару раз. Как раз-таки те редкие случаи, когда она ею всё же интересовалась, если интересом это вообще можно было назвать. Остальное время с маленькой Лорой сидели няньки. Хотя, наверное, это было и к лучшему, особенно если учесть то, что мать ей ничего не дала бы и просто оставила бы на произвол судьбы. Впрочем, так оно и произошло, когда Лоре исполнилось пять, и она в большинстве своем была предоставлена сама себе, за исключением тех редких случаев, когда её забирал к себе Оскар на несколько дней.       И тут уже Лора, кажется, совсем ничего не понимала. Не понимала, почему её дядя с тетей так хорошо ладят между собой и находят для неё время, в то время как мать всё время занята. Не понимала, почему находят время и для её сестры, если та уже по меркам её матери взрослая и должна сама решать свои проблемы, да и не "докучать" родителям в целом. В детском разуме попросту не укладывались такие контрасты, но он всё ещё не допускал мысли об отсутствии банальной родительской любви.       Лора не понимала, почему у неё не может быть всё как у всех. Почему у неё не может быть таких же любящих отца и матери и кто решил, что всё должно быть именно так?       Даже когда ей прямым текстом сказали, что не любят её просто за то, что она есть, она продолжала искать какие-то оправдания матери. У нелюбви ведь тоже должны быть причины, как и у всего остального. Именно с того момента её главной целью стало заслужить любовь матери во что бы то ни стало. Страшнее был, наверное, лишь тот факт, что она хотела получить её от той, от которой стоило ждать её в последнюю очередь.       Лора была подобна бабочке, летавшей над столь манящим горящим костром, однако рано или поздно сгоревшей заживо, потерявшей себя в жалких попытках соприкоснуться с недосягаемым.       Быть может, оно и к лучшему, что она была избавлена от таких мучений собственной матерью, что нашла в себе силы отдать её отцу. Пусть он там делает с ней, что хочет, лишь бы она осталась у него.       Тогда Лора до последнего не понимала, что происходит, и лишь много лет спустя она увидит картину полностью, а вместе с ней и получит ответы на интересующие её вопросы…       Кажется, впервые за эти годы Марта обрела душевный покой, когда вернулась домой без дочери… Ей было всё равно, что ей скажут на это другие. Она избавилась от ещё одной причины своих душевных терзаний, и теперь наконец может вдохнуть полной грудью. Рядом с ней больше нет живого напоминания о том страшном дне...       Быть может, наконец этот ненужный ей ребенок обретет любящую семью... А, впрочем, какое ей теперь до этого дело?