I will not rest till I find you I'm coming, I'm coming You can run but you know that you can't hide
Он засыпает с его именем в разуме и просыпается с его именем на губах. Реки крови текут между выраставшими и распускавшимися ликорисами, впитываются в чёрную землю. Он ступает мягко по сырой земле, приближается неспешно — только одни они остались среди пепелища. Всё нутро Блэйда — тоже выжженная земля, на которой расцветают цветы алой ненависти. Даже сейчас его чувства, прошедшие через уродливую метаморфозу, выглядели прекрасно. Он взрастил их специально для него — кленовый лист или паучья лилия, какая разница? Красные концы одинаково заострены, чтоб убивать. Он вырезал их всех. Очередной космический корабль, лишившись большей части экипажа из-за нападения, терпит крушение на неизвестной планете. И даже так на нём остаются выжившие — Блэйд не церемонится с ними. Его разрушающийся клинок, как и его душа, вскрывает глотку выползающего из-под обломков человека, после пронзает следующего раненого, разрубает чей-то череп. За ним тянется кровавый след. Мужчина, женщина, ребенок — не важно, кто попадается на его пути, все оказываются казнены жестокой рукой. Он ищет его. Он видит только его. Дань Хэн. Имя, отражающее чистый лунный свет их мирных ночей, имя его проклятия и судьбы, имя-клеймо. Блэйд пробирается через обломки корабля, через разрушенные отсеки и комнаты, горячий пепел сыпется ему за шиворот. Проткнуть грудь одному дышащему, отсечь голову другому, вогнать клинок под ребра, растрощить череп задвигающейся дверью каюты, свернуть шею убегающему. Смерть, смерть, смерть — он не смотрит им в лица, одни размытые пятна, ведь перед собой он видит только одно лицо. Дань Хэн чувствует этот сладковатый запах расцветающих ликорисов даже через беспамятство. Он плохо помнил, что произошло в этот раз. Резко охватившая всех паника, крики, дестабилизация корабля, захват кабины управления, а потом удар и только темнота… Дань Хэну приходится приложить все усилия, чтоб прийти в себя и выбраться из-под завала, но тут же он жалеет об этом. Он не хотел этого видеть — снова. Блэйд тащит за шиворот раненого члена корабля, который слабо сопротивляется. Из поврежденного корпуса торчат выломанные металлические трубы, и убийца одним сильным движением накалывает несчастного на острый край. Тот коротко вскрикивает несколько раз, захлебываясь кровью, но вскоре безвольно обвисает. У Дань Хэна расширяются глаза от ужаса. О, он был прекрасен в страхе и гневе. Блэйд не может сдержать слабой улыбки. Столько раз видел это страшное выражение обожаемого лица — и каждый раз был очарован совершенно. Ему хочется коснуться Дань Хэна, да так, чтоб рукой можно было достать до горячего сердца, чтоб вырвать и съесть целиком, чтоб умереть самому. Дань Хэн дышит часто и коротко, крик боли превращается в рычание на зубах, а тревожный красный свет, мигающий из всех искрящихся панелей, вырисовывает заострившиеся черты. В алом зареве безумия они становятся похожи друг на друга. Дань Хэн нападает первым. Его копьё быстрое, лёгкое, смертоносное. Блэйд знает его в бою, знает его всего и ловко отражает любые яростные атаки со звенящим смехом. Они перемещаются дальше по проломленным коридорам корабля, усеянным трупами, пока Дань Хэн не загоняет его в заваленный тупик, и Блэйду приходится выскочить через обплавленную горящую пробоину в стене. Дань Хэн следует за ним — будто бы их роли меняются. На земле неизвестной планеты трупов становится меньше, но от этого не менее тяжело: парень может опознать чуть ли не каждого члена экипажа по лицу или одежде, и от этого внутренности его холодеют. Они приютили его, укрыли, чтоб он… принес в их дом беду за собой на хвосте. Как ожидаемо. Кленовые листья рассыпаются вокруг него, кружат в кровавом танце с цветками хиганбана. За пеленой ненависти Дань Хэн не видит восхищенного обожания на лице Блэйда, болезненной одержимости. Рэн хочет подобраться к нему, ещё ближе, чтоб опалило касанием, но в тот же момент Блэйда опаляет нечто иное. Сухожилие ноги оказывается вспорото, и он неожиданно падает на одно колено, покосившись. Это было больно. Охотник вскидывает руку с мечом, чтоб всё равно продолжать атаковать, но всего мгновение — и его отсеченная рука падает на горячую от крови землю. Облачный пронзатель рубил кость и плоть с такой же легкостью, будто срезал сочные стебли цветов. В его глазах горит азарт и вожделение — неужели он решил снова…? В этот раз Дань Хэн не оставляет его, скрываясь, нет. Он вгоняет копьё поглубже под рёбра, и слышно, как влажно расходится плоть от лезвия. Блэйд может открыться ему только так — в прямом смысле показать нутро. Он хватается уцелевшей рукой за древко Облачного пронзателя и чувствует, как собственная кровь густо льется по пальцам. Он поднимает глаза на Дань Хэня и смотрит, как приговоренный к казни на своего палача, прежде чем уложить голову на плаху. Тот будет жесток и беспощаден с ним. Как Блэйд того и хотел бы. Дань Хэн уничтожает его. Нет, не в том томном смысле, в котором виделось это иногда Блэйду в безумном мареве снов, нет. Он изрезает его тело копьём. Удары снова и снова опускаются на его сильную грудь, вырывая брызги крови из глубоких ран. Когда рука устает рубить, Дань Хэн опускается сверху на его безвольное тело, чтоб продолжить избивать его руками и всем, что попадется под руку. Блэйду хватает сил только сжать его напряжённое бедро левой рукой и так застыть, любуясь снизу своим проклятием, хотя глаза начинали заплывать кровью. Ему даже кажется, что Дань Хэн целует его в разбитые губы в какой-то момент, а может удары ему кажутся поцелуями. Прекрасное лицо Блэйда превращается в месиво. Он только хрипит: — Дань. Хэ-эн. Убей. И смеётся, давясь кровью. Она противно булькает у него в глотке, выливается порциями в такт угасающему дыханию, затапливая рот, и пузырится от частых смешков на губах. Его голова безвольно поворачивается из стороны в сторону от частых ударов по скулам. На Блэйде не остаётся живого места. Дань Хэн приходит отчасти в себя, лишь когда кровь заливает его собственное лицо, горячит губы лёгкой фальшивой сладостью мертвечины. Бледная шея Блэйда вспорота его же зубами. И он в отвращении отползает прочь от уже давно мёртвого искалеченного тела. Дань Хэн утирает рот рукавом и сжимает болевшую голову обеими руками, закрывая глаза. Он так устал. Его ночные кошмары рано или поздно превращались в реальность. Но иногда ему снились сны, особенно ужасные сны, где они с «Блэйдом» пили вместе и смотрели, как лунный диск полз по небосводу. И друг смотрел на него тем живым, мягким взглядом, который давно утратил. Сны из прошлого, где жизнь их ещё не разделила с «Блэйдом», разбивались на тысячи осколков и каждый из них вскрывал Дань Хэну глотку. От воспоминаний его отвлекает тихий звук. Шум цветов, колышущихся на ветру. Красные листья клена падают в лужи крови, стекающие каплями по паучьим грешным цветам. Вокруг тела Блэйда расцветают могильные лилии, и в окружении них, как будто в гробу, его тело становится таким же, как было. Он был до одури красив в этот момент. Дань Хэн бледнеет от ужаса, хоть и знал, что так будет. Мужчина открывает свои алые глаза. Весь в остатках собственной же крови и плоти он поднимается на слабых ногах. Всё его тело ощущалось неподъемным грузом после очередного воскрешения. По пути он поднимает своё оружие и приближается к Дань Хэну, чтоб безвольно упасть перед ним на колени, опираясь одной рукой на свой меч, как перед собственным божеством и карой. Блэйд заваливается вперёд на сидящего рядом Дань Хэна, упираясь лбом в его плечо. Парень знает, что тот через пару мгновений укусит его, но позволяет ему это. И охотник впивается ему в шею, вгрызается, как изголодавшийся в мясо, разрывая белую кожу зубами. Пусть так — у него не выйдет убить Дань Хэна сейчас, но можно прикоснуться. Вскоре он снова сбежит, оставив после себя только россыпь кленовых листьев и холодную росу, омывающую кровь с рук Блэйда. Но этого всё равно не хватит, чтоб заплатить цену.***
Кафка красива. Она элегантно опускается в кресло напротив Блэйда и складывает руки перед собой на столе. У неё глаза цвета тухлого мяса — Блэйд отчего-то вспоминает, как она выкрашивала губы его кровью, когда он сам резал себя. Кафке нравился Блэйд, а Блэйду — Кафка, но было в этом что-то неподходящее. Это как собирать единый паззл кусочками из разных наборов. Точки касания есть, но картинка не складывалась. И Кафка это знала, как никто другой. Из фонографа доносится тихая мелодия. Шипит, музыку еле слышно из-за плохого качества записи, будто это копия копии мелодии. — Эх, Блэйди, — скучающе вздыхает Кафка. — Отчего так бледен и печален, Блэйди? Ответ ей не нужен: от её проницательного взгляда мало что укрыть. Ей просто хочется подольше покрутить на языке его ненастоящее имя, как вишневую карамельку, распробовать вкус крови в нём, будто начинку. Лицо Кафки неожиданно озаряется восторгом, ее глаза будто освещаются потусторонним светом восхищения, и она хватает Блэйда за руку, но даже не смотрит в его сторону — этот взгляд никогда не предназначался ему: — Слушай, слушай внимательней, Блэйди. Тебе должно понравиться, — шепчет она, не спуская взгляда с фонографа, как зачарованная. — Сейчас начнется самая выразительная часть композиции. Музыка все так же продолжает невнятно шипеть из проигрывателя, но становится все тише и тише, а после начинает снова нарастать. И тут он слышит хрип прямо поверх музыки. У Блэйда еле заметно вздрагивает рука в чужой хищной хватке, ведь этот тихий хриплый звук так часто сопровождал его во снах, где ему всё-таки удавалось проткнуть мечом Дань Хэна, прижимая к полу, распластывая под собой. Странные звуки становятся слышны всё отчетливее. Тяжёлое дыхание прерывается короткими вскриками и мольбой неизвестного человека, чтоб сохранили жизнь. Музыка неумолимо нарастает на фоне записи. Улыбка на лице Кафки блаженно ширится. Некто снова кричит из фонографа, слышно как он задыхается от боли, зовёт на помощь, как его горло сковывает и ему становится трудно дышать. Громкий выстрел разрывает приглушённые звуки и музыку, и Блэйд может разобрать последние хрипы умирающего, и как ударяется пустая гильза о железо, и как грузно валится мёртвое тело на пол. Музыка взрывается заключительными аккордами — и все затихает. Фонограф безвольно шипит после окончания записи. Лицо Кафки будто горит от вожделения. Приоткрытые губы в восторге, румянец на щеках, пылающие глаза. Блэйд отчего-то поникает ещё сильнее и вырывает руку из чужой. Увлечения Кафки были всегда… странными. Даже то, что она «подобрала» странного его, уже говорило о ней многое. Кафка неожиданно смотрит на него и кривит губы в насмешливой улыбке. — Ты безнадежно пропащий. У Блэйда отрешенный взгляд мертвеца. Он слишком бледный и холодный, не способный согреть, как согревает порох пулю от взрыва. Блэйд слишком мертвый для Кафки. А она предпочитала живых в момент умирания. Женщина покидает его так же неожиданно, как и приходит. Лишь напоследок оборачивается и говорит: — Ты снова звал его по имени во сне. Может, мне стоит и это записать на диктофон, хах? Она коротко смеётся, исчезая из виду. Может быть, и стоило. Хотя Блэйд больше хотел бы услышать запись, как умирающий Дань Хэн шепчет лишь его имя.***
Им редко выдаётся поговорить внятно. Чаще всего они обмениваются обрывками своих жизней и эмоций во снах: Дань Хэн видит клочки из чужой жизни, но не особо задумывается о том, что и Блэйд в своих коротких беспокойных снах видит его. Они разделяют чувства друг друга пополам, кошмарные воспоминания прошлого всплывают у обоих, как полуразложившиеся трупы из черной воды прошлого. Редко можно видеть сон, как этот. Дань Хэн смотрит на Блэйда сверху вниз. Он придерживает его слабое тело руками, пока тот безвольно раскинулся у него на коленях. Его можно было убить так — без долгих сражений и лишней боли, как давнего близкого друга, как соратника по оружию, как возлюбленного. Если бы это действительно имело смысл. Вокруг них расстилается бесконечная водная гладь, она не глубока — по щиколотку — но вода приятно холодит тело. Красные листья клена опадают с высокого древа и, кружась, ложатся на зеркало воды. Среди кленовых листьев не сразу заметишь багровые разводы в воде, медленно расходящиеся от их тел. Одежда Блэйда совсем промокла — больше от крови, чем от воды. Его пальто разодрано в клочья на груди и сквозь дыры видны глубокие ужасные раны. Он сдавленно дышит — и края ран расходятся и сходятся в такт дыханию. У Блэйда от боли судорогой сводит лицо, сквозь зубы он медленно выдыхает. В полуприкрытых алых глазах в первую очередь не черная злоба — бесконечная мучительная боль. Снова не справился с противником, умерев. Вот только умирая, Блэйд не думал, что очнётся в таком месте, между сном и явью, на руках того, чье лицо было высечено, выжжено на внутренней стороне век огнем ненависти. Это могло бы быть прекрасным местом, где он хотел бы наконец закончить свой путь земной, сбросить оковы, умерев и украв себе только кусочек слабого тепла из серых глаз. Но, увы, — эон Изобилия смеялась над его попытками отвергнуть драгоценный дар, а в серых глазах было лишь немое удивление. Видимо, преследуемый тоже не ожидал оказаться в таком положении сейчас. Блэйд ощущает, как теплом отзывается наруч на руке Дань Хэна. Вещи, созданные парой, всегда стремились к воссоединению. Дань Хэн похож лишь на видение его агонизирующего разума, поэтому Блэйд протягивает к нему израненную руку. Окровавленные ленты бинта скользят по запястью и падают в воду. От неожиданности он морщится от боли, когда его руку перехватывают, не давая коснуться лица. Дань Хэн смотрит на него странно, с лихорадочным блеском опасения в глазах. — Лунные но-чи, — хрипит Блэйд, слегка пытаясь приподняться и сесть, но тщетно. — Помнишь ли ты свет той луны, что освещала наши долгие ночи после сражений с чудовищами? Наверное, он помнит. Что-то тоскливое наполняло его разум, когда он смотрел на лунный диск в одиночестве. Дань Хэн сжимает чужую руку сильнее в своей, задумываясь. — …Я не знаю. Блэйду хотелось бы говорить с ним, говорить, говорить, говорить, пока силы не вернутся к нему, чтоб взяться за меч и вспороть бледную шею. А пока он хотел бы слышать его голос. Хоть о чем-нибудь. Стоило начать разговор самому: Дань Хэн никогда первым не делал шаг навстречу. Но Блэйду рассказать особо не о чём — не станет же он говорить о том, как мучительные дни, недели, месяцы его ломало от болей в каждой клетке тела, а всё, о чем он думал, пока разрывал животных зубами, чтоб насытиться, — как точно так же вопьется зубами в своего противника. Как будет есть его живьём, чтоб тот почувствовал хоть толику той боли, что он испытал. Но раны станут неотвратимо заживать, как и его собственные, и тогда он мог бы полюбить это тело снова. Его душа была в смятении, а разум агонизировал. Блэйд не мог подобрать нужных слов. Раны в этот раз заживали отчего-то медленно, а образ Дань Хэна не растворялся так скоро, как обычно бывает со снами. — …И если ты хотел знать, я не сожалею о содеянном, — совсем неожиданно вырывается у отрешенного Дань Хэна. — Если хотел бы услышать это… «…На прощание». — Не хотел бы. Мне не нужно ни твое раскаяние, ни кара, — выплёвывает в ответ Блэйд, привставая ещё больше. Тело казалось неподъемно мёртвым. — А что хотел бы? Что упокоило бы твой ненавистный дух? — отвечает так спокойно, будто соперник и не видит, как дрожат руки от страха. Не каждый день на твоих коленях греется, как уж, твой самый ужасный и желанный кошмар из плоти и крови. — Ничего из возможного. Но если ты что-то мне расскажешь о былых днях, то я бы послушал. Кажется, моя память разрушается с каждым перерождением — иногда я даже забываю, за что так сильно ненавижу тебя, но никогда — саму ненависть и тебя. Закончив, Блэйд заходится в кровавом кашле, отворачиваясь в сторону. Тёмные потёки крови проливаются в воду. Дань Хэн стискивает зубы — он и хотел бы рассказать, но воспоминания то были живы в нем, как день, то выцветали пятнами на пленке памяти. Он бы хотел забыть Блэйда навсегда, а Блэйд хотел бы вспомнить его заново. Они долго изучают друг друга глазами, будто видят впервые. Убийца тянет к его лицу свою изрезанную слабую руку, и тут же неожиданно сильно хватает Дань Хэна за подбородок снизу, приподнимаясь и притягивая его к себе немного ближе. В его теле оказывается слишком много силы для раненого. Он усмехается недобро в чужое лицо и смотрит пристально своими глазами, в которых плещется кровь. — Ну вот, молчишь. Снова молчишь. Страшны воспоминания или тоска по ним? — Блэйд своей кровью мажет по щеке Дань Хэна, нарочито мягко поглаживая бледную кожу большим пальцем. — Страшно не то, что я всё ещё тоскую по тем временам. Страшно то, что я иногда тоскую по тебе, — проговаривает так, будто признаётся в ещё одном страшном преступлении. И от этого не выйдет так просто сбежать, как с Лофу, — уж Блэйд постарается. Тот заглядывает недоверчиво в чужое лицо, обхватывает подбородок ещё сильнее, будто собирался раздавить его нижнюю челюсть. Но в глазах Дань Хэна так и не находит и отблеска лжи. И именно поэтому он хочет стереть его в порошок. Потому что это — слишком для него, порочного и недостойного. Блэйд отнимает руку от обожаемого лица, но лишь на мгновение, чтоб сесть ровно рядом. Мужчина думает, что мог бы подхватить сейчас свой меч и воткнуть его прямо в доверчиво открытое горло снизу, чтобы конец клинка вышел с затылка. Он мог бы задушить Дань Хэна или свернуть ему шею. Или раздавить его череп руками. Да, прямо голыми руками, о небеса, как бы это было замечательно. Блэйд будто почти делает это: обхватывает лицо Дань Хэна обеими руками, но чтоб в следующий момент не убить его, не поцеловать, а впиться укусом в губы, зубами прокусывая их. Дань Хэн приглушённо скулит от боли в «поцелуй». Рэн давно думал об этом — и ощущалось это так же хорошо, как рубить желанное тело и душу мечом. Его мысли превращаются в отрывочные помехи, Блэйд за мгновение ощущает, как волна безумия накрывает его от переизбытка чувств. В этот момент Дань Хэн задыхается и зло вскрикивает, когда чувствует, что ещё немного и Блэйд, увлекшись, просто зубами оторвёт часть его губы. Хоть он безоружен и вряд ли смог бы убить Блэйда во снах, но это не значило, что он позволил бы ему мучать себя, как вздумается. Парню приходится оттащить его за волосы, наматывая смольные пряди на кулак. Блэйд, как бешеный пёс, с налитыми яростью глазами и острым оскалом продолжает рваться к нему, до тех пор, пока Дань Хэн сам не целует его снова, сминая мягкие волосы на затылке и заставляя Блэйда запрокинуть голову. У того губы сухие от жажды, и он благодарственно принимает этот поцелуй, отдаваясь в нём полностью, открывая все свои раздробленные кусочки души, будто бы только Дань Хэн может их собрать воедино. Стоит только парню ослабить хватку, как Блэйд снова кусает его в губы, подбородок, скулу — куда придется. И стискивает так сильно, что Дань Хэн задыхается от горячих очагов боли. Соперник напирает на него, опрокидывает на спину, вздымая в воздух брызги воды. Кленовые листья в страхе расползаются вдаль от них по глади озера. Он бьёт несколько раз Дань Хэна по лицу, чтоб меньше сопротивлялся, но забывается на мгновение, любуясь, как красным наливается место от особо сильного удара по скуле. И этим моментом пользуется Дань Хэн. Он резко приподнимается, вцепляясь рукой в шею противника, чтоб не промазать, и лбом бьёт точно по переносице Блэйда, лишая того концентрации. Тем самым Дань Хэн перехватывает инициативу, заваливая на спину мужчину. Они бьются, как два раненных зверя, перекатываясь по каменистому дну бескрайнего озера. С волос Блэйда капает вода на чужое лицо, пока он вытирает рукавом кровь, текущую из разбитого носа, а Дань Хэн тяжело сглатывает скопившуюся кровь во рту. Они снова целуются — отрывисто, мокро, самозабвенно, сталкиваясь зубами и царапая языки, постоянно прерываясь на пинки или удары. Кровь мешается со слюной. Дань Хэн не знает, в какой момент перестает противиться слабым — ведь кожа не рвется под клыками — почти нежным укусам в шею, принимая их за ласку. Когда-то Блэйд был способен на большее: мягко обходился c ним, исцеловывал тонкую кожу до самого кончика драконьего хвоста, любил его так бережно и долго, что Дань Хэн плавился в его руках, как магма далёких звёзд. Но звёзды сгорали со временем, звёзды умирали в чужих глазах сейчас. Тоска съедала и его собственные звёзды, превращая их в чёрные дыры, разъедающие душу. Дань Хэну сложнее всего признать самому себе: он бесконечно скучал по нему. По пронзительному взгляду, острозубой улыбке, сильным рукам, негромкому голосу и смеху, он даже скучал по его светлым волосам, но былого уже не вернуть. И Дань Хэн проклинает себя за это: он никогда не простит Блэйда, но всё равно принимает его. На его руках так много невинной крови, но Дань Хэн всё равно будет любить эти руки. Они оба страшно запятнаны своими грехами, и это их роднило, связывало узами, что крепче стен Клипота. Даже если от Блэйда не останется ничего, кроме кусочка насмешливой улыбки, даже если он окончательно сойдёт с ума, то вековые чувства Дань Хэна не изменятся. И это было трещиной в его идеальном сосуде души. Они — два осколка одной разбитой жизни. Именно поэтому он поддается Блэйду сейчас, сминая его мокрую липкую одежду руками, обнимая за шею, чтоб прижаться ещё ближе. Как же он скучал. Это ощущалось слишком хорошо, слишком знакомо, слишком близко. Блэйд не даёт ему даже пошевелиться под собой, прижимая всем телом к каменистому дну и проникая холодными руками под одежду, а сам дышит тяжело, напряжённо. Но всё-таки Дань Хэну удается вывернуться из чужой крепкой хватки, опрокинуть охотника на лопатки и нависнуть сверху, но в этот раз не с целью одолеть его. Парень стаскивает с него разодранную верхнюю часть одежды, срывает руками, зубами остатки закровавленных бинтов. Блэйд поначалу опешил, но спустя мгновения все же перестал сопротивляться, гадко ухмыляясь. Он ведь знал, что увидит его давний любовник. Дань Хэн стискивает бледные губы, снимая последние слои повязки. Тело Блэйда — карта битв и карта проигрышей, его история умирания. Весь он был в бесчисленных шрамах, росчерках, ожогах, следами-цветками зарастали дыры от пуль. Но это было неудивительно для любого воина, однако нынешние свежие раны были нанесены туда же, где десятки раз до этого уже были нанесены. Алеющие порезы на груди походили на трещину в склеенной тысячу раз чашке. Блэйд внимательно следит за реакцией Дань Хэна из-под тёмных ресниц и едко произносит: — Некоторые раны, как эти, никогда не заживают. И оба знают, что он говорит не только про эти раны, но и про те, что намного глубже, кровят где-то за ребрами. Будто бы говорит: «Смотри, что ты сделал со мной. Посмотри, насколько я стал отвратительным». — Нравится? — всё та же злая интонация с насмешкой. Дань Хэн громко сглатывает только, не найдя нужных слов в ответ. — Мне тоже нет. Блэйд раздосадовано хмыкает под ним и отворачивает голову в сторону, закрывая глаза внешней стороной запястья, лишь бы не видеть только чужой взгляд. Как не прячь своё искалеченное тело под слоями бинтов и закрытой одеждой, тебе не избавиться от отпечатков проклятия. Жизнь и смерть испортили его, износили некогда смертное тело и душу — этого не понять вечно перерождающемуся дракону. Дань Хэн любил не его, думает Рэн, а лишь тень прошлого с забытым именем. А любить Блэйда — это тоже самое, что любить мертвеца. И горячая ненависть снова жжет нутро — он должен убить его сейчас, он… Теплое дыхание касается его открытой раны на груди. Глаза Блэйда расширяются, и он не успевает отнять руку от лица, чтоб увидеть это. Мягкий язык осторожно проходится по краям ранения, слизывая солёную кровь. Рэн хватает Дань Хэна за голову, но не отталкивает его — не смеет. Тот нечитаемо смотрит на него снизу вверх, и широко проводит языком ещё раз по глубокому порезу. Блэйда будто прошибает током в этот момент, и он издает рваный вздох — и не понятно, больно ему или хорошо. А может, всё вместе. — Мне нравится, — коротко отвечает парень. «Я приму тебя любым», — остаётся несказанным. Касания влажные, плотоядные — Дань Хэн вылизывает его рану, вдавливает язык глубже в плоть, лакает кровь с сукровицей, будто пьет росу с ядовитых лепестков ликориса. Он целует его испещренную шрамами грудь, и слабая тень ухмылки проскальзывает на его губах: чужое сердце под ребрами рвалось навстречу к зубам, билось в такт собственному. Дань Хэн не знает, откуда в нём такая жажда крови и мяса, но он не может думать ни о чем, кроме как было бы приятно погрузиться зубами в рану. Такие мысли его пугали, будто бы Блэйд действовал на него дурно, но это дремлющая драконья сущность шепчет о сладости плоти знакомого человека. Рэн выгибается и рычит от боли, стоило только прикусить край раны. Он хватает Дань Хэна за волосы и тащит на себя, приподнимаясь. А затем жадно целует его в покрытые кровью губы, прижимает к себе сильное тело, стаскивая с Дань Хэна часть одежды и лаская через неё. Мокрая одежда тяжело снимается. И хоть вода озера холодна, их тела горят, плавятся в крепкой хватке друг друга. Блэйд не даёт Дань Хэну ни отстраниться, ни вырваться, будто боялся, что тот просто растворится, исчезнет из виду, как призрак. Рэн почти бросает его на спину, чтоб тут же опасно нависнуть над ним, втискиваясь между его ног. В его алых глазах темнеет восторг и вожделение, когда Блэйд выбивает негромкий стон из Дань Хэна, сжимая его крепкие бедра до краснеющих отпечатков. Соперник уже оставил любые попытки противиться в этой схватке, просто отдаваясь этим жестоким, но родным рукам. Дань Хэн коротко проводит языком по уху Рэна, чуть выше сережки, а после расцеловывает напряжённую шею, заставляя его задрать подбородок. Шершавые ладони Блэйда скользят по красивому изгибу спины вверх, а затем вниз к пояснице. Дань Хэн измывается над длинными волосами Рэна, пока чужие пальцы нетерпеливо ласкают его внизу, заставляя вздрагивать от затапливающего разум желания. Он то оттягивает тёмные пряди так сильно, что Блэйд смешно шипит и извивается, грозясь, что возьмёт его прямо так, то зарывается в них всеми пальцами и прижимается своим лбом к чужому. Они встречаются взглядами — и Дань Хэн неожиданно задыхается от сдавливающей в груди боли и печали. — Ведь всё это... нереально, — тихо проговаривает он, прерываемый вздохом. Будто бы он этого не знал. — Как и ты для меня. Мы могли бы встретиться в реальности, но ты не захочешь, — Рэн касается носом его волос, он пах ранней осенью, спокойствием и далёким домом. — Всё закончится плохо. Я ведь тебя съем, порублю на куски, раздеру… И в данный момент каждая из угроз звучала двусмысленно, заставляя представить это иначе. Особенно, когда их хрипло шепчут на ухо, будто сокровенные клятвы любви. Возможно, Дань Хэн бы поддался ему снова, будь это так. Он хотел ещё что-то сказать, но вместо этого коротко стонет и вздрагивает, когда Блэйд постепенно входит в него. Давно забытое чувство заполненности, болезненной неги разливается телу. Оплетает змеями порока внутренности, туго стягивая их в сладком ожидании. Каменное дно раздирает его спину всё сильнее от каждого неспешного толчка. У Рэна не выйдет вылюбить всю ту глубокую печаль из Дань Хэна, но он отчаянно старается. По-своему, жестоко, как только он может. Блэйд был слишком нетерпелив и поспешен с ним, недостаточно подготовив его тело к проникновению, из-за чего теперь Дань Хэн скрипит зубами от боли, тяжело дыша, пытаясь справиться с ощущениями. Рэн неожиданно мягко гладит его по бедру, но не останавливается, припадая ртом то к влажным ключицам, то к припухшим губам. Их тела будто сплавляются воедино, как давно разбитый клинок, стремящийся стать целым. Их души были подобны ему — в слиянии находили удовлетворение, будто только так можно было утихомирить невиданную жажду. Дань Хэн громко и прерывисто дышит, заглушая себя в изгибе плеча Рэна, напряжённо сводит колени. Блэйд же отдает себя без остатка, как в последний раз перед боем. Он хрипло стонет, постепенно двигаясь в Дань Хэне, наслаждаясь своим любимым проклятием. Капли воды и пота стекают по их телам. Рэн хватает ноги партнёра под коленями, приподнимая их, и разводит ещё сильнее, входя глубже. Мышцы сладко подрагивают под его ладонями, а Дань Хэн выгибается со вздохом на губах, не зная, куда себя деть от этих уничтожающих движений. Ему всё ещё было больно, как всегда, но любил это, любил каждое движение и эмоцию, каждое воспоминание, связанное с Рэном. Всё-таки было ошибкой сказать, что он хотел бы забыть его. Дань Хэн хотел бы вырезать клинком каждое касание Блэйда на своем теле, лишь бы всегда помнить о нём. Помнить каждое движение, каждый вздох и поцелуй, каждый укус и удар. Он надрывно стонет от этого всеобъемлющего ощущения единения с близким человеком, вскидывая бедра вверх и раскрываясь перед Рэном ещё сильнее. Блэйд вцепляется в Дань Хэна, как утопающий. Но не тот, который просит помочь, а тот, кто хочет затащить тебя на дно вместе с ним. Чем сильнее вздымается грудь Рэна, а сердце колотится, как бешеное, тем сильнее стают его укусы. До крови он истязает грудь и шею Дань Хэна, оставляет следы на щеках, на линии челюсти, ушах. Раны тут же припухают красным, сочатся кровью. Дань Хэн не просит быть мягче, но пинает его коленом и сдавливает шею Рэна до темнеющих отпечатков. Блэйд распаляется только сильнее от этого, смеясь страшно, и разрывает ему плечо зубами, ощущая, как дёргает от боли Дань Хэна. Он не кричит, а только немо открывает рот, часто дыша, и губы его дрожат. Это было ужасно больно — Дань Хэн бьёт его в плечо так сильно, что Блэйду кажется, будто там что-то определенно хрустнуло. А затем снова и снова, пока не обхватывает его тело ногами и не переворачивает Рэна на спину, величественно возвышаясь над ним с затуманенным серьезным взглядом. Щеки Дань Хэна горят, когда он садится сверху на Блэйда и сам начинает двигаться на нём, полностью приподнимаясь и опускаясь твёрдыми бедрами до предела. С его силой он мог искромсать Блэйда в фарш, растерзать одними лишь руками за причиненные неудобства, но ему нравилось наблюдать сверху вниз, как мужчина с обезумевшим от желания и гнева взглядом, смотрит на него, пока Дань Хэн стальной хваткой сдавливает шею Рэна, не давая ему возможности приблизиться к себе или схватить. Он сводил Блэйда с ума неспешными движениями, выгибался на нём, непроницаемо глядя в ответ тёмными глазами. — Дань Хэ-эн, — в гневе шипит мужчина, сминая кожу на его ягодицах. Тень удовлетворения чужой реакцией промелькнула во взгляде Дань Хэна, и он ускоряется. Его колени сами разъезжаются ещё сильнее, чтоб принять как можно глубже, полностью раздирая на них кожу о камни. Увлекаясь, он частично ослабляет контроль над Блэйдом, давая ему возможность вырваться, вскочить и сжать его тело обеими руками до приятной дрожи. Рэн берёт его быстро и глубоко, со всей свойственной ему яростью и преданностью. Дань Хэн запрокидывает голову назад и зажимает рот рукой, издавая лишь задушенные стоны. Он поздно ощущает чужое дыхание на своей беззащитно доверенной шее, запоздало понимая, что именно собирался сделать с ним сейчас соперник. Блэйд прижимается губами чуть ниже выпирающего кадыка и боль не вспарывает кожу Дань Хэна — мужчина оставляет самый мягкий и самый чувственный поцелуй, на который только был способен. И разум Дань Хэна взрывается от накатившего удовольствия и чувств. Все его мышцы будто сводит судорогой, он сжимает в себе Рэна, отдалённо чувствуя, как тот изливается в него, бездумно шепотом повторяя его имя. Блэйд так крепко стискивает подрагивающее расслабленное тело Дань Хэна, словно мог потерять его в любую минуту. Как же он чертовски скучал. Время утекает вместе с водой. Но холодная вода в бескрайнем озере недвижима, как время во сне. Дань Хэн расслабленно лежит у него на груди, откинувшись затылком на плечо. Кровь стекает из развороченных ран. Блэйд доверительно обещает ему: — Когда я отомщу тебе и убью, то я прорасту ликорисами на твоей могиле. Дань Хэн открывает глаза: — Выходит, у нас будет общая могила. — Да, наши тела закопают вместе, если от нас что-то останется. Но ты всегда будешь мною окружён — где бы ты ни был. Дань Хэн растягивает губы в слабой улыбке. Но в ней нет ни радости, ни счастья — в ней нет ничего, кроме отражения невосполнимой утраты. Глаза слабо тускнеют, а по подобию улыбки проходит импульс боли. Блэйд улыбается в ответ, как обречённый безумец. Они оба знают, что врут друг другу. У них никогда не будет общей могилы, их общий дом — забыт и недоступен, а прошлая жизнь — разрушена. Всё, что осталось, — прежняя любовь, поросшая ветвями ненависти, как миры — Стеллароном.***
Он просыпается с ощущением, будто прожил целую далёкую жизнь во сне. Март 7 смеётся за дверью со Стеллой. Дань Хэн прислушивается к их разговору, и становится понятно: девушки пытаются решить, кому в этот раз его будить и звать на завтрак. Март 7 проигрывает ей в «камень-ножницы-бумага», и Стелла с победным кличем убегает на завтрак, одновременно запуская игру на телефоне. — Март, я скоро приду к вам, — наконец собравшись с духом, Дань Хэн облегчает девушке жизнь, отвечая заранее. — Ой, так ты не спишь, — удивляется она, спохватившись. — А что у тебя с голосом? Звучишь неважно. Опять не спал всю ночь? В ответ ожидаемая тишина. Март 7 только грустно улыбается на это, и с лёгкой тревожностью смотрит на закрытую дверь купе. Ей было жаль, но другу ничем помочь не могла. Дань Хэну навязчиво кажется, что его тело хранит следы сна на себе. Он дотошно осматривает себя в зеркале, но никаких ран от укусов на нем нет, хоть парень буквально ощущает их. Будто сдери с себя кожу — и увидишь отметины от знакомых клыков. Возможно, он даже жалеет, что не нашел ничего. Возможно, он жалеет, что это лишь плод его воспалённого воспоминаниями мозга. Он всё-таки опаздывает на завтрак, за что Пом-Пом отчитывает его, как ребёнка, упирая лапки в боки. И ее недовольство можно понять. Привычная рутина, знакомые голоса и разговоры возвращают его в реальность, к прежней размеренной жизни на Звёздном экспрессе. Пока только кошмар не проступает в реальность, как вечное напоминание. Март 7 удивлённо подмечает: — Дань Хэн, да у тебя весь наруч в крови! Посмотри. Не помню, чтоб мы сражались не так давно… Всё его внутренности холодеют в мгновение. Он смотрит на наруч — капли крови заливают большую его часть, уже давно засохнув. Если это видит Март и все остальные, значит, это реально. Его пораженное молчание затягивается, чтобы остальные начали думать неладное, но Дань Хэн отвечает: — Ночью кровь носом пошла, ничего страшного. Забыл. И этого достаточно для Март 7, чтоб понимающе улыбнуться и забыть об этом. Но совершенно недостаточно для Дань Хэна, покрывшегося холодным потом. Кровь на наруче и сам наруч пахнет сладковато, как распускающийся ликорис. В груди отчего-то болезненно заныло.