Тринадцать причин почему Лань Цзинъи

Шаурмичная находилась буквально через дорогу от универа. После занятий они с Цзинъи часто заходили туда. Её нашёл Цзинъи почти сразу, как они начали учиться. Он был в активном поиске забегаловок, в которых они не отравятся и сиял от счастья, как солнце, когда он объявил, что нашёл шикарную, дешёвую и вкусную шаурмичную через дорогу от универа. Этот день можно было считать праздником. Главным в этой шаурмичной был улыбчивый мужчина средних лет, старающийся осваивать молодёжный сленг ради своих внуков и активно его практикующий на Цзинъи и Цзычжэне. Дядюшка Со всегда был на позитиве и юморе, любил смеяться и шутить. Он настолько хорошо поладил с Цзинъи и Цзычжэнем, что иногда угощал их бесплатной шаурмой. В общем и целом, его все обожали и вполне заслуженно. Дядюшка Со имел особую симпатию к мальчикам из-за того, что его старший внук примерно их возраста, так что он часто отлынивал от работы, чтобы пообщаться с ними. Он спрашивал о жизни, учёбе, давал советы и всегда так по-родному хлопал по плечу и ерошил волосы, что Цзинъи и Цзычжэню становилось завидно его внукам. А ещё дядюшка имел привычку раздавать детям конфетки, ведь, как он их назвал, «мелкогении» были детьми. Ребята получили это прозвище после того, как помогли деду разобраться в смартфоне, который ему подарила дочка. Цзинъи всегда так угарал с этого прозвища, ведь учился он так себе, какой гений? Но Лань был очень умён и сообразителен. Цзычжэнь всегда восхищался и удивлялся этому. А ведь они пол года назад делали здесь проект под болтовню из радио и общий смех, заметки Цзинъи и восхищённые вздохи Оуяна. Совсем недавно, а сейчас… Цзинъи больше нет. Грудь сдавило и стало немного трудно дышать. Ну вот, он расстроился. Ха-ха, блять. В горле встал ком и начало подташнивать. Перед глазами всплыла картинка Цзинъи в гробу и его прям потянуло тошнить. Неприятно, больно. Голова кружится и у него, кажется, начинают слезиться глаза. Ну нет, только не сейчас. Почему истерики накрывают его в самые неподходящие моменты?! Дышать стало ещё тяжелее, а ноги резко стали ватными и неудобными. Присесть или лучше упасть. Его совсем ничего не держит. Сердце похоже начинает сжиматься вместе с ним, принося дискомфорт. Больно. — Опа, щенок, ты чего тут? — его под руку подхватил мужчина, явно понявший, что Оуяну плохо, — Я, конечно, понимаю, что здесь невероятный запах, но в обморок падать вовсе не обязательно. Парень вяло поднял голову, смотря на дядюшку Со. Всё такой же добрый взгляд и честная улыбка. Он правда рад его видеть. — Здравствуйте. — Садись, салага, — Цзычжэня буквально закинули на диванчик, — Тебе похоже плохо. Погоди, воды тебе принесу. Оуян вяло осел и прикрыл глаза. Ему правда плохо. Даже слишком. Почему терять дорогих людей так больно? Все памятные места становятся такими горьким и болезненными. А каждое воспоминание причиняет нестерпимую боль и заставляет тосковать. На стену хочется лезть, лишь бы мысли успокоились и перестали чередовать в голове счастливые воспоминания и моменты похорон. Хочется плакать. — Эй, — тихо проговорил Цзычжэнь, еле перебирая языком и поворачивая голову вбок, — Не раскисай хотя бы сейчас. Он попросил самого себя, но что-то он не торопился выполнять собственную просьбу. Это оказалось сложнее, чем он думал. Хах, а ведь со стороны и правда казалось, будто отпустить человека или сосредоточиться в таких ситуациях, легко. Да с каких пор? Это явно было преувеличением, ведь даже этот до глупого милый хомячок на постере, весящем на стене, не заставляет смеяться, как раньше. Как, когда Цзинъи был жив. А ведь Цзинъи всегда смеялся с этого хомячка и расспрашивал о нём дядюшку Со. Хомячка звали Шишу, он был питомцем дядюшка и тот его очень любил и любит до сих пор. Шишу — местное лицо шаурмичной, которое и привлекло тогда Ланя. На стеклянных дверях был постер с улыбчивым серо-коричневым хомячком, восклицающим «Добро пожаловать!». Оуян тогда подумал, что это глупо, а ведь этого хомяка они успели полюбить всей душой. Дядюшка Со расклеил картинки Шишу куда только можно. Он даже на пакетики и стаканчики клеил наклейки с разными эмоциями Шишу. Они с Цзинъи как-то поспорили, кто быстрее соберёт полную коллекцию наклеек. Они так и не решили, кто же победил. — Салага, — потряс Оуяна за плечо мужчина, — Держи, вода. Тот протянул стакан и парень нехотя его принял. Было тошно. Он не блеванёт этой водой? — И шаурма, за счёт заведения, — по-доброму улыбнулся дядюшка, присаживаясь напротив Цзычжэня и пододвигая ему еду, — Кушайте, не обляпайтесь. Если его не стошнит от воды, то от этого точно. Нет, шаурма дядюшки Со была восхитительна, но Цзычжэнь не уверен, что его желудок осилит её. — Спасибо вам, дядя, — парень всё-таки выдавил из себя искреннюю улыбку. — Не парься, пустяки. Выглядишь хреновенько, даже для своего обычного состояния. Устал? — Есть такое, — уклончиво ответил Оуян, наконец делая пару глотков воды. — А дружок твой где? Небось опять конспекты в последний день сдаёт, неуч хренов, — дядюшка фыркнул, как всегда в шутку, оскорбляя Цзинъи, — Да и не видел я его давно, у него там совсем завал или всё, он нашёл шаурмичную повкуснее и слинял? И тогда Цзычжэнь с ужасом понял. Дядюшка не знает, что Цзинъи умер. Но это и понятно, кто ему расскажет, если даже сам Цзычжэнь несколько месяцев сюда не заходил? — Это… Он правда не знал, что сказать. Как вообще надо говорить людям, что человек, с которыми они недавно общались, умер? Типа «извините, но он умер»? Да это же бред. Что вообще более-менее вразумительное можно сказать в такой ситуации?! — Спокойно, не оправдывай его, — дядя прискорбно пожал плечами и горестно вздохнул, — Скатертью ему дорога, раз нашёл кого-то лучше меня, Шишу и моей шаурмы. — Нет же, Цзинъи бы никогда. — А что тогда? — проницательные старые глаза уставились прямо на Оуяна и, кажется, просверлили в его душе дырку. — Он просто… На самом деле, — сделав несколько глубоких вздохов, Цзычжэнь выпалил, — На самом деле, Цзинъи умер. Между ними повисла гробовая тишина. Кажется, даже немногочисленные посетители замолчали, чтобы услышать их разговор. Парень не смел поднять глаз или сказать что-либо ещё. Его будто самого окунули в осознание того, что Лань Цзинъи умер. Снова. Это всё ещё больно. — Цзычжэнь, — наконец подал голос Дядюшка и Цзычжэнь всё-таки поднял на него глаза, — Я понимаю, что у Цзинъи много работы, но не стоит говорить, что он умер. Я же чуть не поверил. — Нет, он правда… — парень сглотнул, снова опуская глаза, — Правда умер. Полгода назад. Повесился. Если Цзычжэню их прошлая тишина казалась гробовой, то он ошибался. Эта тишина была оглушительной. Дядюшка Со уставился на Оуяна стеклянным взглядом, с таким выражением лица, будто парень под кайфом и несёт всякий бред. О, Цзычжэнь был бы рад где-нибудь обкуриться, а потом проснуться и осознать, что это всё были галлюцинации и на самом деле Цзинъи жив. И ничего этого не было. Да, было бы славно. — Я знаю, что ответить на эти слова что-то сложно, так что можете не отвечать. Дядя, я здесь для более важных дел, — Оуян всё-таки снова поднял глаза и на этот раз смотрел уверенно, пусть и в с мольбой, — Прошу вас, выслушайте меня. Дядюшка Со, конечно, не являлся родным человеком Цзинъи и вряд ли новость о его смерти разобьёт его. Он безусловно будет грустить и ему будет жаль, но дядя впасть в депрессию не должен. Даже хорошо, что дядюшка Со не дорожил Цзинъи, как своим внуком, иначе он был бы разбит в хлам. А это не нужно никому. — Давай не здесь, — мужчина поднялся на ноги, поправляя свой ярко-жёлтый фартук. — А шаурма… — Сейчас это неважно. И Цзычжэнь понимает, что он прав, но позволить труду дядюшки обесценится он не может. Парень быстро схватил шаурму, поднимаясь на ноги, хватая ноут и засовывая еду в рот. Пусть его и подташнивало, но доесть эту шаурму сейчас было смыслом всей его жизни. — Невозможный ребёнок, — вздохнул Со, заходя в неприметную дверь прямо возле прилавка. — Офень фкуфно! — выкрикнул в след Цзычжэнь, пробираясь за ним и запихивая в себя всё больше лаваша. Да, это и правда невероятно вкусно. — Я знаю, — кивнул мужчина, чуть прокручивая лампочку и включая свет, — Прожуйся и говори. Парень пылко кивнул, начиная жуваться быстрее. Насколько он знал, эта кладовка была ошибкой в отделки здания, но убрать её всё никак не получалось, так что на неё забили болт. Обычно в неё и не заходят, но дядюшка по старой памяти разрешал ему и Цзинъи делать здесь уроки и есть, когда они мешали другим клиентам. Иногда парни орали очень громко и на них поступали жалобы, так что это место было их мини-базой. Одной из двух мини-баз. — Так вот, — наконец сказал Оуян, облизывая губы от соуса, — Это насчёт Цзинъи. — Я слушаю. Мужчина казался как никогда серьёзным и строгим. Непривычно было видеть его таким. Обычно дядюшка весёлый и беззаботный, по крайней мере, старается быть ходячим позитивом. — В общем… После смерти Цзинъи его отец отдал мне его ноутбук, ведь там была игра, в которую мы всегда играем. Он решил, что для меня это будет важно. В том ноуте я нашёл записи и в первой из них Цзинъи просил показать эти записи тем, кто был ему дорог. — Даже мне? — Конечно, дядюшка. Цзинъи считал вас классным, — Оуян скомкано улыбнулся, — Вы хотите посмотреть? — Ты сам-то запись смотрел? — Нет, — парень поймал вопросительный взгляд мужчины, — Просто… Они не были предназначены мне. Как я могу смотреть эти записи? Если Цзинъи и оставил для меня одну, то я посмотрю, а если нет, то… То значит нет. — Ты очень честный ребёнок, — кивнул Со, — Включай. Цзычжэнь молниеносно кивнул, сразу же доставая ноутбук и ставя его на ящики. Быстро прошарился мышкой и включил запись, тяжело вздыхая. Волнительно и страшно. Ничего не изменилось. Цзинъи всё так же стоял на кухне и что-то показательно нарезал. А потом повернулся, ругаясь. — Ой бля, — неловко вытянул Лань, смотря в камеру и улыбаясь, — Запись уже идёт? Ёпт. Как всегда неуклюж и мил. Как всегда допустил маленькую ошибку и как всегда неловко улыбается, пытаясь показать, что это случайность. Цзинъи как всегда Цзинъи. — Эта запись для дядюшки Со из шаурмичной напротив моего универа, — улыбнулся Лань, помахав ножом над головой, — Я готовлю ради тебя, дядюшка! — Вот идиот, — ласково улыбнулся мужчина, с тоской смотря в экран. — Эм, что я сказать-то хотел, — поджал губы парень и отвернулся, начиная нарезать ещё активнее. Не хочет говорить, смотря в камеру? — Извини меня. Дядюшка вздохнул, складывая руки на груди. Будто в ожидании, когда Лань продолжит говорить и скажет за что и почему. Оуяна тоже интересовало за что и почему, ведь о том, чтобы они поссорились он даже не знал. Они вообще могли поссориться? Ои всегда были крайне дружны и просто подкалывали друг друга, но настоящих ссор никогда не было. По крайней мере, Цзычжэнь так думал. Лань Цзинъи резко развернулся и зашагал к камере, а после поставил доску с нарезанными огурцами на стол. — Я поступил, как последняя сука, и мне очень жаль, — парень всё-таки поднял глаза на камеру, — Я знаю, что ты просто хотел помочь, а я только обосрал все твои старания. Прости, дядь. На самом деле, я так не считаю. Ты классный и весёлый, а вовсе не занудный старик, а ещё готовишь охуенно и шутки у тебя смешные. Дядя Со, мне правда очень-очень стыдно. Во время всей речи глаза Ланя скакали то верх, то вниз, потому что он что-то делал руками и Цзычжэнь никак не мог понять, что именно. Он то ли что-то заворачивал, то ли резал. Возможно, вызывал сатану. — И вот, — Цзинъи наконец поднял руки, показывая что же он делал, — Я решил, что простое извинение будет слишком сухим, так что та-да! Шаурма по рецепту, который ты мне давал. В руках парня была толстая, местами лопнувшая шаурма. Она выглядело хоть и неопрятно, но аппетитно. Не уровень шаурмиста, но для первого раза, тем более, что Цзинъи не умеет и не любит готовить, вышло очень даже классно. — У меня, конечно, руки из жопы, но это должно быть вкусно, — парень широко улыбнулся и так же широко открыл рот, кусая. Цзычжэнь облизнулся. Он как-то готовил для Ланя гречку и немного сжёг её. Интересно, а если бы Цзинъи ему что-то готовил, было бы так же вкусно? Он бы очень хотел попробовать. — Это вкусно и отравиться я не должен, — гордо заявил парень, — В общем, извини меня, дядь. Я знаю, что всё, что я тогда сказал — полная хуйня, просто… Я был зол и на нервах, мне жаль, что под раздачу попал именно ты. Я правда надеюсь, что ты не был слишком обижен. Дальше же воцарилась пауза. Цзинъи будто бы думал, что можно сказать, кроме очередного «прости». Но, кажется, так и не придумал. — Это всё, что я хотел сказать, — пожал плечами тот, снова неловко улыбаясь, — Спасибо за всё, в особенности за рецепт. Я отдал его папе, он точно будет его готовить. Лань взял телефон в руки и выключил запись. Снова темнота. — Какой же он у тебя дурак, — наконец сказал Со, явно вынашивая эти слова большую часть видео. — Да, — кивает Цзычжэнь, тоскливо улыбаясь, — Он у меня такой, — Почему вы поссорились? — Он как-то пришёл сюда злой и печальный, потому что отчёт не сдал. Его чуть не отчислили, думаю, ты помнишь. И вот, я попытался его успокоить, а он сразу начать агриться и говорить всякий бред. Ему не понравилось то, что я сравнил его ситуацию с шаурмой, представляешь? — крайне возмущенно проговорил дядюшка, — Так слово за слово и разошлись. Я думал, что вы оба не появляетесь из-за этой ссоры, а тут такое… Соболезную тебе, Цзычжэнь. — Да, спасибо, — кивнул парень, хмыкая, — Думаю, мне пора домой. Спасибо, что послушали это. — Конечно, — дядюшка Со поднялся со своего места и направился ко входу. Оуян быстро выключил ноутбук, прибрал его и отправился следом. После этого видео настроение стало ещё паршивее. — До свидания, дядя, — всё-таки улыбнулся Цзычжэнь, подходя к выходу, — Шишу «привет» передавайте! — Обязательно, иди аккуратно! Парень кивнул и вышел из шаурмичной. Вроде свежий воздух, а легче дышать не стало. Всё ещё тяжело. Он всё ещё скучает и всё ещё хочет его вернуть. Боже, Цзинъи, зачем ты это сделал? Зачем оставил его одного? Цзычжэню трудно без тебя, дурак… — А? — в кармане завибрировал телефон и Оуян незамедлительно достал его. Папа позвонил, — Ало? Привет, пап. Да, всё хорошо. Уже еду домой, жди. И я тебя. Пока. Его папа, как и всегда, волнуется о нём. Оно и понятно, он рванул из дома рано утром, а уже почти вечер! Возился он долго. Но по крайне мере, его ждут дома. Пусть его дома ждёт не только папа, но и его ёбырь, Цзычжэнь будет рад. Его ждут.