на краю земли

      Утро для Йеджи началось с лая собак и аромата сырости от пропитанной талой водой земли. Все в доме, кроме Рюджин и Хауи, ещё спали, а из-за зелёной стены поднималось, заливая пространство бледно-розовым светом, солнце. На секунду Йеджи позволила себе отвлечься и замереть у окна, наслаждаясь ощущением того, как ещё холодные утренние лучи скользят по коже.       Закончив с умыванием, она натянула рубашку и брюки, накинула на плечи куртку и тихо сбежала по лестнице на первый этаж.       Хауи и Рюджин всё ещё возились во дворе, нагружая сани тем, что купили в городе. Собаки послушно ждали их на привязи у одного из сараев, и только Кайо сидел у ног Рюджин, с интересом наблюдая, как она закрепляет ящики ремнями из сыромятной кожи. Старик пытался отогнать его, но пёс лишь оскалился, заставляя его отойти.       – Волк, – ругнулся он, и Рюджин улыбнулась.       – Ты просто не знаешь, как с ним обращаться. Кайо, мальчик, уйди.       Пёс послушно отбежал к другим собакам, устраиваясь в паре метров от них.       – Тебе бы в цирке работать, а не погонщиком, – усмехнулся Хауи. – О, Йеджи. Решили встать пораньше?       – Подумала, что вам может понадобиться помощь.       Едва увидев её, Тук и Сокол подскочили с мест, дружелюбно виляя хвостами. Упряжка старика залаяла. Кайо, – явно недовольный внезапным шумом, – уронил голову и на лапы и закрыл глаза, будто снова попытался уснуть.       – Вам необязательно было… – начала Рюджин, но Йеджи забрала из её рук один из ящиков и поставила в сани старика.       – Да, но я хотела помочь.       Йеджи чувствовала, как тоска постепенно, – клетка за клеткой, – заполняла её тело. Их путешествие закончилось. Рюджин уезжала, возвращалась домой, на свой прииск, и они увиделись бы только через неделю, чтобы затем, – через день или два, – снова расстаться, возможно, навсегда. Хван думала, что хочет, чтобы она осталась, поселилась где-нибудь рядом и пропитала собой всё пространство. Она могла бы учить её запрягать собак, водить упряжку, а Йеджи рассказывала бы ей о Севере и готовила хороший кофе. Дома все говорили, что у неё настоящий талант в приготовлении кофе.       – Я заеду через неделю, если вы всё ещё согласны.       – Конечно, – улыбнулась Йеджи. – Я буду ждать.       Хван хотелось прикоснуться к ней. Она представляла, как сжимает её руку, лаская большим пальцем огрубевшую от постоянных холодов кожу, согревая её своим дыханием. Возможно. Она даже смогла бы обнять Рюджин, и та, на секунду дёрнувшись с непривычки, в ответ положила руки на плечи или талию. Вся Йеджи, – каждая её часть, – тянулась к этому, но мозг напоминал, что они с Рюджин не друзья и знакомы всего две недели. К тому же погонщице явно не нравилось, когда её трогали, и Хван не хотела доставлять ей лишнее неудобство.       – Хотите помочь запрячь собак?       – Конечно!       Тук и Сокол довольно рычали, когда Йеджи почёсывала их загривки, и Рюджин с улыбкой проворчала что-то, похожее на «предатели». Болт и Шонни послушно позволили надеть на себя ремни, а Фогги, залаяв, попытался запрыгнуть в сугроб, чтобы поиграть с Джози, но вернулся после первого же резкого окрика.       – Ты такой хулиган, – рассмеялась Рюджин, почёсывая его за ушами. – Да? – Её лицо было так близко, что почти соприкасалось с его мордой. Фогги дёрнулся, проводя языком по её щеке, и тут же игриво завилял хвостом. – Пушистый засранец. Ты пушистый засранец, верно? Пушистый?       Когда Йеджи приблизилась к Кайо, тот не убежал, но и не подошёл. Он равнодушно следил за ремнём, одновременно проверяя нет ли в руках палки. Шерсть на нём встала дыбом, а губы поднялись, обнажая клыки. Он будто готовился напасть, но замер после громкого окрика Рюджин.       Хван не злилась. Руки людей могли приносить боль, а здесь, – на Севере, – они становились ещё более жестокими. Кайо наверняка видел многое. Выросший в упряжке, он оказался в мире людей, который отличался от леса, где ему следовало бы вырасти. Он все ещё прислушивался к инстинктам, но было чувство, – единственное, ради чего Кайо шёл против своей природы, – любовь. Он любил Рюджин так, как собаки любят хозяев, – сильно и беспрекословно, – и ради неё терпел и ремни на теле, и прикосновения людей, к которым он не привык.       – Мне жаль, мальчик, – прошептала Йеджи, затягивая на его холке ремень. – Я знаю, что тебе не нравится, когда я это делаю. Прости.       Пёс не ответил, – даже не зарычал, – и Хван сделала шаг в сторону.       – Вы отлично справляетесь, – улыбнулась Рюджин, запуская пальцы в густую шерсть Кайо. – Просто мой мальчик слишком угрюм, чтобы быстро привыкнуть к новым людям. Мы часто встречали всяких ублюдков, которые пытались его обидеть, так что он пока просто не может принять, что не все люди, которые к нему подходят, плохие.       – Ничего, я понимаю. Ему в любом случае повезло попасть к такому человеку как вы. Всем вашим собакам повезло.       – Надеюсь на это, – честно ответила она, с нежностью оглядывая свою упряжку. – Я несу за них ответственность.

***

      Тётушка продолжала настаивать, чтобы старатели ели с ними все три дня, которые они пробыли в доме. Она просыпалась раньше, чтобы перед завтраком «случайно» пройти мимо одного из них, неизменно бросая взгляд на мышцы, едва скрытые тканью рубашки. После, – перед обедом, – она пила с двумя или тремя кофе, прося Йеджи всё это время тоже стоять рядом и слушать их рассказы о том, как ещё до распутицы они хорошо провели время в одном из небольших городков в часе или двух езды отсюда. Тётя постоянно говорила об их мышцах и пристально смотрела на Йеджи, будто ожидая, что она согласится, но та реагировала только равнодушным: «Да, конечно».       – Я просто говорю, – начала тётушка, когда они в очередной раз вышли на крыльцо, чтобы посмотреть, как старатели колют дрова. – Что ты могла бы хотя бы раз признать, что они выглядят как настоящие мужчины.       – Ну… я полагаю, любой мужчина является настоящим. То есть… он же родился мужчиной, верно?       – Ох, детка… разве ты не видела в Калифорнии тех «мужчин», которые только и делают, что переодеваются в женщин и выступают на сцене?       – Не думаю, что то, что они носят платья, делает их менее мужчинами.       – Они просто гомики, – хмыкнула тётушка, и Йеджи поморщилась.       – И это должно меня беспокоить? Сейчас двадцатый век, время прогресса. Разве можно беспокоиться о том, кто кого любит, когда можно поехать на любую точку на карте?       – Из-за этого вашего «прогресса» люди начали забывать об истине, – смысл не в путешествиях и том, что вы называете «поиском себя», а Боге и подчинении ему. Быть мужчиной и любить другого мужчину, – грех. Быть женщиной и желать сделать карьеру, а не завести семью, – грех.       – Ну, грешна, – усмехнулась Йеджи.       Тётя не разговаривала с ней до ужина.       Едва служанка поставила на стол запеканку, она повернулась к отцу и вкрадчиво, делая вид, что говорит о чём-то обыденном, завела разговор о мужчинах. Раз за разом тётя повторяла, что раньше женщины такого же возраста как Йеджи уже становились счастливыми матерями, и он поступил безрассудно, позволив ей просто приехать сюда. Затем речь свернула в сторону тех парней, которые навещали их усадьбу в Калифорнии.       Йеджи знала, что у тётушки есть свой любимчик. Его звали Джеремайя Скотт, – сын одной из её близких подруг, студент колледжа и в будущем, конечно же, успешный адвокат с обширной практикой по всему штату. Сейчас он уже служил клерком в одной из адвокатских контор где-то в городе, и этого было достаточно, чтобы тётя каждые выходные приглашала его в поместье и требовала, чтобы Йеджи с ним говорила.       Хван пыталась. Раз за разом она высиживала обещанный час, пытаясь втянуть его в разговор о книгах, но он постоянно переводил тему на то, сколького успел добиться. Джеремайя говорил, что пока все его друзья, – хотя Йеджи сомневалась, что они были, – тратили деньги на карты и выпивку, он работал, чтобы достичь успеха. Он хвастался своей должностью, но каждый раз забывал упомянуть, что попал туда благодаря родителям и весь день занимался просто перекладыванием бумажек.       Ему казалось, будто он многого добился, но Йеджи знала, что все деньги, которые он получает, – деньги его отца. К тому же Джеремайя, как и тётушка, был слишком набожен и говорил Йеджи, что, когда станет её мужем, ограничит количество доступной литературы.       – Девушки, – говорил Скотт с оттенком презрения, когда Хван показывала свою обширную библиотеку. – Вашей красоты вполне достаточно. Не нужно пытаться казаться тем, кем не являешься.       – Да, могу сказать то же самое, – обычно отвечала Йеджи, и парень продолжал свой монолог, совершенно не замечая её сарказма.       – Ты должен уделять больше внимания жизни дочери, Итан. Если она не найдёт хорошего мужа…       – Йеджи достаточно умна, чтобы сама решить, за кого выходить замуж, Мэри, – отмахнулся отец.       – То, что она до сих пор не замужем…       – Почему ты говоришь об этом со мной? – Не выдержал отец. Последние двое суток он провёл, сверяя отчёты племянников с реальными данными, чтобы понять, сколько они успели украсть. Пока выходило около пятидесяти тысяч, – огромные деньги, – и папа злился и на них, и на дядю с тётей, которые всё ещё обижались на то, что он планировал заставить их вернуть деньги. – Ты говорила с Йеджи? Если она сказала, что не планирует сейчас выходить замуж, значит тему стоит закрыть.       – Ты хочешь остаться без внуков?       – Я хочу, чтобы твои сыновья вернули деньги, которые украли.       Тётушка затихла, глядя на отца со смесью ненависти и разочарования. Дядя попытался заступиться, но папа резким взглядом пригвоздил его к месту. Йеджи поёжилась.       – Я, наверное, пойду.       – Спокойной ночи, Йеджи.       – Да, спокойной.

***

      Упряжка Рюджин появилась у дома Хванов ровно через неделю. Кайо всё так же шёл впереди, безмолвно скользя по потемневшим от весеннего солнца сугробам, пока остальные мчались, заливаясь лаем, скуля и воя. Следом за Рюджин шла ещё одна упряжка, – собак в ней было всего шесть, и вела её девушка лет семнадцати. Капюшон упал с головы, и ветер врезался в лицо, поднимая длинные чёрные волосы. Из-под расстёгнутого ворота куртки выглядывал грязный ворот серой рубашки и длинная худая шея. Из рукавов торчали тонкие запястья.       – Они уже здесь? – Спросил отец, когда Йеджи спустилась на первый этаж. – Мне нужно кое-что из города. Рюджин не согласится заехать в пару магазинов перед тем, как вы отправитесь домой?       – Думаю, что да.       Тётушка оторвала взгляд от книги по этикету, чтобы посмотреть на Рюджин и её спутницу.       – Хорошо, что ты едешь с ними, Йеджи. Такие лица… я бы им даже сторожить цыплят не доверила. Очевидно, что украдут.       – Это грубо, тётя.       – Это правда, – она пожала плечами, и Йеджи почувствовала, как злость постепенно растеклась по телу.       У неё получалось терпеть, когда тётя приводила в дом мужчин, которые ей не нравились, когда обижалась на то, что отец хотел вернуть свои деньги. У неё получалось терпеть даже тогда, когда эта женщина ныла по двенадцать часов подряд, но сейчас… говорить такое о людях, которых едва знаешь…       – Разве этому учит этикет? Быть грубой с людьми, с которыми вы за две недели поговорили всего минут пять?       – И где я была грубой?       – Вы действительно думаете, что Рюджин может украсть десять долларов, когда вся её упряжка стоит около десяти тысяч? Когда один только Кайо стоит столько, что этих денег хватит, чтобы уехать в Калифорнию и ещё сорок лет провести, ни в чём не нуждаясь? Вы действительно думаете, что человек, который отказался от ужина, потому что не хотел нас тревожить, решит украсть всего лишь десять долларов?       – Итан, – она повернулась к отцу, явно ожидая защиты, но тот лишь улыбнулся.       – Йеджи права, Мэри. Ты действительно думаешь, что человек, который только неделю назад получил двести долларов, захочет украсть десять? Она не так тупа, как тебе кажется.       – Вы все слишком добры к этим оборванцам.       Йеджи подумала, что прямо сейчас взорвётся, словно грозный Везувий, но папа нежно коснулся её плеча.       – Пока твои сыновья не вернут мне пятьдесят тысяч, они такие же оборванцы. И это сумма всего за последние полгода. Скоро я разберу записи на весь год, и тогда посмотрим, сколько именно им придётся отдать. Кстати, сколько там стоит ваш дом? Тысяч пятьдесят, да? Вместе с садом?       Пробормотав под нос что-то невнятное, тётя скривилась, будто от зубной боли, и скрылась за дверью на кухню.       – Просто забудь об этом. Давай, – отец протянул ей деньги и список покупок. – И будь аккуратнее. Рюджин знает эти места и умеет управлять упряжкой, но ты тоже должна быть осторожнее.

***

      Рюджин представила свою спутницу как Юну. Они вместе с ещё парой девушек, – сёстрами Чэён и Черён владели прииском в нескольких часах пути от дома Хванов и жили в одном доме рядом с корнями Великих Северных гор. Юна была по-подростковому долговязой, тощей, с длинными, словно ивовые ветви, руками и ногами и очень худой шеей, на которой синей нитью проступала пульсирующая вена.       Кожа была бледной, – сказывался недостаток витаминов. Под глазами проходили мешки, но сама она выглядела счастливой. Даже первой протянула Йеджи руку ещё до того, как Рюджин успела их познакомить.       – Так это из-за вас мы делаем крюк? – С улыбкой спросила она, чуть сильнее сжимая её ладонь.       – Мне жаль…       – О, нет, я вас не обвиняю, просто удивлена, что Рюджин действительно согласилась на такое. Обычно она хочет побыстрее добраться до города и вернуться на прииск. Ну, с кем хотите поехать?       – Я…       – Со мной, – ответила Рюджин, откидывая плед. – Садитесь. Если поторопимся, можем успеть пораньше.

***

      Перед ними расстилалось казавшееся бесконечным белое поле. Они ехали около двух часов, пока Рюджин не повернула на один из холмов, поднимаясь над бурлящей рекой. Впереди чернели на фоне голубого неба Великие Северные горы, а в небольшой точке рядом с ними Йеджи узнала озеро, на берегу которого стоял индейский посёлок.       – Обычно лоси держатся поодиночке, но сейчас тяжёлое время, и они объединились в стадо.       – В Калифорнии есть один интересный вид. Вапити.       – Вапити? – Переспросила Рюджин. – Кто это?       – Это то же самое, что и олени. Общее название. Почти у самого моря есть город, – Сан-Севастьяно. Когда приезжаешь туда, то кажется, будто там живут не люди, а вапити. Они повсюду, – на улицах и у станции, в парке, в степях у этого города. Там на них не охотятся, потому что считают священными, и они настолько привыкли к людям, что могут спокойно заходить в сады и есть фрукты с деревьев. Там… – Йеджи закрыла глаза, вспоминая, как бродила по узким улочкам, наслаждаясь ароматом цветущих персиков. Она ела абрикосы, и сок тёк по её лицу, засыхая на жарком калифорнийском солнце. Тётя, как и всегда ругалась, говоря, что настоящие леди так себя не ведут. Если настоящие леди не наслаждались каждым мгновением жизни, что ж, тогда она не хотела быть «настоящей леди». – Там ветки с фруктами свисают с заборов прямо на улицы. Персики, нектарины, виноград, апельсины и всё это падает прямо в руки. Никто не против, чтобы ты брал эти фрукты, потому что их так много, что за всё лето не съешь.       – Звучит волшебно. Последний раз я ела персики, когда училась в школе. К нам привезли ящик, заставленный металлическими банками. Я думала, это суп, но вечером нам на тарелки положили по кусочку консервированного персика. Это было самое вкусное, что я когда-либо пробовала.       – Разве здесь не продают консервированных персиков?       – Продают, конечно, но от них толку, честно говоря, мало. Сладкие настолько, что потом почти всю воду выпиваешь. Тут есть сладкие ягоды – ежевика, например. А скоро начнут появляться брусника и клюква. Смотрите, лоси!       Йеджи с восхищением наблюдала за тем, как с той стороны белоснежного покрывала, сминая его копытами, приближалось к ним небольшое стадо. Около десяти лосей пересекало равнину, чтобы подойти к воде. Если раньше Хван казалось, что ростом они примерно с оленей, то сейчас она понимала, как сильно ошибалась. Холка, покрытая густой коричневой шерстью, торчала вверх, словно горб, рогов не было, – Рюджин сказала, что зимой они сбрасывают их до апреля-мая, – но под горлом виднелся мясистый выступ, напоминающий бороду.       Их отделяла только река и холм, и Йеджи вздрогнула, представив, что было бы, если бы лоси решили напасть. Пока несколько животных, опустились на передние лапы на берегу, остальные зашли в воду. Бурный поток бил по ним, но они стояли, не двигаясь, как камни, которые будто бы всегда здесь были.       – Их ноги слишком длинные, чтобы пить, просто наклонив голову, – объяснила Рюджин, осторожно подводя Йеджи ближе. – Поэтому они либо сгибают передние ноги, чтобы наклониться, либо заходят в воду. Они двигаются очень быстро и становятся агрессивными осенью, но обычно дружелюбны и людей не трогают. Мы часто сталкиваемся с ними летом, когда ездим по равнине до индейского посёлка.       – Только летом?       – Зимой там слишком опасно. Медведи облюбовали это место, а снег слишком глубокий, чтобы сани могли проехать. К тому же там часто появляются волки. Летом спокойнее.       – Эта равнина напоминает мне о Калифорнии.       – Действительно?       Рюджин встала рядом, прикоснувшись плечом к её руке, и Йеджи вдруг почувствовала, как беспокойство отступает.       – Вы слышали о колибри?       – Видела в учебнике.       – У нас дома есть сад, в котором много фруктовых деревьев, и летом, гуляя, я всегда встречаю там колибри. Они кружат от цветка к цветку выше и выше, быстро шевелят крылышками. Я поймала одну, когда была ребёнком, потому что решила, что это новый вид бабочки. А ещё в полях вокруг много зайцев.       – Ну, зайцев и здесь достаточно.       – Там никогда не бывает зимы. Проезжая по Калифорнии, ты видишь коричнево-оранжевые пустоши, но вдалеке всегда растёт зелёным ковром лес. И море… в него дует прохладный ветер, который обволакивает тело словно одеяло, треплет волосы и одежды, а в носу запах соли. И, кажется, можно стоять на берегу бесконечно, пока сердце не перестанет биться от того, что счастья слишком много. Вы понимаете меня? Тётя говорит, что это глупо, а море везде одинаковое, но это не в так.       – Не так, – согласилась Рюджин. – Старик тоже говорит, что река она и есть река, но они ведь совсем разные. У каждой реки своё течение, – у кого-то медленнее, у кого-то быстрее, где-то зверей много, а куда-то они вообще не приходят. У каждого места своя… индейцы бы сказали, что у каждого места своя душа, но я в это верю, так что… не знаю, как это назвать, но знаю, что вы правы.       Йеджи почувствовала, как сердце сжалось. Она осторожно протянула руку, переплетая пальцы с пальцами Рюджин. Девушка вздрогнула.       – Всё в порядке?       – Да. У вас… у вас очень тёплые руки.