***
— Хенк, ты девственница? — Без вопросов приличия и замешательства совести спрашивает Киса. — К чему такие вопросы? — Божена хмурит брови. — А хули нет? — Не девственница. Божа умалчивает, что это сложно назвать хорошим сексуальным опытом, и она ушла домой, вытирая слёзы и сетуя на грубость этого придурка. Варя смотрит долго, темно, под этим взглядом становится неуютно. Закрадываются неприятные мысли. — Ты курила? — осторожно спрашивает Хенк. — Иди на хуй, трезвая, как стёклышко. Божена немного улыбается, грея где-то внутри чувство, что Киса не курила специально для этого утра, а не просто забыла самокрутку дома или в кармане куртки, или ещё где-нибудь.***
Папа Божи не лезет в "женские" дела, хотя приказывает не общаться с барыгой. Но даже ночью, когда слышит поворот ключа в замочной скважине — молчит и не упоминает это утром. Мама Вари тихо плачет и с отвращением готовит одну порцию ужина, потому что дочка точно не придёт сегодня. И то самое воспоминание "хи-хи" с каждым днём заставляет её чувствовать себя всё более ужасной матерью, которая посмела рядом со своим ребёнком курить грёбанную траву. И за это она себя никогда не простит. Варя плохо скрывает, как же ей хочется целовать Божу, когда она заправляет за ухо прядь светлых кудряшек, смотрит своими голубыми глазами в пол, бьёт в лицо, молчаливо соглашается с чем-то грустным от Мелы... Варя чувствует груз собственных чувств и цепей, сковывающих руки. Она ненавидит бледные губы Божи, которые та поджимает от напряжения. Ненавидит чёртову грудь в спортивном лифчике и пышные бёдра.***
— Ты сегодня ультракрасотка, вообще пиздец, — Киса отпивает ещё глоток, смазывая тёмную помаду. Божена хихикает в ответ: — А ты всегда красивая. Внутри Вари бьётся что-то такое внушительное и тяжёлое. Её душа рвётся, и Киса обязательно порвёт дома подушку, пока будет бить по ней со всей силы. Но не при Боже, она слишком прекрасная в этой длиннющей юбке, которую надела впервые. И никогда не наденет её днём или ночью. Только утром, перед рассветом, ведь в это время стирается стеснение.***
Константин Анатольевич серьёзно разговаривает с Варварой, пока та увлечённо жуёт жвачку. В машине непривычно холодно, и Киса подрагивает в тёплой куртке. "Прекрати общение с моей дочерью", "А чё ещё сделать?" Разговор окончен. Ева кутается в шарф, продолжает шептать романтично-долгие стихи. Цикл чёрной весны длится несколько месяцев, всем надоело слышать про неё. Киса привычно посылает Мелу и достаёт сигарету. Иногда Варе кажется, что у этих стихов даже есть смысл. Даже есть что-то родное. Но это не важно, и безусловно Киса скажет: "Хуйня". И ей впервые станет от этого неуютно.***
— Ты боишься чего-нибудь? Я никогда не видела, чтобы ты боялась, — Божена держит лицо спокойным. Киса задумывается серьёзно. — Ну бля, хуй знает. Может быть... бля. Умирать тоже не страшно... не знаю. — Варя кусает губу и дёргает плечами. — Я боюсь тебя потерять. Сильно боюсь, реально пиздец. Хенк немного поднимает брови. — А чего так? — Ментяра твой разговоры устраивает, ебанат. Божена тяжело вздыхает. — Прости, Кис. — Похуй.***
Хенк упрямо держит в себе неимоверную любовь. Такую лёгкую и нежную. Именно ту, о которой пишут в книгах и показывают в фильмах. Самую-самую. Божена соврёт, если скажет, что никогда не хотела обнять Кису, лелеять и плакать вместе, поправить лямку топика, если та сползёт по плечу. Многое сделать так хочется, но Варя не поймёт. Она не понимает такого. Ей оно чуждо, лживо. И Божа ценит то, что пока ещё можно делать: смотреть с сочувствием и понимающе кивать. У Вари на уме мальчики и сигаретки, у Божи — Варя и, возможно, отец со своими загонами. Но на первом месте Варя.***
— Пойдём за водкой? — Вкрадчиво спрашивает Киса. — Не, в пизду. Варя тяжело думает, по ней это видно сразу, ведь она кусает губу и сводит брови к переносице. — Всё ок? — Спрашивает Божа, подходит ближе, всматриваясь в глаза. — Точно не курила? Момент был настолько странным для Вари, что она покрылась красными пятнами. Божа опаляет дыханием кожу, смотрит с волнением, границы стираются к чертям. — Да не курила я! В завязке уже две недели! — Её голос звучал непривычно тихо, Божа немного улыбнулась, она хотела уже мягко отпрянуть, но Киса потянула её на себя, резко целуя в губы. Зубы неловко стукаются, и Хенк мычит какой-то мат. Она тут же оторвалась, смотря на Кису неверящим взглядом. Нервы наглеют, сердце бьётся в глотке. Божа приближается снова, теребит от нервов воздушную юбку. Целует нежнее, повторяя губами движения своих пальцев. Это не может длиться долго, и Варя отстраняется: — Ты любишь... — Да, я тебя люблю. Сильно. Сильнее, чем подругу. — Я тоже. — Киса выдыхает медленно, чтобы не выглядела так, словно она задержала дыхание.***
Теперь Божа сможет поправлять лямки топиков и обнимать Кису крепко и любовно, а Варя сможет целоваться и много трогать, внимая всю любовь, которая сковывала руки. Папа Хенка не поймёт. Мама Кисы тоже. Наверное, это и есть любовь, такая вся подростковая и чистая.***
— Встретимся на рассвете снова? — С надеждой предлагает Варя. — Да, Кис, каждое утро.