Десять тысяч сорванных цветков

      Где-то рядом текла вода. Мечник не заметил этого сразу, увлекшись погоней и боем, теперь же, лежащий среди травы и серебристых цветов под предрассветным небом, он отчетливо слышал журчание и ощущал, как тихо подбирается к телу прохладное дыхание стихии. Последние лунные лучи целовали его лицо, будто на прощание, а вечнозеленый ионийский лес пел ему.       Вокруг раскинулся абсолютно незнакомый край мира духов, - охота завела его слишком далеко, - и Ёнэ теперь не был уверен, что выберется к родной горе. Все осложнялось еще и тем, что он был ранен. Это место по какой-то неведомой причине питало азакан.       Ёнэ погнался за одним, когда в небе еще вовсю сияло солнце. Зловредный демон пасся на перекрестке, готовый прицепиться к странствующей душе, но совсем неготовый ко встрече с духом полководца. Он пустился бежать, но Ёнэ уже не мог позволить себе отпустить демона и дать ему затаиться в новом месте. Бороться с демонами люди должны при жизни, а после смерти имеют право обрести покой.       Азакана оказался ловок, он мчал в неистовстве, и пару раз мечник даже терял его из виду, но нападал на след и гнал снова. Все дальше и дальше от прямых дорог, мостов и светлых равнин, покуда к закату их не окружил мерцающий лес. Тут-то Дух Размышлений и дал демону бой… и угодил в западню. Чем меньше становилось света, тем сильнее становился демон. Они сходились и расходились, словно в танце, искры от столкновения когтей и клинка летели в разные стороны, и Ёнэ будто все теснили куда-то. Он понял, в чем дело, когда наступил на серебристый цветок и почувствовал чужие отчаянье и печаль. Осколки растерзанных душ, тех, что не стали азаканами, но и не смогли выстоять. И его противник, собирая эти осколки, обретал все большую мощь и ловкость, но Ёнэ не умел ни бежать, ни хитрить. Он полагался на собственную стойкость и крепость меча, и сумел ранить демона неоднократно.       Битва длилась до появления луны, но сплетающиеся над головой ветви крали ее свет, не позволяя Лунным Детям помочь уставшему духу-полководцу. Но изнемогал и азакана, пораженный зачарованным клинком. Духу Размышлений наконец улыбнулась удача, он опрокинул демона наземь и пронзил его грудь, но в последнем отчаянном порыве тот нанес ответный удар, вложив в него все оставшиеся силы. И удар этот был столь невероятен, что зачарованный клинок разломился, оставив половину в груди демона, а половину в руке духа. Боль пронзила правое плечо Ёнэ, вырвав из горла крик, но главным было то, что он одержал победу.       Текла вода, утекала ночь, утекали силы. Нужно было подниматься и уходить, куда угодно, прочь отсюда. Он покинет пределы леса и увидит знакомые места.       Но не успел Ёнэ воплотить задуманное, как уловил звуки движения - шуршание ткани и позвякивание не то украшений, не то оружия. Кого бы ни принес рассвет, мечник должен быть наготове. Если друг - он попросит помощи. Если враг - что ж, у него все еще целы левая рука и обычный клинок. Ёнэ вынул оружие из ножен, уложил на груди, закрыл глаза и принялся ждать.       Рассветный странник приближался неторопливо, как если бы прогуливался по знакомым местам. Ёнэ удивленно подметил, что не слышал самого звука шагов, - похоже, пришедший был босоногим. Или же вовсе не имел человеческих ступней? Ведь не все духи целиком уподоблялись людям, кто-то после смерти сливался со зверьми, получая самые причудливые обличья, и никогда нельзя было знать наверняка, какое существо повстречается в очередном путешествии.       Все ближе и ближе… Трепещут одежды, шепчет металл. Мечник застыл, не позволяя своей груди вздыматься и опадать.       Пришедший очутился совсем недалеко, резко остановился, и слуха Ёнэ коснулось тихое, слегка удивленное, но заинтересованное восклицание. Еще ближе… Вот пришедший уже опустился рядом, Ёнэ ощущал его всем телом, ощущал его взгляд. Совсем близко. Его губы тронули пальцами, едва ощутимо мазнули челюсть, а затем рука опустилась на землю возле самой головы, и в этот момент Ёнэ стремительно приставил к чужой шее лезвие клинка.       Над ним склонялся молодой мужчина с завораживающим утонченным лицом, фарфоровой кожей и густыми волосами цвета ежевики. Дух, и на первый взгляд казалось, что канмей. Пурпурные глаза блестели в том же слияньи изумления и восхищения, какое Ёнэ услышал в возгласе, пока он переводил взгляд с лица мечника на его руку и обратно. Но когда под напором холодного железа рассветный странник распрямился, дух-полководец увидел предметы, что тот нес с собой, и настороженность, пустившая корни в душе, зацвела с новой силой. Фонарь и серп.       - O, в чем дело, моя милая душа, кто-то обидел тебя? Прости, не хотел напугать, но ты так бледен, и выглядел совсем вымотанным, я подумал...       - Что можно упрятать меня в свою темницу, да?       Точеные черные брови изломились в легкой обиде:       - Укрыть и уберечь тебя, дитя. Я же вижу, тебе это нужно.       - Твое лицо и сладкие речи меня не обманут, ты выглядишь как дух, но весь тонкий мир знает о тебе, коллекционер.       - Значит, если ты знаешь, кто я, то должен бы знать, что мне лучше не грубить.       - Равно как и мне лучше не бросать вызов, - клинок со свистом очертил в воздухе полукруг. - Пусть раны мои терзают меня, но даже в посмертии я делаю то, что велит долг, и никто и ничто не собьет меня с пути и не введет в искушение, Трэш.       Да, каждый из духов выполнял свою роль, провожая умерших в их странствии: кто-то помогал, направлял, делал путь легче, подобно Ёнэ, а кто-то устраивал испытания, проверяя, достойна ли душа дойти до конца и переродиться. Но был среди них особенный: хищник, охотник, пленитель, который рыскал со своим фонарем по всему загробному миру. Он выбирал самые слабые несчастные души и загонял их, не оставляя ни единого шанса.       Завораживающее лицо исказилось, глаза полыхнули огнем, и фонарщик отпрянул от Ёнэ, становясь в пол-оборота и вскидывая руку с серпом:       - Ах вот оно что, ты не просто воин, сбившийся на пути упокоения и столкнувшийся с азаканой, как мне показалось вначале. Ты старший из братьев-полководцев, убийца демонов! Но выглядишь так паршиво, что не сразу признать.       Ёнэ издал фыркающий смешок. Подумать только, беспощадный коллекционер душ опасается его, даже раненого и истощенного! Нельзя было отрицать, что это в определенной мере льстило.       - Опусти меч, я не желаю драться с тобой и не намерен брать тебя силой. А как дух духу, даже готов помочь. Демонов, подобных этому, здесь немало, обратная дорога может оказаться опаснее вдвойне. А в моей обители ты можешь передохнуть и исцелиться. Вдобавок, давно у меня не было приятной компании. Идешь?       Одержимый фонарщик говорил правду: ему нужно было где-то восстановиться, тем более, не сам ли он минутами ранее думал просить о помощи. Дух не обманет духа, такова природа, а тот, кто пойдет против этого закона - пойдет против всего тонкого мира.       Оружие легло обратно в ножны, и мечник безмолвно протянул их жнецу, затем сбросил с плеч накидку и бережно укутал ею обломки духовного клинка.       - Веди.       И Трэш повел его в самую чащу, туда, где не было никакой жизни, все глубже в переплетение ветвей и россыпь серебристых цветов. По дороге он наклонился, чтобы сорвать один, и задумчиво жевал лепестки. Ёнэ зябко передернуло. Несчастная павшая душа…       Вход в святилище предстал перед ними совершенно внезапно, будто соткался из тумана, и жнец остановился, с гостеприимным жестом пропуская Духа Размышлений вперед на уходящие вверх каменные ступени. Кажется, со всех сторон внизу стояла вода, а над головой качались горящие пурпурным светом бумажные фонарики. Напоминающая грот обитель коллекционера оказалась более чем скромна размерами, но весьма уютно обставлена.       Мечи опустились на каменное подобие алтаря, а мечник практически без сил опустился на пол. Правая рука ныла, ей уже почти невозможно было двигать без боли. Прижав ее к боку, Ёнэ погрузился взглядом в успокаивающее пламя маленьких свечек, рассеянных по всей комнате.       Трэш тем временем отвязал свой фонарь, и тот словно живой взмыл под самый потолок, закружился и закачался, еле слышно гудя. Хотелось верить, что это был не плач заключенных в нем душ.       - Не сиди на голом полу, мечник, ты гость, а не паломник в храме. Занимай постель, садись на подушки. Посмотрим, что же может тебе помочь.       Едва Ёнэ сделал, что было велено, Трэш очутился перед ним и бесцеремонно лишил его укороченного хаори, чуть царапнув кожу длинными ногтями. Игнорируя немое возмущение и сопротивление, он ощупал руку от запястья до плеча, найдя пару самых болезненных мест, на прикосновение к которым Ёнэ отреагировал шипеньем сквозь зубы. Оба не проронили ни слова: духа-жнеца заняли мысли, а духа-полководца снова заворожили огоньки. Огоньки в пурпурных глазах напротив, эффектно подведенных лазурью. Но они быстро ускользнули - Трэш был уже на ногах, у тонкого деревянного стеллажа, на котором хранились, наверное, почти все предметы в его обители. Ёнэ видел там и посуду, и книги, и ритуальные принадлежности, и украшения, и - главное - лекарства. Жнец перемещался по комнате, тихо напевая и шурша тканью хакама, и окутанный этим уютом мечник задремал бы, если б не пульсирующая боль в плече.       - Для начала выпей это, - в пальцы легло блюдце с отваром, а следом - пиала с водой, чтобы смыть горечь во рту. - Хорошо. А теперь подвинься, я должен заняться твоей рукой.       Ёнэ освободил место на постели справа от себя и, пока Трэш разогревал в ладонях мазь, не дожидаясь просьбы, собрал и перекинул на левую сторону волосы. Руки одержимого духа оказались… какими, наверное, и должны быть, чтобы успокоить испуганную заплутавшую душу - нежными и аккуратными. Ёнэ вдруг подумалось, что если бы там, в мерцающем лесу, он позволил этим рукам обхватить свое лицо и слушал утешающий шепот о доме и заботе, то пополнение коллекции в фонаре стало бы поистине грандиозным.       Чтобы не тяготить себя мыслями о подобном, он перевел взгляд на свои клинки на алтаре, и усталый разочарованный вздох вырвался из груди против воли. Фонарщик проследил за его взглядом:       - Теперь тебе нужен мастер, чтобы перековать его?       - Духовное оружие просто так не куется. Мало иметь сбалансированный добротный клинок. Наполнить сталь силой духа… Хм, мне придется долго медитировать, очищая и укрепляя разум, чтобы получить управляемый меч, разящий именно тех, кого нужно.       - Я восхищен твоей силой, дух-полководец. Дороги здесь для простых душ полны опасностей, и ты так благородно берешь их на себя. Возможно, мы противники, если смотреть с этой стороны, но разве каждый из нас не предлагает им иной путь, разве мы не даем им выбор, какой из дорог пойти?       “Ты обманываешь их”, - чуть не сорвалось с языка, но каким бы гостем он тогда был, если б позволил себе такой выпад.       Трэш закончил массировать его руку и набросил на разогретые мышцы одеяло. Бережные ладони остались лежать поверх ткани, источая запах трав и масел, а пурпурные глаза вновь захватили внимание Ёнэ. Какая демонически-обманчивая разница крылась между внешним и внутренним, и как же трудно было противостоять ухищрениям жнеца, его взгляду, его улыбке и голосу:       - Ты, должно быть, голоден? Поверь, мне есть что предложить помимо унимающей боль настойки. Занять время можем беседой или игрой. Но если клонит в сон, не противься ему, тебе это сейчас необходимо. Помни, что бы ты ни выбрал, здесь ты в безопасности.       Пальцы прошлись по встрепанной белой челке, тронули косу на виске, разгладили синюю ленту по груди и на несколько долгих мгновений замерли прямо над сердцем, будто пытаясь по его ритму определить, чего же желает хозяин этого эфемерного тела.       Дух Размышлений и сам не знал, чего желал. Точнее, желал ли вообще чего-то, кроме победы на демоном, занявшим эту глупую оболочку. Проводя время в двух враждебных друг другу устремлениях - то в исцеляющих размышлениях, то в разрушающей кровавой охоте, - он постоянно лишал себя одного. Простых, низменных, как ему казалось, удовлетворений. Он мог днями напролет не есть, ночь за ночью не спать. То же касалось и связей, духовных и телесных в равной мере: ни долгих, ни случайных.       Он постарался говорить ровным голосом, чтобы не выдать легких смятенья и трепета:       - Благодарю тебя за все, коллекционер. С твоего позволения, я выберу отдых.       Он действительно хотел поскорее провалиться в то оцепенение без сновидений, которое духи звали сном, но не столько чтобы восполнить силы, сколько уйти из-под чужого сладкого влияния.       - Мне загасить свечи?       - Не стоит, если тебе нужен свет…       - Мне не нужен будет свет. У меня есть незавершенное дело снаружи.       Да, точно, Ёнэ своим появлением прервал его собирательство, в чем, впрочем, нисколько не раскаивался и ответил, не сдержав неровной улыбки:       - Что ж, тогда желаю приятной прогулки, Трэш.       - А тебе приятного сна.       Свечи затихли одна за другой под изящным гасильником, но в полумраке обители мечник мог видеть, как фонарь покорно опустился на бледную ладонь, словно приманеная птица, вспыхнул… и взору на мгновение явился истинный коллекционер. Воплощение самого древнего и сильного людского страха - страха смерти без надежды на перерождение, вечного заточения души. Демон Одержимости в клыкастой золотой маске и потрепанных одеждах, посвятивший себя странствию столь же бесконечному и бессмысленному, как жизнь по своей сути.       Но это длилось всего миг, и вовне отправился, хитро взглянув на Ёнэ напоследок, все тот же пленительный черноволосый дух.       Ёнэ выдохнул, опрокидываясь на постель, и тут же чуть не вскрикнул от колкой боли. Отвар и мазь безусловно сделали свое дело, но не стоило забывать, что раненая рука нуждалась в особом покое и внимании, за которыми он и пришел в это место. Он принял - пусть и не сразу найдя - удобное положение на подушках и замер в ожидании сна. Но стоило его разуму остаться свободным и открытым, как его атаковал вихрь мыслей - будто рой ос из сбитого гнезда. Зачем Трэш показался ему в таком виде? Ведь это явно не было случайностью, он знал, куда направлен взор Ёнэ. Или тот демонический облик не был истинным, а совсем наоборот - костюм для устрашения? Что вообще было природой безумного жнеца? В отличие от духов, каждый из которых в свое время был смертным, демоны были иным - энергией, идеей. У них не могло быть постоянной оболочки с характерной внешностью, а значит вполне вероятно, что когда-то давно Трэш занял чье-то несчастное тело - прямо как тот азакана, что ютился внутри Ёнэ - и сделал его своим. А может быть и вовсе создал себя сам, обе свои личины? Как знать, древней сущности навроде него такое было вполне под силу.       Такие мысли захватили сознание измотанного Духа Размышлений, подхватили, закружили и наконец укутали пеленой забвения.       Он просыпался раз или два, когда на улице вовсю светило солнце, хоть обитель и оставалась при этом тенистой и сумрачной. Его окружала плотная, но неожиданно приятная, уютная тишина. Трэш по-прежнему отсутствовал, и Ёнэ, поправив подушки под плечом, слушал ее и просто смотрел за порог, или на стены, по которым прыгали солнечные зайчики и цветные блики, или на нехитрые предметы обстановки. Он с удивлением понял, что не просто ощущает покой, а получает от этого легкое удовольствие. В самом деле, давно ли он позволял себе что-то такое, даже не здесь, а при жизни. Наверное опять же только тогда, когда был болен или ранен… Хотя, сказать по правде, беспрестанно подгоняемый долгом, он не позволял себе и болезней с ранениями.       В очередной раз пробудившись, дух-полководец встретил поздний вечер. Его снова окружали огоньки свечей, а в нос ударил терпкий запах обезболивающей настойки, заботливо оставленной недалеко от постели. Еще не скинув обрывки пелены сна, мечник поднялся и осушил пиалы с лекарством и водой.       Посидев еще немного с закрытыми глазами, он потянулся, пошевелил правой рукой и обнаружил, что боль практически покинула его, оставив лишь отголоски где-то в самой глубине нервов. Как долго он бы терпел эту боль и боролся с ней, если бы не принял помощь фонарщика. Определенно стоило с душой отблагодарить его за все.       Ёнэ зашарил взглядом по комнате, бросил его в сторону алтаря - и моментально сконфуженно отвернулся: Трэш, почти обнаженный, сидел, расслабленно откинувшись на неровный камень, и без всякой утайки и стеснения ласкал себя.       - Ты… кхм… делал это, глядя, как я сплю?       Тот коротко, с придыханием, хохотнул.       - О, нет, мечник, я делал бы то же самое независимо от того, есть здесь кто-то еще или нет.       Ёнэ не понимал, что ощущает острее: злость на бесстыдного фонарщика или непрошенный жаркий трепет в груди. Что будет считаться за слабость и проигрыш - смотреть или не смотреть? Ведь с ним явно играют, продолжая показывать то, что при любых других обстоятельствах - и, вернее всего, с любым другим духом - было бы скрыто.       Он лгал сам себе, когда горячо утверждал, что не впадет в искушение, не так ли?       Облик жнецу достался несомненно привлекательный в вопросе мужского: с широкой крепкой грудной клеткой, мускулистыми ногами и в меру крупным естеством… На которое конечно невозможно было не обращать внимание, покуда пальцы плавно скользили вверх и вниз. Голова Трэша покоилась на мечах Ёнэ, и пряди длинного хвоста собственнически оплели их ежевичными змеями.       Мечник сглотнул, отвел глаза, накинул свое хаори и торопливо поднялся с постели.       - Покинешь меня? - нагнавший со спины голос жнеца, до сего абсолютно спокойный, моментально наполнился капризными нотами и возбужденной дрожью. - Но все ведь для тебя, Дух Долга!       - Минуту назад ты говорил другое, - а это его ли голос, такой надломанный и осипший? - И - это не мое имя.       - Неужели? А под сенью деревьев другое говорил мне ты.       - Бывает так, что наши слова и наши поступки расходятся, тебе ли не знать. Прохладный ветер трепал волосы и холодил голову, но не мог охладить тела Ёнэ, а лишь сильнее раздувал пожар внутри него. Дух-полководец стоял у самых ступеней, уводящих вниз, обратно в мерцающий лес, и дальше - на знакомые открытые пути, через знакомые реки, к гостеприимному саду, где нашел приют его брат, и родной горе, где обитал он сам. Он открыл эту дорогу и обратно пройдет по ней с легкостью. Так почему бы не взять свое оружие и не отправиться в ночь.       Потому что для этого придется приблизиться к нему, - ответил демон, что сидел внутри. А если приблизиться, отойти будет невозможно. Он уже поймал тебя - без охоты, без всякой силы, без своего фонаря. Ты знал, к чему все приведет. Знал, и поэтому не ушел, пока его не было, хотя мог. Он дал тебе то, что ты не позволял себе сам, от чего все время бежал. Ты хочешь продолжать бегство? Или признаешь наконец, что чувства неумалимы?..       К его удивлению, Трэш переместился на постель, позволяя беспрепятственно подойти к алтарю и воплотить помысел о бегстве. Он выглядел так, будто собирался спокойно проводить Ёнэ и занять его место в объятиях сна. Но ни тени печали не виднелось ни в поднятых уголках тонкого рта, ни в трепете опущенных ресниц.       Ёнэ сел напротив, сложив руки на коленях, с ровной спиной и твердой решимостью глядя на утонченные завораживающие черты.       - Если это тот обмен, которого ты ждешь, я согласен.       Черные ресницы медленно поднялись.       - Сюда, - прошептал демон, что сидел на подушках, и потянул Духа Размышлений на себя.       Конечно, Ёнэ не был смущающимся юнцом, не знавшим, как себя повести, вовсе нет. Опустившись на ладные бедра жнеца, он принялся избавляться от своей одежды, не слишком быстро, не слишком медленно, в самый раз, чтобы поддерживать ровное пламя. Бледные руки пытались помогать, но двигались порывисто и только мешали, - Ёнэ уложил их на свои ребра и наградил Трэша самым суровым из полководческих взглядов. Того это, кажется, только позабавило, и мечник получил первый легкий поцелуй в угол челюсти, а затем тонкие губы прихватили и потянули его серьгу.       Трэш совершенно не скрывал намерения познать его тело: оно читалось и по действиям, и по твердости плоти, которую мечник ощущал под собой. Ёнэ и не думал увиливать, тем более теперь, когда дал свое согласие. Держась за чужие широкие плечи, он качнулся, потираясь о совершенное естество ягодицами - раз, другой; при этом собственное скользило по животу жнеца, чьи глаза засверкали ярче и безумнее прежнего.       - Позволишь поцеловать себя по-настоящему?       Захваченный их пурпурным блеском, Ёнэ выдохнул, не прекращая ритмичных движений:       - Позволяю…       И, стоило только дозволению прозвучать, нетерпеливые руки увлекли духа-полководца вниз, перевернули и вжали спиной в постель. Губы жнеца оказались настойчивы и жарки, и Ёнэ поддался этой настойчивости, доверился, полностью уступая себя их владению. Он мог позволить пить себя, сколько угодно, ведь он не был обычной человеческой душой, которую легко иссушить. И в конце концов даже Демон Одержимости утолил свою жажду.       Еще ничего не случилось, а перед глазами уже танцевали цветные искры. От смятенности, от осознания собственной желанности, от того, что под руками реальное горячее тело…       Трэш был до дрожи аккуратным, придерживал под лопатками и двигался плавно, словно внезапно забоялся спугнуть, но Ёнэ уже сам льнул к нему почти бездумно. Они будто стали одним существом, ведомые общей страстью. Но когда нежная ладонь коллекционера тронула живот и опустилась ниже, мечник спешно чуть отстранил его, нажав на плечи:       - Хватило мне пострадать от азаканы, что б лечить еще и раны от твоих когтей. Я сделаю все сам.       - Как скажешь. Но позволишь немного тебе помочь?       Во второй раз эта игра даже вызвала у Духа Размышлений улыбку:       - Позволяю.       Трэш вылизывал его пальцы медленно, тщательно, со знанием дела: забирал сразу на всю длину, а потом дразняще выпускал изо рта, блестящие от слюны, покусывал кончики, цеплял языком ногти - и повторял все снова. Ёнэ мог бы наблюдать бесконечно долго, если бы пламя желания и нетерпения наконец не поглотило с головой.       - Этого хватит.       С тех пор, как его земная жизнь завершилась, мечнику еще ни разу не доводилось готовиться для кого-то. Было что-то одновременно стыдное и трепетное в том, чтобы гладить себя на чужих глазах, изводить, раскрываться подобно цветку, чтобы вскоре быть сорванным. Огоньки разбросанных по комнате свечей размылись, превратившись в тусклое марево; дрожали в нем темной вуалью волосы, мазали по коже вслед за тонкими губами, по подбородку, шее, груди. Разведенные бедра коллекционер уложил на свои, огладил с ошеломляющей нежностью, - третье позволение не нуждалось в том, чтобы его произносили вслух. Впрочем, это было уже и не позволение, но приглашение, в ответ на которое Ёнэ получил наверное всю заботу из обоих миров. Под правое плечо легла подушка, а оставленный на нем поцелуй был словно печать, призванная раз и навсегда отвратить любую боль.       Это оказалось так просто - позволить забрать у себя все страдания, все терзающие хищные мысли, тяжелое чувство долга и ярость. Это оказалось так хорошо - качаться в едином ритме, срывать дыхание, слышать чужой шепот, принимать ласки и отвечать тем же. Теперь собственные попытки убегать от слабостей и хоронить чувства виделись такими глупыми. Пусть жнец был коварен и безумен, но ровно настолько же бережен и внимателен. Tecнее, быстрее, сильнее - каждое безмолвно выраженное желание считывалось им и мгновенно исполнялось. Это падение в соблазн стоило своего.       Ёнэ оставалось немного до пика, до звезд, до ярчайшей вспышки, он потянулся к себе, готовый излиться, но получилось только громко разочарованно застонать: Трэш мягко перехватил его ладонь и прижал к полу над головой, одновременно покидая его тело.       - Нееет-нет-нет, стой, пока рано! Только будь послушным.       Цепкими пальцами Трэш сжал его естество у самого основания, и бесстрашный дух-полководец вздрогнул, сминая одеяло. Вот и все, не стоило забывать, с кем он согласился на связь, чья нежность так же обманчива, как лицо! Жнец навис над ним, сжигая немигающим взглядом, с улыбкой столь коварной и плотоядной, что впору было самому просить затолкать себя в его фонарь, чтобы пресечь болезненные игры. Второй рукой он гладил изнемогающее тело, живот и ноги, и Ёнэ закрыл глаза, готовясь к боли от вонзающихся длинных ногтей. Жар внутри опадал, истома медленно таяла, уступив место выжидательному смирению.       И Трэш удивил его снова. Пальцы легко скользнули по плоти, очертили вершину, а потом… в единый миг он оседлал Ёнэ, стиснул сильными ногами бока, и по обители разнесся такой громкий, такой сладостный вздох, какого здешние души, должно быть, не слышали уже очень давно. Сердце ударилось в ребра, огонь вновь разлился по венам, а руки сами метнулись к талии дрожащего от удовольствия фонарщика.       Тот распустил свои ежевичные волосы, и они заструились ручьями по бледнокожим плечам и груди, ловя отблески огоньков, и пусть, да пусть он украл этот облик у кого-то, но как же был соблазнителен и хорош! Со своим горящим взором и бесстыжей улыбкой, весь сотканный из страстей - истинный Демон Одержимости. Именно такой, каким Дух Размышлений видел его сейчас.       Тесно, горячо, невозможно. В несколько быстрых движений Трэш вернул мечника на пик - и окончательно забрал у него самообладанье.       - Давай же, отпусти себя, никакого обмана, видишь, я весь твой!       И Ёнэ сорвался, рухнул в воды наслаждения и тонул, тонул, пока над ним беспощадно сияли две пурпурные луны в ежевичных облаках…       - …Ты очень обрадуешь меня, если поешь, мечник.       - Да, думаю, я и вправду проголодался.       - Ну не славно ли!       Дух Размышлений сидел на смятой постели в обители коллекционера душ, нагой и разморенный, и следил взглядом за самим коллекционером, который, так же не потрудившись ничем прикрыться, делал для них двоих очень поздний ужин. Лежа рядом с Трэшем в полном опустошении маленькую вечность назад, Ёнэ думал о том, что теперь, когда их обмен желаемым состоялся, он должен встать и уйти. Если не сейчас, то засветло, когда снова проснется в одиночестве, и пути от мерцающего леса к дому будут безопасны. Он не думал о том, не допускал даже тени мысли, что создал какую-то связь, что о нем хотят продолжать заботиться. Но утонченное фарфоровое лицо светилось искренним воодушевлением, когда Трэш повторил то, что говорил в прошлые рассветные часы: “мне есть что предложить еще…”       - Не делай такое лицо, будто вот-вот готов подхватить свои мечи и исчезнуть.       - А что будет, если я все таки решу сделать это? Разозлишься? Пустишься в погоню? - ответил дух-полководец и в абсолютный противовес своим словам лениво-сонно обнял колено, прижимаясь к нему щекой.       Он давно не ощущал такой телесной легкости и душевного умиротворения. Конечно это не означало прекращения охоты на азакан и посвящения себя чему-то более мирному, нет. Но возможно некий двуликий фонарщик научил его слушать духов вокруг, пытаться понять, чего они хотят, вместо того, чтобы сразу сознательно избегать их. Он получил невероятный, но довольно эффективный урок.       Он повстречал невероятное, но самое честное в своем извращенном виденьи мира существо. Сила которого крылась не в древних страхах и магии. А в безумно-простых поступках и словах:       - Расстроюсь, но буду ждать следующей встречи.       - Ты так уверен, что она состоится, Трэш?       - Мир духов конечно огромен, но не настолько, чтобы наши дороги не пересеклись вновь. Потому что смерть всегда за твоей спиной. Смерть любит тебя, и в отличие от остального, от этой любви тебе не убежать, мой милый Дух Долга.       - Это не мое имя.       - Я знаю, Ёнэ… Посыпать рис кунжутом?