Кокон

      Карболка слабо перебивала запах в мертвецкой. Зажимая рот, Наруто со всех ног выбежал вон: его рвало уже во второй раз. В углу стоял Киба, бледный — под цвет своей марлевой маски, — и старался лишний раз не дышать, пока сэмпай вместе с патологоанатомом осматривали вскрытый пятидневный труп.       — Смотрите, Орочимару-сан, — сказал Какаши, — тут все признаки налицо. — Он указал на огромный, наспех залатанный порез, пересекающий горло Итачи, и рассек шов, раскрывая рану.       — Так-то оно так, но мы не можем утверждать наверняка, — задумчиво произнес Орочимару и слегка поддел края раны. — Что, если он сам себя зарезал?       — Если учесть глубину и нажим пореза, длину оружия и длину его руки, придем к однозначному выводу.       — Есть еще судебная практика, Какаши-кун. Уверяю тебя, не поленись и проведи эксперимент — будешь иметь больше доказательств.       — Согласен, будет еще не один эксперимент, чтобы убедить суд и адвокатов Учиха в виновности Саске.       — Почему вы так уверены, что это он убил Итачи?       — Если бы Итачи зарезал себя сам, Учиха не стали бы скрывать настоящую причину смерти. В метрике указано, что он умер от туберкулеза. Но, как видите, его тело говорит нам совсем другое.       — Он мог зарезать себя и точно также завалиться на бок, — возразил Орочимару.       — Катаной? — спросил Какаши и, стянув с себя прорезиненные перчатки, начал мыть руки.       — Ты когда приходил с той девочкой, говорил мне, что Итачи совсем плох.       — Значит, кто-то решил ускорить его отправку на тот свет. — Он хмыкнул и оглянулся с усмешкой на Орочимару.       Заметив, что Какаши отошел от стола с трупом, Киба облегченно выдохнул и подал голос:       — Сэмпай, мы же еще вернемся в участок?       — Почему ты до сих пор здесь? — Нахмурился и скомандовал ему: — Быстро на улицу!       — Какаши-сэмпай! — подал голос только вернувшийся Наруто. — Мы же хотели посмотреть на вскрытие от начала и до конца.       — Никогда трупов не видел? — строго спросил его и потянулся в карман за портсигаром. — Киба, Наруто, на выход!       — Какаши-кун, — послышалось из дальнего угла, — у меня есть свежайшие данго. Не составишь компанию старику?       Он хотел отказаться, но голодный желудок обрадовался даже данго в густом сладком соусе. Пришлось отпустить ребят и присоединиться к Орочимару. Через несколько минут они уже сидели в его кабинете, и тот, как всегда, восхищался его блестящими познаниями в медицинских науках, сокрушаясь, что Какаши занят не тем делом в жизни.       В последнее время разговоры со старым другом его названной матери всегда заканчивались уговорами вернуться в профессию. И всегда Какаши находил силы прервать его. Но сейчас в кабинете было тепло, а чашка кофе пришлась в самый раз после долгого стояния на промозглом ветру во время эксгумации, оформления бумаг и, собственно, вскрытия. Так что пришлось проверить свои нервы на прочность и послушать Орочимару еще несколько минут.       — Тебе не обязательно иметь дело с живыми, — продолжал давить Орочимару. — Мои пациенты всегда молчаливы и никогда не жалуются.       «Нет, слушать его больше невозможно! Определенно, они в сговоре» — подумал Какаши и похлопал себя по карманам, ища портсигар.       — Рад был встрече, — попытался вежливо выдавить из себя, но слова прилипли к горлу: еще одно упоминание о его возвращении в медицину и нервический припадок обеспечен. Стены, которые он так долго выстраивал, угрожали рухнуть в одночасье. Он достал папиросу и покрутил в пальцах, намекая, что неплохо бы выйти на улицу.       — Кури здесь, не стесняйся. — Понял же, каналья, что приготовился сбежать и пытается удержать всеми силами! — Цунаде мне постоянно жалуется, что ты куришь в доме.       «Вот значит, откуда ноги растут!» — сообразил Какаши.       — Мне действительно нужно идти. — Выдавил почти фальшивую улыбку и накинул пальто на плечи. — Благодарю за кофе.       В последние несколько дней ему уже дважды напомнили о событиях пятилетней давности: общение с Обито и уговоры Орочимару. Какаши не раз пожалел, что не послал помощника в дом Учих или же поддался своей слабости и согласился попить кофе с патологоанатомом. Какой смысл пытаться переубеждать человека в своих намерениях, если тот уже все решил?       Когда собрался сменить род деятельности, он отнесся к своей же затее с долей скептицизма, но даже подумать не мог, что настолько быстро втянется в новую профессию. Уже в первый месяц показал самый лучший результат: раскрыл преступную цепочку, хотя несколько человек до него не смогли справиться с бандой малолетних беспризорников.              Вонь карболки из мертвецкой преследовала его весь оставшийся день. Странно, что во время учебы никогда не обращал внимания на запахи, но все так же остро чувствовал их. Вечером пытался смыть с кожи противный запах, но казалось, что он только сильнее въедается. Бесполезно.       «Может, с непривычки отравился парами карболки? — Пришла запоздалая мысль. — Надо будет глянуть что-нибудь из лекарств».       Вытерся насухо и, надев на себя побольше теплых вещей, чтобы не замерзнуть ночью, пошел в комнату матери — у нее всегда хранилось много разных лекарств. Может быть, и для него что-нибудь найдется? Выдвинул ящик, но вместо привычных скляночек и фарфоровых штангласов на глаза попалась пачка писем.       «Как неосмотрительно с твоей стороны!» — проговорил в уме и, поспешно запихнув перевязанные письма, задвинул обратно. Приготовился выйти из комнаты, но Сакура уже стояла в приоткрытых створках фусума и видела, как он заталкивает письма обратно в ящик.       «С моей стороны еще более неосмотрительно! Если учесть, как они сдружились, сдаст с потрохами» — Улыбнулся своим мыслям и спросил Сакуру:       — Не видела, куда Цунаде переложила лекарства?       — Может быть, выше? — предположила она и стала с интересом наблюдать за его действиями.       — Точно, вот они! — прокомментировал свои действия, пытаясь спасти шаткое положение. Но сейчас ничего так не хотел — только чтобы Сакура оставила его одного в комнате.       Интерес к письмам Цунаде снова возымел верх. Какаши никогда не видел, чтобы она получала письма или открытки, тем более — писала сама. А оказывается, у нее вон их сколько! Его совершенно не интересовало содержание писем, просто интересно: от кого они? Вопреки его желанию, Сакура подошла ближе и поинтересовалась, для чего ему понадобились лекарства?       — Нехорошо себя чувствую, — честно сказал ей.       — Ты бледен, — сходу определила она. — У тебя ничего не болит?       Какаши не успел ответить: Сакура очень быстро оказалась рядом с ним и дотронулась ладонью его лба. Не почувствовав изменений температуры, она взяла его за руку, собираясь считать пульс.       — Не знаю. Надышался ядовитыми парами, — предположил он и с еле скрываемым предвкушением заставил себя замолчать.       Помимо уроков чтения и арифметики, Сакура уже несколько недель помогала Цунаде. Какаши почувствовал ее холодные пальцы на запястье, и ему стало очень интересно, чему она смогла научиться за столь короткий срок.       — Надо же, все в норме, — задумчиво произнесла она, затем окинула его цепким взглядом и предложила: — Можно заварить чай из цветов кузу — он выведет яды. Цунаде-сан постоянно его пьет по утрам.       «Бьюсь об заклад, она это пьет совсем по другой причине, — сыронизировал в уме, но согласился с ней. — Цветы кузу хорошо помогают от похмелья, но в моем случае тоже придутся кстати».       Обратил внимание, как Сакура полезла в ящик и безошибочно достала штанглас из затемненного стекла. Протянула ему, цитируя название кузу на латыни.       «Интересно, она сама прочитала название или запомнила его?» — подумал он и то ли из интереса, то ли из вредности попросил первое, что пришло на ум:       — Посмотри, пожалуйста, есть ли у нас рициновое масло?       — Сейчас гляну! — Она принялась перебирать склянки, беззвучно шевеля губами.       «Неужели читает на латыни? Стало быть, латинский алфавит она тоже усвоила» — отметил уже не из вредности, а восхищаясь ее способностью схватывать на лету.       — Вот, держи! Не знаю, зачем оно тебе, — хихикнула она, явно намекая на слабительные свойства касторки. — На твоем месте я бы ограничилась цветами кузу.       — Это для рук, Сакура, — серьезно сказал ей и попытался унять ее веселье. — От холода кожа шелушится и трескается. — В доказательство он продемонстрировал ей тыльную сторону ладоней: кожа на них действительно высохла и потрескалась. Только не от холода, а от дезинфицирующих средств, которыми он обильно поливал руки после участия во вскрытии. И после того, как уже дома яростно оттирал противный карболовый запах с себя.       «Лжец, ох и лжец!»       — Спасибо, Сакура, — тихо сказал ей и попросил, чтобы отправить из комнаты вон. — Поставь, пожалуйста, воду на огонь. Я сейчас приду.       Интерес над письмами Цунаде все еще довлел над ним, и, едва девушка скрылась за створками, открыл нижний ящик. Мысленно торгуясь со своей совестью, взял в руки толстую пачку, перевязанную почтовой бечевкой. Покрутил и, не развязывая узла, отогнул одну открытку: крупным размашистым почерком Учиха Мадара поздравлял Цунаде с Новым годом. Какаши отогнул следующую: Мадара поздравлял ее с началом Ханами. Быстро пролистнул в пальцах всю пачку, и на каждой было поздравление с каким-нибудь праздником. Чтобы накопить такое количество открыток, должно было пройти много лет, — примерно с тех пор, как они знакомы с семьей Учиха.       Цунаде неплохо ладила с главой клана: она сама недавно призналась, как с Мадарой думали о вреде близкородственных браков и пытались предотвратить их. По этой же причине Учиха впал в немилость старейшин и уехал из страны.       Какаши ослабил бечевку и краем глаза посмотрел на адрес отправителя: в первых открытках значился адрес того дома, где совсем недавно он имел удовольствие общаться с Обито. Затем сменился на заграничный, но, судя по последним открыткам, Мадара вернулся в страну около двух лет назад.       «Как бы там ни было, это не мое дело» — подумал он и поспешно спрятал переписку. Совесть окончательно взяла верх, заставляя устыдиться за свой неуемный интерес к чужой переписке: знал ведь, что мать очень бережно хранит свои записи, и хорошо помнил, как она отреагировала, когда он взял ее тетрадь.       «В этом случае у меня есть даже алиби: Сакура видела, как я искал лекарства. — Поспешил успокоить свою совесть и одновременно удивился самому себе: раньше и мысли не допускал, чтобы рыться в чужих вещах. — Интересно, где заканчивается влияние работы и начинается врожденное стремление к правде?».       Сакура прервала его рефлексии — вода быстро закипела, теперь следует остудить, чтобы цветы кузу не потеряли целебные свойства.       Пока цедил по маленькому глотку чай, наблюдал за Сакурой: она о чем-то увлеченно говорила, перемежая рассказ шутками и активно жестикулируя. Он даже улыбался ее шуткам, но, к своему же сожалению, потерял нить рассказа в самом начале. Засмотрелся на ее фигуру в светло-сером кимоно, как девушка поворачивалась к нему, ходила из стороны в сторону, улыбалась. Особенно ее взгляд и улыбка приковывали к себе.       А еще с Сакурой было спокойно. Какаши не мог до конца отделить это странное чувство, но стоило подумать о ней, буря эмоций постепенно стихала. Когда только привел ее в дом, совершенно не предполагал, что она так органично впишется в их существование. Обычно все знакомые девушки были с трудночитаемым и зачастую тяжелым характером. Чего стоит Анко — завсегдатай их кружка единомышленников: остра на язык, своенравна и, сколько бы не читала книг, оставалась глуповатой. Однако ей это вовсе не мешало в жизни.       Сакура тоже не терялась в разговоре и всегда помнила о своих интересах, но с ней было иначе. Насколько иначе, он еще не мог понять, но с упорством естествоиспытателя был готов наблюдать за ней и препарировать свои чувства под микроскопом.       — Какаши, можно мне что-нибудь почитать из твоих книг?       Ее вопрос высвободил из плена рефлексий. Он хотел ей возразить, что среди его книг нет легкого чтива для девушек, тем более рисованных историй, но остановил себя. Интерес снова пересилил его: что она выберет? На языке остался виноградный привкус цветов кузу, который тут же смешался с несуществующим запахом карболки. Захотелось курить.       — Пойдем в кабинет, выберешь себе по вкусу.       Сакура остановилась в полушаге от деревянного серванта, оборудованного под книжный шкаф, и притихла. В молчании прошло несколько секунд, и Какаши, решив, что рассматривать ее в упор слишком неприлично, отошел к окну и привычно отодвинул створки, собираясь закурить. Принюхался к холодному воздуху из окна и чиркнул спичкой, но желанного удовольствия так и не получил.       Надо же было ей взять именно ту книгу! Он не успел и рта раскрыть, чтобы сказать ей, что книга на немецком. Сакура удивленно ойкнула, когда ей из томика Гёте под ноги разноцветными купюрами посыпались деньги.       Невзирая на печальный исход, Учиха щедро расплатились с ними. Какаши взял свою часть денег и положил в книгу, чтобы чаще напоминать себе о собственной никчемности: если это и есть цена двух жизней, тогда сколько стоит одна его — совершенно бесполезная?       — Прости, пожалуйста, я н-не знала! — Ее звонкий голос не позволил ему показать своих настоящих эмоций. — Тоже откладываешь деньги?       — М-мда, что-то в этом роде, — кое-как выдавил он из себя, но в горле мгновенно пересохло, голос пропал, и казалось, что с лица схлынула вся кровь. Какаши бросился собирать рассыпанные деньги, чтобы поскорее отвести от нее взгляд.       — Мне папа всегда говорил: если хочешь что-нибудь спрятать, положи это на самое видное место, — извиняющимся тоном произнесла она и протянула ему собранные рядом с собой купюры.       — Благодарю. — Возможно, его голос и выражение лица напугали Сакуру: еще раз извинившись, она поспешила ретироваться из комнаты.       Оставшись наедине с собой, он быстро запихнул деньги обратно в книгу и бегло осмотрел свой кабинет. Где лучше спрятать, чтобы не повторить недавнего казуса? Забросил подальше в ящик письменного стола и закрыл на ключ. Поразительно, сколько бы не гнал от себя прошлое, оно продолжает настигать в самый неурочный момент!       В довершение всего в памяти, как фотокарточки, стали появляться старые воспоминания.       Брошенная папироса давно истлела в пепельнице, и он снова закурил. Но сейчас больше всего на свете хотел забыться сном, чтобы отключить ход мыслей. Только вот после произошедшего вряд ли сможет уснуть.       Докурив, достал из портфеля настойку пиона и начал разбирать спальное место. Но даже если сейчас забудется сном, ощущение собственной никчемности останется с ним и после пробуждения. Пожалуй, Обито был прав: ему теперь не позволят зарезать и свинью.