***
Пронзив небо ярким прощальным лучом, солнце утонуло в море, и тогда на сцене восемь жрецов, выстроившись в кольцо вокруг девятого, воздели руки к небу и затянули тягучую песнь на языке богов. Почти сразу по всей площади стали зажигаться теплые желтые огоньки: появляясь в руках у людей, они медленно поднимались в небо, точно тысячи сонных светлячков. Придвинувшись поближе к Лассу, который с любопытством озирался по сторонам, Йола подсказала: — Просто подуй на нее. Она поднесла сложенные ладони к лицу и подула на свою бусинку, отчего в ее глубине медленно зародился золотистый свет. Ласс послушно повторил за ней, и вскоре еще два мерцающих огонька присоединились к потоку светлячков и затерялись среди них. Спокойная и величественная песнь, подхваченная множеством голосов, звучала теперь отовсюду, окутывая волной теплой силы. — О чем они поют? — спросил Ласс, глядя в небо. — О подвиге бога, — ответила Йола. — По легенде, некогда на этих землях случилась страшная битва между двумя верховными демонами, и один из них погиб, а второй объявил свое царство. С тех пор все погрузилось во мрак: люди страдали, умирая от голода и болезней; ничто не могло вырасти в проклятой почве и ни единый луч солнца не мог пробиться сквозь тьму. И тогда Румис, бог света и изобилия, обратил свой взор на проклятый край, откуда днями и ночами слышался плач, и в милости своей явился во плоти, дабы сразить могущественного демона. Она говорила, а огоньки, следуя воле жрецов, поднимались все выше, окрашивая ночь в день, заливая все светом на многие мили вокруг, точно маленькое солнце. Тихий рассказ вплетался в завораживающую картину, заставляя Ласса слушать с затаенным дыханием. — Бог и демон сражались семь дней и ночей, покуда демон не был низвергнут обратно в Бездну. Одержав победу, Румис призвал золотого дракона рассеять тьму, а водного дракона — пролить дождь. Он благословил эту землю на сотни лет, и люди провозгласили его своим верховным божеством и построили ему десятки храмов. Один из потомков Румиса позже основал империю, а на месте, где был повержен демон, выросла столица — Ларос. На глазах Ласса море огоньков стало медленно кружиться по широкой дуге, принимая очертания величественной фигуры, которую он легко узнал, поскольку ее мраморная версия венчала главный фонтан на площади, и еще сотни таких же изображений украшали все в Ларосе, начиная с храмов, заканчивая витринами магазинов и амулетами на шеях аристократов и простолюдинов. Гигантский образ Румиса в струящихся тяжелых одеждах, сотканный из тысяч огоньков, возвышался над городом в полный рост. В одной руке у него был меч, обвитый виноградной лозой, а в другой он держал слегка наклоненную бриллиантовую чашу, из которой бесконечным водопадом лился свет. Свет струился по земле, растекался по площади и заливал извилистые улочки, точно золотая река, хлынувшая в иссохший водоем, и повсюду в его потоках вырастали стройные золотые деревья, на ветвях которых пели золотые птицы; по стенам домов вились лозы и распускались золотые цветы, чьи лепестки, превращаясь в бабочек, бесчисленными огоньками порхали над очарованной толпой — в одночасье весь Ларос превратился в дивный сказочный сад. — Ежегодно в самый теплый и светлый сезон люди празднуют семь дней, — сказала Йола, — и в честь Румиса каждый сам зажигает огонек, чтобы все боги на небесах видели, что люди не забыли его милость. Некоторое время провисев в воздухе, статуя и ее золотые творения распались на ослепительные искры, которые, медленно кружась, словно живые, устремились к невидимым звездам. Толпа взорвалась оглушительными рукоплесканиями и возгласами ликования и радости — фестиваль официально был открыт. Только теперь Ласс заметил, что на какое-то время перестал нормально дышать. Очнувшись, он повернулся к Йоле, которая смотрела на него с мягкой улыбкой. — Ну как тебе? — Я этого не забуду, — честно ответил он. Прежде подобные магические представления не цепляли его, но та, с кем он встретил этот праздник, сделала его особенным. — Считается, что эта бусина весь следующий год дарует благословение Румиса, — сказала девушка. — Обычно ее носят в качестве оберега, но ты можешь выбросить, если не веришь в это. — Я бы не стал так поступать с твоим подарком, — хмуро сказал Ласс и крепче сжал в пальцах новое драгоценное воспоминание. А Йола отвернулась, чтобы он не увидел, как порозовели ее щеки.***
Держась поблизости друг от друга и переходя от одного развлечения к другому, друзья неторопливо гуляли по улицам, полным чудес. Силачи и лицедеи, маги и циркачи, сладкоголосые музыканты и загадочные фокусники, — все, кто мог хоть чем-то удивить, демонстрировали свои умения, кто за звонкую монету, а кто ради аплодисментов; торговцы со всех краев света поражали невиданными вещицами и зверушками, от разнообразия еды разбегались глаза и не было недостатка в забавах. Из-за вездесущей суматохи Йола старалась не выпускать руку Ласса, боясь, что он потеряется. Умом она понимала, что даже мысль об этом смешна, но ничего не могла с собой поделать: Ласс упрямо напоминал ей ребенка. В какой-то момент он и правда потерялся. Точнее, отстал от нее из-за расфуфыренного приземистого незнакомца в зеленом берете, преградившего ему путь и живо машущего руками, упрашивая на что-то, от чего парень с неизменной улыбкой отказывался. Приблизившись к ним, Йола поняла, что незнакомец уговаривает Ласса принять участие в конкурсе красоты, который как раз проходил на помосте неподалеку. Судя по шумихе, размах у мероприятия был немалый: на сцене без стеснения заигрывали с публикой парни и девушки, которым было не отказать если не в красоте, то в самолюбии. Приняв вежливость Ласса за стеснительность, мужчина принялся подталкивать его к помосту, восторженно приговаривая, что он просто обязан принять участие, ведь за первое место даже предусмотрен солидный приз. Йола решительно вызволила своего "беззащитного" помощника из цепких рук незнакомца и затолкала себе за спину. Мужчина сперва был раздосадован вмешательством девушки, но при виде ее лица остолбенел на секунду, а затем с тем же рвением, с каким недавно уговаривал Ласса, набросился на нее саму. Она сразу же наотрез отказалась, однако мужчина оказался весьма упорным и продолжал настаивать… пока не глянул на что-то поверх ее плеча. Тут он, отчего-то разом побледнев, отшатнулся, пробормотал скомканные извинения и убежал так, будто за ним гнались черти. Недоуменно обернувшись, Йола увидела только с невинно-вежливо-вопросительным видом глядящего на нее Ласса.***
Вскоре догнав ушедших вперед друзей, они обнаружили, что Рогард и Микель вступили в открытое состязание, суть которого состояла в том, чтобы поднять и кинуть чугунное ядро размером почти с пушечное как можно дальше. За участие нужно было заплатить серебряный, зато победителю достались бы все собранные деньги за вычетом доли организатора. При такой солидной награде в желающих поучаствовать не было недостатка. Подойдя к Офелии и Филиппу, который был на седьмом небе от каскада ярких впечатлений, Йола и Ласс стали наблюдать. Если участие Рогарда в подобном состязании можно было понять, то зачем туда полез Микель осталось для всех загадкой: тщедушный паренек не смог даже поднять снаряд. Покряхтев над ним так и сяк, попинав и почесав, он оставил поруганное ядро в покое и с чувством выполненного долга уступил место следующему участнику. Крепкий коренастый детина с бородой, которой позавидовали бы даже гномы, бросил ядро с такой силой, что оно упало дальше предыдущего почти на три фута. Публика восхищенно захлопала в ладоши — этот результат можно было считать окончательным. Последним шел Рогард, которого, собственно, уломал на это состязание неугомонный Микель. Со свойственной ему волей к победе мужчина совершил мощный бросок, и по его отточенным движениям становилось ясно, что для него этот вид спорта не в новинку. Те, кто наблюдал полет его снаряда, были уверены, что он пролетит дальше последнего. Десятки зрителей с затаенным дыханием не сводили глаз с ядра, однако, к их разочарованию, оно упало в песок, лишь немного не долетев до предыдущего. — У нас есть победитель! — громко провозгласил организатор состязания — упитанный южанин в поношенных шелковых одеждах. Подозвав бородача, он под всеобщие аплодисменты поднял его руку над головой. — Погодите-ка секунду! — внезапно влез Микель, перекрыв его последующие слова. Все обернулись к парню, который, сложив руки на груди, сверлил организатора колючим взглядом. — У меня есть сомнения касательно честности вашего «конкурса». Это заявление мгновенно заставило публику насторожиться — мошенники были столь частым явлением во время фестиваля, что уже успели всем набить оскомину. — Нельзя голословно обвинять людей, — уязвленно сказал южанин. — Я всего лишь скромный путешественник, пытающийся заработать на хлеб, чем я обидел тебя? — В уши мне не лей! — фыркнул Микель. — Сам признаешься или я помогу? Южанин недобро сощурился. — Если ты ничем не подтвердишь свою клевету, я заставлю тебя отвечать перед законом, — пригрозил он. Тогда Микель вышел вперед и указал пальцем на валяющееся у него под ногами ядро. — Ты манипулируешь снарядами с помощью магии. Точнее, ты манипулировал последним. Но даже если бы ты этого не сделал, то все равно был бы единственным, кто выиграет, не так ли? — Объясни-ка понятнее, — сказал один из участников, и другие поддакнули. — Человек, которого он сейчас объявил победителем — его раб, — припечатал Микель, вскинув обвиняющий перст. — Кроме того, он закаленный боец, который на голову выше любого из присутствующих, не считая моего друга Рогги. Если бы Рогги не принял участие, этому жулику не пришлось бы прибегать к манипуляции ядром, и никто бы ничего не заметил. Короче, он бы победил в любом случае! — Чушь какая-то! — возмутился южанин, с видом опороченной невинности обращаясь к публике. — Да будь я магом, стал бы зарабатывать на жизнь уличными представлениями? Пустой треп, и только! Не слушайте этого дурака, друзья, вы же видели, он то ядро даже поднять не смог, вот наверняка и затаил обиду. По нему видно, что беды с башкой! Лучше наградите победителя овациями! Мужики неуверенно переглянулись, не зная, чему верить, однако тут Микель внезапно потерял терпение. — Я те награжу, жулик пернатый! — выпалил он, после чего поднял чугунный снаряд, словно куриное яйцо, и швырнул его прямо в лицо ошарашенного таким поворотом южанина. Не успев подумать, мужчина инстинктивно лишил снаряд веса, и тот, ударившись о его локоть, отлетел и, бойко подпрыгивая по земле, покатился под ноги пораженных зрителей. — Мошенник, — сказал кто-то, ткнув ботинком ядро, которое, вновь потяжелев, не тронулось с места. Все взгляды устремились на организатора. — Я ничего не делал! Это все он, он настоящий маг! — закричал он и указал трясущимся пальцем на Микеля. — Очевидно же, он только что сам применил магию, я тут ни при чем! — Да, я маг, и поэтому знаю, о чем говорю. С этими словами Микель поднял еще одно ядро и продемонстрировал всем еле заметный узор, высеченный на нем. — Видите рисунок? Обычный человек, если и заметит его, решит, что это метка владельца, но на самом деле это простейшая руна для манипуляций, которую сможет использовать даже самый посредственный чародей. Проверьте другие ядра, и увидите на них точно такие же, а если вам нужны еще подтверждения, то просто осмотрите грудь этого человека, — он указал ядром на бородатого мужчину, — там наверняка найдется рабское клеймо. Он еще не договорил, а люди уже бросились проверять снаряды, на которых и впрямь обнаружились одинаковые узоры. До осмотра раба так и не дошло, поскольку южанин, поняв, что игра проиграна, крикнул бородатому детине: — Задержи их! — и со всех ног бросился прочь, не забыв сдернуть с постамента мешок с призовыми деньгами. Бородач, который и впрямь оказался рабом, принялся расшвыривать рассерженных мужиков, ринувшихся за беглецом. Однако тот все равно не смог уйти далеко, ибо Микель помчался вдогонку вместе с целой охапкой чугунных ядер, которые он кидал в перепуганного южанина, словно это были снежки. — А ну иди сюда, фазан трехперый! Что ж ты убегаешь? Все по-честному, ну же, не будь таким, верни-ись! — верещал он голосом обиженной жены, снарядами корректируя траекторию побега жулика, пока подоспевший Рогард не схватил того за шиворот и не приволок обратно. К тому моменту могучего раба, каким бы сильным он ни был, тоже скрутили, и вскоре оба стояли на коленях перед судом обманутых. Рогард, который мог считаться истинным победителем соревнования, стал возвращать серебро потерпевшим, а Микель забавлялся тем, что, присев рядом на корточки, швырял ядра в лицо южанина. Естественно, перед этим парень прилично уменьшал их вес, иначе легкими ушибами тот не отделался бы. — Ты осознал свою вину? — говорил он угрюмо насупившемуся жулику, терпящему его побои под довольный хохот зрителей. — Не отвечай, если не хочешь, ты не обязан. Я так еще долго могу, хе-хе. — Он с самого начала знал, что организатор мошенник? — спросил Ласс у Йолы, которая, как и Офелия, наслаждалась происходящим. — У Микеля нюх на такие вещи, — подтвердила девушка. Ласс кивнул самому себе. Он уже давно заметил, что намерения этого паренька не всегда лежат на поверхности. Затем он перевел взгляд на бородача, который за все время не проронил ни слова и стоял на коленях с опущенной головой. Этот человек не был ни в чем виноват, и все же люди ругали его, а кто-то даже бросил в него камень. Заметив это, Рогард мгновенно закрыл раба собой. — Представление окончено, — сурово объявил он. — Вы получили свои деньги, расходитесь. Никто не осмелился возражать, да и обиженных тут не было: Рогард компенсировал потерянное, а Микель превратил обычное состязание в незабываемую потеху. — Прекращай уже, — вздохнул Рогард, за шкирку уволакивая заигравшегося Микеля от его жертвы. — Слышь, еще раз увижу на улицах, затолкаю тебе эти ядра насухо прямо в твой пернатый нежный за…упф! Пха! Да понял я, понял, Рогги, не тяни так, больно же, ай-яй! Ну пусти, ну позязя! Пытающийся выбраться из хватки друга Микель напоминал юркую белочку, чей хвост застрял в дупле. Очень скоро осознав безысходность этих попыток, он перешел на уговоры, строя здоровяку такие умильные и трогательные гримасы, что Рогард, закрыв лицо рукой, все-таки выпустил неугомонного бесстыдника. Тем временем разгневанный, униженный и понесший убытки мошенник вскочил и в первую очередь обрушил ногу на лицо своего раба. — Бесполезный кусок мяса, ни на что не годный выродок, от тебя никакой пользы, только жрешь и спишь, лучше сдохни! Плюясь от ненависти, которую не мог высвободить по адресу, он срывал гнев на безответном рабе. Опрокинувшись наземь после третьего удара, тот молча терпел, пока его пинали в лицо, и даже не пытался защититься, хотя был вдвое крупнее хозяина и намного крепче. Видеть эту картину было невыразимо тяжело, но никто из присутствующих не мог вмешаться: кем бы ни был хозяин, хоть жуликом, хоть преступником, его право на раба было абсолютным. Один Микель со свойственной ему запальчивостью рванулся вперед, так что Рогард еле успел вновь сцапать его за воротник. — Да какого!.. Рогард мрачно покачал головой. — Так ты ему не поможешь. Они могли силой остановить ублюдка сейчас, но позже он взял бы со своего бедного раба двойную цену. Вместо них в дело вмешалась Йола. — Остановись, — сказала она южанину, дотронувшись до его плеча. Он не глядя оттолкнул ее руку и вновь занес сапог, но тут девушка с силой пнула его по ноге, да так, что он пошатнулся и едва не упал. — Я сказала, хватит! — гневно велела она, и мужчина непроизвольно отступил. — Ты назвал его бесполезным, так что я его забираю, — отчеканила Йола, сорвав с пояса увесистый кошель и швырнув его в руки мошенника. — Отдай мне купчую. Южанин на секунду остолбенел, затем поспешно заглянул внутрь и жадно сглотнул при виде золота. — Нет, а с чего вы взяли?.. — Купчую, — ледяным голосом повторила Йола, и мужчина прикусил язык. Он сразу мог отличить, когда угроза была пустой, а когда за ней действительно крылась опасность, и этот случай был как раз вторым. Девушка перед ним принадлежала к сильным мира сего, а денег, которые она ему столь легко швырнула, хватило бы на десяток здоровых рабов. Больше не колеблясь, он вынул из поясной сумки сложенный много раз потрепанный лист бумаги. Йола проверила документ и кивнула. Довольный донельзя южанин прижал кошель к груди и, напоследок презрительно зыркнув на валяющегося в пыли раба, торопливо засеменил прочь. Но не успел он пройти и трех шагов, как Йола вдруг громко произнесла: — Ребята, вы это видели? Почуяв неладное, мужчина замер и опасливо обернулся. Рогард с кривой усмешкой сложил руки на груди. — Все видел. — Мои два зорких глаза видели то же самое, — сказал Микель, облокотившись на него и гадливо ухмыляясь. — О чем это вы? — Мошенник обвел подозрительную компашку настороженным взглядом. — Только что ты... — неторопливо складывая купчую, сказала Йола и изящным жестом продемонстрировала всем свое тонкое запястье: — ударил аристократку. Она вскинула на мужчину взгляд, от которого его прошиб озноб. Наконец поняв, что происходит, он побледнел. — Э-это не был удар! Совсем легонько, я же только оттолкнул! — Но мне было так больно, что я чуть не лишилась чувств, — пожаловалась Йола без какой-либо эмоциональной окраски и чуть повернула голову к друзьям: — Ведь так? — Он фактически напал на тебя, — удрученно покачал головой Рогард. — Я уверен, что слышал хруст, — с готовностью подхватил Микель, и мошенник потерял дар речи. Йола смотрела на него так, словно размышляла, каким образом ей избавиться от таракана, чтобы не осталось пятен. Он отшатнулся. — В-вы не посмеете! Свидетелей нет, никто не поверит каким-то простолюдинам! — М-м, а разве он не ударил ее дважды? Готова засвидетельствовать это своим полным именем, — вступила в игру Офелия и подмигнула ошарашенному Филиппу, мысленно говоря: «Смотри и учись, как бороться с несправедливостью системы ее же методами». — Да вы все просто жулики! — вскричал загнанный в угол мошенник. На это даже отвечать было излишне. — За нападение на аристократа полагается смертная казнь, — продолжала Йола, с ленцой растягивая слова, — однако мое нежное сердце не позволит мне спокойно спать с подобной ношей, поэтому я приговариваю тебя к одиннадцати годам тюремного заключения. Одиннадцать лет — по одному году за каждый нанесенный по лицу раба удар. Путаясь в собственных ногах, южанин бросился наутек. — Ребята. Рогард и Микель не нуждались в поощрении и с готовностью вышли на охоту за крысой. Избавившись от этой проблемы, Йола с сожалением поглядела на Ласса, который все это время стоял неподвижно с нечитаемым выражением на лице, и подошла к бородачу. Тот так и валялся на земле, не получив позволения встать. Когда вопрос с ним был улажен, Йола с тревогой обнаружила, что Ласс исчез. Офелия, поняв, о чем она думает, молча указала направление.***
Ласс сидел на ступеньках одной из улиц, которые ручейками стекались к центральной площади. Положив локти на колени и сплетя пальцы, он устремил вдаль свой поблекший взгляд и глубоко задумался. Близилась полночь. Людей на площади стало заметно меньше. Кто-то ушел домой, но большей частью народ разошелся по палаткам с представлениями, поэтому атмосфера сделалась мягкой и романтичной: склонившись друг к другу, на скамейке шепталась парочка влюбленных, неподалеку от них молодые родители покупали сыну воздушного змея, а мимо, озорно щебеча, промчалась стайка молодежи, затеявшей баловство. Йола села на ступеньки рядом с Лассом. Какое-то время они провели молча. — Госпожа освободила того раба? — первым заговорил он. Йола кивнула. — Он родом с севера, — сказала она, делясь тем, что узнала. — Много лет назад его небольшой наемный отряд обвинили в разбое, и он попал в рабство. Ласс хмыкнул. В этой процветающей империи было очень просто стать рабом. — Тебе не по душе, что я вмешалась? — Йола по-своему истолковала его реакцию. Он покачал головой. — Госпожа поступила благородно и умно, как и всегда... Вот только нет способа помочь всем. — Ты прав, но сегодня мы помогли одному. Он немного помолчал, медленно теребя пальцы. — Думаете, он теперь сможет жить как прежде? Йола пожала плечами и честно ответила: — Не знаю. Но, когда я освободила его, он заплакал и сказал, что хочет вернуться домой и найти свою семью. Он кажется сильным человеком. Думаю, у него все будет хорошо. Слушая ее, Ласс понял, что она, в отличие от него, смотрит на все простым и ясным взглядом: она и ее друзья сделали то, что считали правильным, и чем бы это ни обернулось в будущем, в тот момент и в том месте они были верны своим идеалам — никаких сомнений и полутонов. Он долго колебался, прежде чем, запинаясь и осторожно подбирая слова, спросить: — А если бы... если бы я был когда-то свободным, как он, то смог бы однажды тоже… стать… нормальным? — Что значит "нормальным"? — хмуро посмотрела на него девушка. Он чуть сгорбился, отвернулся и не ответил. — Ласс, если ты говоришь так оттого, что не похож на других, то я открою тебе секрет: все люди разные. И в этом нет ничего ненормального. Твой опыт, твоя боль и твои ошибки делают тебя уникальным. — Уникальный не значит хороший. — Хороший не значит идеальный. — Но ты сама сказала, что я должен измениться. Он с вызовом посмотрел на нее, словно предлагая оспорить этот факт, но она не отвела взгляд. — Я правда так считаю, — сказала она, каждым решительным словом расписываясь под своим мнением, — но лишь потому, что нынешний ты не нравишься самому себе. И пока это так, ты не будешь счастлив. Ласс смешался, поскольку меньше всего ожидал такого ответа. — Тебе не нужно меняться ради меня или других, Ласс, просто помни, что ты больше не обязан делать вещи, из-за которых будешь чувствовать себя грязным. Его сердце пропустило удар. Он больше не обязан делать вещи, из-за которых чувствует себя грязным. Простая истина, лежащая на поверхности, стала для него подлинным откровением. Он потрясенно замер, пытаясь уложить ее, вписать, найти ей подходящее место в хаотичной картине своего внутреннего мира. Озадаченный этим, он не заметил, как в самой глубине бездонного водоема его души шевельнулось нечто необъятное, забытое, уснувшее вечным сном под безмятежными водами. — И я бы хотела, чтобы ты перестал быть таким осторожным со мной, — вздохнула Йола, не подозревая о перевороте, который совершила в нем всего несколькими словами. Опершись на выпрямленные руки, она стала легонько раскачиваться в такт спокойной мелодии лютниста, играющего невдалеке. — Какую бы из своих сторон ты мне ни показал, я не отвернусь от тебя. Я же обещала. На лице Ласса потрясение и болезненное сомнение боролись с опасливой надеждой. — Тогда... однажды я смогу стать таким... как твои друзья? — А какие они? — Она с удивлением посмотрела на него. В этот раз он не отвел взгляд и, помедлив, шепотом сказал: — Достойные. Йола замерла. Теперь она начала понимать. Похоже, Ласс сравнивал себя с окружающими и все яснее осознавал, насколько он отличается, не беря в расчет тот факт, что его жизненный опыт и опыт этих людей нельзя даже сопоставить. — А чем ты хуже них? — спросила она, пряча глубокое сожаление за иронией. — Ты мнительный лис, у которого проблемы с доверием, но кто здесь без недостатков? Микель вон вспыльчивый и без царя в голове; Рогард чересчур азартен и ужасно ленив, зимой так вообще впадает в спячку, и хана любому, кто его потревожит; Офелия ненавидит признавать ошибки, а я часто гну свое без оглядки на других и считаю, что умнее всех. Не знаю, за кого ты нас принимаешь, но мы на своем веку прилично дров наломали и еще немало наломаем. Она с заразительной улыбкой развела руками и заключила: — Для нас Ласс, несмотря ни на что, уже достойный человек, поэтому перестань накручивать себя и лучше подумай о том, сколько у тебя положительных качеств! Ты умный, образованный, красивый, трудолюбивый, сильный, рассудительный — да быть тобой попросту грешно! И ведь у тебя получается все, за что бы ты ни взялся... ну, кроме готовки. Уголки губ парня наконец дрогнули, тучи над его головой рассеялись, и девушка с облегчением перевела дыхание. — Так... ты совсем-совсем не умеешь готовить? — дразняще спросила она, решив перевести разговор в более мирное русло. Он немного рассеянно покачал головой и незаметно для себя снова перешел на "безопасный" стиль речи: — Лассу никогда не приходилось готовить. — Вот как? Это довольно необычно. Получается, у тебя всегда был кто-то, кто кормил тебя. — Не все хозяева кормили этого раба. Йолу резко затошнило. Вот тебе и мирное русло. На самом деле, ей давно хотелось расспросить Ласса о его прошлом, вот только она каждый раз опасалась бередить его раны и напоминала себе, что это будет неправильно с ее стороны. — Прости… как ты уже понял, я мало знаю о жизни рабов. — Если госпоже что-то интересно, она может спросить у Ласса. Она мешкала, но по лицу и голосу парня поняла, что для него эта тема и впрямь не имеет большого значения. — Честно говоря, есть кое-что, — осторожно сказала она, решив разузнать хотя бы о мелочи, которая каждый раз задевала ее любопытство. — Почему тебе так сложно привыкнуть садиться за стол без приглашения? В этом же нет ничего особенного, учитывая, что во многом другом ты не соблюдаешь рабский этикет. Ответ на ее вопрос последовал с небольшой заминкой. — Однажды у этого… у Ласса появился хозяин, который желал, чтобы все его рабы неукоснительно подчинялись своду правил. Ласс этого не знал и совершил ошибку, самовольно сев за общий стол в первый день. Тогда хозяин вбил в его стопы тонкие гвозди и кормил один раз в день, заставляя стоять рядом со столом, пока остальные рабы ели. Наказание длилось несколько месяцев, поэтому об этом правиле трудно забыть. Ласс будто пересказывал услышанную где-то историю, а Йола от шока лишилась дара речи. Что за бессмысленная жестокость? Кому вообще пришло бы в голову такое наказание?! — Кем был тот человек? — сдавленно спросила она, чувствуя, как из легких к горлу поднимается удушающая ярость. — Он заправлял частным приютом в большом промышленном городе на западе империи, но на деле был главой информационной гильдии и владел множеством рабов, которых использовал как шпионов и убийц. Я многому у него научился. Задумавшись, Ласс вспомнил, что всего за шесть месяцев стал незаменимым в той гильдии. По достоинству оценив его неординарные способности, хозяин быстро приблизил его к себе и наделил высокими полномочиями. — Он жив? — спросила Йола. Ласс покачал головой. — Убит конкурентами. О том, как годами дергал за ниточки две враждующие организации, пока это не привело к их полному краху и, собственно, смерти его хозяина, он решил умолчать. Вместо этого он отвлеченно заметил: — В том городе, кажется, никогда не светило солнце. — Ласс... — беспомощно пробормотала Йола, не в силах подобрать слова. — Все в порядке, Ласс может рассказать много подобных историй, если госпожа пожелает. У девушки в горле стоял ком. — Ты… хотя бы иногда жил хорошо? — Если госпожа имеет в виду, было ли в жизни Ласса спокойное время, то да. Например, однажды его хозяйкой стала красивая и милая дочь виконта. Она говорила вещи, которые раб жаждал услышать, хорошо кормила и одевала, не наказывала без повода, позволяла пользоваться ее библиотекой и гулять по окрестностям поместья и в городе. Ласс надеялся остаться у нее навсегда и был очень послушным. Он задержался у нее на несколько месяцев. Йола страшилась узнать больше, но еще хуже было неведение. — Что же случилось? Он пожал плечами. — На праздновании совершеннолетия хозяйка показала Ласса своим благородным друзьям. Они стали насмехаться над ним, отдавая команды, словно обученному псу. Заставляли ползать и… — Ласс внезапно осекся, бросил быстрый взгляд на ошарашенную девушку и виновато закончил: — все в этом духе. Он запоздало понял, что идея рассказать о себе все была не самой лучшей. Им двигало желание угодить хозяйке, но мало того, что неприглядные подробности его прошлого могли ошарашить и отвратить ее, так еще и впервые за долгие-долгие годы он вдруг испытал самый настоящий стыд перед кем-то. Но он уже начал и должен был закончить, чтобы не показаться совсем уж ничтожным. — Развлечение весьма порадовало гостей, — с безмятежным видом сказал он, незаметно до боли заламывая пальцы. — А дочь виконта очень хотела попасть в круг высшей аристократии, поэтому не останавливала их. Однако скоро она начала бояться Ласса и продала его, едва ей предложили хорошую цену. Он значительно сократил рассказ и утаил шокирующие подробности вечера, который запомнился ему как один из самых худших в жизни, поскольку тогда он еще не оброс броней и принимал близко к сердцу публичные унижения. Йола сидела прямо, изо всех сил вцепившись в подол платья. На ее щеках расцвели алые пятна. — Она… была особенной для тебя? Ласс цинично усмехнулся. — Я был юн и впервые влюбился. Вот и все. — Мне почти жаль ту безмозглую суку, — процедила Йола, мысленно прикидывая способы найти дочь виконта, храни боги эту тварь до тех пор, пока она не вынет из нее душу собственноручно. Впервые услышав ругательство из ее уст, Ласс вдруг рассмеялся, подхваченный в падении тем же головокружительным чувством, которое он испытал, когда она заступилась за него перед своим другом. Только теперь чувство было в разы горячее и слаще, а он наконец дал ему имя. Поддавшись порыву, он дотронулся до руки хозяйки, тонкой и ухоженной, несмотря на постоянный труд, и осторожно переплел ее пальцы со своими. С того дня, как она впервые взяла его за руку, он втайне желал, чтобы это повторилось. Разум твердил, что этого не будет, — но оно повторилось. И не раз, а снова и снова! Неважно, были они дома или на улице, Йола хватала его ладонь и водила за собой, словно это было самой естественной вещью на свете. Она каждый день выходила за рамки его ожиданий, удивляла и ставила в тупик, показывая мир с неизвестной стороны — как в тот раз, когда во время утренней прогулки она привела его в одно особенное место. Прежние хозяйки часто водили Ласса в дорогие магазины. Ему шили одежду на заказ и подбирали лучшие драгоценности, потому что только лучшие, как ему говорили, не меркли перед его красотой. Пресытившись такого рода "ухаживаниями", он был уверен, что впредь ни одной женщине не удастся удивить его схожим жестом. Но это было ровно до того момента, как он оказался стоящим посреди самого большого магазина сладостей в городе, где ему, словно ребенку в его день рождения, велели выбирать все, что душе угодно. Ласс до сих пор отчетливо помнил, как начала трескаться и осыпаться еле как державшаяся маска невозмутимости, пока он стоял там, окруженный ароматной карамелью, шоколадом и пытливыми взглядами Йолы и работников магазина. Как-то само собой посещение храма сладостей сделалось неотъемлемой частью их прогулок. Получая веселые взгляды от продавцов, недоуменные от посетителей и завистливые — от их детей, Ласс имел неожиданную возможность ощутить на себе, каково это — быть любимым ребенком, которого балуют сверх меры. В глубине души ему даже стало казаться, что, попроси он хоть весь магазин, странная хозяйка купила бы его без вопросов, но стоило только представить реакцию работников на подобный фортель, как он вдруг обнаружил, что недостаточно толстокожий, чтобы это проверить. Только теперь Ласс осмелился признаться себе, насколько дороги ему эти воспоминания. Он так привязался к Йоле, что ладонь стала казаться пустой без ее руки. Любовь к ней заполняла дыру в самом центре его сущности чем-то горячим, нежным и легким, как облако, — потрясающее чувство и вместе с тем пугающее, ведь отказаться от него было совершенно невозможно. — Оглядываясь назад, я уверен, что никогда не любил ту девушку по-настоящему, — с заметной легкостью сказал он. — А что насчет вас? Вы любили капитана Дарвелла? Резкая смена его настроения и темы разговора озадачила Йолу, но она, толком даже не осмыслив вопрос, категорично покачала головой. — Никогда. — Тогда как же вы оказались помолвлены? Она с досадой передернула плечами. — Не было никакой помолвки! Роберт и его отец настойчиво добивались моей руки: герцогу этот брак нужен был из материальных соображений, а Роберт был одержим мной с того дня, как увидел. Он отпугивал других претендентов и везде твердил, что женится на мне, вот все и стали считать нас парой. — А что твой отец? — В то время он был занят конфликтом с Нивелией. Но, как только узнал, пресек все разговоры о помолвке на корню. В четырнадцать я покинула Ларос и вернулась спустя шесть лет. Тогда Роберт снова начал преследовать меня. К тому моменту я оборвала все связи с отцом, поэтому он не был в курсе. — Йола вздохнула и покачала головой. — Я надеялась, что Роберт одумается, но он всегда был слепцом, живущим в своих фантазиях. Слабохарактерный, одним словом, хотя сам он считал себя романтиком. Почему-то ему в голову втемяшилось, что мы предназначены судьбой. Она фыркнула и искоса поглядела на сидящего рядом парня. — Да что он знает о судьбе? Смешно. Ласс отвернулся, чтобы спрятать довольную улыбку, но на ум быстро пришел еще один раздражающий субъект. — А Уильям? В него вы точно были влюблены, мне Микель сказал. — Даже не напоминай. Я была подростком, возраст сожалений и стыда. К Уильяму то и другое относится в полной мере. Он был обходительным и умным парнем — и тем еще манипулятором. Я многое узнала о мужчинах, наблюдая за ним, и надо признать, что это помогло мне не создать себе еще больше неловких воспоминаний в будущем. В какой-то степени я даже благодарна ему. — То есть вы тоже никогда не любили всерьез? — Угу. — Поразительно! Госпожа так красива, что наверняка везде, куда бы ни пошла, привлекала к себе мужчин. У вас не было причин отказываться от любви. Она только плечами пожала. — В жизни всегда находились вещи более увлекательные и не терпящие отлагательств. Ласс помолчал, обдумывая это приятное открытие, но блуждающая на его губах рассеянная улыбка вдруг угасла. — Ваш отец — эрцгерцог Браско Айрус, верно? — спросил он. Йола кивнула. — И вы попросили меня выкрасть ту шкатулку, потому что разорвали с ним отношения? Он посмотрел на нее, и она замешкалась, внезапно ощутив тонкую и скользкую, словно змея, опасность, таящуюся в его обманчиво простых вопросах. Знакомое чувство. — Угу. Ласс сощурился. — Вы купили опасного раба за невероятную цену и поставили на кон свою жизнь только ради того, чтобы заполучить шкатулку? Как бы плохи ни были ваши отношения с отцом, разве это не слишком? Под проницательным взглядом парня Йола замерла с приклеенной к губам полуулыбкой, боясь лишний раз шелохнуться, чтобы неловким жестом не выдать ложь. — Как я уже говорила, я бываю безрассудной и упрямой — порой до абсурда. Тогда я готова была рискнуть жизнью, лишь бы не встречаться с отцом, — сказала она, мысленно хваля себя за естественный тон. — А та шкатулка мне очень важна... она мамина. Она не могла сказать, что это задание было придумано ею наспех специально для Ласса, дабы у нее был убедительный повод приобрести и отпустить его. К счастью, упоминание ее покойной матери несколько ослабило напряжение. Парень смутился, не зная, как полагается реагировать в таких случаях. — Но все же ты пошла к своему отцу, чтобы он помог расторгнуть мой контракт, — с очевидным сомнением сказал он наконец, и Йола кивнула. — Выбора не было. Отец правая рука императора, они близкие друзья. Только ему было под силу помочь нам. — Не понимаю. Ради какого-то раба... — Ты не "какой-то раб", ты мой друг. О друзьях я забочусь лучше, чем о себе. Ласс не нашел что сказать на это. Опьяняющая радость от осознания, что он дорог ей, была подобна отравленному вину, ведь дорог всего лишь как "друг". Он вновь вспомнил о том, что случилось утром, и почувствовал горечь на языке. Весь день он пытался заново отстроить песчаный замок иллюзий, чтобы укрыться в нем хотя бы на время, но даже земля под ногами казалась слишком зыбкой. За что ему зацепиться, кроме обещания, данного в порыве жалости? — Встреча с тобой — настоящее чудо, — прошептал он, крепко сжав руку, которая стала ему дороже собственной свободы. — Не представляю, чем заслужил это. Йола помрачнела, поскольку была уверена, что он заслужил гораздо больше. Ласс поцеловал кончики ее пальцев. Дыхание девушки сбилось, когда он медленно наклонился и мягко накрыл ее губы своими. Придерживая ладонью ее затылок, он осторожно углубил поцелуй, и сладкая дрожь сошла вниз по ее позвоночнику. Отстранившись спустя минуту, он посмотрел ей в глаза и прошептал: — Я люблю тебя. В груди болезненно кольнуло, Йола нахмурилась. — Нельзя. Нежность в ледяных глазах приобрела цвет горечи. Конечно же, ему нельзя. Он недостоин. Что вообще он мог ей предложить? Он уже отдал самое ценное, чем владел, — свою жизнь, но она вернула ее и сказала, что ей это не нужно. Она всё для него, а он лишь один из многих, кого она одарила заботой, "друг", которому дозволено большее просто потому, что она побоялась ранить его, — и близко не равноценные чувства. Но все в порядке. В конце концов он еще не выжил из ума, чтобы всерьез надеяться на взаимность. Она аристократка с прекрасной репутацией, весь мир любит и почитает ее, а он двуличный лжец, интриган и убийца, вчерашний раб, чья участь — оставаться тем, кого она пожалеет выбросить. Прямо сейчас эта удивительная девушка сидела рядом с ним, не отнимая руки, и этого ему было достаточно.***
Уйдя в свои мысли, Ласс перестал следить за временем и окружением, поэтому, когда над его головой внезапно что-то взорвалось, он вздрогнул и машинально рванулся к Йоле, чтобы защитить. Однако уже в следующее мгновение до него дошло, что взорвались хлопушки с конфетти, причем по большей части разноцветный дождь сыпался на него. А еще мгновением позже возникшая словно из ниоткуда Офелия сунула ему в руки небольшой белый тортик, щедро украшенный фруктами и ягодами, с единственной зажженной свечой посередине. — С днем рождения, — сказала она. — С днем рождения! — в унисон повторили Рогард и Микель, стоявшие позади и отвечавшие за спецэффекты. Потрясенный до глубины души Ласс растерянно забормотал: — Н-но... м-мой день рождения... — В контракте указаны только твой возраст и день, когда ты стал рабом, — негромко сказала Йола. — И ты говорил, что ничего не помнишь о своем детстве. — Сегодня твой первый день как свободного человека… — сказал Рогард, и Микель закончил: — …то есть твой день рождения! — Загадай желание и задуй свечу, — подсказала Офелия. Ласс ошеломленно посмотрел сначала на друзей, потом на Йолу, потом на мерцающий огонек. Кажется, впервые в жизни ему не о чем было просить. Разве только... Едва он задул свечу, как ребята взорвали над его головой очередную хлопушку и вместе с тем бой храмового колокола возвестил конец первого дня фестиваля. — Добро пожаловать в семью, — шепотом сказала Йола.