Right Here

Лифт едет медленно. Илья переступает с ноги на ногу, поднимает глаза к потолку — лампочки, все десять штук, светят жёлтым. Тускло, лицо Ильи в их свете выглядит осунувшимся, вымотанным. Звяк, ш-ш-шурх, дзынь — двери плавно разъезжаются, Илья бегло выходит, Мира бегло выходит за ним. Они уже на ресепшене: как всегда людном, просторном, множащим блески-отблески люстр от полированной каменной клади пола. Проносятся мимо диванов, людей, разговоров, знакомых и не очень лиц, заливистого смеха, улыбок администратора, стеклянных дверей, в улицу, в пасмурный день, в сырой воздух. В курилке никого. Мира цепляет зубами сигарету — не забыть бы купить новые. Подкуривает, укрыв ладонью пламя зажигалки, пока Илья выдыхает мятный пар. Вдыхает дыма — полно, много, сыто. Сухо, горячо — горлу, лёгким. Мира считает: это шестая за последние пару часов. Мира думает, что на сегодня хватит. Думает, стоит ли играть ещё один паблик. Нужно успеть поесть. Выпить с Ильёй кофе. Не забыть, что он оставил наушники в нижней полке прикроватной тумбы. Поставить будильник. Узнать, во сколько вылет. Поговорить с Айратом и Яриком. Проведать Дена. Решить… — Мага отошёл? — спрашивает Илья, обрывая мысль. Он едва ёжится, кутаясь в зипку, щурится от ветра. — Написал час назад, что пересматривает «Зелёную книгу», — отвечает Мира, мягко сбивая пепельную шапку. — Это что-то на тильтовом? — брови его кривятся в изломе. — Ага, почти на уровне последнего Инта. — Хуёво. — Хуёво, — соглашается Мира. На языке горчит. Илья поворачивает голову, мажет невнятным взглядом по его лицу. Слегка — одной стороной губ — улыбается. Сигарета между пальцами дотлевает под ветром. Дымит. — Ещё один сыграю, потом поужинаю, — говорит Илья. — Окей, я тоже, — поддерживает Мира. Всю обратную дорогу — ресепшен, взгляды, лица, блекло-жёлтый свет, длинные коридоры, пустой практис — они молчат. Говорить не хочется. Говорить и не о чем. Говорить о вылете с мажора — уж точно не здесь, уж точно не сегодня и не сейчас. Даже думать о нём тошно, болезненно и совсем немного страшно. Поэтому Мира не думает — жмёт кнопку поиска, играет пятый по счёту паблик, концентрируется на игре, флеймит в войс, злится на плохую игру, злится от того, что опять слил птсы. Зато за ужином можно слушать рассказы Ильи о том, как он выиграл все четыре игры на Войде. Какой конченный чел стоял с ним линию. Улыбаться, пережёвывая кислые листья салата. Смеяться, когда Ярик показывает ему дурацкий тикток. Запивать разговор сладким кофе — будто бы всё как всегда, будто бы не случилось ничего страшного. Айрат говорит о предстоящем буткемпе, Ярик рассказывает о планах плотно засесть за патч, Илья его в этом поддерживает. Мира с ними согласен. Ему тоже хочется играть. Ему хочется играть ещё лучше. Хочется придумывать что-то новое, засиживаться допоздна над драфтами и стратегиями вместе, разгонять идеи, делиться мыслями. Хочется видеть, что это приносит результат. Хочется верить, что результат выше, чем предпоследнее место на мажоре. Мира зарёкся оставить эти мысли, но они всё равно его находят. Настигают в жёлтой — раздражающей — кабине лифта, между выбеленных стен коридора, перед дверью в чужой номер. Мельтешат, рыщут, клокочут, взнывают — ничего не как всегда. Всё не так. Ничего хорошего. Не хорошо, что Денис, открывая дверь, смотрит на него настолько потерянно. Стоит в проёме, переминаясь с пятки на носок, улыбается через силу. Говорит едва слышно: — Да всё заебок. Просплюсь и буду огурцом. Но Мира знает, что он говорит неправду. Мира знает, что он не справляется. И Мира ничего не может с этим сделать. Только сжать ладонью его плечо, встряхнуть, посмотреть — внимательно, цепко. — Забей, Ден. Никого не слушай. И не стесняйся, ну, если захочется попиздеть, окей? Денис отводит взгляд, опускает голову, улыбка на его лице — чуть менее вымученная, чуть более его, Денисова. — Окей, окей. Не хорошо. Но и не ужасно. Мира уверен, что можно всё исправить. Мира знает, что все их проблемы решаемы. Что достаточно всё обсудить, поговорить искренне, высказаться каждому. Что всё ещё — обязательно будет. Так он думает, прикладывая ключ-карту к считывателю. Открывает дверь, заглядывая внутрь — свет из коридора тонкой полосой режет вечерний полумрак. В номере темно, тихо и холодно. Ладонь шарит по шероховатым обоям, ища выключатель, но замирает в нерешительности. Взгляд силится разглядеть едва шевельнувшийся на кровати силуэт. Мага лежит на боку, лицом к окну, к бледному экрану смартфона. Голова утопает в подушке. Белеют скрещенные голени, выпростанные из-под задравшихся штанин, застывшие — от несменяемой позы или холода. С поджатыми на ногах пальцами. Мира, мазнув по гладкому пластику, громко щёлкает кнопкой выключателя — на потолке разгорается россыпь мелких ламп. — Мага, — зовёт он. Чужие плечи вздрагивают. Мага, прикрывая рукой сощуренные глаза, оборачивается. — Ты спал? Рот приоткрывается в ленивом зевке, сухое горло хрипит: — Не. — Ну и дубак, — бросает Мира, стягивая через голову худи. — Не замёрз? В ответ ему — ещё зевок, отмахнувшаяся ладонь, негромкое: — Не замёрз. Мага отворачивается, вставляя наушник в ухо. Мира выдыхает шумно, тяжело. Складывает худи, убирая в шкаф, вытягивает из стопки чистую футболку, мажет взглядом по пятну рюкзаков, брошенных у стола, по зарядкам, проводам, свёрнутым коврикам, пустым кофейным стаканчикам, смятой упаковке батончика. Вновь по Маге. — Ты поел? Мага вынимает наушник, едва поворачивает голову. — М? — Поел? — повторяет Мира, скрипнув дверцей. — Да, — отвечает он глухо. Опять тычется носом в телефон. — Как рука? — вдогонку. — Нормально. Мира выдыхает со свистом. Комкает в руках футболку. Нормально. Всё нормально, думает он. — Я в душ. Мага протягивает короткое: — М-г-м. Нормально. Он шагает к открытому окну, проворачивает ручку, закрывает с глухим щелчком. Бряцают карнизные кольца, когда он тянет край тяжёлых штор. Мага не реагирует — так и лежит неподвижно, хмурит лицо, смотря в экран. Даже не кидает беглый взгляд. Нормально. Или — ничуть. Мира думает об этом, когда стоит под горячей, обжигающей водой в душе, трёт кожу до красноты, мнёт пальцами тяжелое лицо, чтобы стало легче. Легче — разморенным теплом мыслям, прогретому телу, распаренной коже. Легче. Легче принять то, что они провалили второй мажор подряд. Легче переваривать сегодняшний день. Легче — смириться. Отражение в запотевшем зеркале расплывчатое, мутное. Мира проводит по нему ладонью. Провести бы ей по Магиному лбу — сгладить за ним мысли, стереть расплывчатость и мутность, очертить по-настоящему важное. Потому что смириться с тем, что они провалили второй мажор подряд намного легче, чем смириться, что Маге для этого не хватило и целого дня. Конечно, Мага не обязан. Мага не обязан всегда быть сильным и стойким. Не обязан улыбаться и шутить, когда кажется, что уже можно. Не обязан всегда быть в ресурсе, не обязан легко мириться с очередным поражением. Мага может пролежать весь день на кровати, бездумно смотря в телефон. Маге может потребоваться больше времени, чтобы набраться сил. Мага может их не найти вовсе — и это нормально. Правда, тоскливо, что Мира ничего не может с этим сделать. Разве что, выйдя из ванной, взглянуть на него — поникшего, прижимающего к груди руки, сжавшегося. Впервые кажущегося хрупким. Щёлкнуть выключателем, чтобы зажечь приглушенный свет настольной лампы. Подойти к кровати. Матрас, мягко прогнувшись под его весом, поскрипывает. На нём тесно, не обнявшись. Поэтому Мира прижимается грудью к Магиным лопаткам, просовывает руку под руку, ладонью перескальзывая с рёбер на живот. Коленями — под его колени. Носом в колкий, пахнущий его шампунем, затылок. Крепко, горячо. Сильно — так, чтобы Мага громко выдохнул. Мира прикрывает глаза. Трётся щекой о жёсткий ворот его футболки. Слушает его размеренное дыхание. Едва различимый голос в наушниках. Переминает пальцами собравшуюся складками ткань на его животе. Ждёт. Ждёт, когда Мага вынет из ушей наушники. Ждёт, когда отложит телефон. Ждёт, когда обернётся. Не страшно, если не дождётся, Мира поймёт. Поймёт, если Маге захочется спать одному. Если не захочется говорить. Если не захочется оборачиваться вовсе. Но Мага всё же двигается — неуклюже и нерасторопно, с грузным вздохом, мягко выпутываясь из Мириных рук. Мира следит за тем, как он садится на кровати, вертит затекшей шеей, супится. Переваливается через собственные ноги, тянется к тумбе — с ним тянется и футболка, оголив поясницу. А затем смотрит на Миру из-под ресниц-век: тепло, измождённо. Изнеженно. Так, что внутри, под рёбрами — тянет, мнётся, щемит. — Если хочешь побыть один, так и скажи, — на выдохе произносит Мира. — Я не обижусь. Мага улыбается поджатыми губами. Перекатывается на бедро, упирается локтем в матрас, кладёт голову на подушку близко, нос к носу. Мира чувствует его холодные ступни своими. Его ладонь на щеке — огладившую, обведшую пальцем кожу в углах глаз. — Я знаю, — отвечает Мага. — Не хочу. Мага близкий — дышащий куда-то в подбородок, смотрящий глаза в глаза, трогательный, умаянный, уже безулыбочный. Мира обхватывает его рукой за шею, жмётся теснее, тянет к себе, губами в лоб, носом — в жёсткие щекотные волосы. Чтобы почувствовать, как Мага так же широко, так же сильно, так же близко обнимает его под мышками, ведёт по позвоночнику вверх, чтобы накрыть ладонью затылок. Целует отрывисто в изгиб плеча. — Всё будет хорошо, — вполголоса обещает Мира. — Мы всё исправим, наладим. Не будем въёбывать как боты. Пофиксим свою игру. Мага угукает. Выдыхает в шею шумно и жарко. Мира не знает, верит ли в это Мага. Не знает, верит ли до конца он сам. Но будто бы сейчас, в моменте, в близости, в том, что Мага рядом, что Мага с ним — всё это лишено смысла. Всё это на завтрашний день. Всё это — пустое и вытекшее, перетекшее, утекшее из мыслей. В них ничего, разве что желание прижать Магу ещё немного ближе. Целовать в лоб, в немного влажный нос, в мягкие щёки, в сухие губы. Или пролежать так, дождавшись сна. Ловя на веках темноту, переливающуюся бликами. Обрывки образов-мыслей в полудрёме. Или услышать: — Блин, — со смешком. — Рука затекла. И с ответным смешком, но не без досады, оторваться, выпустить из объятий. Смотреть на то, как Мага перекатывается на спину с ленивой улыбкой, трясёт рукой, вытягивает обе к потолку, сомкнув ладони. Цепляет взглядом — мягким, глубоким, томным. Вновь замирает — напрягается? ноет? — у Миры под рёбрами. Слова: — Люблю тебя, — выходят немного ломкими. Немного нежданными. Мага, застыв на секунды, опускает руки себе на живот. Посерьёзневший, сосредоточенный. — Я тебя тоже. И глядит неотрывно. Приоткрывает рот, чтобы кротко поймать воздух. Чтобы растянуть его в широкой улыбке, обнажив зубы-дёсны. Обнажив чувство — Мира любит его улыбку. Любит до того, что невозможно не улыбнуться в ответ. До придыханий-слов: — Люблю, когда ты улыбаешься. Мага смущённо скашивает взгляд, смущённо смеётся — и улыбается ещё ярче, ещё искреннее. Податься бы, прижаться к его улыбке своей — Мира опирается о локоть, приподнимаясь, чтобы приблизиться, наклониться к его лицу, взглянуть: на разгладившийся лоб, в чёрные глаза, смотрящие нежно, спокойно, с отсутствием гнёта-мысли. На яркие губы — поцеловать бы, поцеловать. Мага прикрывает веки — ресницы едва дрожат. Мага не против. Мага отвечает, когда Мира прижимается, прихватывает губами губы легко, едва касаясь. Они обветренные, искусанные в волнении, шероховатые, полные, упругие — замечательные, потрясающие губы — Мира любит их, любит целовать, любит всё то, что он этими губами с ним делает. Дурно от этой мысли. Тянуще, горячо — хочется целовать глубже, жарче, пыльче, скользить языком о язык, с шумом ловить носом воздух, чувствовать, как Мага цепляется за его плечо как-то рассеянно, гладит пальцами, сжимает, выдыхает: — Мира… И вести губами ниже: по только пробивающейся щетине, по гладкой шее, выцеловывать беспорядочно, ткнуться под ухо, чтобы чмокнуть, втянуть его запах, вдохнуть и выдохнуть громко и жадно куда-то в мочку. Шепнуть туда же: — Хочу, чтобы ты меня… — Мир-а, — сорванным на конце. Мира отклоняется назад, чтобы посмотреть: Мага облизывает припухшие губы, дышит часто, взглядом — мутным, поволочным, взволнованным — обводит его лицо. — Я тоже хочу, но… — почти виновато. — Кажется, что, типа, не получится. Мира выдыхает прерывисто. — Что не получится? Он не отводит взгляд — скользит ладонью по футболке-груди к животу и ниже, чтобы накрыть пах, сжать через спортивные штаны. Почувствовать, что Мага едва дёргается, подаётся руке навстречу, вскинув бёдра. Что Мага напряжённый настолько, что не получиться не может. — Да я не про это, — отзывается он сипло и почти-стеснённо. — Просто… бля. — Ты плохо себя чувствуешь? — мягко, участливо. Мира смещает ладонь выше — и Мага дышит ровнее, не выглядит таким несчастным. — Да, наверное. Он накрывает ладонью ладонь — пальцы скользят между пальцев, прижимают крепче к животу. И добавляет: — Просто как будто бы вообще нет сил. Даже шевелиться. Тянет за рёбрами — тревожно? или? — когда Мага смотрит и смотрит в ожидании чего-то. Будто бы боится, что Мира огорчится. Расстроится. Уйдёт. — Я понимаю, — потянувшись к его лицу, поймав беглый поцелуй в угол рта. — Может, тебе и не придётся? — М? — выдохом в щёку. Мира не отвечает. Поднимается, держась за Магины плечи, садится на его бёдрах, перекинув ногу. Смотрит сверху-вниз, тянет губы в улыбку, ловя взглядом взгляд — слегка очарованный, слегка растерянный. — Давай… так? — предлагает Мира. — Только если ты хочешь. Если не хочешь вообще никак, то просто скажи. Непривычно смотреть на Магу так. Когда он под, а не над ним. Немного нервно от того, что молчит. Ноюще, прекрасно — когда улыбается, оголяя зубы-дёсны. — Давай так. И берёт его за предплечья, тянет на себя — Мира тянется сам, склоняется, цепляет пальцами наволочку, губами — губы. Мага языком в рот скользит сразу, сгребает в горсть волосы, другую руку вминает в футболку, в спину, притискивая Миру к себе. Он дышит громко, жмурит веки, Мира видит, оторвавшись, чтобы поцеловать его в висок, почувствовать, как ладонь съезжает до поясницы, гладит кожу — мурашками, желанием выгнуться. — А ты вообще… — жарким выдохом куда-то в Мирину челюсть. — Брал с собой? — А? — Мира, чуть отстранившись, смотрит на его слишком близкое расплывающееся лицо. — Резинки и… — дыхание сбивается, — смазку. Волосы лезут на глаза — Мага бережно оттягивает их к виску. Гладит за ухом. Делает рваный вдох, когда Мира распрямляется, отёршись бедром о его бедро. — Где-то на дне чемодана, — отвечает с заминкой. — Бля. Мира фыркает. Сейчас он встанет, сейчас принесёт, сейчас… Сейчас. Только стянет с себя футболку, поймает взгляд — острый, жадный, восхищённый. Только стянет футболку с Маги — вверх, неудобно, запутавшись, застряв в вороте, со смехом, с — ох — поцелуем в ключицу, с тем, чтобы приникнуть грудью к груди теперь без ткани между, горячо, и близко, и — Мира целует его ещё, улыбаясь. И наконец отстраняется. — Разденься. Пошатывает, кружит голову, когда он шагает босыми ногами по ворсистому ковролину. Мелко дрожат пальцы, открывающие — вжи-и-ик — чемодан. Теплеет в животе, стоит обернуться: Мага полусидит, откинувшись на подушки, не сводит с него глаз. Голый, взъерошенный, раскрасневшийся, прижимающий колено к подбородку. У него гладкая кожа, мягкие, в густых волосах, ноги — Мира знает, какие они на ощупь. Знает, какие на ощупь и между ног. Дышится с трудом. Дрожит в груди, когда он неслушающимися пальцами распутывает узел на поясе штанов. Смотрит на Магины губы, пока ткань соскальзывает вниз. Покачивается, шагает вперёд, опирается коленом о кровать, наклоняясь, подхватываемый Магой под рёбра. Чтобы губами в губы, грудью к груди, бёдрами о бёдра, жаркой кожей к коже — головокружительно, душно, невыносимо. А потом Мага шепчет: — Приподнимись немного… И воздух не чувствуется вовсе. Чувствуется Мага: его губы на шее, мокрый язык на ключицах, горячие руки, скользящие по бокам, нежные, ласковые. Мага ласковый. Мага внимательный, чуткий, бережный — даже когда у него нет на это сил. Мага никогда не сделает ему больно. Мага щедро выдавит на пальцы геля, Мира завалится вперёд, лицом уткнувшись в его волосы, прикроет глаза, вдохнёт полной грудь, услышит: — Скажешь, если будет больно. Конечно. Пальцы тёплые и мокрые. Гладят кожу, мнут ягодицы, скользко обводят снаружи. А затем — тянут внутри, тянут и тянут, двигаются, дви… Мира жмурится, хватая воздух. И дышит, и дышит, и дышит — спёрто в груди, нервно и туго. И так жарко, и мокро, и тесно. И пальцы у Маги ловкие, нежные, медленные, остановившиеся на мгновение, чтобы толкнуться — Мира вздрагивает — глубже. — Тебе… нравится? — Мага горячо дышит ему куда-то в подмышку, щекочет ресницами кожу. Выдохом — что-то невнятное, почти жалостное. Конечно, думает Мира, нравится — выгибаясь, подаваясь навстречу пальцам. С ума сойти, думает он, вымученно вдохнув, можно. Можно ли ещё, ещё немного?.. — Я люблю твои… — шепчет, осекшись на выдохе, — пальцы. Ты хорошо ими… лучше, чем в Доту… играешь. Мага смеётся хрипло, целует смазанно в плечо, двигается-нежит внутри, и — туда, куда нужно, так, как нужно, до вырвавшегося стона, до: — М-мага, пожалуйста… — вырвавшегося хлипко, просяще. Пусто, едва садняще, мало — Мира отстраняется, приоткрывает глаза, чтобы расплывчато увидеть Магу: горящие щёки, открытый рот, дрожащее дыхание, дрожащие руки, раскатывающие по члену презерватив. Мага поднимает взгляд — влажный, плёночный, распалённый, сладко смявший внутренности — невыносимый, нестерпимый. Дышать, только бы дышать. Только бы — откинувшись, заведя руку назад, коснувшись пальцами горячей скользкой кожи — ближе. Только бы — Мага сжимает мокрыми пальцами его бёдра — ещё немного… Только бы — задохнуться. Вскинуться, чувствовать, как медленно, как тянуще, как полно и много, потрясающе — стоит вжаться, стоит осесть, стоит почувствовать, что Мага внутри. Что Мага хватает губами воздух, и моргает часто-часто, и гладит его по ляжкам — от согнутых коленей вверх, суетливо, нервно, восхищённо, и, конечно, шепчет: — Тебе не больно?.. Всё хорошо? Всё?.. Мира подаётся к нему, стиснув шею, целуя отрывисто в губы, во влажный нос, в напряжённую складку между бровей. — Всё хорошо. Хорошо. Можно держать его за затылок, смотреть, как он кусает губы, когда Мира покачивается взад-вперёд. Как сорванно дышит, когда Мира приподнимается, чтобы — долго, дразняще — опускаться обратно. Слышать — Мага мычит, сжимает бедро, то ли придерживая, то ли держась — непонятно, смутно, рябью его лицо, его дыхание, то, как он поднимается пальцами выше, по боку, по животу, обнимает, скулой притискивается к груди, трётся носом о кожу, целует в родинку у шеи. Мира сжимает веки до проступающих пятен-цветов. И дышит громко, со стоном, открыв рот, выгибая шею, весь выгибаясь, двигаясь, поднимаясь — дрожат мышцы, опускаясь — дрожит в животе. И ещё, и ещё. И ещё. И… — М-мага, — глухо, обрывчато, — м-можешь немного?.. Пальцы скользят ниже, под живот, обхватывают его, болезненно напряжённого, внизу — и гладят, и трут, и нежат, доводят до всхлипа, до невозможности вдохнуть, до того, чтобы дёрнуться, сбиться с ритма, чувствовать, что Мага сам вскидывает бёдра, толкается рвано, отрывисто, глубоко — и коротко стонет, и жмётся липкой кожей к коже. И — внутри горячо — замирает. Мира смотрит. Мага, запрокинувший голову, сжимает губы. Не открывает глаза — под ними спокойно, расслабленно. Грудь ходит ходуном, хватает воздух загнанно. Его рука всё ещё на его члене — остановившаяся, сжимающая. И можно слегка откинуться назад, упереть запястья в его колени, опереться — и толкнуться в ладонь, и сжаться, он всё ещё в нём, и это всё ещё горячо, всё ещё много, слишком много, слишком ярко, слишком — сильно, резко, искристо, близко. И — Мира застывает, содрогнувшись, сжав коленями Магины бока. И чувствует — трясутся мышцы. Трясёт за рёбрами. Дрожит, тянет. Утихает. Отпускает — нежно, плавно. Мага мягко, ненавязчиво гладит его мокрыми, испачканными пальцами. Улыбается, едва морщась, когда притягивает к себе. Тычется носом куда-то под челюсть, обхватив за пояс, обняв, притиснув. И дышит тихо, грея остывающую кожу. Мира перебирает пальцами его взмокшие всклокоченные волосы. Чувствует, что устал. Что ему хорошо. — Было… пиздец как, — говорит Мага севшим голосом. Мира отфыркивается. — Мне тоже понравилось. Правда, дрожат ноги — он чувствует это, когда всё-таки встаёт. — В душ? — спрашивает Мага, сидящий перед ним на кровати. Надо бы. Кожа вспотевшая, липкая. И едва стянутая — между ног. И настолько нет сил. Настолько… — Пойдём вместе? — предлагает Мира. Мага смотрит на него — улыбаясь, едва оголив зубы. Устало, уютно. Как только улыбается ему. А затем кладёт ладони, скользит по подвздошной кости, вжимает пальцы в кожу, оглаживает, тянет на себя, прижимается щекой к голому животу — близко, искренне. Трётся ей, едва колючей, целует чуть выше пупка. Мира смотрит на него. У Миры вновь — тянется, дрожит, трепещет — под рёбрами. — Сейчас пойдём, — выдыхает Мага. Руками — в его волосы. Сжать, оттянуть. Пригладить. Застыть. Да, сейчас. Сейчас они пойдут. Будут стоять под горячей водой, обнявшись. Вытираться насухо после, лениво перехватывая поцелуи. Укладываться на Мирину постель — чистую, выстиранную. Уснут быстро, держась за руки. И проснутся под утро, нырнут в новый день — в волокиту, перелёты, мысли, сомнения, непонимание, разговоры, решения, едва-страх. Это завтра. Это после. А пока можно постоять так ещё немного. С отсутствием мыслей. Только с чувством — тёплого дыхания, кожи, пальцев. Близости. С Магой, который рядом. С Магой, который будет рядом и так. Рядом, даже если не сложится в завтрашнем дне. Ведь у них уже — сложилось. Мира в этом уверен.