Тонкая работа распознавания феромонов

Говорят, что русские иначе пахнут. Даже как-то смешно. Вот он в чужом номере не чувствует чего-то особенного. Обычный альфа после душа. Пахнет, как и все остальные альфы. Илья (на его субъективный и абсолютно не предвзятый, мать его, взгляд) не имеет никаких отличий. Русские вообще не пахнут как-то особенно. Это Наполеону напоминает известный маркетинговый ход для туристов. Приезжайте в страну, которой нечем похвастаться, кроме репрессий и первого человека в космосе, и вдохните феромоны настоящих альф и трущоб. — Ты что забыл в моём номере? — Илья неприветлив. И эту черту можно приписать русским. Если бы в номер Соло ввалился альфа, он бы, наверное, только приподнял бровь и поинтересовался, может ли он чем-то помочь. Вежливость, как сказал ему Илья, это ваша черта, а от меня отстань. Но как тут отстать, когда исследовательский интерес кипит в крови. А ведь после душа, когда смыты все остальные запахи, феромоны можно ощутить чисто. И вот Наполеон вдыхает, и в очередной раз убеждается — ничего особенного. Альфа как альфа. Даже близко не в гоне (может быть, есть корреляция интенсивности запаха по мере приближения к гону? Эту мысль стоит рассмотреть в долгосрочном периоде, а пока — оставить вывод прежним).  — Я тоже рад тебя видеть, друг. — С каких пор мы стали друзьями, ковбой? — Илья хмыкает. Это утробное недовольство звучит почти как «никакие мы нахрен не друзья», но к чужой грубости Наполеон стал привычен. Что касается дружбы — в этом есть правда. Наполеон не думает, что между ними (между альфами разных стран) дружба вообще возможна. — После того, как я спас тебе жизнь, конечно же. — Я тебе — тоже. Тебя не твои американцы из плена вызволили. — Да, точно, спасибо большевикам за сохранение моего мозга и традиционных ценностей. После перепалок обычно наступает тишина и они расходятся по номерам. По своим заданиям. Соло с особой страстью рассматривает свои вещи на предмет жучков, когда остаётся один. Если зол — проще видеть под углом недоверия. Сразу выискиваешь недостатки. Вот, например, какого черта рубашка имеет такие запонки? Смотришь. А это и не запонки вовсе. И рубашка с венским типом манжет, и в ней должны быть пуговицы, а не эта торчащая штука. Вместо подарков, они перекидывают друг другу такие находки, оба уверенные в том, что начало всему положила другая сторона. Русские ведь, как они говорят, первыми не нападают. А вот Наполеон видит, как сжимаются чужие кулаки, когда Илье приходится сдерживать себя. И он часто бьёт первым. Не сказать, что не разобравшись в ситуации, но важнее цифры. В тонкой работе Курякин — последний человек. Первый с конца, если ему, как русскому, угодно быть в чём-то победителем. Что точно стоит признать (даже самому себе, Наполеон, даже себе; стоит ли так отчаянно выискивать детали?), Илья, пусть и без исключительности, в хорошем смысле напоминает типичного альфу. За такими, как за каменной стеной. Морда кирпичом, басистый голос, плечи широкие, имеет свой взгляд на моду (Соло не признает, что он разбирается в ней и имеет хороший вкус), с которым можно смириться. Не шутит — ну и ладно. Зато не глуп. Знает хорошие приёмы. С таким и альфы будут под защитой. И, может, целая спецслужба, ведь лишнего из Ильи не вытянешь даже под градусом. Наполеон не уходит в отрицание. Судит ясно, просто не понимает некоторых вещей. Илья это называет разным менталитетом. Ну, допустим, так. Но как это объясняет запах? — Ты меня гипнотизировать пришёл? Илья в чисто русском: пренебрегает халатом, в спортивных штанах (на русском это звучит так забавно — treniki) и этой странной майке (Илья воспроизводит это как alcoholichka, но причём здесь алкоголь?). Говорит философски: о вкусах не спорят. Но сам же первым хмурится на предложение выпить виски. — Или лучше водки? — Соло ухмыляется. — Лучше воду. — Газированную? — Нет. — С лимоном и мятой? — Кто вообще так пьёт? Просто воду. Холодную. Наполеон не бармен (и это даже не его номер), но следует к маленькому холодильнику и достаёт из неё бутылку с водой. Наполняет один стакан, а во второй стакан льёт виски. На него даже не смотрят, какое же упущение. Приходилось ли хоть кому-то в мире пить с человеком, который поддерживает даже не безалкогольным коктейлем, а дистиллированной водой? Вот у Соло такой опыт есть. Ему требуется один неполный стакан (по классике на три пальца), чтобы совершенно неожиданно для собеседника спросить: — Я могу тебя понюхать? Илья водой давится, сморит на него, как на врага народа. Соло повторяет: — Хочу кое-что проверить. Так я могу тебя понюхать? — Рискни, — звучит как настоящая угроза. Скорее всего, это и есть угроза, но Наполеон подходит ближе и наклоняется. Носом ведёт по надплечью, хочет ближе к шее. И с такого ракурса даже лучше видит, как вздымается чужая грудь и замирает в таком положении. Илья напряжён. Илья недоволен. Его руки снова сжимаются в кулаки. Наполеон успевает сделать вдох, прежде чем его ударяют в челюсть. — Риск того стоил, — усмехается Соло. Он вытирает губы — даже крови нет. Какой это, черт возьми, удар? Может, у русских так принято и это эквивалентно нежному касанию к щеке. Черт пойми эту русскую культуру. — Никак понравилось? — недовольно цедит Илья. Наполеон жмёт плечами. Исторический факт: Наполеон не развязывал войну в 1812 году. Факт сегодняшнего дня: Илья не пахнет исключительно. Его запах терпкий и напоминает петрикор. Видимо, поэтому дышать им хочется чаще и глубже. Что-то знакомое. Что-то привычное. В хорошем смысле этих слов. — Да, я бы повторил. — Рискни, — повторяет Илья, и на этот раз он улыбается. Коротко, сдержанно. Но угроза всё ещё чувствуется в его словах. Сколько ещё пройдёт времени, прежде чем прекратится эта видимость вражды? Или закончатся, наконец, вопросы. Им нужно поговорить о главном, а Соло думает о запахе. Где-то в газете он вычитал статью, что если запах альфы вас не напрягает, то ваша совместимость допускает наличие дружбы, а не конкуренции. Это не кажется Наполеону логичным, ведь тогда велик риск того, что и совместимость с другими омегами у них будет схожая. Или это задел на шведскую семью? Хочется рассмеяться вслух. Но у этой статьи было научное обоснование (видимо, что-то из ряда опыта на мышах), и оно значило следующее: эволюционно разнообразие феромонов менялось от вида к виду. От семьи к семье. И люди с похожими феромонами — это ваши далёкие родственники. Кто-то из вашего племени, с тех времён, когда принято было бегать с палками и охотиться, видимо, на мамонтов. Но есть и иное — редкие момент, когда запах другого альфы, когда ты сам альфа, кажется притягательным или хотя бы приемлемым. Есть вероятность, что вы — биологически совместимы. И за одну территорию драться не будете. Оттого и возможна дружба. Только вот Габи ему не нравится, а Курякин на неё смотрит взглядом приятным. Значит, весело думает, шведской семьи им всё же не видать. Менталитет, мать его, не тот. — Мои сказали избавиться от тебя, — Илья начинает говорить первым. — Уверен, что твои сказали тебе то же самое. — Так и есть. — И ты пришёл пить в мой номер? — Эти две вещи не мешают друг другу. И эти две вещи могут быть никак не связаны. — Зачем тогда пришёл? — Илья наблюдает за ним неотрывно, пока Соло повторяет себе напиток. Шотландский виски. Шведская семья. Русский альфа. Американские спецслужбы. Британская статья. Какое разноплановое, а главное — многонациональное бытие. Куда ни глянь, а новые лица. Новые имена. Новые виды животных. — В России родился первый лигр. Где-то в Сибири. Недавно вычитал, — Соло отсалютовывает ему бокалом и будто пьёт за новый вид. — Удивительная страна, смешавшая тирга и льва. Запивающая водку водой из-под крана. Хлорка. Спирт. Восстание грязи осенью. — Это ты тоже вычитал из своих газет? Соло усмехается, говорит, что некоторое, и под чужое хмыканье стакан опускает на стол. Звонко так. Как ставят точку, когда хлопают дверью. — Я не хочу тебя убивать, — Наполеон смотрит прямо. Можно вот теперь и спиной повернуться и хлопнуть дверью самому. Только вот в его номере прослушек с целую кучу. И где-нибудь на парковке его поджидает снайпер на тот случай, если он решит свалить, не доведя задание до конца. Это называется в профессиональной деятельности обезличиванием. Легко избавляться от цели, но сложно стрелять в друга. Не просто в оболочку из кожи, а во что-то живое. Имеющее и черты, и своё дурацкое мнение на стиль. Видите ли, ремень не обязательно должен сочетаться с платьем. Что за глупость. — А ты так уверен, что справишься? — Илья второй раз за вечер улыбается. Почти оскорбительно. Настоящая чума. Обычно ранить могли кулаки да палки, а теперь ещё и молчание. Или слова, сказанные после. — Не бросай мне вызов, большевик. — Даже не пытался. Скажи прямо: зачем пришёл? Обнюхать меня и свалить? Тебе никто этого не даст. И мне этого не дадут. На парковке, напротив твоей машины, стоит автомобиль без номеров. Сидящий на заднем сидении мужчина, весь в чёрном, думает, что он незаметен. У него ствол 45 калибра. Нас отсюда живыми не выпустят. План прост. Натравить их друг на друга, а после избавиться от выжившего. И правда — даже труда не составит. Не придётся стараться. Только высунуть руку из машины и спустить курок. Нихрена у них не разные менталитеты. Что цели, что средства — они одни. Наполеон понимающе хмыкает. Значит, не он один заметил эту странность. Не он один догадался, что всё не так-то просто. — Я повторю. Зачем ты пришёл? Заладил одно и то же. Никакой тонкости, никаких манипуляций. Всё прямо и в лоб. — Решил проверить ещё одну теорию. Говорят, что у русских особый запах. Иной. Где я ещё в Америке найду полуголого русского в дорогом номере отеля? Илья вскидывает бровь. Даже подбородок как-то больше обычного задирает, шею свою открывает. Мол, рискни ещё раз. В его жестах вычитать правду сложно. Ещё сложнее — удержаться от соблазна. Наполеон делает шаг, второй. Он считает — один. Считает — два. Его нос почти что упирается в чужую шею. Он ведёт им совсем рядом с кадыком, уходит в сгиб шеи. Может, сказывается удар, что он неправильно считывает феромоны. Запах и правда, как после дождя — это его основа. Но после третьего вдоха ощущается терпкость хвои. Всё раскрывается независимо от него. Это происходит так, словно и не было запланировано. Вообще-то и правда не было. Но язык скользит по шее и выдох Ильи не предвещает ничего хорошего. Он сделан сквозь зубы, со свистом. На этот раз Наполеон уворачивается от удара и бьёт в ответ. Опрокидывается стол с его стаканом. Виски, стоящий дороже всей одежды Курякина, растекается по полу. Диванные подушки летят к чертям. Ещё один стол. Ваза с искусственными цветами. Правый кросс. Стена за спиной. Блок. Разбивается зеркало. В России говорят, что это к несчастью. Соло не то, чтобы изучает чужую культуру, но выбирает самое странное. То, что запоминается ему больше всего. Например, некоторая посуда в России бьётся к счастью. Относится ли к тематическим вазам с уклоном в историю? Это, конечно, не ваза династии Ци, но все они разбиваются одинаково. Особенно об чужую голову. Илья отступает, он осколки с себя смахивает, будто это снег. Соло так и стоит, бёдрами вжавшись в тумбу. На ней ещё есть светильник на тот случай, если Илья решит продолжить. Что-то ещё из другой культуры: у русских дружба начинается с кулаков. — Я спас тебе жизнь, — напоминает Наполеон. Илья снова проделывает этот трюк — сжимает и разжимает руки. Когда он злится, мир вокруг перестаёт играть звуками и красками. В его деле есть несколько страниц, исписанных последствиями его неконтролируемого гнева. Видимо, спасти жизнь — это недостаточно, чтобы тебя стали слушать. Это как пытаться спасти мир от загрязнения, сменив машину на велосипед. Илья его всё равно не слушает, но в какой-то момент его лицо расслабляется, и он разворачивается к нему спиной и спокойно достаёт из-под внушительной кровати дорожную сумку. — Думаешь сбежать отсюда? — Эти люди меня не остановят. Как самодовольно. Соло даже не задаёт вопрос, какой план придумал Курякин, он подходит к его кровати и опускается рядом с сумкой. Она пустая, оттого и кажется огромным смятым бумажным листом. Что туда можно положить? Пять полотенец из ванной комнаты? Халат да тапочки? Что ещё обычно русским хочется забрать из отелей? — Мы даже не знаем, кто точно нанял этих людей и откуда. Ты можешь быть профессионалом, но профессионально ли сейчас пытаться сбежать, не имея ни плана, ни информации. Необходимо оглядеть территорию, понять, один ли это человек на парковке или тут половина персонала наёмники. Видел, как смотрит на тебя девушка со стойки? Явно у неё в голове неприличные мысли на твой счёт. — Ты либо помогаешь, либо сваливаешь в одиночку. Надо же, в сумку прячут вещи, в эти вещи вкладывают оружие. Телефон, зарядка. Наполеон бы туда ещё пару маленьких бутылок засунул. Но у русского нечто особенное — фляга с непонятной гравировкой. Какой-нибудь ещё подарок от семьи или новые часы, что теперь Илья не снимает. Той же модели, которую вынужден был отдать. — Ты и моешься с ними? Или думаешь решать проблему кардинально и отказался от душа? — Наполеон кивает на его запястье. Это репродукция. Но на старых часах должны были менять детали. Только это продлевало бы им жизнь. Ты слышал когда-нибудь, говорит Соло, о парадоксе Тесея? Осталось ли что-то изначальное в тех потерянных часах. Быть может, это уже был совсем новый механизм и никакой памяти о его отце не хранил. Значит, новые часы ничем не отличаются от тех. Замечание о том, что он слишком много болтает, Наполеон игнорирует. Сумка становится больше — надувается как шарик. Выдох, вдох, и вот уже можно рукой придавливать вещи, а второй пытаться застегнуть замок. А в фильмах так удобно показывают — будто всё происходит налегке. Что за поясом достаточно лишь пистолета. Илья собирается быстро. Почти по-армейски. Он и переодевается при нём, игнорируя этот взгляд и попытки продолжить беседу ни о чём. Он только после, взглянув недовольно в чужие глаза, понимает, что Соло волнуется. Вот так просто — обычное чувство волнения. Приправить это щепоткой тревоги. И вот блюдо готово — Наполеон невыносим. За этой самодовольной ухмылкой стоят самые простые чувства. — Ты не пахнешь как-то особенно, если тебе интересно. — С чего я должен пахнуть особенно? И какая разница? — Поверь, это имеет большое значение. Ты знал, что даже доверие связано с нашим обонянием? Оттого мне интересно, а какой запах у меня? Что улавливаешь ты? Такому запаху ты бы доверился? Илья смотрит на него сверху вниз. Он стоит у кровати, и ему начинает казаться, что Наполеон просто тянет время. Что он сидит тут и ждёт, когда придут его люди, чтобы пустить ему пулю в лоб. Он говорит о доверии, а сам за его спиной что-то выдумывает. Читает какие-то дурацкие статьи. Илья его вообще не ощущает, по крайней мере, пока не делает глубокий вдох. — Я доверяю человеку, а не запаху. — Раньше люди полагались на обоняние гораздо больше. Это как интуиция или предчувствие. Что-то подсознательное. На запах люди выбирают себе пару, на запах ориентируются, когда заводят дружбу. — Там, где я служил, полагались на команды, а не на запахи, ковбой. — Ты не чувствуешь запахи? — Соло подозрительно щурится. Кажется, что на секунду его озаряет осознание всего, и он выстраивает новые нейронные связи в голове, он формирует целую причинно-следственную связь. И как же забавно его озадаченное лицо сменяется разочарованием, когда Илья с усмешкой наклоняется к нему и прямо в лицо говорит, что прекрасно всё чувствует. — Я чувствую, что ты меня раздражаешь. Зачем тянешь время? Я задал прямой вопрос и так и не получил на него ответа. Повторю: зачем ты пришёл? — Заладил, — Наполеон поднимается с кровати, сумку он сбрасывает на пол и пинает под кровать. Илья снова сжимает руки в кулаки. Ему приходится считать: раз. Считать — два. Как же этот альфа его бесит. Видит бог, он сдерживает себя хорошо. — Внизу ждет наёмник, — поясняет он. — Ждёт одного из нас. Вопрос поэтому очевиден. Твоё присутствие здесь мне совершенно непонятно. — У тебя много вариантов? Либо ты пришёл бы ко мне, либо я — к тебе. Решил не давать тебе выбор. — Я бы не пришёл. Но раз ты тут, то у меня три варианта. Ты мог прийти либо убить меня, либо проститься, либо с планом. — С каким ещё планом? — Наполеон выглядит озадаченным. Второй раз за последние минуты. С планом побега, естественно, говорит Курякин. Какой ещё может быть план? Счёт идёт на минуты, не самое лучшее время обсуждать статьи из утренних газет. — Я не собираюсь тут подыхать. Полагаю, что ты тоже. И надеюсь, что теперь твой ответ на мой вопрос будет куда более информативным. Зачем ты пришел? Ах, да. Ответ становится очевидным. Эти альфы — они не пахнут лучше, но бьют точно хорошо. Так, что воздуха в груди не остаётся. Бьют так, что с трудом удаётся стоять на ногах. Приходится разбить вазу с цветами, чтобы выиграть лишний глоток воздуха. — Я не пришёл тебя убить. Я ответил сразу на твой вопрос. Может, и ты ответишь? Какой запах ты ощущаешь? Нет никаких статей (даже у проплаченных СМИ) о том, что запах у американцев сильный, стойкий и честный, как и вся их нация. Там нет даже нескольких строк о том, что эти альфы отличаются терпением, прытким умом и что процент разводов на них приходится меньше в несколько раз, чем у русских. Ничего из этого не является правдой, но немного соврать же можно. — Давай же, — продолжает Соло, — рискни. Он подходит ближе. Руки у Ильи остаются крепко сжатыми. Но, вопреки ожиданиям, он наклоняет к нему голову и сделает вдох. Соло сам приближается на полшага, чтобы запах был сильнее. Илья закрывает глаза (видимо, чтобы не видеть его лица) и с самым сосредоточенным видом делает ещё один вдох. Такое дыхание называется рёберным. Грудная клетка расширяется, потом — сжимается. — Я чувствую, что ты пахнешь как креозот. Сильный запах. Будто жгучий на вкус, как поцелуй Тайлера Дёрдена. И ядовитый, чем объясняется этот сложный характер Наполеона. Можно ли этому запаху доверять? Он будто пахнет ложными воспоминаниями из детства. Когда Илья смотрит на него, он видит лишь напряжённый и внимательный взгляд. Этот взгляд ему говорит: ну? Почувствовал? И если воспоминания действительно ложные, разве нужно заострять на этом внимание? — Не знаю, что я должен понять по этому запаху. Должен ли доверять тебе больше или меньше. — А как думаешь сам? — Я привык доверять людям. У нас по спасению один-один. Мы в расчёте. Ты не собираешься меня убивать, а я не планировал убивать тебя. Внизу нас ждёт наёмник. Может быть, они есть в отеле. И если ты не тянешь время, чтобы за мной просто пришли, то я тогда искренне не понимаю, почему мы ещё не покинули этот номер и не выбрались отсюда через служебку. — И что ты планируешь делать потом, большевик? Свалить обратно в Россию? — Нельзя туда теперь. Я же приказа ослушался. Как и я, тихо резюмирует Наполеон. Как и он, отдаётся голосом в сознании. Всё происходит быстро. Будто и не под его контролем. Он руку вытягивает, преграждая Курякину путь. Его сумка всё ещё под кроватью, и Соло не даёт её достать. Илья не считает. Он бьёт, как только сжимает кулаки. Правильный удар выходит левой рукой одновременно с шагом назад. Он уворачивается от ответного удара. Дело ведь не столько в силе, сколько в скорости. Неожиданный удар всегда становится самым сильным. И Курякин, в общем-то, считает неожиданным то, что драка вообще происходит, а не отдельные составляющие. Не то, насколько расслаблен кулак Соло, когда он врезается ему в лицо. Падает на этот раз не мебель, а они сами. Удобно перехватив чужой корпус ногами, Илья берёт шею Наполеона в захват. Пытается душить, пока не получает в ребро, а после осколком разбитой вазы в ладонь. Роли меняются быстро. Со своего выигрышного положения, Илья приходит к моменту того, что его руки и бедра прижимают к полу. А Соло сверху усмехается победно и цокает «не смотри туда даже». Осколки неподалёку. Резануло руку несильно, но кровь размазывается по пальцам. — Твой запах изменился, он всегда меняется? — по поведению Соло понятно, что бить ещё раз он не собирается. Его нос оказывается у шеи, вызывая утробный рык. Илья предупреждает. Его руки дёргаются, но бессмысленно дальше валяться по полу. Их силы примерно равны. И если продолжат драться — вряд ли выберутся живыми. Эти мысли, быть может, звучат и в чужой голове, потому что, обнюхав шею ещё раз, Наполеон выпускает его руки из хватки. Только с бёдер не слезает. — Я не понимаю, какого чёрта, ты делаешь, — цедит Илья. Порой стоит признаться в своём незнании, чем делать вид, что всё очевидно и ясно. Это, блять, нихера не так. Соло повторно ведёт языком по шее. Первый раз не удалось, зато теперь он слышит запах лучше. — Лучше тебя убить, да? — Первая дельная мысль за вечер, — усмехается Наполеон. Его руки упираются в пол. Рядом с осколками. Рядом с чужой головой. — Не сочти за грубость… Не сочти за грубость, говорит он, после всех ударов. Говорит, не пойми меня неправильно. И целует. И если до этого момента какие-то объяснения происходящего быть могли, то после языка, раскрывающего губы, Илье совершенно нечего предположить. Но на поцелуй он отвечает. Есть что-то такое манящее в сексе на адреналине. В поцелуях после драки. Когда чувства все на пике и выразить их можно, кусая чужие губы. — Какой запах ты ощущаешь? — Наполеон тяжело дышит. — Прислушайся к себе. Если слушать себя, то Илья чувствует сильно бьющееся сердце и сбитое дыхание. Он чувствует чужие феромоны, напоминающие дым. Пытающиеся будто сильнее его запутать. Этот запах — это ведь запах железнодорожных путей. Когда просыпаешься в новом месте. Новый город. Новые лица. Новая жизнь. Если слишком долго дышать этим запахом, можно ли отравиться, как настоящим креозотом? Наполеон говорит не словами, но своим запахом: будь осторожен. Он напоминает о важности инстинктов. И это нормально, если этого не замечаешь сразу. Илья ведь не принюхивается, как следует. Не смотрит, когда в его бокал наливают воду. Не смотрит, что именно туда подмешивают. Запах меняется постепенно. По запаху альфы можно понять, насколько он здоров. Омеги в этом лучше — они чувствуют тоньше. На бессознательных уровнях они имеют больше потенциала, но Соло хорошо натренирован и чувствует вровень с ними. Что угодно можно натренировать. Даже этот нюх. — Мне надоедают твои игры, — Илья хмур. Больше ему невесело. Наполеон объясняет это так: ты знаешь, почему при отравлении противопоказаны нагрузки? Знаешь почему лучше не способствовать тому, чтобы разгонять кровь? Они не друзья, но Илья полагает, что у них что-то похожее на это. Что-то вроде взаимного уважения и симпатии, когда смотришь на человека и думаешь — ну да, это точно профессионал своего дела. В их первую драку Илья впервые почувствовал, что кто-то может дать ему здоровый отпор. Быть лучшим в своём деле значит забыть о здоровой конкуренции. Илья делал всё, чтобы быть лучшим. И он никогда не ослушивался приказов. С другой стороны — ему не приходилось убивать коллег, в отличие от Наполеона, чьё дело пестрит именами. Да, точно. Интересная деталь: не только Соло любитель копаться в чужом грязном белье. — Что ты мне подмешал? Надеюсь, я заслужил больше, чем карфентанил? Хотелось бы отличиться от других твоих мёртвых напарников. Лицо Соло вытягивается в удивлении. Даже со знаниями этих фактов, Илья рисковал поворачиваться к нему спиной. Не запах удивителен, а он сам. — Я уже говорил, что не хочу тебя убивать, — напоминает Наполеон. Он поднимается, а вот Илья не может. Его тело совсем не слушается. Он даже не чувствует боль в своей руке. Или боль в голове. Ваза прилетела знатно, но думал, что ощущения притуплены адреналином. Люди и не такое под ним могут. Всё объясняется проще. Он видит, как Наполеон поправляет свою одежду. Как достаёт из-под кровати сумку и пистолет. — Из этого номера может выйти только один. Я проверил: камеры работают на этаже. Они наблюдают, кто же покинет номер. Одного будут поджидать на парковке. Другого проверят здесь. Я заплатил персоналу, чтобы мне поспособствовали. Ты лучше не сопротивляйся. Чем быстрее уснёшь, тем быстрее это закончится. Как в фильмах — пистолет Соло прячет за пояс. Когда он появляется вблизи снова, поцелуй ничем не отдаёт. Запах ощущается слабо. Но это последнее, что он чувствует, поэтому и запоминает хорошо. Запах дороги. Запах обмана. Запах Соло.