Love, I have wounds Only you can mend
— Урок окончен. Встретимся в воскресенье, — мисс Нингуан вымученно улыбается, снимает осточертевшие очки и трет переносицу, провожая студентов незаинтересованным взглядом. Бэйдоу поднимается с места, закатывая глаза, быстро скидывает немногочисленные тетради в портфель, но покидать кабинет не спешит — терпеливо ждет, переминаясь с ноги на ногу около своей трибуны. Ее глаза автоматически находят профессора, возвратившуюся к заполнению электронных таблиц и привычно потягивающую остывший чай. Она сутулится, подпирает напудренную щеку ладонью и выглядит настоящей, реальной, в пределах досягаемости.I guess that's love. I can't pretend
Бэйдоу спускается ниже, к полюбившемуся за эти долгие годы учительскому столу, ярко пахнущему хвоей и черным чаем. Сколько раз она говорила Нингуан делать небольшой перекур хотя бы раз за весь рабочий день? — Ты изведешь себя так. Нингуан отрывается от экрана ноутбука с тихим выдохом, снимая с себя маску прилежного преподавателя, разъясняющего нерадивому студенту скучную тему о частоте колебаний. Ее губы со слабым оттенком матового тинта растягиваются в расслабленной улыбке, вызывая в животе Бэйдоу уже привычное трепетание, щекочущее нервные окончания. — Ни за что, — качает она головой и тянется к её рукам, чтобы оставить легкие поцелуи на каждой натертой костяшке. Дверь аудитории со скрипом распахивается. Атмосфера рушится, ломается, как карточный домик. Они все еще в колледже, и они все еще студент и преподаватель. В дверном проеме показывается черноволосая макушка какого-то парня. Он мило извиняется, неловко указывая на смятую тетрадь в своих руках, просит мисс Нингуан помочь с работой, почти с придыханием произнося её имя, и волком поглядывает на Бэйдоу. — Конечно, — и эта женщина, сводящая Бэйдоу с ума, вновь улыбается, приглашая парня за свой стол. Краткий, но красноречивый взгляд, адресованный исподтишка, приводит Бэйдоу в чувства. Она благодарит мисс Нингуан за что-то несуществующее лишь для того, чтобы у единственного зрителя их немого кино не возникло вопросов. Из просторной аудитории с хорошей шумоизоляцией Бэйдоу выходит в тесный, словно давящий коридор, пропахший въевшейся в мрамор хлоркой. Может быть, все это лишь потому, что ее кислород остался вместе с Нингуан в уютном помещении, где каждая частичка пропитана ее дорогими духами. Проходят минуты — долгие, мучительные минуты, проведенные в одиночестве, сидя на обветшалом холодном подоконнике. Нингуан будет ругать ее и лечить, целуя в горящий лоб, когда она снова простынет, станет валяться в ее постели и жалобно просить потискаться. Нингуан растает — опустится рядом и положит голову на ее грудь, слушая шумное сердце, принадлежащее только преподавательнице физики. Дверь аудитории скрипит — Бэйдоу узнает этот скрип из тысячи — оттуда выходит тот самый студент, улыбаясь во все тридцать два и гордо задрав подбородок. Бэйдоу спрыгивает с подоконника, поправляя длинную челку, хватает портфель и направляется туда, где только что был этот идиот — к дверям ее личного рая. Воровато озирается по сторонам и, только убедившись, что никого в коридоре нет, шныряет внутрь, закрываясь на замок своим собственным ключом. Нингуан все так же сидит на своем месте, но уже не улыбается, уставшая от получасового общения со студентом — лишь кивает, указывая на стул рядом с собой. — Массаж? — Бэйдоу подходит ближе, по-свойски кидает портфель куда-то под стол и становится позади Нингуан. Вместо согласия она безмолвно убирает мешающиеся волосы со спины, открывая доступ к натруженным плечам. Теплые пальцы осторожно надавливают на клубы забитых мышц, массируют вкруговую, разминают, чтобы завтра Нингуан не мучилась от ноющей боли. — Вот так, да... — Нингуан откладывает ручку, снимает очки и откидывается на спинку стула, наслаждаясь мягкими прикосновениями. С Бэйдоу она может быть уязвимой. С Бэйдоу она может себе это позволить. И с ней ей нравится быть таковой, чертыхаться себе под нос, не боясь осуждения и того, как посмотрят на нее любопытные студенты и еще более любопытные профессора. Ничего не говоря — Бэйдоу и так все поймет, она знает — Нингуан медленно поднимается, сжимая ее руки в своих, наклоняется ближе и захватывает нежные губы со вкусом ягодного блеска в поцелуй, мягкий и трепетный. Ладони ложатся на хрупкую женскую талию, сжимаются чуть сильно, прижимают ближе, словно между ними мили, а не жалкий дюйм. Целоваться с Бэйдоу — значит целоваться с обычной девчонкой, любящей нежности и маленькие комплименты, невинно брошенные, пока никто не слышит. Нингуан считает пунцовую Бэйдоу, прикладывающую руки к горящим щекам, самым красивым, идеальным, нужным и правильным в своей жизни. Нингуан строит из себя крутую и взрослую, когда на самом деле — такая же девчонка — любит целоваться с Бэйдоу и обниматься с ней по утрам, шепча, как сильно ей не хочется на работу. — Я соскучилась, — говорит Нингуан, утыкаясь лбом в её ключицу. Они не виделись уже несколько дней, и эти дни были словно в тумане: зачеты, журналы, сессии... Нингуан готова признать, что время, проведенное без Бэйдоу, показалось ей самым скучным в жизни — серым и тоскливым. — Я тоже, — Бэйдоу улыбается уголками губ, поглаживая женщину по спине, кладет подбородок на ее светловолосую макушку и умиротворенно прикрывает глаза, — Поехали домой? Нингуан мычит в ответ что-то неразборчивое, не желая отрываться от уютного тепла, но явно соглашаясь. Дома их ждет беззаботный отдых, заключающийся в приготовлении лазаньи и маленьких поцелуях, украденных между просмотром скучного телевизора. Выходят из колледжа они порознь: Нингуан через парадный вход — прямиком к стоянке, где припаркована ее машина, а для Бэйдоу как негласное правило — запасная дверь. Нельзя, чтобы кто-то увидел их. Остался всего год, и Бэйдоу получит высшее образование. Нингуан притормаживает у соседнего супермаркета, где они обычно встречаются, чтобы спокойно поехать домой. Невозможно влюбленная улыбка расползается по ее лицу. Бэйдоу стоит у большого здания, переминается с ноги на ногу и на фоне всего суетливого мира кажется совсем маленькой. Детское счастье трепещет в груди Нингуан, когда Бэйдоу, аккуратно перешагивая порог, садится в машину и со знающим видом перекидывает ремень безопасности через плечо. — Хочешь чего-нибудь? — Нингуан тянется к ней за легким поцелуем, мажет губами по ее губам, убирая с загорелого лица пряди мешающей челки. — Тебя, — Бэйдоу улыбается, оставляя невесомое прикосновение на ее щеке с маленькой аккуратной ямочкой. До дома они едут под любимый плейлист Бэйдоу. Несмотря на свою отчаянную нелюбовь к тяжелой музыке, Нингуан признается, что готова мириться с этим. Все, что нравится этой девчонке, все, что нравится Бэйдоу, автоматически пробуждает в ней странное трепетное чувство. Она косится на нее исподтишка, стараясь не отвлекаться от дороги. Впереди виднеются светофор и бегущие через широкие улицы люди, возвращающиеся домой после рабочего дня. Машина плавно останавливается на перекрестке, Нингуан смотрит на Бэйдоу, и сердце ее заходится волнительным тремоло. — Может быть, кофе? ——— Бэйдоу медленно поднимается с места, ожидая, пока все студенты разойдутся. Она, в отличие от назойливых одногруппников, не спешит беспорядочно скидать тетрадки в портфель и быстрым шагом удалиться прочь. В отличие от них, Бэйдоу обожает это место — просторную аудиторию, где легче всего дышать, где стены увешаны электронными таблицами и где всегда можно найти профессора физики, уткнувшуюся в бумаги и зачетные работы. Однако в этот раз несколько ребят — она не уверена, что знает их имена — отчего-то не уходят и даже не собираются, словно слова Нингуан об окончании урока не имеют к ним никакого отношения. Эта кучка слабослышащих просто остается сидеть на местах, лишь переместившись чуть ближе друг к другу. Все они перешептываются между собой и странно поглядывают в сторону Бэйдоу — так, словно и не боятся быть пойманными — практически в открытую. Бэйдоу присаживается на место и достает из кармана сумки телефон, усердно делая вид, что занята своими делами. На самом деле, она открывает чат с Нингуан, записанной фиолетовым сердечком, и набирает короткое сообщение, стараясь унять судорожную дрожь в пальцах.почему они до сих пор здесь?
Возможно ли, что они что-то заметили? Например, краткие переглядывания на лекциях, маленькие жесты, понятные только им самим, или... может, они видели, как Бэйдоу садилась в ее машину? Душащее чувство подбирается к горлу, где образовался несглатываемый ком, словно ловкими щупальцами сдавливает что-то в животе.тебе нужно уйти.
Бэйдоу поднимает взгляд и сталкивается с внимательными глазами того самого черноволосого парня. Он выжидающе смотрит на нее, странно ухмыляясь, будто они и вправду что-то знают. Она собирает вещи, молясь, чтобы никто не заметил ее подрагивающие руки. Закидывает сумку на плечо, спускается ниже, бросает Нингуан сухое — на самом деле, в нем слишком много всего — «до свидания» и выходит из аудитории, внезапно душной и неуютной. Она клянется, что закрывая дверь, слышит свое имя, звучащее низким шепотом. Пока Бэйдоу летит по коридору в ближайший туалет, борясь с накатывающей тошнотой, телефон звякает входящим сообщением. Стоя перед умывальником с засохшей накипью на белой керамике, она смотрит на свое отражение — на свои сузившиеся до неприличия зрачки, впиваясь ногтями в ладонь, где позже останутся красные следы-полумесяцы.они знают.
Два слова, и Бэйдоу становится сложно дышать. Воздух спирает в тесной груди, колючей проволокой опутывает леденящий страх. Нингуан теперь откажется от нее? Поставит карьеру на первое место, выбросив влюбленную девчонку, как ненужную куклу — пережиток прошлого? Нингуан теперь уволят? Эти идиоты распустят грязные слухи и сплетни по всему колледжу, превратив их и без того сложные жизни в ад? Бэйдоу дрожащими пальцами оттягивает воротник толстовки — воздуха в душном помещении катастрофически не хватает. На глаза наворачиваются слезы, и Бэйдоу не может сказать почему — то ли от чересчур яркого освещения, то ли от горькой обиды.иди ко мне. они ушли.
Вот только ей страшно даже появляться там. Вдруг это вызовет еще больше подозрений, когда они и так уже по уши в этом дерьме? Доигрались. Думали, что незаметны, аккуратны, когда нужно было держаться друг от друга на расстоянии пушечного выстрела, лелея нежные чувства темными ночами. Слишком самоуверенны и слишком влюблены, чтобы думать о субординации и приличиях. Бэйдоу выходит из уборной, натягивая на лицо привычное безразличие, и направляется в аудиторию, где была несколько минут назад. В коридоре к концу дня немноголюдно, но ей все равно кажется, что от стен отражаются заговорщицкие шепотки. И словно набат в голове звучит бесконечное: «они знают». Дверь аудитории со скрипом открывается. Бэйдоу озирается по сторонам, прежде чем зайти внутрь. А внутри Нингуан, не такая, как всегда — помрачневшая, бледная, словно вся усталость мира внезапно навалилась на нее одну. Бэйдоу быстро преодолевает расстояние до ее рабочего стола и присаживается напротив, смотря в родные глаза уставшей женщины. И они выражают слишком много: злость на тупых подростков, на себя, скорбная печаль вперемешку с горечью. Нингуан смотрит на нее с полсекунды, а после с тихим выдохом кладет голову на сложенные руки. Слышится частое дыхание, и Бэйдоу совсем не знает, что делать. — Как они узнали? — тихо говорит она почти шепотом. Ее ладонь находит дрожащие лопатки Нингуан, ложится на них, аккуратно поглаживая. Бэйдоу счастлива, что она не отталкивает, позволяя касаться себя. Нингуан поднимает голову, быстро вытирает нагрянувшие слезы, стараясь не трогать накрашенные глаза, и перехватывает руку Бэйдоу, сжимая в своей, как спасительное тепло. — Гилт, — ее голос хрипучий, но сейчас это не та легкая хрипотца, которую она обожает, — Он увидел фотку. Фотку? Бэйдоу широко распахивает глаза, опуская взгляд. Слова застревают в горле, но каким-то чудом ей все-таки удается выдавить их из себя: — Какую фотку? О чем ты? Нингуан молча тянется к своему телефону, разблокирует и сует ей в лицо. Бэйдоу щурится, присматриваясь. На фотке — они вдвоем. Обнимаются в кабинке колеса обозрения и счастливо улыбаются в камеру, показывая не самые приличные жесты. И эта фотка... стоит на фоне ее рабочего стола. В другой ситуации Бэйдоу бы очень оценила этот маленький момент. Нингуан ее любит, ценит время, проведенное вместе. Даже сейчас она чувствует, как в животе что-то щекочет. И Бэйдоу хочется сказать, что Нингуан поступила опрометчиво, поставив очевидное доказательство их отношений под слабую защиту — пароль. В любой момент ей мог потребоваться телефон, а рядом могли быть люди. Этот момент наступил. — Чертов Гилт... Всюду сует свой любопытный нос, — Бэйдоу горько усмехается. Есть маленький шанс, что этот слух об их не совсем рабочих отношениях не дойдет до ушей декана. Однако Нингуан, похоже, так не считает. Тяжелый вздох, сорвавшийся с ее губ, свидетельствует о крайнем напряжении, которое она испытывает. Или, может, раздражении? Горячее разочарование появляется в груди. В голове крутится миллион вопросов и гложущих мыслей. А что если... — Нингуан, — она отрывается от бесцельного разглядывания этой несчастной фотографии, поднимая глаза на Бэйдоу, — Ты ведь не жалеешь? — О чем? — О нас. Бэйдоу кажется, что проходит вечность — на самом деле, несколько секунд — прежде чем Нингуан, наконец, решается разрушить звенящую тишину тихим выдохом. Но не ответом. Не говорит, что любит Бэйдоу или просто — что не жалеет ни о чем. Что время, проведенное вместе, не просто пройденные этапы ее жизни, а действительно что-то важное, ценное, любимое.Love, I have wounds
На ее лице слишком явное смятение: губы поджаты, словно стыдливо, взгляд опущен в гладкую столешницу, пальцы с аккуратным маникюром нежного персикового цвета сжимаются друг на друге. Бэйдоу больше всего на свете хочет, чтобы все это оказалось сном. Кошмарным дурацким сном. Но редкий шум в коридорах, витающий в воздухе аромат ее духов и звучное тиканье часов — все кажется реальным, настоящим. И Нингуан молчит. Вместе с ней замолкает сердце Бэйдоу. ——— Вся следующая неделя проходит словно в тумане. Нингуан постоянно ощущает на себе чужие взгляды, слышит язвительные шепотки за спиной, когда проходит мимо толпы первокурсников, сжимая под мышкой сумку с ноутбуком. Голоса студентов, которых она даже не знает, эхом отражаются от стен колледжа, больно ударяют по барабанным перепонкам. Они говорят много, несвязно, но почти с садистским удовольствием смакуя слова на кончике языка. Лесбиянка. Преподша. Со студенткой... Оборачиваясь, она видит лишь их взгляды, наполненные презрением, отвращением и слепым интересом. Никогда не говорят прямо — только в спину, осуждающе тыча пальцем. Сплетни разлетелись слишком быстро, вспыхнули, как сухая трава от случайно попавшей искры. Заполонили головы, мысли, все разговоры теперь только о несчастном дуэте, любви преподавательницы физики и ее студентки. Словно своих проблем им не хватает, словно никого не ловили с травкой под окнами деканата и ни у кого из них нет долгов, пересдач, плохих отметок в зачетках. Нингуан проходит мимо группы студентов, и один из них — крепкий парень с широченными плечами — издевательски не дает ей пройти. Нелепая ухмылка сияет на юношеском лице, где-то в стороне слышен заинтересованный гогот. И только после того, как кто-то из таких же, как она, преподавателей, делает громкое замечание, он лениво отодвигается, закатывая глаза. Нингуан внезапно ощущает себя маленькой, просто ничтожной на фоне огромного студенческого мира. Она больше не говорила с Бэйдоу после того, как промолчала, позорно сдала назад под давлением слухов и угрозы увольнения. Не встречалась, не видела ее в своей квартире, одетую в легкую футболку и короткие шорты. Даже не перекидывалась парой будничных фраз. И не называла ее «своей девочкой». На лекциях больше нет присущей легкости, ощущения уюта и тепла, как было раньше, когда она со своими студентами была на одной волне, шутила и улыбалась, украдкой поглядывая на Бэйдоу. Больше нет никакого уважения. Никто не слушает ее с искренним интересом — все занимаются своими делами, перешептываются друг с другом, делясь впечатлениями о проведенных выходных. И нет Бэйдоу. После полутора часов унижения и тщетных попыток прекратить ненужные разговоры Нингуан заканчивает урок. С ней не прощаются — уходят, закинув полупустые сумки на плечо. — Простите. Нингуан поднимает голову, отрываясь от чата с Бэйдоу, в котором по-прежнему молчание. Перед ней, неловко переминаясь с ноги на ногу, стоит Беннет — один из немногих, кто действительно ее слушал и чей голос никогда не звучал за спиной. — Знаете, что бы не происходило... — он почесывает бровь с очередным неаккуратно налепленным пластырем и улыбается уголками губ, — Вы самый лучший человек, которого я когда-либо встречал. И Нингуан чувствует, как горячие слезы вновь наворачиваются на глаза. Беннет уходит, еще раз извинившись и оставив ее в полной растерянности. ——— Бэйдоу сидит на автобусной остановке, курит сигареты Нингуан и, борясь с невозможной горечью во рту, листает галерею в телефоне, заполненную их совместными фотографиями. Нингуан так много. Она то, ради чего Бэйдоу просыпается по утрам с глупой влюблённой улыбкой и, наблюдая за ней спящей, натягивает одеяло повыше, чтобы не замерзла. Целует ее в лоб, губы, от чего она морщится, но не уворачивается, кряхтя что близкое к «доброму утру» и прижимая ее голову к своей груди. И она же делает Бэйдоу больно. Ранят словами, действиями, а Нингуан — молчанием. Суббота. Их день, который они заручились всегда проводить вместе. Нингуан обычно появляется сразу после классов, но сейчас... она опаздывает на полчаса, и Бэйдоу вообще не уверена, что Нингуан приедет за ней. Может, она посчитала нужным дать Бэйдоу немного времени? Дать времени себе? Или закончить все так, как есть сейчас? Но Бэйдоу просто не может. Не может бегать от нее, прогуливать пары под нелепыми предлогами просто потому, что не выдерживает оскорбительных смешков в их сторону. Тупые одногруппники затрагивают то, чего не стоило бы — искреннюю, чистую, нежную любовь. Порочат чувства, которые и без того достаточно порочны. Несколько раз ей сделали замечания сами преподаватели. Мистер, имя которого она не помнит, подозвал ее к себе после лекции и услужливо объяснил, что мутить со своими учителями — плохо и вообще аморально. Только вот Бэйдоу совсем плевать. Она любит Нингуан, целуется с ней, пока никто не видит, и называет своей. У шлагбаума вдруг появляется высокий кроссовер. Бэйдоу чувствует, как щемит в груди, ведь Нингуан здесь, приехала за ней, несмотря на ни на что. Не успевает она подняться с лавки, как женщина выскакивает из машины, чудом не спотыкаясь о порожек, и бежит к ней так быстро, насколько позволяют туфли на каблуках. — Бэйдоу, — она приближается за считанные секунды, кидается к ней на шею, обнимая плотным кольцом рук, и прижимается к ее груди. Тушь потекла на щеках, ко лбу прилипли влажные волосы, но Бэйдоу уже все равно — Нингуан рядом, Нингуан здесь, — Я так скучала, девочка моя...Only you can mend
Ей хочется сказать, что она тоже, черт возьми, скучала, что она так сильно ее любит, и что собственная квартира без нее казалась чужой. Но слов просто не хватает — они им попросту не нужны. — Прости меня, я так сильно тебя люблю, — эта хрупкая женщина, предпочитающая скрывать свою ранимую натуру под маской невозмутимой преподавательницы физики, всхлипывая и прерываясь на бессвязное бормотание, осыпает Бэйдоу смазанными поцелуями. И, кажется, любой может их увидеть — остановка находится довольно далеко, но по-прежнему слишком близко для пытливых умов и зорких глаз. Им все равно. Уже все равно — какой смысл и дальше скрываться, разрушая себя, причиняя боль, если те, кто не должен был знать об их маленьком секрете, уже знают? Бэйдоу едва сдерживается, чтобы не разреветься, как девчонка, вытирая глаза рукавом толстовки. Нингуан льнет к ней, совсем как ночью. Их ночами Нингуан нежная, трепетная, любящая женщина. Сейчас она такая же — она всегда была такой, и Бэйдоу любит ее настоящую. — Тише, — Бэйдоу усмехается, смахивая слезы, так и норовящие скользнуть по щекам. В горле образуется ком, который не получается сглотнуть, как бы она не пыталась. Она лишь крепче прижимает к себе Нингуан, усыпая светловолосую макушку ласковыми поцелуями. — Прости меня, — Нингуан чуть отстраняется, но руки с ее талии не убирает — боится упустить, — Я хочу быть с тобой несмотря ни на что... — Брысь отсюда, — Бэйдоу зло сверкает глазами в сторону заинтересованного зрителя — конечно, это один из студентов колледжа. Конечно, он позже расскажет обо всем своим друзьям, с удовольствием перемывая каждую их косточку. Он испуганно таращится, но потом, оценив телосложение Бэйдоу и свое собственное — хиленькое и довольно худощавое — юркает в супермаркет, накинув на голову капюшон. Нингуан хватает Бэйдоу за щеки, вглядываясь в ее красивые глаза с мелькающими демонами внутри: — Я ни о чем не жалею. И целует ее у всех на виду. ——— Занятия в колледже больше не кажутся Нингуан ужасным испытанием. Естественно, ехидные смешки и неуместные замечания по поводу ее внешности и странноватых предпочтениях от студентов никуда не делись, но здесь есть Бэйдоу, скучающе и почти с омерзением парирующая нападки одногруппников. Нингуан рассказывает о геотермальной энергии, пока ее никто не слушает. Ей, признаться, плевать на этих долбоебов — Бэйдоу, как бы они не старались, все равно лучшая в группе. — Может, мне тоже начать спать с вами, чтобы зачеты направо и налево получать? — Гилт противно ухмыляется. Подхватывают и его сородичи: кто-то лишь сдавленно смеется — у них еще долги — а кто-то, более смелый, поддакивает, качая головой, — Вам же нравятся помоложе. Или я немного... Не в вашем вкусе? — Много не в моем, — Нингуан улыбается, складывает руки на груди, опираясь на свой стол, и смотрит на Бэйдоу. Специально так, чтобы все это заметили. Бэйдоу подыгрывает — шлет ей воздушный поцелуй, другой рукой красноречиво показывая средний палец аудитории. — Жаль конечно, что она лесбуха, — едва слышно бросает Дилан, влюбленный в нее еще со времен первого курса. В этой фразе, наполненной пошлостью и похабством, Нингуан улавливает нотки ревности и зависти. Впрочем, плевать. Все уже знают, кто на самом деле во вкусе мисс Нингуан. Бэйдоу сейчас сидит, гордо улыбаясь, и ее молчаливая поддержка греет лучше любого очага. И Нингуан так тепло на душе, что она вот-вот рассмеется над глупыми и по-настоящему дурацкими выражениями лиц других студентов. Лекция подходит к концу. Нингуан внезапно ощущает невероятную смелость и готовность ко всему. На нее устремляются десятки глаз, когда она говорит единственную фразу, звучащую в безмолвной аудитории оглушительно громко: — Бэйдоу, останься. Кто-то начинает смеяться, кто-то смущенно отводит взгляд, покидая помещение, кого-то передергивает. А Бэйдоу закидывает сумку на плечо и спускается к учительскому столу, удостаивая особо любопытных одногруппников взглядом, полным нескрываемого отвращения. — Бэйдоу, — Нингуан идет навстречу, кладет руки на ее талию и оставляет смазанный поцелуй на бархатной щеке, не заботясь о том, что на них еще смотрят, как на диковинные экспонаты в музее. Только они живые. Настоящие. И чувства, наполняющие грудную клетку, и взгляды, сквозящие самой нежной любовью, которая только может существовать. Дверь за последним из зрителей захлопывается. Нингуан проводит ладонью по щеке Бэйдоу, коротко касается ее мягких губ своими, задерживаясь лишь на несколько секунд. — Как ты? Я не слишком... — Нет, — Бэйдоу улыбается, однако в этой улыбке есть что-то такое, что не дает Нингуан покоя, — Ты была великолепна. — О чем ты думаешь? — осторожно спрашивает она, разглаживая складки на воротнике ее рубашки. Бэйдоу поджимает губы. Нингуан придвигается ближе, утыкаясь лбом в ее плечо. Ее девочка пахнет цветочными духами, теплой наступающей весной, бесконечным уютом и спокойствием. Нингуан обожает ее запах больше всего на свете. — Тебя теперь уволят. Абсурд. Нингуан усмехается. Через секунду она уже смеется, но не истерично, не сломленно, разрушенно или надрывно. Счастливо, легко, с переполняющей ее часто стучащее сердце беззаботностью. — Похуй, — говорит она, и Бэйдоу чуть морщится. Слышать от воспитанной и правильной Нингуан что-то подобное абсолютно не привычно. Но она не отрицает, что ей это безумно нравится. ——— По пути в кабинет декана они держатся за руки. Толпы студентов расступаются перед ними, давая, наконец, вдохнуть полной грудью, ощутить каково это — быть настоящими, такими, какие есть, реальными, живыми, не прикрываясь каменным фасадом. Слухи дошли до декана. Студенты, ошеломленные выходкой этих двоих, во всех подробностях поведали корпулентному мужчине и о поцелуе около супермаркета, и о нежных объятиях в аудитории за закрытыми дверями — подсматривали в щелку. Рассказали все, что знают, те жалкие крупицы информации, высосанные из пальца, и то, что видели своими глазами. Все. Все и обо всем. Знают. Но знали бы они, как им, мисс Нингуан и грубиянке Бэйдоу, плевать. Как они все равно целуются у всех на виду, как целуются перед священной дверью деканата, держась за руки, шепчут друг другу маленькие гадости о самом декане, называя его стариком-маразматиком. Нингуан вежливо стучит в его дверь. Заходит первой, за собой ведет Бэйдоу, переплетая пальцы в крепкий замок. Становятся прямо посреди кабинета, перед столом, за которым сидит мистер «гомофобность и консервативность» и еще несколько коллег Нингуан. Почти бывших коллег. Как только Шмидт замечает их переплетенные ладони, его маленькие глаза сужаются еще больше, вдавливаются в его плоское лицо, становясь почти незаметными. Слышатся разочарованные шепотки о Нингуан. Кто-то серьезно думал, что человек может быть идеальным во всем? Нингуан не такая. Она не идеальная. Она тоже может чувствовать что-то большее, чем просто гордость за своих блестящих студентов. Например, она чувствует всепоглощающую любовь к своей студентке? Сильно плохо? — Да как вы... — мужчина с трудом встает с насиженного места, хлопает ладонью по столу едва ли не до треска и смотрит на них с отвращением, даже не пытаясь этого скрыть и показаться хоть чуточку более воспитанным, — Да как вы посмели заявиться сюда так? «Как?» — крутится в мыслях Нингуан. Она благоразумно молчит, но руку Бэйдоу не, отпускает — никогда уже не отпустит. — Вы хоть понимаете, мисс Нингуан, — он почти выплевывает ее имя, и за это Бэйдоу хочет вмазать ему по лицу. Успокаивает только Нингуан, нежно поглаживающая ее ладонь в своей, — Как сильно подставили меня? Да что там меня!.. Весь колледж! Все заведение своим развратом! — Успокойтесь, пожалуйста, — Нингуан старается говорить ровно, однако ее голос все равно подрагивает. Но не от страха, боязни потерять работу или что-то еще. Наоборот, от воинственного настроя, напряженности момента и собственного перевозбуждения сложившейся ситуацией, — Если бы вы были чуть внимательнее, то заметили бы, что вашу безупречную репутацию попортили не мы. — Мы? — переспрашивает кто-то из присутствующих. Нингуан натыкается взглядом на преподавательницу литературы, непонимающе хлопающую густо накрашенными глазами. — Да, собственно, поэтому мы все здесь, — Шмидт не замечает, как переходит на родной немецкий акцент. Довольно забавно на него смотреть, на самом деле, — Мисс Нингуан и Бэйдоу, студентка четвертого курса, с недавних пор находятся в не совсем рабочих отношениях. Проще говоря, ведут себя неподобающим образом... Бэйдоу ощущает себя как на суде. И мистер Шмидт здесь главный судья, вершащий их судьбы. Только вот все уже давно предрешено. И без него и без дурацких обвинений в их сторону. — Ни за что бы не подумал, что вы, — декан указывает на Нингуан полноватым пальцем. Бэйдоу крепче сжимает ее ладонь, выражая свою безоговорочную поддержку, — Нингуан, окажетесь распутницей! Я же ставил на вас! Я же сам брал вас на работу! Было столько достойных кандидатов, а я взял вас! — Манипулятор, — тихо шепчет Бэйдоу ей на ухо, пока декан надрывается, вспоминая все хорошее, что он для нее сделал. — Да пошел он, — отвечает Нингуан так же тихо и с беззаботной улыбкой. Еще долгих полчаса они выслушивают обвинения в свою сторону. Шмидт называет их лесбиянками легкого поведения, говорит, что не стоило брать женщину на работу — нужно было молодого парня, ведь он бы точно не замутил со своей студенткой. Декан, который должен быть примером для своих преподавателей, умудряется даже выругаться несколько раз и тут же объяснить это своим возмущением, негодованием и разочарованием. Нингуан начинает злиться, потому что все они сидят, а она и Бэйдоу, недавно повредившая колено на тренировке, терпеливо стоят на ногах. В конце концов она просто не выдерживает. Непозволительно грубо швыряет ключи от аудитории на стол, черкает на клочке бумажки свою подпись и, хватая Бэйдоу за руку, направляется к выходу из этого душного, тесного помещения, пропахшего потом и ядом, где нечем дышать. Останавливаясь у самой двери, Нингуан оборачивается, громко посылает их всех нахуй и выходит, увлекая за собой Бэйдоу.And I wanna fight. But I can't contend
Заливисто смеясь и держась за руки, Нингуан и Бэйдоу едва ли не бегут по длинным коридорам колледжа. Навстречу им попадаются знакомые лица, мелькают преподаватели, у которых, вообще-то, продолжается рабочий день, суета и прочее-прочее, что для Нингуан теперь совсем не важно. У нее есть свобода и Бэйдоу. Разве может быть еще лучше? Они садятся в машину, перед этим вдоволь нацеловавшись у ворот кампуса. Кто-то, непосвященный во все события, просто удивленно смотрит на них, кто-то хлопает в ладоши и считает секунды, пока они целуются. Нингуан быстро перелезает через сидение, садится на колени Бэйдоу и снова целует ее сладкие припухшие губы. В груди бешено бьется сердце. Кажется, словно этот звук оглушительно громкий, и его могут слышать все на свете. Главное, что его слышит Бэйдоу. Остальное неважно. Весь мир вдруг сужается до размеров макового зернышка, где есть только они вдвоем и их любовь, затмевающая все, что волновало раньше. И плевать, что Нингуан потеряла работу, а Бэйдоу, возможно, не сможет закончить этот гребаный колледж. У Нингуан есть Бэйдоу. У Бэйдоу — Нингуан. Есть только Нингуан и Бэйдоу. Есть только их мир, где так уютно и тепло, что щемит в груди, замирает в сладкой неге. На душе легко, светло, и поют маленькие певчие пташки. Нингуан отрывается от губ Бэйдоу, прислоняется лбом к ее ключицам, оставляя невинный поцелуй на смуглой коже. Бэйдоу смотрит на неё, как на произведение искусств, только ее она может касаться, целовать, обнимать по утрам и прижиматься к мягкой груди. — Я люблю тебя. Бэйдоу заглядывает в ее глаза, готовая разрыдаться. — Будь моей, — Нингуан смотрит на нее в ответ.Love, I have wounds
Only you can mend, you can mend
I guess that's love
I can't pretend, I can't pretend