Полуденное солнце

«Ого…да, та купель, куда водят меня обычно, просто комнатушка по сравнению с этим», — с замешательством, в котором есть толика восхищения, думает Иван, оглядывая высокие стены из темного, с золотыми прожилками мрамора, обвитые растениями. Простое размышление подсказывало, что привели его в это место не для разнообразия, и судя по обстановке и цветовому колориту, принадлежала купель непосредственно хозяину замка. Пообещав попробовать еще раз, Бессмертный взял ощущающуюся для юноши мучительно растянутой паузу на полторы седмицы, и Иван уже начал сомневаться в том, что это действительно случится. «Красиво…», — он осторожно проводит пальцем по жилке в глубине камня, — «Интересно, а почему тут? Захотел сменить обстановку?», — и при мысли об этом Иван издает невеселый хмык. Но ожиданием пленник долго не мучится — неслышно отворив высокие витражные двери, в помещение входит Кощей. «Трудно расслабиться значит…», — размышляет он, всматриваясь в юношу, что явно ощущал себя растеряно в этой большой, наполненной царственной, но не бросающейся в глаза роскошью, — «Ненавидит быть омегой, моим омегой ненавидит быть еще больше…», — по его губам пробегает невольная усмешка. Поток откровенности, что пленник вывалил на его голову, был достаточно неожиданным, но вместе с тем, Иван вполне себе славился вспыльчивостью и порывистостью. Не то чтобы Бессмертный посвятил этому много размышлений — допускать жалость по отношению к этому омеге, и так располагающему его к слишком большому количеству нежелательных чувств, не хотелось бы. Ровно, как и терять контроль над собой — а вот это в присутствии царевича случалось чаще желаемого. «Но все же, отправлять его совсем далеко действительно не хочется… И что это за желание походить по острию ножа?», — хмыкал он в собственное отражение, — «С другой стороны…зелью еще нужно настаиваться, а значит времени пройдет достаточно, чтобы у него случилась еще одна течка. И каждая из них укрепляет связь. Кроме того, хочу ли я выпасть на неделю из всех дел в третий раз? Не думаю, и так уже идут шепоточки», — и он невольно морщится при мысли о том, что знание о небольшой и невольной слабости Князя Тьмы может уйти куда не нужно, — «Быть может, если уделить ему немного внимания, она действительно отсрочится. Выбрать меньшее из зол…». — А где вторая? — протягивает он сейчас, подходя к юноше со спины и замечая серебряный блеск серьги только с одной стороны. «Обязательно надо подкрасться!», — думает тот, резко оборачиваясь. — Мне нужно что-то, что принадлежит тебе. — Да у меня нет ничего своего здесь, — хмыкает Иван. — Серьга вполне подойдет, — усмехается ведьма, и по щелчку пальцев одно из маленьких, простых серебряных колечек оказывается в ее изогнутых когтистых пальцах, — Простоватая… Что, отвергаешь подарки альфы, причитающиеся истинному омеге? Скупостью он вроде не грешил, — и едкость тона выдает недоброжелательность говорящей по отношению к Бессмертному. — Он и не стремится одаривать, — пожимает плечами юноша, касаясь пустой мочки уха: «А мне это и не нужно…». Его собеседница в ответ лишь выразительно оскаливается, сверкнув неестественно ярким взглядом изумрудных глаз. В тот момент ему кажется, что у ведьмы есть свое мнение на сей счет, и удовлетворенный оскал заставляет его поёжиться. — А зачем это? — уточняет он, скрещивая руки на груди в невольном желании отгородиться. — Сейчас увидишь… — Потерялась, — коротко бросает Иван, чувствуя, как сердце пропускает удар, — Я и сам не заметил. — Трудно заметить изменения во внешнем облике, когда отворачиваешь зеркало, — хмыкает Кощей. «Будто бы ты не знаешь почему», — думает Иван, кося глаза на кончик когтя, что накручивает его локон, — Волосы отросли, к примеру. «И в правду», — рассеяно думает юноша, касаясь ладонью затылка и вытягивая прядь, что теперь достает до середы шеи, — «Обрезать бы…». И хотя длинные волосы не были обязательным атрибутом омеги, Иван отросшими кудрями смягчать внешний облик не хотел. И дальше он, сглотнув, наблюдает за тем, как Бессмертный отходит к купели, в которую с журчанием стекает вода с колонн. — Хочешь отказаться от этой затеи? — усмехается Кощей, оборачиваясь на замершего в нерешительности пленника. — Н-нет! — торопливо отвечает тот, наблюдая за тем, как Князь Тьмы сбрасывает халат и спускается в воду. Еще до того, как ткань соскользнула со спины, он отводит глаза, ощущая при том и стыд, и раздражение за то, что его испытывает. — Едва ли звучит как уверенный ответ, — хмыкает Бессмертный, откидываясь спиной на мраморный выступ. — А он обязательно должен быть уверенным? — не удержав вздоха, произносит Иван, подходя к краю купели и выскальзывая из одежды, торопливо заходя в воду, как можно скорее желая скрыть под ее поверхностью наготу. Расслабленный взгляд, с которым Кощей наблюдает за его неловкими потугами, лишь множит внутреннее неспокойствие. — Ты достаточно легко поверил моим словам о том, что делить ложе между делом облегчит твои симптомы во время течки. Всегда доверяешь Тьме на слово? — протягивает Кощей, лукаво сверкнув глазами. Иван от этой реплики вздрагивает всем телом, но быстро берет себя в руки, намереваясь увести разговор от тревожащего его русла: — А что, это могла быть твоя уловка…чтобы что? Не похоже, что ты стремился к лишнему общению со мной, — спокойно произносит он, обтирая плечи теплой водой. — Ровно, как и ты — лишь животной частью, что призывает к близости с истинным, — хмыкает мужчина, подаваясь вперед и цепким движением притягивая пленника в объятье со спины, — В этом смысле, царевич, мы плывем в одной лодке. И с одной стороны, ты прав в том, что проваливаться в твое течное безумие не хотелось бы. А с другой, такие вещи — и в этот момент когти выразительно поцарапывают предплечья, усыпанные веснушками, — могут укрепить связь, что было бы нежелательно. — И все же, ты тут, — сипло произносит Иван, не сопротивляющийся сомкнувшимся на груди ладонями, и вопреки, казалось бы, расслабляющей обстановке теплых вод и приглушенного света ощущая себя максимально напряженно. Он так и не мог отделаться от чувства, что все это — лишь обманчивая в своей игривости прелюдия к разоблачению, хотя ничто кроме комка тревоги внутри него этого не предвещало. «Большие желания имеют большую цену», — повторяет он слова ведьмы, стараясь максимально расслабиться, — «Неважно, истинный или нет, он мой враг, и да, способ борьбы незавидный, но… Как есть». И он невольно морщится — размышления о том, был ли иной нет-нет да и посещали голову, но свое решение так или иначе было принято. — Да. Твоя пылкая речь о тяготах омежьего существования была весьма трогательной, — усмехается Бессмертный, зарываясь когтями во влажные кудри. «Так и думал, что просто так он это не оставит», — с досадой думает Иван, поджимая губы, — «Наслаждается всякий раз, когда поддевает меня…». — Кроме того, самое критичное — метка, но я, как ты понимаешь, вполне справляюсь с тем, чтобы держать себя в узде. «Не стоит отрицать, что в этом может быть что-то небезопасное… Но отрицание связи только лишь усиливает иррациональное влечение, а вот оно небезопасно совсем», — размышляет Кощей, проскальзывая кончиками когтей по скальпу. — Да, весьма любезно с твоей стороны, — хмыкает Иван, ощущая как после этой фразы на его висках остаются легкие, но выразительные царапины. — Язвишь… — усмехается Бессмертный, соскальзывая ладонью на подбородок юноши и разворачивая его к себе. — Звучит так, будто это тебе нравится, — брякает царевич, поднимая бровь и всматриваясь в лицо напротив. Взгляд, которым одаривал его Князь Тьмы, был глубоким и пристальным, почти гипнотизирующим. Все ж таки, в этой ершистости, отсутствии желания понравиться, что обычно столь присуще омегам, было нечто действительно цепляющее. Как зарубки на гладкой поверхности стали — проводишь пальцами и чувствуешь впадины и шероховатости, и хочешь повторить движение. «Что ж, едва ли бы типичный покладистый омега мог быть моим истинным… Должна же быть в этой ошибке хоть какая-то логика», — хмыкает Кощей, наклоняясь ниже к слегка приоткрытому рту. Иван в ответ вздрагивает, но не отстраняется, во многом позволяя себя поцеловать, нежели отвечая на это касание. Это не похоже на последний раз, когда мужчина вгрызался в него, будто бы намереваясь сожрать — чужой язык проскальзывает в рот уверенно, но не передавливая напором, а клыки лишь дразняще давят на губы. Щекочуще, будоражаще, дискомфортно, слишком медленно, чтобы отмахнуться от происходящего. — Так краснеешь от одного поцелуя…все-таки решил строить недотрогу? — хмыкает Кощей, когда отрывается от губ и заглядывает в блестящие васильковые глаза. Их обладатель действительно помимо воли зарделся щеками, и факту этому был совсем не рад. — Это лишь потому что здесь жарко и влажно, — ровно произносит Иван, ощущая, как поцелуй теперь соскальзывает на шее, и клыки мягко оцарапывают распаренную кожу. «Да-да, конечно…», — внутренне усмехается Кощей, вновь чувствуя исходящее от омеги напряжение- пусть и не такое сильное, как в прошлый раз. Но помимо этого напряжения уже зарождалось нечто другое — и он считывал это по участившемуся биению сердца пленника, шумному, глубокому дыханию и кончикам пальцев, сжавшихся на бортах купели куда сильнее необходимого. — Я не буду делать тебе больно, — произносит мужчина на самое ухо, а после прикусывает мочку. Выразительно, дразняще играя на контрастах, балансируя своего пленника на тонком острие ножа между сладкой болезненностью и удовольствием. «Как многообещающе», — думает Иван, внутренне сжимаясь, и, в общем и целом, в эти слова веря слабо, — «Это все конечно хорошо, но как бы…ох, черт…», — он шумно выдыхает, ощущая как запах терпких пряностей еще глубже раскрывается в облаках пара, — «А можно ли как-то иначе его доверие завоевать?! Ничто кроме секса нас не связывает, нужно найти какие-то другие…точки соприкосновения как можно скорее». Однако пока точки соприкосновения находили скорее холодные руки Князя Тьмы — степенно и неторопливо скользя по груди, надавливая на окружности сосков, поцарапывая живот и многообещающе спускаясь дальше, но так и не касаясь паха. Губы скользят по затылку и плечам — смакуя вкус кожи поцелуями и легкими прикусами, скольжением языка меж россыпи родинок. Бессмертный не видит лица партнера, но прекрасно ощущает, как с каждым мгновением кровь в теплом теле, что он обвивал руками, струится по жилам быстрее и быстрее, выдавая возбуждение и волнение. «Забавно… ему ничего не нужно делать, чтобы вызывать во мне такое сильное желание», — думает Кощей, наблюдая за собственными ощущениями в процессе этих непривычно медленных и обманчивых в своей целомудренности ласк, — «И когда я в последний раз столько думал о другом в своих руках, а не о себе…» Взаправду о когда вспоминать не хотелось, поэтому он отмахивается от этой мысли, и глубокий вдох аромата теплых трав отлично этому способствует — ибо это тепло похоже на то, что согревает, а не сжигает. Было что-то особенное в том, чтобы подбираться к нему медленно, неторопливо скользить по коже, нарочно обходя самые чувствительные места. Молчание, повисшее не тяготящим к земле камнем, а растекающееся вязкой патокой, только усиливало ощущения. — Кожа у тебя такая тонкая и бледная… отзывается мурашками на каждое движение, — внезапно произносит Кощей хриплым шепотом над самым ухом юноши, — И весьма чувствительная, как и ты сам… Кстати, ты говорил, что тебе стыдно. А за что больше? — Какая разница? — на выдохе произносит Иван, действительно ощущая собственное тело сплошным полотном предательски вспыхивающих неоднозначных чувств. — Просто любопытно… «Засунул бы свое любопытство куда подальше», — с неудовлетворением думает юноша, заерзав в оплетающих его руках. И сразу же пожалев об этом — в поясницу еще более отчетливо уперлась отвердевшая плоть возбудившегося альфы. «Кто бы сомневался», — думает он, сглатывая, — «Кажется, это куда подальше окажется ближе, чем мне хотелось бы…» Кощей тем временем продолжает дразняще скользить губами по плечам. Мягко прикусив кожу с россыпью веснушек, он косит взгляд на мерцающую воду, хранящую рябящее отражение омеги. Покрасневшие щеки, приоткрытый рот с прикусаной в, судя по всему, мучащей юношу истоме, губой — все это разжигало в нем самом темную игривость. «Какой же все же очаровательный сученыш… У них в крови что ли заложен талант строить из себя неприкасаемую невинность и одновременно выглядеть столь располагающе к разврату? Черт, и он так вкусно пахнет…», — думает Бессмертный, облизываясь как зверь перед прыжком. — За что тебе стыднее всего? — голос альфы звучит низко, тем самым вибрирующим и обволакивающим, забирающимся под кожу щекоткой тоном, — За то, что искал мой запах? За то, как совсем не стеснялся меня целовать, раздраженно шипя, если я слишком долго игнорировал твои губы, ммм? А быть может, за то, как царапал мою спину, когда кончал? Или как прогибался в пояснице, призывно покачивая своими мокрыми бедрами и постанывая от предвкушения? Или за то, как старательно отсасывал мне, — и Кощей, прекрасно считывая позыв Ивана возмутиться и прервать эту вызывающую речь, ушло надавливает пальцами на открывающийся рот, пока другая ладонь удерживает омегу за грудь, прижимая к себе, — Не очень умело, но так прилежно…у тебя очаровательный ротик, то, что нужно. Влажный, горячий, с узкой глоткой… — пальцы касаются зубов, давят на щеки, и Иван в ответ со всей силы кусает, но это лишь распаляет его партнера сильнее, — Стыдно за то, как жадно слизывал мое семя с губ? Как бесстыдно раскидывал ноги в разные стороны, раскрывая всего себя? — юноша тем временем протестующе мычит, пытаясь вырваться из цепкой хватки, — Хотя, возможно тебе больше стыдно за то, как ты сильно тек для меня? Или за то, как сладко скулил, вцепляясь в мои волосы, когда я вылизывал тебя? В этот момент Иван, поняв, что дергаться из-стороны в сторону бессмысленно, соскальзывает вниз, под воду, но быть может, успешно во многом от того, что Кощей, довольно усмехнувшись, хватку-таки чуть ослабляет. Выбравшись из купели с максимально возможной скоростью, юноша, в своей суетной попытке побега поскальзывается на расплескавшейся воде, и отчаянно размахивая руками, едва снова не падает в воду. Но все же удерживается — и отскочив от купели, совершает тактическую ошибку, замыкая себя между водой и мраморной стеной. «Забавный», — с усмешкой думает Кощей, наблюдая за происходящим с покалывающим предвкушением в кончиках пальцев, — «В этом даже что-то есть…». — За-за-зачем ты!.. Мы так не договаривались! Не смей так делать, мне не… — возмущенно начинает Иван, оборачиваясь на Бессмертного и ощущая, как бешено колотится сердце: «Он специально! Да он же знает, что мне все это и так поперек горла, зачем было! Нельзя молча что ли!». — Зато с возбуждением у тебя теперь все в порядке, — облизнувшись, хриплым и низким тоном произносит Кощей, поднимаясь из купели и одаривая омегу цепким взглядом, — И тебе стоит быть поосторожней со словами, Ванечка. Ведь мы с тобой вообще никак не договаривались. Это обращение, и то, что было сказано после него — хлесткий удар плетью по хребту, но отдающийся не болью, а глубокими, достающими до самых костей мурашками. Темный зрачок лиловых глаз почти полностью перекрыл радужку, и это в сумме с широким, плотоядным оскалом отчетливо подсказывало Ивану, что никуда от пышущего вожделением альфы он не убежит. Сглотнув, он отступает к стене, ощущая как волосы на загривке встают дыбом. «Как в меня это вообще влезало? Тем более в рот?», — судорожно думает он, скользя взглядом по обнаженному мужчине, что наступает на него с хищной грацией. — Слушай, я не… — юноша пятится назад, на физическом уровне ощущая, как его окутывает возбуждением альфы, что оседает на распаренной коже раскаленным металлом и специями. Его вжимают в мрамор, и почти всей поверхностью влажной кожи он ощущает чужое холодное тело, горячее и твердое возбуждение, упирающееся в живот. Кощей обволакивает его так, как раскаленный металл обтекает форму для ковки. — Мхм… не…не надо, — протестующе шепчет Иван, укладывая ладони на мужскую грудь в попытках отвоевать крохи расстояния меж ними, — Я не…не… Кощей, низко, удовлетворенно зарычав, укладывает ладони на юношескую талию, зарывается носом в мокрые волосы, с которых стекает вода. От его омеги в равной степени исходит и возбуждение, и страх. Сочетание, заставляющие его сущность хищника оскаливаться в восторге предвкушения окончательной, самой сладкой из всех возможных побед над жертвой. Той, где она проигрывает в первую очередь себе. — Не хочешь? — хрипло усмехается Кощей, — Был бы у тебя хвост…поджал бы его в испуге, верно? — и изящные пальцы пробегаются по хребту юноши вниз, давят на поясницу, заставляя выгнуться, — Но, если заглянуть под него… — голос звучит бархатным, обволакивающим, лишающим воли шепотом, пока холодные ладони раздвигают ягодицы, — Там так мокро, правда? — Пожалуйста… — сипит Иван в бессилии цепляясь за нависающие плечи, виляя бедрами в попытках сбросить цепко обхватывающие руки, — Ты! Ты…ты же обещал! «Нет, я просто не смогу, я не смогу!..» — думает он, ощущая как самым позорным образом его захлестывает паника, — «У меня не получается это изображать, это полный пр…», — и он хрипло выдыхает, ощущая как от скользящих по спине когтей становится холодно и горячо одновременно, — «Провал…». Однако сейчас, кажется, и изображать ничего не нужно — бархатный шепот альфы, соприкосновение с его кожей, ощущение холодных рук там и тут на пылающем теле разжигают внутри пожар, в котором волнение тревоги едва отделяется от волнения возбуждения. — Я лишь обещал, что не сделаю больно, — усмехается Кощей, плашмя облизывая сладкую шею, — И это слово сдержу. И будоражащим контрастом с этим ощущаются клыки, дразняще надавливающее в то самое тонкое место у основания шеи. При том, кого в тот момент Кощей дразнил больше — себя или юношу — различить было трудно. Иван же, протестующее зашипев, в тот момент проклинал все — свое согласие на сделку с ведьмой, подтолкнувшее к согласию на еще одну, чьи размыто-неопределенные условия привели к тому, что он сам загнал себя в когти распаленного хищника, отзывчивость и чувствительность омежьей плоти, и день, когда вообще перешел границу нави. Но больше всего то, что помимо зажимающего страха, что в его тело бесцеремонно вторгнутся, он испытывает то самое чувство — желание, распускающееся внизу живота ярким ядовитым, пульсирующим цветком. Не захлестывающее с головой, не отбирающее контроль и понимание происходящего, но предательски мерцающее тут и там обжигающими, размаривающими всполохами. Чужие руки с полным правом оглаживают бока и талию, плавя, дразняще процарапывая когтями чувствительные точки. Холодная ладонь смыкается на их прижатых к друг другу членах, проходясь скручивающим движением, и в ответ Иван издает неопределенной звук между вскриком и всхлипом, но рот тут же затыкает жадный, вылизывающий рот и кусающий губы поцелуй. Уже в который раз ему приходит в голову, что Кощей хочет натурально сожрать — с утробным, удовлетворенным урчанием обглодать все мясо с костей и едва ли подавиться в процессе. Чувств и ощущений так много, что в голове все плывет, и, пожалуй, это едва ли лучше, чем в течку — остро и пронзительно, горячо, влажно, но при том без дурманящей дымки в голове, позволяющей почти не осознавать происходящего разумом. Чужие руки ласкают крепко и уверенно, Бессмертный продолжает целовать его, прикусывая губы и шею, и, зажмурившись, юноша едва замечает, как сам подается бедрами навстречу. Совсем скоро по телу пробегает обжигающая волна, и протяжный стон, который издает Иван, тонет в обессиленном укусе, с которым он в отчаянии сладострастия вцепляется в мужское предплечье. Он не замечает, каким взглядом на него смотрят блестящие лиловые глаза — жадным, пожирающим, выражающим помимо воли его обладателя собственническое удовлетворение наслаждающегося хищника. Сотрясающийся в экстазе омега, изливающийся в его руку, царапающий зубами холод кожи, доводит и самого Князя Тьмы, и в несколько резких движений он обжигает дрожащий впалый живот вплеснувшимся семенем, стекающим к завиткам золотых кудрей в паху юноши. Чертовски ярко, чертовски остро, и интенсивность удовольствия едва ли идет в сравнение с куда более изощрёнными развлечениями, которых Кощей успел испробовать в избытке. Тело в его руках обмякает, и он прижимает его к себе еще плотнее и ближе. — Ты в порядке? — хрипло спрашивает он, зарываясь носом во влажные кудри и с шумом вдыхая дурманящее пуще прежнего сочетание трав и пряностей. — Ага, — вяло отвечает юноша, ощущая как перед глазами начинают прыгать черные мушки, тело резко и стремительно расслабляется, а колени окончательно теряют твердость. Приходит он в себя уже в другом месте — в горизонтальном положении на кровати, рядом нет ни журчащей воды, ни глубокой купели. По щекам похлопывают чьи-то ладони и поморщившись, Иван раскрывает глаза, постепенно фокусируя мутный взгляд на нависающим сверху лице. — Что случилось? — хрипло произносит он, торопливо садясь в подушках. — Просто потерял сознание, судя по всему. Что, было так хорошо, что аж плохо стало? «Его буквально раскалывает на две половины, и одна другую не терпит», — внутренне усмехается Кощей, скользя кончиком когтя по бледному лицу. Состояние вполне ему знакомое — пусть и не в подобном проявлении, но одинаково неудобное в любом из них. — Интересный ты омега, царевич… С аллергией на подавляющие травы, слабым феромоном, что проявился так поздно, в течку сумевший залезть в сами личные покои Князя Тьмы, а вне ее- теряющий дух от такой невинной ласки, — плотоядно- насмешливо оскаливается Кощей в ответ на растерянное молчание Ивана. Тот, краснея до самых кончиков ушей, отворачивает лицо в сторону, стремясь убежать от касания: «Еще и паясничает!». — Ты просто слишком наседал на меня, — коротко бросает юноша, кося взгляд на весьма самодовольное лицо собеседника. — Судя по тому, как бурно ты кончил, тебе вполне понравилось, как я наседал на тебя. Так кем мне тебя считать — лицемером или извращенцем? — Лицемером, — огрызается Иван, одновременно с этим чувствуя внутри легкий укол. — Думаю ты сочетаешь обе ипостаси, — хмыкает Кощей, поднимаясь с постели. «Одну из них куда больше, чем тебе кажется», — думает Иван, скользя взглядом по мужской фигуре. — Ты проведешь ночь здесь. Так слабость уйдет быстрее, и скорее всего, тебе удастся нормально уснуть, — Бессмертный, окидывает явно находящегося в неопределенных эмоциях пленника внимательным взглядом. В тот момент на внутренних весах соотносились меж собой два желания — не перейти границу, и одновременно все же подойти ближе. «Это не такая уж большая поблажка», — в конце концов резюмирует Кощей, — «Пока он мой омега я все равно не могу полностью выкинуть беспокойство о нем из головы, так что лучше просто минимизировать» — Угу, — коротко бурчит в ответ Иван, натягивая покрывало выше. — И что, даже не будешь пререкаться? — А ты будешь слушать мои пререкания? — устало произносит юноша, не имея сил тревожиться за то, что его покладистость окажется слишком подозрительной. — И то верно, царевич, — хмыкает в ответ Бессмертный, расщелкивая застежку плаща и позволяя ему упасть с плеч. — А это зачем? — недоуменно протягивает Иван, наблюдая как тяжелая парчовая ткань опускается рядом с ним на постель, но дальше мужчина не раздевается. — Ты знаешь, зачем, — спустя выразительную паузу произносит Кощей, одаривая пленника лукавой усмешкой, а после разворачиваясь и отправляясь к выходу. В ответ тот, зардевшись щеками, фыркает, провожая Бессмертного недовольным взглядом. «Пф…что, он думает, я буду кутаться в это, потому что пахнет им?», — думает он, переворачиваясь на другой бок и отползая к противоположной стороне широкой кровати — «Еще чего, вообще, хватит с меня на сегодня всего, что связано…с этим!». Выдохнув, он обхватывает подушку и прикрывает глаза. Так или иначе, в этой комнате запах пряностей ощущается вполне отчетливо, и к собственному неудовлетворению, это успокаивает, даря иррациональное чувство безопасности. «Что ж…вот я и добрался до его постели. Снова. Можно ли считать это продвижением?.. Несколько месяцев, казалось, что это будет бесконечностью…а теперь кажется, что время утекает сквозь пальцы. Но если я буду в обморок грохаться как девица всякий раз, когда он меня трогает, ничего путного не выйдет… Это так трудно пересилить». С искусанных, припухших губ слетает тяжелый вздох, и он крепче прижимает к себе подушку, сворачиваясь клубком. Вошедший спустя несколько часов в покои Князь Тьмы обнаруживает юношу там же где и оставил — на своей постели, погруженного в сон. «Упрямец…», — думает Кощей, склонив голову всматриваясь в глубоко и размеренно дышащего Ивана. Тот, обвив руками и ногами плащ, прижимает его к себе, обнимая и утыкаясь носом ворот, инкрустированный черными перьями. И уголки губ стоящего над постелью мужчины расходятся в едва различимой улыбке.