Мир сгорает с каждым годом всë сильнее. И ветра порывы раздувают этот пламень. Так хватит ли сил... Если точка невозврата пройдена?
Шиноа выдыхает тяжело, снимая маску шута. Сколько же масок, и все как одна – Махиру. Сестра Махиру. Гений. Защитник. Сгоревшая в огне человеческих пороков и гонений душа. Шиноа облокачивается на клëн, глаза поднимая да голову задирая, смотря, как алый, словно огонь, лист, слабым ветром гонимый, опускается прямо перед ней. Сейчас деревья эти похожи на огромный лесной пожар – закат добавляет красок, и глаза режет от такого обилия красного. Ещë один порыв ветра – и лист стремится за другими, такими же, подобными ему, облаком огромным рассеиваясь по склону. Их отряд... Сам как такие листья, вздыхает отчаянно Шиноа, затылком упираясь в кору: гонимые, алые от крови тех, кого потеряли. Убили.Кого ещë потеряют и убьют.
И такие же мëртвые: человек ли ты, коль в душе живут вполне реальные демоны? А она...Взгляд ловит почерневший, чëрный лист.
... так вообще создавалась сосудом изначально.
– Тебя уже ищут. Хиираги подпрыгивает почти, выдыхая после носом; порой он ходил слишком тихо в этом шуме лесов. Впрочем, усмехается она, как и подобает хищнику по природе. Иронично лишь более то, что именно рядом с этим «хищником» все маски летели под ноги, вскрывая пепел под кожей, тлеющие угли момидзи, что они наблюдают сейчас. – Красивый вид. Запоминаю. ... Может, потому, что и под кожей юного вампира благоухали последние часы своим пожаром яркие клëны? Макушки вдруг что-то касается – Хиираги задирает голову лишь выше, отмечая ладонь, снимающую маленький лист с волос. И улыбается слабо, прикрыв глаза, ощущая, как к тому же стволу приваливаются плечом, накинув перед этим на неë куртку. Миг между прошлым и будущим, затишье в бегах на фоне пылающего леса, что долголетием вампиров славится, возрождаясь каждой весной. – Хоть кому-то катастрофа пошла на пользу. – Жестоко. – Мика-сан не согласен? –... Может быть. В повисшей тишине лишь ветви в потоках слабого, но прохладного ветра стучат друг об друга; Шиноа ëжится, видя вновь, как языки огня, что не греет, взмывают ввысь. –... Напоминает день катастрофы, – Хиираги только сейчас поворачивает голову, заглядывая в лицо Микаэлы. Он смотрит на клëны, объятые сиянием заката, да щурится с сожалениями на самой поверхности глаз. Тоже алых. – Но это куда прекраснее. Непонимающий взгляд – кивок на соседний склон, а после новый пойманный лист заправить осторожно за острое вампирское ухо под смиренное молчание. И в суматохе вновь маска за маской сменяются: Шиноа шутит, смеëтся, стебëт, танцуя свой танец лжи под алым дождëм у вполне реального ныне огня, в чьих отблесках потом следит, как демон пытается снова вырваться из кандалов в теле Юичиро. И вместе с этим демоном цепи сотрясает иной – Шикама в своей тюрьме шепчет на уши Хиираги проклятия и сказки, ужасы и быль; в один момент, кажется, начинает болеть голова. – Я послежу. Иди спи. И снова хищник со спины; Шиноа выпрямляется, смаргивая пелену боли, с заторможенностью понимая тишину в черепной коробке. Смотрит пристально на более реального демона, что смиреет на миг под гнëтом алых глаз, а после сама качает головой. – Нет. Я послежу в целом за лагерем. И целая ночь в слащавых речах чужих, под тиканье стрелок часов с фамильным гербом. И лишь под утроо демон отпускает, и более живой голос вырывает из подкравшейся дрëмы. – А вы чего сидите здесь?.. Мика, у тебя лист за ухом застрял. В костëр подбросить ещё веток – повернуть голову, с удивлением смотря на кленовый листик, что в золоте волос даже в предутренней дымке сияет пламенем.