Хранитель, Слышащая и хохот.

Было тяжело. Нет, дело не в увесистой котомке – ее нес идущий позади Каи верный Цицерон. Было сложно. Нет, дело не в крутом и опасном подъеме в гору – к ним Кая давно привыкла за годы, проведенные в Скайриме. Было больно. Нет, дело не в том, что льняная повязка на левой руке уже насквозь пропиталась кровью из раны, а нужные зелья, как назло, закончились – боль физическую можно стерпеть. Дело в том, что Кая тонула во тьме, тонула уже не первый год, но теперь та грозила поглотить девушку целиком, без остатка. Длинной чередой несчастий она избивала, калечила душу юной Слышащей, и, кажется, смогла наконец ее добить. Долгое время тот стержень, что нес в себе всю волю Каи, все ее силы, покрывался глубокими трещинами. Они проникали в самую его основу, разрушали его изнутри, и теперь он уже готов был сломаться, треснуть пополам. Да, скоро, совсем скоро он сломается – это лишь вопрос времени. Время. Люди говорят, оно лечит. Но люди лгут. Время лечит лишь тех, кто способен к самоисцелению – тех, кому под силу собрать всю свою боль, все свои тревоги в кулак, отбросить их в самый дальний угол своего разума и запереть там на замок, не давая вырваться наружу и продолжить отравлять их существование – людей невероятно сильных. Или же просто тех, кто смирился, кому уже наплевать, кто привыкнет ко всему, даже самому ужасному, даже тому, что разрывает сердце на мельчайшие кусочки. А Кая ни к тем, ни к другим не относилась. И время, прожитое в размышлениях о своих несчастьях, лишь медленно, словно кислота, разъедало и без того кровоточащие раны. Все началось здесь, в Скайриме, в этой проклятой провинции, насквозь провонявшей кровью, потом и медом, когда семья Каи приехала сюда восемь лет назад. Да, она была не из этих краев – будучи бретонкой, она родилась и выросла в небольшой деревеньке в Хай Роке, высоко в Ротгарианских горах. Семья ее богатством не славилась, скорее наоборот – еле сводила концы с концами, и отец Каи решил, что торговля в Скайриме поможет им выбраться из нищеты. И вот, в одно утро месяца Последнего зерна, Кая, бывшая еще всего лишь тощим ребенком, села в телегу и отправилась вместе с отцом, матерью и двумя братьями навстречу новой жизни. Девчонка многого от нее ждала, много о ней мечтала и покидала родину без сожаления, ведь позади она не оставляла ни одного теплого воспоминания, а лишь нищету, холод, голод и постоянные насмешки – над ней, над ее семьей, над ее удручающими способностями к магии. Да, в отличие от большинства бретонцев Кая была абсолютным нулем во всем, что касалось любой из школ, за что ежедневно слышала в свой адрес высказывания, далекие по содержанию от комплиментов. А Скайрим вселял в юное сердце Каи надежду. Она была уверена, что в этой провинции сможет быть тем, кем захочет, и делать то, что умеет и любит, а не то, что навязали ей стереотипы. Она была уверена, что сумеет обрести здесь счастье. Как же она ошибалась. Рифтен встретил бретонцев моросящим дождем и витающей в воздухе рыбной вонью. Именно в этом городе семья решила обосноваться – лучшего места для торговли в Скайриме не сыщешь. Кая помнила, как мелкие капли падали на ее бледное личико, а она лишь едва заметно улыбалась своим мыслям, крепко сжимая руку матери, словно хотела передать той свой душевный подъем через эту связь, ведь счастлива она могла быть лишь тогда, когда была счастлива и так горячо любимая ею мама. Но когда Кая начинала рассказывать ей о тех чудесных изменениях, которые ожидала увидеть в их жизни, та отвечала лишь ей снисходительной улыбкой и усталым, но полным теплоты взглядом. Гретта была мудрой женщиной и понимала, что ее мечтательной дочери суждено испытать множество разочарований, но из-за своей сердечной мягкости не смела разрушать эти короткие моменты радости и вдохновения суровой, отрезвляющей реальностью. Нет, пусть дитя порадуется, пока может. И Кая радовалась, радовалась новой провинции, новому городу, бликам солнца на воде, которые девочка наблюдала в рыбном порту, сидя там на мостике, свесив ноги, звону кольчуг стражников, казавшихся ей бдительными блюстителями закона и истинными героями – она радовалась всему. Она не знала, что вода грязна, а стражники продажны. И в неведении была счастлива. А неделю спустя хрипунец свел Гретту в могилу. И вот тогда реальный, жестокий, безнравственный мир стал медленно обвивать девочку своими скользкими щупальцам, даруя ей осознание и лишая ее беспечного счастья. Кае было одиннадцать. Отца девочки сломило горе, и домом его стала не крохотная комнатка, где трое детей молились богам за душу своей матери, а таверна. Дети ждали. А он приходил посреди ночи, кричал на них так громко, что затмил саму Грелод Добрую, печально известную своей жестокостью к детям. Дети терпели. А он выходил из себя и нещадно бил их, а потом опускался на скамью и горько плакал, опустив голову, но никогда не извинялся. Дети росли. А он оставался все тем же. Пока его не избили до смерти в темном переулке за невозвращенный должок. Кае было двенадцать. Старшему брату, Нолану, уже было двадцать, и он хотел взять младших под свою опеку, но власти забрали у него отцовский дом, и, скрепя сердце, он отдал Каю и Дентона на попечение Грелод, чтобы обеспечить им крышу над головой и пропитание. А сам отправился искать свое призвание, обещав вернуться, как только заработает достаточно денег. Кая отлично помнила тот день, когда он поцеловал ее в лоб, поправил ее тонкие косички, крепко обнял Дентона и, закинув за плечо котомку, ступил за ворота Рифтена и легким шагом двинулся на север. А через два дня охотники привезли его развороченный труп с выпадающими кишками и кровавым месивом вместо лица – сказали, это медведь сотворил. Кае было тринадцать. Она ненавидела приют. Ненавидела Грелод, ненавидела других детей, ненавидела их всех так же сильно, как они ненавидели ее саму. Ненавидела за их черствость, за их злобу, за все то дерьмо, что они совершали изо дня в день. Ненавидела Викара, этого шестнадцатилетнего нордского кретина, задиравшего ее больше всех, бившего ее, обзывавшего, подставлявшего перед Грелод так, что она потом часами отбывала наказания. Он делал это без причины, делал лишь потому, что мог это делать. Кая терпела – она привыкла терпеть – но, когда он прижал ее к стене на кухне и, процедив «Можешь не кричать – никто не услышит, все ушли на прогулку», стал задирать ей юбку, она без колебаний схватила лежавший на столе нож. И с каждым нанесенным размашистым ударом она ощущала, как ее наполняет чувство удовольствия, смешивающееся с некой гордостью, радостью и удовлетворением от совершаемого. Кая заставила Викара умолять о пощаде, а, расправившись с ним, почувствовала, как ее пробирает сладостная дрожь освобождения. Нож она вытерла рубахой Викара, пол старательно вымыла, а тело оттащила в порт и выбросила в воду, умудрившись остаться незамеченной. Кае было четырнадцать. Никто не стал подозревать скромную сироту, даже ее собственный брат, и Викар был приписан к сбежавшим, после чего о нем все благополучно забыли. А жизнь продолжалась. И, хоть слаще она не стала, Кае показалось, что впервые за последние три года она смогла по-настоящему порадоваться, получить удовольствие, искренне улыбнуться новому дню, зная, что в нем уже не будет назойливого норда, и это ее и только ее заслуга. Да, Кая гордилась собой. А потом Дентон предложил сбежать. Прочь от этого ужасного приюта, от этого ужасного города, от этого ужасного прошлого. Куда угодно, куда они пожелают. И Кая согласилась. Месяц был проведен в приготовлениях – карманными кражами Кая добывала деньги на рынке, закупала припасы и старательно все прятала у себя в комнате под половицей, а Дентон ей помогал. И вот настала заветная ночь, когда Кая должна была дождаться Дентона с последней вылазки, а затем они вместе наконец покинули бы этот кромешный ад навсегда. Но он не вернулся. Кая бросилась на поиски брата, она оббежала все улочки и переулки города и наконец нашла его. С ним был мужчина – огромный тип, лица которого Кая не сумела разглядеть в темноте, он держал Дентона, прижимая его к стене, а, услышав чье-то приближение, видимо, решил, что это стража, и бросился прочь. Девочка бросилась к брату и по его виду сразу же поняла, что случилось. Дентон, ее любимый младший братец, был избит и изнасилован. Все случилось само собой. Кая закричала, громко позвала на помощь, и, убедившись, что стража уже бежит к Дентону, бросилась туда, куда побежал подонок. Взбежала по какой-то лестнице и побежала по крышам – оттуда было лучше видно, и типа она увидела сразу. Ненависть придала ей сил, она сумела его догнать и, что было сил оттолкнувшись, прыгнула на него сверху и завалила на землю. Бедром почувствовав холод стали, Кая выдернула меч мужчины из ножен и вонзила ему в грудь. Он умер, даже не успев понять, что произошло. Несколько минут Кая так и сидела на трупе, продолжая держать руки на рукояти меча, отправляясь от произошедшего. Она не думала, что делала, она лишь поддавалась каким-то порывам, которые, видимо, назывались инстинктами – и вот перед ней мертвый ублюдок. Мертвый, холодный, побежденный. Наверное, Кая порадовалась бы своему новому достижению, еще одной маленькой победе, если бы ее грудь все еще не сдавливало то ужасающее чувство, что охватило ее, когда она увидела брата. И теперь она бросилась назад, к нему. У места, где Кая нашла Дентона, уже стояло несколько зевак – не слишком много, но достаточно, чтобы низкая бретонка не видела ничего, что было за ними. Девочке это показалось странным, ведь, по идее, Дентона уже должны были увести куда-нибудь – к лекарю, в приют или просто в тепло. Прошмыгнув среди взрослых, она выбилась вперед и замерла. «Бедняжка, что с ним стряслось?» - послышался чей-то приглушенный голос. «Дуглас из стражи сказал, что он это сам сделал, на его глазах. Несколько раз ударялся, чтобы убиться. Ужас-то какой. Еще бы, выдержать такой позор не каждый может», - последовал такой же тихий ответ. Дентон размолол себе череп о каменную стену. Но Кая знала, что дело не в позоре – к позору в ее семье привыкли. Нет, она знала, что он просто сломался. Сломался от груза пережитых событий и понесенных утрат, как сломался бы всякий тринадцатилетний мальчишка. Шаг назад. Еще шаг. Нет, это не отвращение. Кая чувствовала, как какая-то невыносимая горечь и боль поднимались, бурлили внутри нее, жгли глаза, накаляли ее изнутри – а потом все исчезло. Осталась лишь пустота. Бескрайняя пустота на том месте, где раньше было что-то важное, что-то незаменимое, что-то, что исчезло, когда порвалась последняя ниточка, связывавшая Каю с ним – Дентон. Пришло осознание собственного одиночества, ничтожества, ненужности. А потом исчез Смысл. Смысл жить. Кая не помнила, как добыла нож. Не помнила, как добралась до пустынного переулка и вонзила его в себя. Не помнила, кричала она или нет. Кая помнила лишь кровь и темноту. А потом она очнулась. И увидела лицо старика, склонившегося над ней. «Кто вы?» - спросила она, закашлявшись, а он ответил: «Мое имя Фестус». «Зачем вы спасли меня?» - спросила она, оглядев перевязи из льняной ткани на себе и склянки из-под исцеляющих зелий, а он ответил: «Я видел твою работу, девочка. И я впечатлен». Объяснения были долгими и путаными для еще не до конца пришедшей в себя Каи и заняли много времени, но в конце концов все стало ясно. В тот день она обрела новую Семью. Темное Братство. Кае было пятнадцать. *** Ей было нечего терять, некуда идти и незачем жить. И именно в этот момент появился Фестус Крекс, будто бы посланный ей богами. У него был контракт в Рифтене, после выполнения которого он направлялся в таверну, но по пути стал свидетелем ее расправы над насильником. Он знал и даже на ходу прикинул, как можно было совершить это убийство гораздо лучше и незаметнее – то, что за преступлением ее застал только Фестус, было лишь счастливым следствием того, что в эту же ночь умерли еще два человека, магнитами притянув к себе всех зевак – но ведь это была всего лишь тощая пятнадцатилетняя девчонка в состоянии аффекта, и в ней он не мог не рассмотреть перспективного ассасина. И он предложил ей вступить в Братство, стать младшей Темной сестренкой. Она не знала, хорошая ли это идея, не знала, как это повлияет на ее жизнь, но отказываться не стала, ведь это был шанс. Еще один шанс на новую жизнь, которая могла помочь ей развеять кошмары прошлого. И хоть теперь она с куда большим скептицизмом относилась к таким шансам, что-то толкнуло ее попытаться, побороться еще за свою жизнь. И она не была разочарована. Темное Братство приняло ее как родную, такого теплого отношения какого-то коллектива к себе Кая не чувствовала уже много лет. Никто не издевался над ней: ни над ее возрастом, ни над отсутствием опыта. Фестус воспитал в ней почтение к традициям Братства – к Матери Ночи, к священной должности Слышащего. Другие братья и сестры обучали ее обращению с различными видами оружия, Назир давал ей контракты. Ее любили. А она делала то, что стало ей так нравиться, что у нее так хорошо получалось – убивала. Казалось, мечты одиннадцатилетней девочки наконец претворились в жизнь. И время шло. Время не лечит. И время не помогло бы Кае воспрянуть духом, ожить после этих мрачных событий, если бы не столь разительные перемены, если бы она не чувствовала себя настолько нужной и полезной, если бы она не стала всеми любимой младшей сестренкой. Нет, ее лечило не время. Ее лечило Братство. За четыре года оно почти сумело заживить ее раны. И если бы не кошмары, мучившие Каю по ночам, она решила бы, что жизнь до Братства ей просто причудилась. Кая выросла. Нет, она осталась все такой же невысокой и бледной, и вряд ли ее тощее тело стало хоть немного более женственным, темные волосы – более густыми, а серые глаза – не такими огромными. Лишь черты лица немного стали более взрослыми. Нет, внешне она изменилась мало – изменилась ее душа, изменился ее разум. Кая познала всю красоту смерти, прочувствовала жажду крови, стала единым целым со своими кинжалами. Она стала той, что с удовольствием убивала раз за разом, убивала во славу Ситису. Четыре года, а потом появился он. Рыжий шут, именовавший себя Цицероном, объявился в Убежище с гробом Матери Ночи, что стоял теперь в одном из помещений и вызывал у Каи благоговейный трепет всякий раз, когда она проходила мимо. Хранитель был совершенно безумен и оттого ужасно интересен Кае. Она не понимала, почему Астрид с такой неприязнью отнеслась к его появлению, почему так резко о нем отзывалась – да, он чокнутый, но ведь это Хранитель, и его с Матерью появление должно было сплотить семью еще больше. Однако, несмотря на изменения, жизнь в Братстве продолжалась. Кая выполняла контракты, порой проводила свободное время, общаясь с Цицероном и братьями, или читая книги, или обучаясь алхимии, или тренируясь… А потом Мать заговорила с ней.