***
Ещё пару дней образ странного школьника никак не шёл из головы. Паулю хотелось знакомиться ближе. Даже не верилось, что такое чудо живёт совсем рядом, в одном городе с ним. Нужно было сказать об этом кому-то. — Ну… «Кому-то», — усмехнулся Пауль, шагая к Кристофу. Только он смог бы не просто послушать, но и понять Хирше. Дум, услышав о душевных волнениях друга, был удивлён, но постарался не показать этого. Пауль неправильно расценил молчание и добил барабанщика: — Нет, правда. Я, кажется, влюбился. Давно этого не испытывал. Я хотел бы… — Ну-у-у-у не-е-ет! — Дум не хотел слышать следующую фразу. — Погулять с ним под дождём, выпить пива на крыше дома, устроить пост-панк романтику, я бы хотел сделать его счастливее и показать ему мир, он так закрыт и несчастен, не знает простых радостей жизни, он!.. — Пауль, цыц! — Кристоф встряхнул Пауля. — Ты не мог влюбиться, вы совершенно не знакомы. Что это за бред?! Хайко показалось, что драммер начал несколько паниковать. Ему правда не верилось или он действительно подключил хладнокровие и здравый смысл? — Это вообще педофилия какая-то, алло, Хирше! — Кристоф снова тряс гитариста, судорожно выискивая осознанность в глазах того. — Тебе двадцать три! А ему шестнадцать! Ты меня слышишь? Пауль улыбнулся и прищурился. Шнайдер знал, что это «Zeit, idiotische Lieder zu singen»… — Ей семнадцать, мне двадцать два! Жизнь несправедлива, убейте меня-я-я-я! Ва-а-а-а! Хотя, знаешь, если ему шестнадцать — это эфебофилия. А ещё возраст согласия. В общем. — В общем, ага, конечно! Это тебя ничерта не спасает, потому что тебе есть восемнадцать. Я понимаю, что ты до сих пор не можешь привыкнуть к рамкам, но нельзя теперь во всех подряд влюбляться. — Не понимаешь ты меня, — буркнул Пауль в сторону. Он совсем сник: не любил, когда Шнайдер гасил его энтузиазм и вдохновение на авантюры. — Да это сарказм потому что! Ты не о том вообще думаешь. Пообещав подумать и убить в себе симпатию, Хирше пошёл домой в худшем расположении духа. Шнайдер остался в пустой квартире, сразу стало как-то не по себе. Он был слишком резок? А почему его это так волнует? Стал слишком чутким… Тяжело.***
Оказавшись дома, Пауль сел за стол, выискивая взглядом чистый листок бумаги. Нужно было написать что-нибудь лирическое, ненавязчивое, но несущее в себе намёк. «Я как бы не предложил переспать со мной, но ты меня понял *миг*». Вдохновение не шло, но Хайко знал, откуда его брать — мучить! Мучить себя до конца! Что-нибудь, да будет. «Всю твою печаль и боль Хотел бы разделить с тобой, Хотел бы беды все забрать, Твоё доверие оправдать, Помочь любовь не потерять. Она ценна, она прекрасна, Жаль только, может быть опасна». Дальше не шло. Как бы Пауль ни страдал, не мог дописать. «Твой образ прекрасен: Как Луна лик твой ясен. Прекрасные скулы, Тонкие губы, В глазах утопаю, покой я теряю, Твой голос мне в душу трепет вселил, Никогда меня раньше сон не будил. Стоит уснуть — ты тут же в сознании, Мне нужно дерзнуть! Моё вот признание: Ты нужен мне очень, И плачу я ночью». — Фак. «Под кровавою Луной Зову трахаться со мной. Ты брутален и красив, Буду для тебя пассив. Мы на кладбище пойдём, Будем там с тобой вдвоём. Я скажу Heirate mich, Да, я некрофил, малыш». — Всё! На пол полетели листы с набросками стихов. Закончили упражнение… Пауль взглянул на облака, плывущие за окном. Март, казалось, что с каждым днём ночь наступает позднее и позднее. А хотелось бы тьму сейчас. «Пойти погулять, подумать… Кристоф ведь был прав. Ох, как прав». Пауль собрался выходить, но в последний момент свернул к кровати и лёг спать. В любой непонятной ситуации нужно или бухать или спать. Сегодня гитарист предпочёл спать.***
Sehnsucht как-то затянулась, что совсем не нравилось Шнайдеру. Ладно, Пауль забросил группу, понять можно, но чтобы забросили его! Самого Кристофа! Это было уже непозволительно. — Привет, — он бесцеремонно вошёл в его квартиру. — Пойдём. — Куда? — безразлично пробубнил Хирше. — Пошли-пошли. Меньше слов. В душе сверкнула надежда. Пауль вскочил с места, заметался по комнате и через несколько минут был уже готов. Он верил. И Кристоф не обманул надежд, он вёл его к Рихарду. Пауль не знал, как он объяснил внезапный визит тёте, он думал о другом. Поднимаясь по лестнице, он рассматривал небольшой подарок. Одно было достать не очень сложно второе далось ценою высокой, чуть ли не печени.***
— Рих? — позвал Хайко, входя в тёмную комнату, будто в приёмную Дьявола. — Привет. Ты… Ты Пауль? Верно? — Рихард что-то писал, но оторвал взгляд и устремил его к гостю. Хайко улыбнулся и подошёл ближе к парню, протягивая подарок. — Вау… — выдохнул Цвен. — Нет, ладно, струны, ты гитарист… А футболка с «Cannibal corpse»?! Ты где её взял?! Реакция на подарок была такой, какой и хотел её видеть Пауль. Восторг, смущение, смятение, театральная постановка: «Не-е-е-ет, не стоит… Не могу принять», счастье и благодарность. Стадия благодарности подходила к концу и должна была завершиться символическими объятиями, но Рихард, с ними, видимо, не спешил. В какой-то момент Хирше даже испугался, что останется вовсе без них. Но когда с первого этажа раздался голос Кристофа: «Пауль, пошли домой уже», Круспе встрепенулся и обнял Хирше. — Бородка твоя щекочет шею, — усмехнулся он. Пауль мог бы пошло пошутить, но воздержался, не тот уровень ещё. Бросив на прощание: «До скорой встречи», обозначив, что ещё вернётся, гитарист ушёл с чудным настроением.***
Не так много времени прошло, Пауль уже написал песню. Набросок текста. Что-то о чувствах и беззаботности. «Я всегда всë усложнял, Как «просто» жить не понимал, С самого детства лишь страдал, Думал о смерти, всë считал. Пытался избавиться от чувства, Того, что доводит меня до безумства, Что мне покоя не даёт, Что вечно воет, душу рвёт. Что словно ветер бьёт в глаза, Что словно тоска, слезами сыта сполна. Похоже на воду и на огонь, Вечно могу смотреть — это любовь. Приятное светлое чувство моё, Почувствовал я беззаботным себя, Теперь всë легко, Теперь всë «любя», Теперь я могу бесконечно быть счастлив. Вдохновение я обрёл в одночасье…» И действительно, это был самый настоящий Himmelsliht, но Пауль знал, отчего он. Наблюдая за другом, Кристоф был рад за него. И хотел бы испытывать искренние эмоции, но какое-то волнение за обоих не покидало его. Дум волновался, что Рихард неправильно всё поймёт, или даже не захочет этого, что могут быть проблемы, или просто очередное разочарование Хирше — это было бы в разы хуже, чем штраф, срок, в целом, проблемы с законом. А ещё тётя… Семья не была главной ценностью жизни Шнайдера, но всë равно не особо приятно. А сам Круспе? Пауль быстро перегорал ко всем, кого мог любить, а потом и вовсе перестал что-то чувствовать, замыкаясь в себе. Были романы, были интриги, но это: «Брат, лишь попытка вернуть что-то. Но знаешь, что? Я уже не способен любить». И вот юношеское сердце открыто, быть может уже не раз собрано по мелким осколкам… Появляется такой харизматичный огонёк, как Пауль. И что будет? Две вновь страдающих души. А если Хайко что-то испытает к Рихарду, то будет винить себя, когда всë же оставит. Будет понимать, каково это и как работает. Чувство вины и Пауль Хирше — ужасное сочетание… И Кристоф помнил это. Но плохое воспоминание о том, как он однажды высказал своё мнение, не давало теперь говорить что-то против любых авантюр Поля. «Сами разберутся… Не хочу я в это лезть». А Пауль всë цвëл.***
— Да ладно, Дум, останься со мной. Такой кайф, не хочу я с ним один оставаться. Шнайдер пожал плечами и, выключив свет, лёг рядом с Паулем. Спать вдвоём стало уже обыденностью. — Он так прекрасен… Я нарисовал его портрет, не могу налюбоваться. Крис, спасибо, что потащил меня к нему, — тихо проговорил Пауль, обнимая Шнайдера. — Будь осторожен, я прошу тебя, — Кристоф крепко-крепко обнял Хайко. Стало больно. Какое-то время они молчали. И тишина эта была гнетущей, тяжёлой, после мысли развеялись и прояснилось. Стало легко, и лишь где-то на краю сознания плескалась мысль о необходимости здесь быть неловкости. Хотелось сказать, поделиться вполне чёткой мыслью, но неуверенность в том, что спокойствие обоюдно, мешала. В головах было пусто, и никому не хотелось портить эту чистоту. В конечном счёте влюблённость не позволила поддерживать трезвость ума. — Я подумал вот, как привлечь его внимание?.. Послышался тяжёлый вздох. — Кафка писал: «Неуместно рассказывать человеку, который сидит в одиночестве и пьёт водку, о любимой девушке…», ясно? Пауль похихикал и легонько укусил Шнайдера за плечо. Это был жест извинения. Дум закусил губы, чтобы не смеяться. Почему-то он был спокоен. Несмотря на то, что идея по завоеванию Рихарда могла быть очень дурацкой, он всë равно не волновался. А зря.***
Прочитав непонятно где раскопанную мемуарную бульварщину, Пауль поймал вдохновение. Чёрт бы побрал эти книжки! Пауль ночью выбрался из дома, рысцой пробежался к Круспе и замер, глядя на тёмное окно комнаты Рихарда. «Камень что ли кинуть?..» — задумался он, но после пришёл к выводу, что это небезопасно. Перемахнув через забор, Хирше поскользнулся на листьях и упал. Надеясь, что это было не слишком громко, он попытался пробраться глубже во двор — небольшой сад. Вдруг раздался женский голос: — Ты кто такой, и что ты тут забыл?! Пауль обернулся, на террасе стояла тётя. Свет бил, на таком контрасте сложно было что-то разглядеть. Сердце замерло. Если бы она узнала Пауля — это был бы конец любого общения между ним и Рихардом… Нужно было ответить, но голос точно выдал бы его. Вопрос повторился, а потом тёмный силуэт Гретты дёрнулся в сторону. Она достала ружьё. «Так, нет-нет-нет!» Пауль уже испытал на себе, что такое стрельба солью. Меньше всего ему хотелось ощущать это вновь. Тётя выстрелила куда-то в сторону, но по звуку отскока Хайко понял, что не соль там вовсе… Холостые патроны, что уже серьёзнее. — Убирайся! Хирше поднял руки и медленно ушёл к забору. Тогда он понял, что обратно перелезть не может. На улице под забором лежал бетонный блок, а тут не было ничего… Нужно было сказать об этом. Но нельзя было подавать голос. Рядом в доску вонзилась пуля, полетели щепки. «Чёрт!» Собрав все силы, приумноженные адреналином, Пауль подпрыгнул, схватился за края забора, подтянулся и перелез, падая на тротуар. Дыхание прервалось из-за удара. Но это лучше, чем новая железка в теле. В конечном итоге нужно было вставать и уходить… Перебирая ногами, пытаясь понять, сколько выбито позвонков, Хайко не увидел, как в окне Рихарда загорелся тусклый свет ночника и проявился силуэт.***
Услышав шум и крики матери, парень сразу проснулся и запаниковал. Крики всегда вызывали у него панику, слишком жуткие воспоминания… Порыв бежать и как-то помочь прервал звук выстрела. «Всё точно в порядке» — вздохнул он про себя. Но любопытство взяло верх, заставило подняться с кровати и подойти к окну. В незнакомце он сразу смог увидеть Пауля. — Конец ему, — с каким-то сожалением вздохнул Рихард. Но вместе с этим ему было смешно. Он был уверен, что мать не убьёт его, но что напугает — это точно. Вдруг появилось какое-то желание догнать Пауля. «Догнал бы и что?..» Грудь сдавила теснота, какая появляется от сильного волнения. И волнения радостного. Предвкушения. — Обнял… — тихо прошептал Круспе, поглаживая себя по плечам, рукам и талии. Рихард быстро забросил эту глупую, как ему показалось, идею. И сам он думал, что после поступка Пауля мало что может быть глупым, но какая-то скованность не позволила ему ничего сделать. Хотелось дать волю чувству, что Круспе и Хайко знакомы уже много лет, но всё шло мимо. Было страшно.***
Пауль, расстроенный и напуганный, вернулся домой. Адреналин упал и боль сковала всë тело. «Нахуй идиот…» Хирше выпил обезболивающее и завалился спать. Было стыдно…***
На следующий день Кристоф пошёл к тёте, ведь она хотела что-то ему рассказать. Поступая как настоящий друг, он позвал Пауля с собой. — Признавайся, мелкий ты придурок! — Шнайдер шутливо начал душить его. — Ну, да, я там был. Не говори ей ничего, я же… — Да ладно тебе! — рассмеялся Кристоф. — Не буду я ничего говорить. Но ты что сделал-то? Пауль высвободился из захвата и стал рассказывать: — Почитал я что-то непонятное, а потом решил, что залезть к Рихарду в окно ночью было бы очень романтично. Я упал с забора. Кристоф заплакал от смеха, Пауль довёл его до истерики своим фиаско. — Знаешь, тебе повезло! Потому что одному такому гению прострелили ногу. Пауль затих. — Кто-то ещё лез к Рихарду?.. — спросил он нерешительно после минутного молчания. Шнайдер поджал губы. — Ты дурак вообще? Причём тут Цвен? Я тебе про мать рассказываю и судьбу тех, кто залез в их двор. Идиот. На этом Кристоф не остановился, всю дорогу он шутил о том, насколько глупым и невнимательным стал Пауль, когда влюбился. Они пришли к Круспе. Гретта была рада видеть обоих. — Кристоф, здравствуй! Ох, и Пауль пришёл! Проходите скорее. Хайко поздоровался и поспешил подняться к Рихарду. Пока он бежал, подумал, что мог выглядеть подозрительно. Но это быстро прошло. — Риш? — Пауль постучался и вошёл. Круспе сидел на кровати и что-то записывал. Рядом лежала гитара, значит он что-то сочинял. — М-м-м, Пауль, — улыбнулся парень. — Как ты? Спина не болит? Хирше поджал губы, не заходя в комнату, стоя в дверях. Рихард убрал тетрадь, подвинул гитару и подошёл к Паулю, беря его за руку, втягивая внутрь. — Ну, обними меня. Хайко слабо улыбнулся и прижал Круспе к себе. — Соскучился уже? Хотел этого? — злобнействовал Цвен. Пауль согласно промычал и уткнулся носом в шею парня, вдыхая приятный аромат. — Поль, мать твою! — в комнату ворвался Кристоф. Рихард вздрогнул и отпрянул. Шнай усмехнулся и сказал, что хотел лишь позвать их вниз. Чай пить. Когда он ушёл, Круспе тихо спросил: — А он… Знает? — Что я дрочу на тебя? Знает. Пойдём. Пауль ушёл, зная, что Рихард непременно покраснеет. Шутки шутками, но «В каждой шутке есть доля правды». Внизу ждала тётя Гретта. — Пауль, ты вот тоже послушай! Представь только, а?! Она стала рассказывать про маньяка. Хайко видел, как Цвен пытается сдержать смех, а Кристоф делает серьёзное лицо. — Понял я… Это ужасно, — протянул Пауль, выслушав рассказ. Пауль и Рихард ушли под предлогом урока игры на гитаре. Гретта улыбнулась и пожелала хорошо провести время, а Кристоф немного поязвил, шутя, что они, безусловно, хорошо проведут время. Пауль сел на кровать. Он правда надеялся немного поиграть и послушать Рихарда. Только вот у Круспе были другие планы. Медленно подойдя к Паулю, он сел ему на колени, целуя в шею. — Хэй, я тебя, конечно, люблю. Но может мы?.. — К чёрту знакомство и испытательные все сроки. Что нам мешает? Я тащусь от тебя, дай тебя поцеловать! — Круспе впился в губы Хайко, кусая их, обхватывая его язык губами, руками лаская его грудь, плавно переходя на спину. Пауль испуганно смотрел на парня, но потом страх отступил. Правда, что мешает?.. — Да, продолжай, — прошептал он, на мгновение прерывая поцелуй. Рихард повалил Пауля на кровать, садясь сверху на его бёдра, задирая футболку, оглядывая плоский красивый живот. — Давай без… Без пошлостей, — попросил Пауль, перехватывая руки Рихарда. — Просто пообнимаемся. Ты такой хороший, милый и славный, я бы тебя затискал совсем. Иди ко мне, ну? Круспе вскинул брови, растерянно глядя в глаза Хирше. Как-то он совсем не ожидал. Пауль протянул руки и, обняв Рихарда, прижал к себе. И так они лежали наверное слишком долго, потому что, в конечном счёте, Рихард уснул. Пауль смотрел на него и не мог понять, за что ему такая лёгкая любовь? Он не считал себя хорошим человеком, который заслуживает такой преданности и симпатии. Решив, что Круспе просто пытается играть с его чувствами, Хайко аккуратно укрыл его одеялом и ушёл вниз. Уже нужно было уходить домой.***
Спустя месяц Паулю удалось «выкрасть» Круспе на ночь погулять. Без алкоголя не обошлось никак. Прогулка только началась, а Рихард уже был пьян и вис на Пауле. Тот не был против, но до поры до времени. — Ну давай, что нам мешает, — рычал Цвен, провоцируя Хирше. — Я не буду трахаться с тобой на улице! — Пауль в очередной раз вынял руку мальчишки из штанов. — Да ладно, ты! Не любишь меня, — ныл Рихард, пытаясь взять Пауля «на слабо». — Люблю. Спасибо потом скажешь. Круспе ещё пытался что-то делать, как-то раздражать и подтрунивать над Хайко, но тот был неприклонен. Что духом, что ниже. «Вот и что ты делаешь?.. Морду в пол! Ляг, морду в пол! В пол, мать твою!» А Круспе гладил спину и бока под футболкой так нежно, трепетно и старательно, не упуская ни одного миллиметра кожи. Надеялся хоть на какую-то близость. — Риш, на улице трахаться — ужасно. Поверь. Первый раз должен быть особенным, а не на улице перепихон от неизбежности. Понимаешь?.. Прекрати эту пытку, давай просто пойдём на озеро? Круспе согласился. Был у него план.***
Берег небольшого озера был пустым, неудивительно. Песок с травой блестел в свете Луны. Ро-ман-тич-но! Рихард взял Пауля за руку и повёл к какому-то бревну. — Ну теперь-то хоть, м?.. — он с мольбой взглянул в глаза Хайко. Тот посадил Круспе на колени и поцеловал. Нежно, как только мог мягко и ласково. — Не хочу я трахаться в песке. Старый уже, смешаюсь. Да и я тебе всë объяснил. Рихард вздохнул и обвил шею Хайко руками, приникнув вновь к открытым губам. Хоть целовать разрешил, уже спасибо… Домой Рихард вернулся утром. Школу никто не отменил. Перед входом во двор, Круспе чмокнул Пауля. — Я дома! — крикнул он матери. Она сидела на кухне, быстро отправила его собираться и попросила Пауля зайти к ней. Тот сразу понял, что что-то будет… — Как ты это объяснишь? — спросила Гретта сходу. Пауль сделал недоумевающее выражение лица. — Не прикидывайся! Я видела, вы целовались! Что это такое?! — она ударила по столу. — Но он любит меня, что я сделаю? — и Пауль правда был беспомощным. — Он ребёнок! А ты мужик уже, башкой думай! Хватит уже мозги ему пудрить, хватит играть с ним! Тётя ругалась, и понять её можно было. Всем хочется, чтобы их ребёнок учился, был умничкой, но никак не геем, который бегает за дядьками с забавной эспаньолкой. — Хорошо, я понял… Я всë понял, — вздохнул Пауль. Да с самого начала он всё знал! Всё! Он! Знал! «А потому что нельзя так просто взять и быть счастливым! Сам не позволишь, другие не дадут, неважно! Просто ты чмо и неудачник!» Эти и многие другие мысли разрывали сознание, нестерпимо сильно захотелось что-нибудь ударить, сломав пару пальцев. Но нельзя, увезут ещё… А Рихард слушал это всë, боясь за своё сердце. Это ведь будет больно. Но когда он спустился, оба стихли и разошлись. «Надо поговорить» — мелькнуло в головах Рихарда и Пауля. Но этого никто не сделал…***
Прощаясь, Пауль кратко поцеловал Рихарда в щëку. — Хорошего тебе дня, малыш. — Тебе тоже. Пока, — Рихард брутально ушёл на химию. А Хайко остался один думать, как бы провести расставание «во благо»? Что сделать и сказать?.. Шатаясь по квартире, Пауль не придумал ничего лучше, чем напиться. Немного, только расслабиться. Потягивая пиво, он продолжал ходить и иногда вслух размышлять. В конечном счёте мысли спутались, пришлось садиться за стол и пытаться оформить что-нибудь письменно. Так Пауль просидел долго, сам не знал, сколько. Входная дверь хлопнула, вызвав стайку мурашек по спине. Или Кристоф, или Кристоф… Но на плечи легли лёгкие ладони, а щеки коснулись тёплые губы. — Привет, — сказал мягко Рихард, заглядывая на стол Пауля. Хирше встрепенулся и поспешил отвести Рихарда от стола. Они сели на кровать и оба стихли. Опять. Но прервал всë же молчание Рихард: — Ты ведь не бросишь меня из-за слов матери? — спросил он с долей надежды, пусть и понимал, что всë обречено. Пауль молчал. Он долго молчал, а потом заплакал, притягивая к себе мальчика, крепко-крепко обнимая. Что было сил… — Ты устал… — прошептал Рихард, целуя Пауля в шею. — Давай спать. Хайко лёг рядом с Круспе, обнимая его одной рукой. Стало больно. Ещё ничего не произошло, но это предвкушение всё ломало. Разрушало. Портило. Пауль так и не смог уснуть, глядя на своё солнышко, на всë, что делало его счастливым, что давало жизни смысл. Ради чего стоило в принципе существовать. И утро подкралось незаметно. Слишком рано, Пауль не успел. Ничего. — Доброе утро, Полик, — улыбнулся Рихард, потягиваясь. Но Пауль молчал. Тогда Круспе попытался его обнять, но ответа не последовало, поцелуй тоже остался незамеченным. И всё встало на свои места. Ничего не говоря, Рихард ушёл, даже не позавтракал, не умылся. Тихо исчез… Как только хлопнула дверь, Пауль обессиленно рухнул на кровать, прижимаясь лицом к подушке Рихарда. — Nein, nein, nein, nein… Bitte, nein… Он этим ничего не смог бы добиться. Слишком пусто и ничëмно. Рыдая, Пауль не думал ни о чëм, забываясь в этой злобе, ненависти, чувстве несправедливости. Во всём, что не находило раньше выхода. Лишь ближе к вечеру он пришёл в себя и понял: вот они эмоции. Вот оно всë, вся жизнь. — Да Рихард… Правда ведь… — вздохнул Пауль. Пшикнула банка светлого. Такого же светлого, как небо и облака за окном. Как надежды на что-то. Как любовь. — Оказывается, без тебя я был мёртв.