Луч солнца настойчиво щекотал мне лицо. Я долго сопротивлялась: ворочалась в постели, морщила нос и вертела головой, словно это могло отсрочить неизбежное. Сон неумолимо отступал, и со всех сторон все отчетливее доносились звуки утренней суеты. По улице, скрипя колесами, проехала телега. Что-то выкрикнул кучер, щелкнул кнутом, и топот копыт зазвучал быстрее, устремляясь вдаль и постепенно затихая. Снизу раздавались голоса и время от времени стучала посуда: должно быть, это завтракали другие постояльцы.
Едва открыв глаза, я поняла, что нахожусь в комнате одна. Вторая половина кровати была безукоризненно заправлена, будто на ней и не спали вовсе: простынь почти без единой складки, подушка взбита. Удивительно, но в этот момент я не ощутила ни обиды, ни тревоги, а лишь легкое разочарование. И вместе с тем –
облегчение.
Если раньше от меня требовалось просто подыгрывать Александру в этом спектакле с отрицанием чувств, то теперь я вообще не представляла, как мне вести себя с ним.
Он хотел сохранить профессиональные отношения до тех пор, пока мы не поймаем заговорщиков. Однако в его внезапной откровенности не было ничего профессионального. В нашем взаимном вожделении – ничего дружеского. В его нежной заботе обо мне – ничего от банальной похоти.
Хуже того, я не знала, как Александр объяснял себе
мое поведение. Он не мог не понимать, что небезразличен мне. Но я подозревала, что со свойственным ему упрямством он по-прежнему отказывался воспринимать меня иначе, чем юную, невинную особу, чье увлечение им исключительно
поверхностно. А учитывая, как долго я изображала холодность – еще и крайне
непродолжительно, а значит уж точно
несерьезно.
“Выходит, “игра” закончилась… и в то же время нет. Кто мы теперь? И как мне убедить его в возможности чего-то большего?”
Мы проговорили почти до самого утра, пока на небе не начали проступать первые всполохи рассвета. Впервые он рассказал мне о своей матери, о поступлении на службу к Королю, о событиях Фронды и тех месяцах, которые они с Людовиком провели в бегах.
Эта убежденность в собственной неспособности любить ранила меня не меньше, чем его уверенность в том, что он плохой человек. Но чем больше он говорил, тем лучше я понимала, что сделало его таким.
“Как долго ему приходилось подавлять свою потребность в привязанности и полагаться лишь на себя, прежде чем это вошло в привычку? И в какой момент он поклялся ни с кем не связывать себя надолго – только бы не повторить историю своих родителей?”
Этой ночью мы не стали близки телесно, но
другая близость, постепенно расцветавшая между нами, вызывала во мне не меньшее волнение, и уже от одних воспоминаний теплое, приятное чувство разливалось по всему телу.
– Мне кажется, я влюблена в Вас, – сказала я вслух пустой комнате – мягко, размеренно, словно пробуя каждое слово на вкус. – А возможно, даже
люблю.
Я перевернулась на спину и с наслаждением потянулась, глядя, как танцуют в воздухе подсвеченные солнечными лучами пылинки. В приоткрытое окно ветер нес причудливую смесь запахов, облаченных в неповторимую свежесть летнего утра: конюшен и горячего хлеба, печного дыма и полевых трав.
Мне наконец удалось как следует рассмотреть комнату, в которой мы остановились. Небольшое помещение вмещало в себя минимум мебели: кровать, узкий комод, кресло с вычурными ножками и туалетный столик, где располагались кувшин и чаша для умывания.
Камин выглядел так, будто его давно не зажигали и не чистили, но в остальном было на удивление опрятно. Уюта добавляли деревянные панели на стенах и хлопковый ковер глубокого синего цвета с незамысловатым цветочным узором.
Недоеденный ужин, забытый мной на крышке комода, отсутствовал, и его место занимало круглое блюдо, накрытое простой льняной салфеткой. Внутри я обнаружила скромный завтрак из сыра и хлеба и не смогла сдержать улыбку, когда поняла, кто, должно быть, оставил его для меня. Это осознание внезапно наполнило меня таким пьянящим ощущением счастья, что я почувствовала легкое головокружение.
Когда дверь наконец отворилась и на пороге показался Александр, я успела поесть, умыться и соорудить простую прическу наподобие высокого аккуратного пучка с парой выпущенных по бокам прядей.
Его взгляд бегло скользнул по комнате, прежде чем остановиться на мне. Серые глаза лукаво сверкнули. Едва заметно дрогнул уголок рта.
– Доброе утро, Рене, – он склонил голову в знак приветствия. – Приятно видеть Вас в хорошем настроении.
Я стояла у окна, вцепившись руками в спинку кресла, будто это могло помочь мне совладать с собой, но мои губы все равно предательски растягивались в улыбке.
– Доброе утро. Да, я… – вновь куда-то делись все слова. – Спасибо за завтрак.
– Меньшее, что я мог сделать, чтобы компенсировать Ваши неудобства от пребывания в подобном месте, – Александр чуть скривился и отвел глаза. Выглядело это так, будто его внезапно заинтересовал орнамент на ковре.
“Он всерьез считает, что находиться здесь – ниже моего достоинства?”
Я прокашлялась, привлекая его внимание:
– Перестаньте. Я видела места хуже этого, – он странно посмотрел на меня, и я поспешила перевести разговор. – Вы обещали рассказать мне про церковь Сен-Марсель.
По выражению его лица я поняла, что Александр был рад сменить тему. Сцепив руки за спиной, он сделал несколько шагов вглубь комнаты и остановился напротив меня. Даже вне дворца он был гладко выбрит, его одежда – безупречно отглажена, и на этом фоне я, в одном лишь нижнем платье и чулках, казалась самой себе совершенно неподобающе раздетой.
“Что на меня нашло? Прежде такое меня едва ли смущало, а теперь я стыдливо прячусь, сетуя, что спинка кресла не прикрывает мою грудь!”
– Католическая церковь всегда обладала уникальной способностью добывать информацию, – тем временем задумчиво протянул он, не замечая или
делая вид, что не замечает моего волнения. – Жак-Бенинь Вас не обманул. Церковь заброшена, но ее определенно кто-то посещает. Я обнаружил на алтаре восковую куклу.
– Куклу? – переспросила я.
– Восковое подобие для наведения… проклятий? – предположил он. – Ничего похожего я прежде не видел, но полагаю, что смысл именно в этом.
– Проклятий – на кого? Врагов? Соперников?
– Или соперниц. Фигурка была женской.
“Все сходится. Однако же Франсуаза-Атенаис до сих пор славилась своей образованностью и острым умом. Насколько же сильно она должна была отчаяться, чтобы опуститься до
poudres pour l'amour и проклятий”.
Несколько минут мы молчали, погруженные каждый в свои мысли. Наконец я спросила:
– И каков же Ваш план?
– Я хочу, чтобы Вы отправились в город. Придумайте подходящую легенду, поговорите с местными жителями. Если кто-то здесь оказывает такого рода услуги, рано или поздно Вы об этом услышите, – ответив на мой вопрос, он бросил взгляд на кровать, где уже была аккуратно разложена моя одежда. – Могу я помочь Вам собраться?
Откровенно говоря, я предпочла бы ответить ему отказом. Подобная помощь грозила превратиться в слишком большое искушение для нас обоих. Однако справиться с корсетом самостоятельно было невозможно, и мне пришлось сдаться.
– Если Вас не затруднит.
Я переместилась к туалетному столику и слегка оперлась о него руками для равновесия. В висевшем на стене зеркале было видно, как Александр берет с кровати корсет и подходит ко мне. На его лице при этом не читалась ни одна эмоция, словно это было делом совершенно обыденным, даже рутинным. Через мгновение я почувствовала легкое прикосновение в области ребер, и жесткое полотно корсета обняло мою талию. Я едва подавила стон и невольно зажмурилась.
Он начал шнуровать сверху, плавно двигаясь вниз, затягивая достаточно плотно, хоть и не так туго, как это обычно делала моя служанка. Его движения были уверенные и сдержанные, он почти не касался меня, и все же мое сердце уже подпрыгивало в груди, ускоряя свой ход.
Когда на уровне талии Александр вдруг затянул шнуровку посильнее, от неожиданности я резко выдохнула и распахнула глаза. В потемневшем от времени зеркале наши взгляды встретились, и в ту же секунду меня охватило такое сильное возбуждение, что мои колени предательски дрогнули, и я чуть не повалилась на столик перед собой.
Отчаянно надеясь, что со стороны все выглядело как банальная неуклюжесть, я вновь поймала его взгляд. Лицо Александра по-прежнему ничего не выражало, и только неровное дыхание позволяло усомниться в его спокойствии.
Пытаясь сохранить последние крупицы самообладания, я не придумала ничего лучше, кроме как попробовать отвлечься, спросив его:
– Откуда мне лучше начать поиски?
Он слегка выгнул бровь, услышав мой вопрос, но ответил почти сразу:
– Рыночная площадь, пекарня, крупные лавки, – бархатный голос прошелестел у меня над ухом, посылая по телу волну мурашек. – Местные жители нередко собираются там, чтобы поговорить. Мастера вроде галантерейщиков и ювелиров Вам тоже могут быть интересны, так как имеют доступ к информации из разных кругов. Пообщайтесь с другими женщинами: если наткнетесь на одну из клиенток, то при наличии жалостливой истории Вам могут раскрыть пару секретов.
– А таверны? – моя тактика не работала, и сердце билось все сильнее с каждым натяжением ленты в его руках.
Александр наклонился ближе: его губы практически касались моих волос.
– Таверны я возьму на себя. И прошу Вас:
будьте, пожалуйста, осторожны, – окончание фразы он произнес медленно, выделяя каждое слово. Меня словно обдало жаром, и мои соски, кажется, моментально затвердели, болезненно врезаясь в жесткую ткань корсета.
– Вы так…
беспокоитесь за меня, – я практически прошептала в ответ. – Разве это “колдовство” – не безобидное жульничество?
Александр закончил со шнуровкой и теперь вносил последние “штрихи”, отточенными движениями поправляя на мне корсет и сорочку. Даже сейчас он ухитрялся заботиться о безупречности результата.
– Ведьмы, гадалки, алхимики… – спокойствие в его голосе поражало, хоть от меня и не укрылся странный блеск в его глазах, возникший в ответ на мое теперь уже явное волнение. – Их ритуалы – не более чем фарс, и тем не менее эти люди опасны. Все они проходимцы и шарлатаны, но некоторые еще и убийцы. Помните, что я Вам говорил? Самые страшные чудовища – это…
–
Люди. Да, я помню. Правда, с тех пор, как пропал Дофин, я все чаще думаю… А что если…
Не успела я договорить, как он внезапно взял меня за руку и развернул лицом к себе.
–
Просто люди, Рене, – его слова прозвучали на удивление мягко, но взгляд был выразительным, не терпящим возражений.
Я нервно сглотнула, а он продолжил:
– И не забывайте, что в наши задачи не входит разоблачение культа. Я хочу понять, насколько правдивы эти слухи о мадам де Монтеспан и известно ли что-то о похищении Дофина ее местным “друзьям”.
Я кивнула, соглашаясь. Он отпустил мою руку и, пройдя вперед к окну, остался стоять спиной к комнате. Я расценила это как намек, что мне следует продолжить собираться: в конце концов, с остальной одеждой я могла справиться и сама.
Стоило нам перестать стоять так близко, как мое тело немного расслабилось. Стало легче дышать, и вместе с тем я сразу ощутила какую-то странную гнетущую пустоту, словно это напряжение между нами не только терзало, но и придавало мне сил.
– Если их поймают, чем им это грозит? – полюбопытствовала я, выравнивая на бедрах юбку и закрепляя на талии небольшой поясной кошелек из кожи.
– Вы хотите знать, на что обрекаете этих людей?
– Мне важно осознавать последствия моих действий.
– К чему этот внезапный альтруизм? – он со вздохом покачал головой, но ответил. – Парижский парламент никогда не поощрял “охоту на ведьм”, если Вы об этом. Конечно, в отдельных провинциях изредка кто-нибудь попадает на костер: невежество очень сложно искоренить… Этих людей, скорее, будут судить за осквернение святынь и богохульство, – он пожал плечами. – Но, как я уже сказал, нас касается только то, что связано непосредственно с похищением Дофина. Для остального есть полиция.
Я закончила одеваться и теперь пыталась попасть ногой в одну из туфель, лежавших на полу у кровати. Мнение Александра не стало для меня сюрпризом: если что-то не несло прямых угроз Короне, он был готов закрывать на это глаза… до поры до времени.
– Кстати, а почему Вы не допросите Армана? Я, конечно, сперва была склонна верить ему, но, учитывая обстоятельства...
– За Арманом следят. Не хотелось бы его спугнуть, пока мы не раздобыли хотя бы одно из этих писем.
– Интересно, сколько деталей расследования Вы от меня скрываете, – я не сдержала усмешку: в памяти еще было свежо
его возмущение, когда информацию утаила я. – Можете поворачиваться, я готова.
К моему удивлению, он не стал спорить и даже выглядел немного виноватым. Я вовсе не хотела его пристыдить, но такая реакция была, тем не менее…
приятной.
– Простите, Рене, – на этот раз он извинялся, глядя мне в глаза. – Это не из недоверия к Вам. Просто…
– Просто Вы привыкли все делать один. Понимаю, – я улыбнулась и постаралась вложить в свои слова как можно больше тепла и спокойной уверенности. – Но Вы напоминайте себе почаще, что теперь у Вас есть я.
Он удивленно моргнул, как будто ожидал от меня иной реакции, но плечи его слегка расслабились. Мы молча смотрели друг на друга, не зная, что сказать, но, возможно, впервые осознавая, как сильно, на самом деле, переплелись наши жизни.
Я отвернулась первой. Рассеянно провела рукой по волосам, бросив короткий взгляд в зеркало, и вздохнула. Медлить было нельзя.
~ * ~ * ~
Сен-Дени́ был самым обычным городом чуть севернее Парижа. Он сильно пострадал во времена Фронды от грабежей и пожаров, и из достопримечательностей в нем осталась разве что старая базилика, где хоронили французских королей. Если верить рассказам, жизнь здесь стала налаживаться лишь недавно, когда с легкой руки Людовика XIV были построены новые текстильные фабрики.
Рыночная площадь, ожидаемо, оказалась самым оживленным местом во всем Сен-Дени́. Это было большое пространство в самом сердце города, мощеное светлым, гладким камнем и почти со всех сторон окруженное плотным кольцом домов. Некоторые из них были жилыми, в других располагались ремесленные лавки, трактиры и
traiteurs.
Я петляла между палаток, а вокруг меня бурлила толпа: дышала словно единый организм, гудела на разные голоса, стучала по брусчатке десятками ног и звенела монетами. Запахи перезревших персиков и свежего хлеба дразнили ноздри, и все эти звуки и ароматы, такие знакомые, пробуждали во мне еще не забытое острое чувство азарта. Сегодня я охотилась за информацией, за чужими тайнами. Чуть больше года назад моей добычей стал бы кошелек какого-нибудь зазевавшегося господина.
На долю секунды я подумала, что не прочь вновь испытать это чувство победной эйфории от удавшейся кражи, но тут же одернула себя: “Эта новая жизнь значит для меня слишком много, чтобы подвергать ее риску веселья ради”.
Моя сегодняшняя задача напоминала поиск иголки в стоге сена. Пришлось обойти площадь несколько раз и подслушать не один ничем не примечательный разговор, прежде чем мне улыбнулась удача. В очереди к палатке вафельщика я заметила группу молодых женщин: одетые небогато, но опрятно, они оживленно болтали, а у их ног крутились дети. Я подошла поближе, делая вид, что рассматриваю восточные пряности на соседнем прилавке.
– … что в Париже опять какая-то хворь косит аристократов, – донеслось до меня.
– Да видать травят друг друга из-за наследства. Чего нам об этом думать? – ответила ей вторая горожанка.
– Может, это чума пришла из Англии? – голос третьей женщины не звучал взволнованно: скорее всего, она говорила не всерьез.
– Чума бы не выбирала, кого убить. Это все отравители – точно тебе говорю, – снова “вторая”.
– Это твоя сестра опять про отравителей слухи распускает? – спросила “первая”. – Как ее еще не погнали прочь? Кому нужна такая болтливая служанка?
– Не такая болтливая, как наша Марселин, – парировала та, и в ответ на это все они дружно расхохотались. – У нашей Люси́ вчера муж дома не ночевал, а сегодня уже весь город в курсе.
– Вот лучше бы Люси́ за мужем следила, чем самые выгодные заказы себе забирать и сидеть в мастерской дотемна, – фыркнула “первая” и добавила чуть громче, обращаясь к одному из детей. – Пьер, не трогай сестру!
Я выбрала этот момент, чтобы обратиться к ним:
– Дамы, прошу прощения, что встреваю в Ваш разговор. А кто такая эта Марселин?
– А тебе зачем? – глядя на меня с подозрением, спросила “первая” – высокая и худая девушка с заплетенными “корзинкой” волосами. Всем своим поведением она показывала, что является лидером этой группы.
– Да я сама-то не отсюда, но угораздило связаться с мужчиной… Он живет тут поблизости. Секреты какие-то у него от меня. Может быть, даже женат, – я сжала кулаки у груди, изображая отчаяние. – Коли ваша Марселин все обо всех знает, так может и про него что-нибудь расскажет?
Женщины переглянулись. На их лицах читалось сочувствие.
– Мерселин – модистка, – наконец, заговорила “первая”. – Мы у нее работаем помощницами. Мы трое, и еще Люси́. Я, например, украшения для волос делаю.
– Она тут единственная в своем ремесле: город ведь у нас небогатый. А так-то даже из Парижа к ней приезжают! – энергично закивала “третья”, и ее светлые кудри забавно запрыгали. – Она тебе поможет. Вон, видишь торговца бочковой сельдью? За его спиной здание, там находится салон.
– Только я бы бросала этого твоего… – скривилась “первая”. – Что это за мужчина, ради которого молодая девушка одна по чужим городам мотается?
– Спасибо Вам, – благодарно кивнула я, сложив руки словно в молитве, и, бросив на них еще один прощальный взгляд, поспешила прочь.
Салон Марселин найти было легко: большую вывеску с изображением кокетливой женской шляпки я заметила сразу. Прежде чем войти, я развернулась к солнцу, подставляя ему лицо. Свет был такой пронзительно яркий, что я с трудом заставила себя не зажмуриться. Почти сразу глаза защипало, и по щекам потекли слезы.
“Вот теперь я похожа на даму в беде”.
Помещение салона встретило меня высокими потолками и широкими окнами, через которые внутрь беспрепятственно попадал свет. В центре стоял массивный стол для раскройки. Тут и там в легком беспорядке лежали инструменты и отрезы тканей.
За столом стояла миловидная женщина с густыми каштановыми волосами и что-то записывала в объемистую – вероятно, счетную – книгу. Я остановилась у дальней стены и сделала вид, что рассматриваю образцы на полках. Сама я при этом тайком наблюдала за модисткой.
На вид она казалась старше меня, но точный возраст определить было сложно. Яркий румянец на щеках и сверкающие голубые глаза дышали молодостью и свежестью, а украшавшая прическу лента с крупными розовыми цветами, похожими на пионы, придавала ей игривый вид. Вместе с тем она выглядела настолько уверенной и важной, что я ни на мгновение не усомнилась, что передо мной сама хозяйка салона.
Через пару минут Марселин отложила перо и, приветливо улыбнувшись, обратилась ко мне:
– Доброе утро, мадемуазель. Чем я могу Вам помочь?
Я повернула к ней свое заплаканное лицо. Ее тёмные брови чуть дрогнули в удивлении.
– Я бы хотела что-то сделать с этим костюмом, – я указала на свой наряд. – Сделать его более… привлекательным? Может быть, украсить кружевом воротник?
– Не хочу Вас обидеть, но комплект в самом деле крайне тоскливый для такой красивой молодой девушки, – она подошла поближе, приглядываясь. – Материал добротный, но цвет… Темно-синий, почти черный – так мрачно. И отделка никуда не годится. Я бы украсила и воротник и манжеты. И, может быть, посмотрите шляпку? У меня есть готовые варианты.
Я пожала плечами и, будто бы украдкой смахнув слезы, кивнула в сторону полки с кружевом:
– Какое Вам больше нравится?
Она взяла в руки отрез цвета слоновой кости и протянула мне:
– С этим выйдет менее контрастно, чем с белым. Более нежно, – было видно, что она хочет задать мне вопрос и не решается, но, к моему удовольствию, ее любопытство победило. – Вы такая печальная, мадемуазель. Что-то случилось?
Я ответила не сразу, и она, пользуясь этой заминкой, продолжила:
– Вы ведь не из Сен-Дени́? Я бы Вас запомнила: у Вас просто восхитительные рыжие волосы! – я слегка улыбнулась ей в ответ, и это ее заметно воодушевило. – Кстати, меня зовут Марселин, и это мой салон. Сегодня на площади ярмарка, и я отпустила своих помощниц на полдня, поэтому здесь так тихо.
– Да, я была на ярмарке. И Вы правы, я приехала только вчера.
– Что же Вас сюда привело? Вы не выглядите как работающая женщина.
Я задумалась: “Про церковь Сен-Марсель напрямую не спросишь… Попробовать узнать, оказывает ли кто-то колдовские услуги? В конце концов, найдем ведьму – найдем и всех остальных”.
– Вы не ошиблись, я не ищу работу. Говоря по правде, я приехала сюда по совету подруги. Слышала, что поблизости живет женщина, которая… помогает людям.
– О какой помощи Вы говорите? – на лице Марселин промелькнуло удивление, но я также поняла, что она “заглотила” крючок: предчувствуя интригующую историю, модистка не могла отказать себе в удовольствии узнать больше. Всем телом она подалась ко мне, пальцы рассеянно теребили лоскут кружева.
– В любовных делах.
– Вы так молоды и красивы! Вам ли горевать о несчастной любви? – похоже, искренне изумилась она.
Я потупила взгляд. Без какого бы то ни было умысла руки я держала сложенными на животе, но Марселин, заметив эту совершенно случайную позу, громко ахнула.
– Если только… Ох, бедняжка, неужели Вы в положении? – она вдруг понизила голос до шепота. – И отец ребенка Вас отверг?
Моя ложь начинала выходить из-под контроля: в воображении Марселин она жила своей жизнью, но я решила не вмешиваться и позволить ей сочинить мою легенду за меня. В конце концов, если это сделает историю более убедительной для нее – так тому и быть.
Кроме того, ассоциация с недавними слухами о моей беременности от Лу заставила меня почувствовать себя неловко, и мои щеки очень удачно зарделись. Кажется, это окончательно убедило Марселин в правдивости ее догадок.
– Вам бы вернуться в отчий дом и забыть его, мадемуазель, – покачала она головой. – Неужто Ваша семья Вас бросит? Организуете свадьбу с достойным человеком – никто ни о чем не узнает.
– Боюсь, что моя семья не поможет мне, мадам, – я опустила взгляд. Модистка вздохнула.
– Ох, не должна я Вам этого рассказывать… Но Вы правы, есть такая женщина. Вдова. Родильница.
La Voisin.
– “Соседка”?
– Так ее называют. “Соседка”. Ее настоящее имя – Катрин Монвуазен. Говорят, что она…
– Ведьма?
– Гадалка, прорицательница – как будет угодно. Она может помочь образумить этого мужчину. А если не выйдет, то есть другие способы… решить Вашу проблему. Не бесплатно, конечно.
Внутри меня все похолодело. Я догадалась, о чем она говорит: помимо прочего, Катрин Монвуазен помогала женщинам избавиться от нежеланных детей. Моя реакция не осталась незамеченной, и Марселин поспешила меня заверить:
– Не обязательно то, о чем Вы, бедняжка, подумали! Говорят, она также пристраивает сирот к бездетным богачам. Иные от нищеты готовы собственного ребенка продать за 5 ливров…
La Voisin и таким не брезгует.
“Ведьма
и торговка детьми? Там, где уже есть дети, можно спрятать и еще одного”.
Я нервно сглотнула:
– Звучит так, словно эта женщина довольно… жестока.
Марселин пожала плечами:
– Можно ли сберечь свою душу, когда занимаешься такими делами? – спросила она, вовсе не ожидая ответа.
“Можно ли сберечь душу, если ты воровка и лгунья?” – промелькнуло в моих мыслях.
– Где же мне ее найти?
– Ее поместье находится в Вильнев-сюр-Гравуа, это крошечный городок на пути из Сен-Дени́ в Париж. Скверное место, если спросите меня, но я напишу адрес.
Она вернулась к своему столу, выудила откуда-то клочок бумаги и бегло нацарапала на нем несколько слов.
– Вы все же подумайте, мадемуазель. Быть может, Вы напрасно не доверяете своей семье, – она отдала мне записку.
– Я обещаю подумать. И все же спасибо! Не знаю, как Вас благодарить.
Она вдруг хитро прищурилась:
– Я так понимаю, наряд украшать Вы не будете?
Мне пришлось чуть прикусить губу, чтобы не расхохотаться: ее предприимчивость, казалось, нисколько не уступала ее страсти к сплетням.
– Я возьму брошь для волос.
~ * ~ * ~
Возможно, мне стоило найти Александра, прежде чем отправляться дальше по следу, но радостное воодушевление от этого маленького успеха вскружило мне голову. Я успокаивала себя тем, что он обещал позже сам найти меня, а раз не нашел, значит не было ничего дурного в том, чтобы продолжать поиски.
“Он, скорее всего, будет недоволен, но как только я расскажу все, что узнала…”
Заплатив кучеру, я воспользовалась почтовой каретой и к обеду была в Вильнев-сюр-Гравуа. Расположенный на пересечении множества дорог, город словно не принадлежал никому: было в нем какое-то ощущение бесхозности и запустения, несмотря на в целом благопристойный вид. Я понимала, почему Марселин описывала его как скверный.
Нужный мне дом находился на улице Борегар, где служанка, не задавая лишних вопросов, сразу же проводила меня в гостиную. Не знаю, что я ожидала увидеть – логово кровожадного чудовища или, быть может, “шатер” ярмарочной предсказательницы, но убранство дома мадам Монвуазен оказалось совершенно обыкновенным, даже заурядным, хоть и указывало на достаток хозяйки.
Сама
La Voisin тоже едва ли выглядела как злодейка: невысокая, крепкая, но с тонкими чертами лица, она больше походила на маленькую юркую птичку, чем на ведьму.
– Что привело Вас ко мне, мадемуазель?
Когда она наконец заговорила, ее голос лучился радушием. Мысленно я уже признала свою ошибку, как вдруг в ложбинке между пышных грудей мадам, приподнятых тугим корсетом, блеснуло знакомое мне бирюзовое ожерелье. То самое “Яйцо малиновки”, которое мне не удалось выиграть в споре с Франсуазой-Атенаис.
