обман и заблуждение

…По красивому голубому небу плывут пушистые белые облака, совсем не совместимые с мрачной похоронной процессией на земле. Впереди идёт священник, выделяющийся из толпы своим белым одеянием. Одной рукой он машет крестом, будто разгоняя нечистую силу на пути, а второй обнимает какую-то священную книгу. Вслед за ним идут четверо гробовщиков, несущие блестящий чёрный гроб, в котором лежит бледный Джисон. Наверное, ему не очень удобно в этом костюме. При жизни он всегда говорил, что лучше уж умереть, чем надеть такую, как он выражался, «готическую радость». Следом плетутся убитые горем Юнджин и бабушка Хана, Минджи. Они так же бледны, как и Джисон, но они ещё живы. Чёрные платья идеально подходят под цвет лица, образуя ярко выраженный контраст. После них идут родители Хана в сопровождении двух полицейских. Они, в отличие от всех присутствующих, ни капли не расстроены смертью Хана, хоть и виноваты в ней на все сто процентов. Даже полицейские были не спокойны, но родители готовы были смеяться. А после всех этих людей шёл Феликс. Он смотрел под ноги, боясь поднять голову. Ему было настолько страшно идти рядом с этими двумя людьми, что он отстал от процессии. На нём была белая рубашка с выстиранным воротником, которая ужасно сдавливала грудь и горло, мешая дышать. Штаны с сильно затянутым ремнём давили на живот, вызывая тошноту. Глаза пекло, они сильно слезились, норовя заплакать. Интересно, если глаза заплачут, заплачет ли душа вместе с ними? Ноги дрожали, не желая продолжать долгий путь до конца. Вдали замаячила тёмно-чёрная полоска кладбища, становившаяся всё больше по мере приближения к ней. Феликс выдохнул, постаравшись сделать это с облегчением, но такового не почувствовал. Процессия вошла в калитку, шли они так ещё минут пять, пока не донесли гроб до свежевырытой ямы. Его поставили на столик возле этой ямы и Юнджин с Минджи залились новой порцией рыданий. Мать Джисона же, увидев их в таком виде, пренебрежительно хмыкнула. Феликс стал в одну шеренгу с присутствовавшими на похоронах людьми, но всё же осмелился взглянуть на Хана. Взглянул… и обомлел. Этот парень был вовсе не похож на того Джисона, который был раньше. Теперь у него было мертвенно-бледное лицо, подчёркивающее его неестественную худобу, не совсем заметную при жизни. Глаза были закрыты, создавая вид глубокого сна. Но Ликс точно знал, что он не спит. Посиневшие губы выглядели так, будто бы Джисон решил покрасить их голубой акварелью. Эти мелкие, на первый взгляд, детали были хорошо видны и со стороны. Феликс представил, как Хан неестественно выгибался, когда его одевали в этот строгий костюм. Было больно видеть таким человека, которого Ликс любил. С которым ездил на велосипеде, проводил пикник, ходил в школу. Этот год был самым счастливым годом в жизни Феликса, ведь он провёл его с Ханом. А теперь он лежит в гробу, не видя того, что Феликс сейчас плачет из-за его смерти. Слёзы беззвучно текли по лицу, украшали своей солью вкус во рту. Похороны начались. Священник двадцать минут говорил нуднейшую речь, в которой было больше о Боге и о нашем месте в мире, нежели о Джисоне. Феликс стоял и слушал, а уже хотел уйти. Наконец, это всё закончилось. Настало время попрощаться с уже и так покинувшим этот мир Ханом. Первой подошла Минджи. Она давилась своими слезами, пыталась собрать мысли и слова в кучу, и, наконец, произнесла: — Прости меня…умоляю, Джисони, прости! Я такая дура, оставила тебя с ними! Прости! Она разрыдалась и упала на колени. Ей на помощь поспешил священник, но она встала сама. Следующей была Юнджин. — Ты был лучшим, Джисон. Ты сделал в этой жизни всё, что мог, несмотря на твоё здоровье. Я люблю тебя, братишка. Она наклонилась и поцеловала его в лоб. После этого на её губах осталась пудра и Феликс понял, что если бы с Ханом упорно не поработал визажист, он выглядел бы раз в пять хуже. Потом кто-то подтолкнул Феликса к гробу и ему больше ничего не осталось делать, кроме как распрощаться со своим любимым прямо сейчас. Тяжёлый ком подкатил к горлу. На ватных ногах Феликс пошёл к Джисону. — Я тебя люблю, — прошептал он, надеясь на то, что Хан смотрит на него откуда-то с небес. — так сильно люблю. Мне очень жаль, что так случилось. Я виноват в том, что не помог тебе. Не защитил. Я всегда буду винить себя в этом. Но ты обо мне не беспокойся. Ты слишком много вытерпел. Покойся в мире, бельчонок. Феликс оставил невесомый поцелуй на губах Хана и понял, насколько они холодные. Отец отказался прощаться с сыном. А мать пошла только ради приличия. Феликс ожидал услышать от неё всё, что угодно, но только не: — Наконец-то, я думала, ты сдохнешь раньше. Из-за тебя я проведу остаток своей жизни в тюрьме. Я жалею только о том, что родила тебя. Ёбанный инвалид. Каждое слово ранило Ликса, как нож. Ему хотелось наброситься на женщину, вырвать клок её волос, выбить все зубы, но чтобы она почувствовала угрызнения совести. — Почему вы так говорите? — внезапно спросил он, привлекая внимание женщины. Она повернулась к нему и надменным взглядом посмотрела на него. — У меня есть на это право, — коротко сказала она. Феликс вышел из себя. Он подбежал к женщине и вцепился ей в кожу настолько глубоко, насколько ему позволяли его ногти. На коже женщины остались десять красных полуовальных вмятин. Она крикнула от боли и упала на землю. Феликс схватил её за волосы и затряс ими вместе с её головой, сидя на ней сверху. — Больше не смей винить его в своих проблемах, НЕ СМЕЙ! — закричал Феликс. Картинка начала расплываться, он видел людей, но не мог разглядеть их лиц… Феликс проснулся в холодном поту и со стиснутым в кулаках одеялом. Он встал с кровати и отправился на балкон. Там он открыл окно и зажёг сигарету. Зимний воздух обдал его дрожащее тело с головы до ног и, дабы успокоиться, он припал губами к никотиновой трубочке. Это всегда снимало стресс, как рукой, но, видимо, не сегодня. Феликс выпустил дым и сразу же затянулся снова. В его глазах собрались слёзы, которых там не было уже лет десять. Каждая мысль о похоронах Джисона, будь то воспоминание о том, какого цвета был его костюм, или какая погода была в тот день, приносила ему ужаснейшую боль, а увидеть их снова, хоть и во сне для Феликса значило почти сойти с ума. Со времени смерти Хана у него были отношения, но эти он будет помнить вечно, до самой смерти. Из раздумий Феликса вывел звук, исходящий не из окна и не из его комнаты. Он был похож на короткий всхлип. Сердце дёрнулось — неужели заселились соседи? Но оно сразу же успокоилось, когда Феликс услышал ещё несколько всхлипов и понял, что звук идёт из комнаты напротив. Из комнаты Хёнджина. Ли потушил сигарету о пепельницу и направился в сторону той комнаты. Всхлипы становились всё громче, пока последний не вылился в плач. Понять, о чём плачет Хёнджин было невозможно — он был не из тех людей, которые во время плача жалуются на мир и жалеют себя. Феликс почему-то подумал, что будет лучше, если он войдёт к нему. Он постучал. В ответ послышалось надрывное «открыто!» и Феликс вошёл в комнату. Хёнджин сидел на кровати, спрятав лицо в ладони. Феликс сел рядом с ним и посмотрел на него. — Что случилось? — вкрадчиво спросил он. — Я устал, Феликс… Хёнджин убрал руки от лица и посмотрел на Феликса. В его заплаканных глазах было столько боли и грусти, что Феликс раскинул свои руки для объятий и Хён влез в них, как маленький котёнок, расплакавшись ещё сильнее. Феликс понимал, что ему сейчас нужно выплакаться и сомкнул свои руки на его спине. Когда Хёнджин немного успокоился, Феликс чуть ослабил хватку своих объятий. Он позволил себе задать ему осторожный вопрос, готовясь к тому, что он сорвётся, или не ответит. — От чего ты устал? — За эти два месяца я потерял дом, семью, девушку и друга. И эти постоянные преследования… Я не могу так, я не выдержу, — ответил Хёнджин куда-то в плечо Феликса. Что-то больное укололо сердце последнего, непривычно больное. Будто бы это заиграла совесть. — Ты сильный. Ты выдержишь, я в тебя верю, — Феликс наклонился так низко к Хёнджину, что тот почувствовал его дыхание на своих волосах. — Я в себя не верю, — пессимистично сказал Хён. Феликс взял его за плечи и заставил посмотреть на себя. — Послушай, пессимизм — первый шаг к самобичеванию. А знаешь ли ты, к чему приводят самобичевания? — тихо спросил Ликс. Хёнджин не ответил, а, может, он и не хотел отвечать. — К самоубийству. Ты же не настолько двинутый, чтобы совершить самоубийство? — Да какая тебе вообще разница до моей жизни? — внезапно крикнул Хёнджин. Уши Феликса, привыкшие к тихим звукам, грубо говоря, изошли кровавым месивом и свернулись в трубочку. — Всё равно ты выставишь меня отсюда через пару дней! Это было обидно слышать, ведь Феликс изо всех сил держался, чтобы не убить Хёнджина, но, видимо, пора было. — Ты не думаешь, о чём говоришь, — коротко сказал Ли. — Я как раз-таки думаю! Повисло молчание, нарушаемое только равномерным дыханием обоих. — Тебе нужно немного отдохнуть. Тогда ты по-другому посмотришь на жизнь. — Ага, как же. У Феликса больше не оставалось тузов в рукаве, поэтому он решил пойти методом тыка. Он резко двинулся к лицу Хёнджина и поцеловал его в губы. Тот опешил, но Феликс опешил не менее, когда понял, что он отвечает на поцелуй. И это было безумно. Они едва знали друг друга, но уже целовались. Этого быть не могло. Наверное, это всё сон. Если бы это был сон. Когда оба оторвались от поцелуя, Феликс увидел в глазах Хёна столько любви и радости, что ему стало некомфортно. Он только что его развеселил? Или влюбил в себя? — Феликс, что это было? — с улыбкой спросил Хёнджин. — Забудь. Так, минутное проявление слабостей, — Феликс отвёл взгляд в пол, не желая смотреть на Хёнджина, который буквально расцвел от счастья. — Я тебе нравлюсь? — Тебе говорили, что так спрашивать некультурно? — А если отбросить культуру? Феликс оказался в ловушке. У него было три варианта ответа. Как тест. Но в этом тесте права на ошибку не было и переписать его на более хороший результат не получилось бы. Первый вариант — «нет». Но тогда он автоматически понизит настроение Хёнджина и его желание общаться с Феликсом. Второй вариант — «да». Но тогда он будет обманывать себя же. Ведь ему не нравится Хван Хёнджин… так ведь? Теперь и сам Феликс в этом сомневается! Третий вариант — «не знаю», или «ещё не понял». Это будет честнее всего вышеперечисленного. — Я ещё не понял этого, — сказал Феликс. — Чувствам надо давать зелёный свет, а то они так и прогорят где-то внутри твоего сердца, — Хёнджин пожал плечами. — Который час? — Пять утра, — сказал Феликс, удивляясь тому, насколько долго он может не спать после ночного кошмара. — Можешь полежать со мной? — попросил Хёнджин, хватая Феликса за запястье. Тот, по непонятной ему причине, не мог отказать и, как только Хёнджин отодвинулся, освобождая Феликсу место на кровати, лёг рядом с ним. Хён обхватил его обеими руками, будто бы боясь, что он сейчас уйдёт, и уткнулся ему в грудь. Через пару минут он уже мирно сопел, чем создавал уютную атмосферу, а Феликс ещё долго не мог заснуть, думая о том, насколько быстро его сердце перехотело убивать Хёнджина.

***

Сильные мужские руки толкнули Сокджина в глубь комнаты, даже не разбираясь с тем, куда он приземлится. К счастью, он приземлился на кровать и сильно не ударился. Намджун пошёл к нему, попутно расстёгивая клетчатую рубашку. Невероятно красивое тело, накаченная грудь с двумя выпирающими бусинками, которые показывали, что их обладатель возбуждён, кубики пресса, которые Сокджину так хотелось потрогать и расцеловать. Намджун сел на его колени, обхватывая руками шею. Он наклонил голову вправо и, приоткрыв рот, поцеловал Джина. Ловкие пальцы Джуна влезли под свитер Сокджина и начали вырисовывать на его груди разные невидимые узоры. Было хорошо и приятно. Вскоре свитер был на полу, а Намджун спустился на шею Сокджина. Он пустил в ход язык, после чего Сокджин испустил стон. Он подействовал на Джуна, как красная тряпка и он с ещё большей скоростью продолжил спускаться всё ниже. Он бы наслаждался его телом вечно, если бы в один момент его подбородок не упёрся в кожаный ремень на джинсах Сокджина. — Джун-а… — тихо сказал он. Намджун оторвался от своего увлекательного занятия и посмотрел на него. — М? — Давай сделаем это. Намджуну не нужно было повторять дважды, поэтому он с небывалым рвением снял с Сокджина джинсы и надетые под них боксёры. Взору предстал вставший член, который раньше вызвал бы у Намджуна отвращение. — Ты точно уверен? — Да, я уве… Сокджин застонал и на это была весомая причина. Джун резко склонил голову и взял его орган в рот. Сокджину не хотелось его отпускать, поэтому он положил руку на его волосы и прижал его голову к своему телу. Спустя несколько минут рот Намджуна наполнился белой массой, которую он с радостью сглотнул. Он поднялся к изнывающему от удовольствия Сокджину и снова поцеловал его, запуская в рот язык. Непривычно, но приятно. Приятен не столько сам процесс секса, сколько осознание, что кто-то согласен заниматься им с ним. Намджун медленно отодвинулся от губ Сокджина и посмотрел в глаза. Потом он перевёл взгляд на часы. Пять утра. На его лице появилась грусть, которую было видно невооружённым глазом. — Уже всё? — спросил Сокджин. Намджун встал и решил помочь ему найти вещи. — Мы обязательно продолжим. Но позже. А сейчас и мне и тебе нужно идти. До встречи, любимый, — сказал Намджун и, застёгивая рубашку, легко поцеловал Сокджина в лоб.