10 видов поцелуев

      Ночи в Пентосе стократно короче, чем дни. Красные черепицы тысячи крыш едва ли успевают покрыться полуночным светом, как место луны занимает пурпурно-алый рассвет, а после и день, что расточает тепло слишком щедро.       В городе тысячи крыш не видать тишины. Даже под фарфорово-бледным лицом луны по улицам, как мураши, снуют спешащие туда-сюда люди. Лейне место это не полюбить, ей не свыкнуться с жизнью, что больше похожа на улей.       Каждая пентошийская ночь отличительна друг от друга. Они не близнецы, не сестры, не имеют ничего общего. Сменяют друг друга принося с собой то сухой, истончающий кожу ветер, то удушающе вязкий зной. Все пентошийские ночи скользят перед взором как блеклые тени и меркнут перед одной.       В последнюю ночь уходящего года ни в доме архонта, ни в особняке магистра, ни в лачуге самого последнего бедняка— никто не сомкнет глаз к наступлению зарева будущего рассвета.Музыка будет играть, вино беспрестанно литься, а девушки в полупрозрачных шелках танцевать.       Лейна успела погостить год в стенах роскошной усадьбы знатного пентошийского магистра вхожего в состав городского совета, но ни к их вычурно пестрым манерам, ни к их не в меру роскошным пирам привыкнуть так и не смогла. Но когда успевала заикнуться о Вестеросе — Дэймон бросал ей колкий, укоризненный взгляд. Пустяк. Но и его хватало, чтобы пламя в груди и черепе вспыхнуло. Впрочем, драконам нужна лишь искра. Они яро спорили, пылко ругались, а после так же отчаянно сплетались телами на шелковой бездне постели, вот только в тех поцелуях уже не было пламени. Только сухая зола. — Миледи, не желаете ли отведать? — пухлое, размякшее от вина тело магистра Кроноса возникло с лева, прямо у края плеча. — Нектарно сладкий арбуз, доставленый прямо из моих загородных имений, всё для ваших прекрасных губ, что способны пленить и завоевать.       Лейна напряглась ощущая винный чад где-то у края уха, вместе с тяжелым дыханием старца навалившимся на голову, будто мешок сверх меры сыпучего пищанника. — Господин, я… — Лейна ощущала как и горло и нёб зудит от собственной злости, но попыталась сдержать и язык и слова. — Миледи ненавидит приторные сладости. — знакомый, сухой и скрипучий голос сквозь толщу музыки и выкрики тысячи голосов заставляет её едва ли не глупо пискнуть от радости. О, Семеро, он всё же пришел, хотя перед этим они вновь успели основательно поругаться. — Иначе не вышла бы за меня. — Разумеется, Ваше Высочество, да… — вся смелость магистра вместе с краской с лица стекают в двойной подбородок и расшитую гладью рясу.       Лейна не сходит с места ни под шарканье ног толстяка, ни под мерный шаг Дэймоновых сапог, что приближаются уверенно, как ненастье. — Выйдем на воздух, любимая? — цедит сквозь зубы он, и она нахально выгинает светлую бровь ощущая, как грань истончается. — Отказать Порочному Принцу? — притворно изоборажает восторг — Ваше Высочество, не посмею!       Жар отступает. Шум отступает. Их радушно встречает просторный балкон, где в искусственно выделанных из белого мрамора клумбах дозревают сочные апельсины с густо-зеленой листвой. — Я не желаю слушать о возвращении в Вестерос, Лейна. — тихо, почти без нажима в голосе произносит он, всадив кинжал в спелую, оранжевую сердцевину. — Пентос не мил мне. — так же тихо отвечает Лейна следя за тем, как острое лезвие филигранно обнажает апельсин от тоненькой кожуры. — Но мы с твоим отцом заключили союз для того, чтобы действовать сообща. Сдается мне, что в септе Семерых ты клялась божкам, что с той поры мы с тобою неразделимы, как одно целое.       Он был таким же несносным, как прежде. Всегда бил по самому больному месту. Как дикое животное, которому необходимо утвердить своё превосходство и способность вытерпеть больше других. Он открыто смеялся и явственно презирал и могущественных мужчин и знатных женщин страны поровну, ведь они всего лишь родились с правильным именем. Он сам был рождён в самой правильной для величия семье, но своей главной заслугой считал то, что отвернулся от них, выбрал иную сторону.       Дэймон был чужеродным зверем, урожденым Драконом, диковинкой для Пентошийских земель и двора. Как и она сама. А дракону нужно держаться дракона. — Пообещай мне, — требует Лейна пытаясь не вслушиваться в звон кубков и хохот здравиц и поздравлений наступлению нового года. — Что когда-нибудь мы вернемся домой.       Дэймон кривит тонкие губы. Его улыбки, кажется созданы для того чтобы резать в крошку осколки её надежд. Он протягивает ей апельсин, маленькое, оранжевое солнце лежащее на ладони, и она принимает его.       Липкий сок стекает по подбородку и шее, но ей уже всё равно. Горчинка на кончике языка ещё не успела потухнуть, когда в её распахнутый в удивлении рот вжались его требовательные, настаивающие губы. Не сладкие, как фрукты из роскоши магистерских садов. Нет, напротив, его губы походили на ягоды кислой рябины, на тёрпкость плодов терновника в начале весны, но Лейна ни за что в этом свете не хотела бы его отпустить.       Потому что в трещинках его губ таится едва ощутимый обжигающий вкус надежды. — Когда мы вернемся в Вестерос — теряется в хриплом дыхании, когда поцелуи огнем жгут ей кожу у шеи, скользят возле уха. — Мы не будем изгнанниками, вассалами или пажами, Лейна. Она знает, что Дэймон исполнит и это своё обещание. Ведь Порочный принц от своего не отступится. Никогда.