(Не)взаимность

— Я люблю тебя. Антон резко открывает глаза, несколько мгновений пялясь в потолок, и скатывается с кровати. В ушах всё ещё звучит настойчивый голос, убеждающий, что любит его, и Звёздочкину кажется, что его вот-вот вырвет. Этого не было. "Я люблю тебя" не было. Почему в его снах это звучит таким реальным, он не знает. Но знает, почему такие сны пугают больше, чем те, в которых он не успел. Антон толкает своё тяжёлое, неуклюжее тело в ванную, рваными движениями крутя вентили, и под шум бегущей воды, наконец, выдыхает. На своё отражение не смотрит, взгляд упирается куда-то выше плеча, пока губы упрямо шепчут свою мантру. — Мне жаль, мне жаль, мне жаль... Это не взаимно, я тебя не... Он не хочет смотреть себе-из-зеркала в глаза. Антон несколько минут слушает, как шумит вода, выравнивая дыхание, и, лишь краем глаза увидев свои растрепанные волосы, плетётся на кухню. Сегодня он вряд ли уже заснёт; значит, будет жить на кофе. Он даже представлять не хочет, как отвратительно сейчас выглядит, с его тёмными от недосыпа мешками, осунувшимся лицом и усталыми морщинками. Увидь это Олежа... Звёздочкин мотает головой, упрямо отмахиваясь от таких мыслей. Не стоит. Не здесь. Он не такой уж отчаянный мазохист, чтобы уходить в дебри воспоминаний, каждое второе из которых — об Олегсее. Антон тяжело вздыхает, прогоняя из головы остатки сегодняшнего кошмара, и думает, что, наверно, пора бы навестить кладбище. Поговорить с равнодушным крестом, выговориться в очередной раз. Может, тогда такие кошмары уйдут хотя бы на пару дней. И к концу дня, который весь был в отвратительных мимолетных "Олежа бы...", Антон кивает сам себе и останавливается у знакомого цветочного магазина. В первые разы было неловко просить собрать букеты, наполненные смыслом. Ещё неприятнее было говорить перевязать чёрной ленточкой цветы, каждый из которых умолял о прощении. Чужие жалостливые взгляды душили, и Антон, торопливо оплатив покупку и поджав хвост, убегал. Со временем, конечно, свыкся. Да и перестал говорить о значении, просто указывал, какие цветы нужны сегодня. "Прости меня", оказалось, говорили очень немногие, запомнить было легко. Антон оглядывает магазин, пока ждёт своей очереди; заминка на кассе его не беспокоит. И когда перед ним появляется знакомая девушка, уже не раз перетягивающая траурной лентой купленные им букеты, по заученной схеме указывает на синие гортензии. Ему нравится, что он видит их цвет. Ему нравится, что они могут извиниться за него. Синий букет в синей обёртке привычными движениями укладывается у креста. Антон отходит. Начинает свой ритуал. — Мне жаль. Прости. Я хотел бы, чтобы всё было по-другому. Я тебя не... У кого-то из вредных привычек несколько пачек выкуренных сигарет в день, у кого-то — литры алкоголя, выпитые с таким отчаянием, словно завтра не наступит. У Антона привычки не так вредят здоровью, он уверен, но выматывают они больше. Купить очередной букет, неизменно каждый раз думая, что живому Олеже живые цветы подошли бы больше. Доехать до кладбища, навести порядок на могиле. Простоять несколько часов напротив креста, который, стыдно признаться, Антон ненавидит, пока слова не повторятся в сотый, наверное, раз. — Это не взаимно. Я тебя не... Антон знает, что Олежа его не слышит. Антон хочет, чтобы всё-таки ему ответили. Накричали, обвинили во всех смертных грехах. Чтобы его бросили, хотя даже в отношениях они не были. — Ты правда меня любил? Тогда кошмар снился Антону три дня подряд и, приехав на кладбище, он не удержался. Спросил. И сразу сжался внутри, всё казалось, что он звучит напыщенным идиотом с самомнением размером с гору. С чего он взял, что Олежа, нежный, мягкий Олежа, злобно тыкающий в каждый синяк и гневно сводящий брови, мог его полюбить? За что? За растрёпанные нервы, за висящую каждый день над головой угрозу? За жестокие слова, выпаленные в неудачном моменте? За то, что убил его? "Это не твоя вина", сказал бы Олежа. "Даже если это случилось из-за Дипломатора, это не твоя вина". Олежа бы обязательно так сказал. Он бы никогда не винил Антона. Он вообще так много сделал для него, что винить уж точно не стал бы, Антон уверен. А такие вещи для абы кого не делают. Даже для друзей не делают, в этом Антон уверен тоже. Для "друзей" не рискуют своей жизнью, прячась в подворотнях от погони, не держат под рукой огромные аптечки, не отдают буквально всего себя. У него, возможно, самомнение с гору, но Олежа его любил. Антон уверен. Когда он впервые это осознал, в груди растёкся жгучий стыд, и зубы чуть не раскрошились от того, как сильно были сжаты. — Мне жаль. Прости меня. За то, что подверг опасности. За то, что втянул в эту отвратительную историю. За то, что не извинился. За то, что не спас. За то, что... — Это не взаимно. Я тебя не... Антон позволяет себе погружаться в воспоминания только здесь, перед молчаливым крестом и насмешливо неживой улыбкой. Мазохизм, катарсис, как угодно. Варись, Антон, в ненависти к себе, в своей вине. Смотри на этот чёртов крест и повторяй свою глупую речь, звучащую хуже, чем старые выступления Дипломатора. Давай, будь честным. Тебя любили, для тебя сделали всё, что можно. А ты, Антон, что ж... — Я тебя не... Возвращается Антон домой уже в потёмках, ненавидя то, во что превратилась его жизнь. Он хочет, чтобы всё было как раньше. Запах домашней еды в его квартире, две чашки на столе и две улыбки, а не одна пустая хмурость. Винить получается только себя. Что мешало остановиться? Что мешало понять раньше? Почему от своих же извинений так горько? Антон щёлкает пультом в попытках отвлечься, уверяя себя, что завтра будет лучше. Не хорошо, может, даже не нормально (после девятнадцатого июня "нормально" — почти недостижимая отметка), но лучше. Вот только Антон — лжец, чьи заверения не работают даже на себе, а очередной день совсем уж неудачный. Там наткнулся на грубость, тут снова увидел раздражающе-яркое "Где наш герой?". Мелочь за мелочью, деталь за деталькой, но вот уже вместо Антона Звёздочкина домой спешит хмурая расстроенная туча. И лишь в квартире раздражение рассеивается, когда он мажет взглядом по забавному косому котёнку и ласково думает: "Олежа бы...". Обрывает себя, в панике отступая. Нет, нельзя о таком! Хватит уже! Не здесь, ну не здесь же! Молодец, Антон. Снова облажался. Он запирается в ванной, не думая, не думая, не думая о дурацком котёнке из календаря, и случайно — не хотел ведь, знал, что станет ещё хуже — смотрит на своё отражение. Понимание в глазах Антона-из-зеркала жжётся; нужно сказать хоть что-то. — Я тебя не... Не договаривает. Жалость в двух потухших лампочках напротив действует на нервы. Кажется, что человеку по ту сторону известна какая-то тайна, скрытая от самого Звёздочкина. В бессилии Антон закрывает глаза. Вообще-то, эту тайну он знает и сам. Знает, почему ненавидит свои слова и крест даже больше, чем себя. ... Резко срывается с места, не оглядываясь на отражение, и мечется по квартире. Телефон, лопата. Шарф. Сборы быстрые, лишь сидя в машине он осознаёт произошедшее, тяжело выдыхая. Кажется, разговоры с собой-из-зеркала больше не помогают. Надо бы повторить свою ложь в другом месте.