***
— Ау! — Мицуки зашипела от боли, одергивая свою руку. Она отступила назад, зажмурившись. — Ма... — Вырвалось из плотно сжатых зубов. Женщина подняла взгляд на сына. Её губы сложились в нервную улыбку, когда она кивнула на один из кухонных шкафчиков. — Все в порядке! Просто достань маме аптечку, ладно? — Кацуки проигнорировал её слащавый тон. Он помогал своей матери с готовкой, нарезал овощи, когда матриарх семьи начала подшучивать над ним. Бакуго не собирался использовать на ней свою причуду — он никогда бы не стал — он просто шутливо толкнул её в ответ на подтрунивания, как и всегда. Искры вырывались из руки неожиданно, у него даже в мыслях не было её активировать! Он обжëг собственную мать. Деревенело двигаясь, он вытащил с верхних полок кухонного шкафа небольшую белую коробку, украшенную наклейками с цветами и котятами. Мицуки заворчала, усаживаясь на стул у обеденного стола. Сын подскочил к ней, зарываясь в коробку. — Там есть мазь от ожогов... Кацуки что-то пробормотал под нос, вытаскивая нежно-голубой тюбик с нужным препаратом. Его мать улыбнулась, закатывая рукав домашнего свитера повыше. Розовый ожог-звёздочка небольшой и несерьёзный. Без крови или волдырей. Но Кацуки всё равно чувствует лёгкий аромат сладковатой поджаренной плоти. Аромат, пропитавший его гакуран навсегда. Не важно — фантомный он или нет — желчь всё равно подступила к горлу. Кацуки аккуратно наносит мазь на ожог. Мицуки кривится от боли, недовольно фырча. На лбу выступает холодный пот, а желчь в глотке поднимается выше. Было ли Деку так же больно? Корчился ли он на полу своей комнаты, в попытке нанести охлаждающую мазь от ожогов на раны, оставленные причудой Кацуки? — Эйй, отличная работа! — Подбодрила его мать. Кацуки не нуждался в утешении! Мицуки это знала, но видимо, что-то в выражении его лица, заставило её забеспокоится, раз она позволяла себе инфантилизировать. Кацуки нахмурился, но ничего не сказал по этому поводу, что, кажется, заставило маму заволноваться ещё больше. Юноша вытащил марлевые пластыри из коробки, но Мицуки отрицательно помотала головой. — Нет нужды бинтовать. Ожог несерьёзный и небольшой, он лучше заживёт на свежем воздухе. Блондин ничего не ответил, лишь кивнул, собираясь подняться. Рука матери остановила его, усаживая назад. Женщина взволнованно нахмурилась, бегая взглядом по лицу своего сына. — Что случилось? Я могла бы сказать, что ты взволнован ожогом, но это не основная причина твоих переживаний, верно? То, чего боялся Бакуго в своей матери больше всего — это её проницательность. Мицуки создавала впечатление эмоционального и мало вдумчивого человека. Она не умела "читать людей" — как Масару — но она прекрасно понимала своего сына. Их бытовые ссоры всегда были разгорячёнными и громкими, но это, на самом деле, обычные повседневные мелочи. Серьёзных ссор в их семье практически не бывает, а если и случается такое, то конфликт всегда сходил на нет усилиями отца. Кацуки редко говорит с родителями "по душам". Такие беседы нужны лишь слабакам и нытикам — таким как Деку — хотя сейчас он, совершенно позабыл об этом, а слова полились из рта сами по себе. — Что если я... Что если я причинил кому-то боль своей причудой? — Кацуки опустил свои глаза в стол. — Чёрт, это всего лишь оправдание, но я не хотел этого. — Рука матери сжалась на его запястье. Она, скорее всего, уже начала догадываться о чём конкретно говорил Кацуки. — Я планировал ударить взрывом в стену рядом с ним, но причуда просто вышла из под контроля, — Мицуки напряглась сильнее. Кацуки замолк, ожидая её реакции. — Я знала, — Губы женщины расплылись в грустной улыбке, когда Кацуки осмелился посмотреть на неё. — Я знаю, как работает твоя причуда и как... — Она бросила короткий взгляд на свой ожог. — ...выглядят ожоги от неё. — Но я так же знала, что ты не смог бы сделать настолько большой взрыв. Твои руки просто не вырабатывают столько пота за раз, — Она покачала головой, её рука перехватила ладонь Кацуки. Женщина потирала подушечки пальцев сына, она всегда делала так, когда он был младше. Маленький жест-привычка, успокаивающий его в детстве и до сих пор. Эмоции, будто бы улеглись на дно стеклянной бутылки — штиль — спокойствие и умиротворение. Так непривычно. Кацуки, кажется, чувствует бурление внутри постоянно. Это бурление находит себе новых жертв из его окружения, поглощает, заставляя Бакуго злится на что-либо или кого-либо без видимых на то причин. Это чувство горения в груди напоминало чем-то его причуду. Раньше Кацуки не видел в этом взаимосвязи, сейчас же, когда он начал прослеживать связь эмоций с причудой, это имело смысл. Он всегда оценивал свои эмоции поверхностно, не вдумываясь в причины их возникновения, и при этом он всё равно руководствовался исключительно чувствами, игнорируя рациональность. Когда он думает о Деку и гнев бурлит в груди, он прислушивается к глубине; к этому шипению на кончиках пальцев. Стоит только сделать это, как любая злость, направленная на Изуку, исчезает, будто бы её и не было. Будто бы он никогда и не злился на Деку вовсе. Будто Деку был обычной преградой на пути к тому, что его по настоящему раздражало. Настоящие причины злости всегда связаны с Мидорией, а он, ошибочно, считает его целью своих эмоций. Сейчас он это понимает. Слишком поздно. Мицуки дала сыну пару минут на раздумья, прежде чем начать говорить. — Ты же знаешь, что все любящие матери стараются защитить своих детей? — В её глазах промелькнул какой-то отголосок боли, напоминающий чем-то разочарование. Кацуки непонимающе посмотрел на неё. — Я тоже защищаю тебя, но, как хороший родитель, я должна воспитать тебя хорошим человеком, поэтому я должна была позволить тебе столкнуться с последствиями собственных поступков. Поэтому, после "происшествия с причудой", я предположила, что нападавшим можешь быть ты, — Чувства в глазах матери усилились, она невесело усмехнулась. — Я сказала об этом только Инко. Я ожидала чего угодно: гнева, обиды, осуждения, даже оскорблений и ненависти. Но я не ожидала, что она начнёт оправдывать тебя, — Из плотно сжатых губ женщины вырвался звук, напоминающий заглушенный всхлип. Младший Бакуго уставился на мать, позволяя той сжать свои запястья до впивающихся ногтей. — Она не хотела начинать расследование. Никто не хотел, кроме... — Она снова посмеялась, видимо, от нервов. — ...меня и твоего отца. Никто кроме нас. — Она резко вскинулась, утирая выступающие слёзы из глаз. — Дело не в тебе и не в чувстве вины, ничего такого! Просто, кто если не мы? — Уголки её губ поднялись вверх. — Ведь так делают герои, да? Помогают, даже если никто другой не хочет. — Она пыталась поднять настроение им обоим, что не возымело успеха, и лёгкая улыбочка покинула её лицо так же быстро, как и появилась. — Расследование не проводилось, поэтому и каких-либо доказательств у нас не было, а обвинять тебя без них мы не хотели, даже если знали, что это ты. Поэтому, мы решили оставить всё как есть и ждать твоего признания или, может, здравомыслящего полицейского, готового выполнять свою чёртову работу, — Лёгкая строгость пробежала по её лицу и отразилась в голосе. В уголках глаз защипало. Кацуки сощурился, не желая распускать сопли. Он не хочет просить помощи, ведь он не слабак и должен разобраться в себе сам! Но контроль продолжает ускользать сквозь пальцы. Эмоции всегда были необузданными и непокорными, но причуда всегда подчинялась Кацуки. А сейчас она вне его власти, как и эмоции, переходящие грань здравомыслия. — Мам, наверное, мне нужна помощь, — Слова выходили с хрипом, царапая горло и гордость. Мицуки рвано выдохнула и поддалась вперёд, заключая сына в объятья. Если минутная слабость поможет ему стать сильным в будущем — он готов на это пойти.***
« — Эй, Деку, — Кацуки пнул красный кросовок. Изуку устоял на ногах, но парень, стоящий за блондином, помог ему упасть пинком по колену. Мидория опустил голову, скрывая свои глаза за отросшей чёлкой. Его школьная физкультурная форма потёрта и грязна; колени исцарапаны, как и ладони. Сегодня они играли в вышибалы, Деку был самой желанной целью. Кацуки ненавидит, когда этот слабак пресмыкается. Разве он не хочет стать героем? В тайне, Бакуго всегда надеялся получить удар в ответ. Хотелось хорошей драки, которая сможет доказать ему, что Деку чего-то стоит. Но он никогда ничего не делает, только терпит, оправдывается или извиняется... Но в последние время Изуку почти не говорит. Деку его не игнорирует, но не отвечает, только пристально смотрит в ответ. Смотрит своими широко раскрытыми зелёными глазами, с бушующим солнцем внутри и целой звёздной картой на окраине. Но солнце тускнело, а звёзды бледнели, будто бы что-то накрывало их тенью. Кацуки это раздражает, хотя и не понятно почему. В последнее время он часто задумывается: а почему он вообще ненавидит Деку? Некоторые причины лежат на поверхности — слабость и немощность, непоколебимая решимость и наивность — но большая часть из них была неясна. И это становится лишь очередной причиной для гнева. — Понравились вышибалы, уёбок? — Статист с крыльями засмеялся. Ботинок прилетел в живот Деку, сидевшего на полу в полупустом коридоре у мужской раздевалки. Зелёные глаза не отрывались от Кацуки. Замарашка всегда следовал за ним молчаливой тенью, его присутствие это аксиома. Но уже месяц Деку не делает этого. Он изменился. По какой-то причине это пугает Кацуки, ведь он этого совершенно не понимает. Гнев Бакуго, казалось, должен был улечься, но, как бы не так! Стыдно признаться — даже самому себе — но отсутствие Деку злило его ещё больше, чем его присутствие. Злили идиоты одноклассники, подставляющие подно. Злили надписи на его парте и множество изуродованных пожеланий смерти на листках его тетрадей. Злило, что на сегодняшнем уроке одноклассники выбрали мишенью его, закидывая мячами так, будто желали убить. Кацуки считал, что причиной его гнева был Деку, даже если раздражение вызывал не он. Он привык считать, что во всём всегда виноват Деку. Кацуки считал, что это Деку виноват в том отношении, что получает. Ведь так говорили другие дети, учителя, а взрослые не могли ошибаться. — Слабак! — Вскрикнул один из статистов. Блондин цыкнул, отпихивая двух идиотов, пинающих Изуку. Придурки отошли, ухмыляясь. Бакуго поднял свою руку, искры разбежались по его коже. Он хотел видеть Изуку рядом. Он правда этого хотел? Почему? С того дня, как Деку стал его избегать, Кацуки не переставал думать об этом. Его гнев утихал, как только он погружался в себя, задумываясь перед сном. Утром светлые мысли покидали голову, заслонённые пустым гневом. Бакуго использовал взрывы не только для запугивания Деку. В основном, он запугивал других. Бакуго нравится иметь контроль над идиотами-статистами. Статисты покрывали Изуку оскорблениями и, даже несмотря на намек Бакуго, продолжали пинать его. Ноги Деку покрылись синяками, тёмно-синими пятнышками, вызывающими отвращение. Щелчок, кожа Кацуки загорелась искрами, вырывающимся из его пор. Он склонился, направляя дымящийся кулак в стену, рядом с головой Деку. Кацуки всегда отводил свой кулак назад, не позволяя ядовитым испарениям, исходящим от его кожи, коснуться ноздрей задрота. Пара было слишком много. Больше чем обычно. Статисты отошли, Изуку закашлялся из-за испарений. Кацуки проигнорировал это и выбросил руку вперёд. Взрыв ослепил. Лёгкое покалывание покрыло ладонь. Ядовитый дым заполнил коридор. Статисты отпрыгнули в испуге. Сам Кацуки отскочил назад. Он не собирался бить так сильно! Пота было недостаточно для такого сильного удара! Дым начал рассеиваться, оседая вместе с крошками грязи и бетона. Кацуки мог видеть силуэт Изуку, прикрывающего своё лицо руками. Зеленоволосый подросток опустил дрожащие руки. Края его спортивной футболки опалились, а шорты начали покрываться каплями крови. Местами его кожа слезала кусками, она падала с тихим хлюпаньем на пол, вместе с сгустками крови. Ожоги покрыли часть ладоней и пальцев, там были самые незначительные из них, меркнувшие на общем фоне. Повреждения шли до предплечий, где заканчивались неровными пятнами и кровавыми подтёками. Основной удар пришёлся на промежуток от запястий до локтей. Если бы Деку не прикрылся руками, то его лицо было бы сожжено. Зелёные глаза не переставали смотреть на Кацуки. Они побледнели, приобретая молочно-зелёный оттенок, и дрожали от страха и боли. Но взгляд Деку всё равно не отводил, скорее всего от шока. Кацуки уставился на его руки. Руки у Деку тонкие и худые, от неровности сгоревшей плоти они напоминают обглоданные кости. Кацуки трясет. Кацуки трясет. Он смотрит на чёрные пятна гари на одежде и стене; на лужи крови с кусками плоти в ней; на практически белую радужку зелёных глаз. Запах гари, карамели и чего-то химического перебивает тошнотворная вонь горелой плоти и метала. В ужасе Кацуки наблюдает, как Изуку опустил взгляд на свои руки. Его рот приоткрылся, но он так ничего и не сказал. Деку просто пялился на них, пока Кацуки сходил с ума, не в силах оторвать взгляда или заставить себя двигаться. Одна из рук Мидории дрогнула и начала движение. Дрожащими, розовыми от ожогов пальцами, зеленоволосый схватил кусок кожи, свисающий с его запястья. Он оторвал его так, словно этот кусок кожи принадлежал не ему, а куску мяса на тарелке. Желчь подступила к горлу, когда Кацуки разглядел очертания мышц под снятым куском кожи. Деку поднял взгляд, встретившись с глазами Кацуки. Уголки губ изогнулись в дрожащей извращённой улыбке. — Ты счастлив теперь? » Бакуго резко садится. Тяжёлое дыхание настолько резкое и сбивчивое, что обжигает горло холодным ночным воздухом. Когда дыхание приходит в норму, Кацуки падает на подушку, всматриваясь в потолок. Воспоминания забегают в его разум без приглашения, а он слишком устал, чтобы сопротивляться. Кто-то вызвал полицию. Он не знает кто именно — идиоты-статисты или кто-то из персонала. Но он помнит, что никто даже не ставил под сомнение его невиновность. Сейчас, после разговора с матерью, он думает, что это было непрофессионально с их стороны. Он был первым и, по сути, единственным подозреваемым. Любой идиот соединил бы точки, если бы просто глянул на его причуду в удостоверении или просто посмотрел на красную от лёгкого ожога ладонь. Арестовали бы его или принудили бы к посещению психиатра — он не знает. Но его должны были, хотя бы отстранить, отчитать, наказать, сделать хоть что-нибудь. Но его даже на полноценный допрос не вызвали! Он помнит, что в тот день он впервые разозлился на себя. Именно это пришествие сподвигло его думать головой. Начать анализировать собственные поступки и жизнь; поставить под сомнение те идеалы и учения, что диктовала ему школа. Да и просто задуматься о истинной природе своих эмоций, в конце концов. Он до сих пор просматривает интервью, читает статьи и слушает подкасты. Сперва, он изучал героизм: качества присущие героям, личные истории разных Про. Потом, он наткнулся на истории о вышедших из под контроля причудах, о историях о издевательствах, дискриминации. И в конце концов закончил научными статьями о подростковых причудах, статистики дискриминации разных форм... За всё это время, он пришёл к нескольким умозаключениям: Первое, он ужасен в понимании собственных эмоций. В частности, гнева. С такой сильной причудой быть нестабильным — опасно. Но никто, конечно же, не удосужился ему это объяснить. Родители, разумеется, говорили об осторожности с детства, но Бакуго был слишком самолюбивым засранцем, чтобы слушать их. Второе, он не ненавидит Деку. Он ненавидит его слабость и покорность. Он ненавидит всех тех, кому он позволяет причинить себе боль. В его мировоззрении Мидория сам виноват в том, как к нему относятся. Но это не так. Кацуки ошибался, и эта ошибка была самой худшей из всех в его жизни. Третье, он слабак, который слишком напуган, чтобы извинится. Как можно отделаться обычным "извини, я был не прав", после того, как отправил человека в больницу, покрытого ожогами? Как можно извинится за годы издевательств и оскорблений? За собственную гордость, не дающую задуматься хоть на минуту? За неспособность вовремя попросить помощи в обуздании самого себя? Как он вообще всё это объяснит, и выслушает ли его Изуку? Не сочтёт ли он объяснения Кацуки оправданиями? Гордость и самолюбие Кацуки задето, это раздражает до безобразия, но он засовывает это чувство поглубже. Он слишком уж часто прислушивался исключительно к себе, и как оказалось, его ощущения имеют тенденцию лгать. За это время он провёл лишь пару консультаций у психолога и, по совместительству, консультанта по причудам. Они ещё ничего не добились — лишь пристраивают "доверительные" отношения или как он там это назвал — но Карга уже успела сообщить ему о своей гордости. Хоть он и продемонстрировал раздражение, слова матери много значат. Её поддержка заставляет его двигаться дальше и не останавливаться, хотя он каждый день хочет бросить это дело. Карга... Кацуки помнит, что она и отец ходили к Деку в больницу. Сперва втроём, вместе с тётей Инко. Потом, Мидория перестала приходить вовсе, она, ссылаясь на работу, избегала сына, как чумы. Кацуки не узнал бы об этом, если бы не очень тихий разговор родителей на кухне: « — Ты же знаешь Инко! — Голос матери ослабевший, будто она плакала или была на грани. Кацуки не любит этот тон, ему не очень нравится, когда мать плачет. К его чести, он никогда не был причиной её слез. Он спускался на первый этаж, когда услышал этот разговор. Подросток присел на ступени в самом верху и пригнулся так незаметно, как только мог. — Ей, должно быть, просто больно смотреть на раны сына! — Мицуки... — Отец звучит непривычно строго. Отец очень тихий и покладистый человек, но он не мягкотелый. Самые строгие выговоры и наказания Кацуки получает именно от отца. Его строгий тон и прищур глаз намного эффективнее криков матери. — Она просто ищет предлог. Её сын не может даже есть самостоятельно, а ей "неприятно"? Даже если бы ты чудом сдерживала рвотные позывы, разве ты покинула бы своего ребёнка? Мать всхлипнула. Кацуки морщится. — Мицу, я знаю, что Инко и ты очень близки, что ты, от части, её идеализируешь. Но она изменилась, она уже не та добрая женщина, что была раньше. И ты прекрасно это понимаешь. Мицуки, перестань отрицать очевидное — ей наплевать на сына! Мама заплакала. — Да, — Тихо сказала она, — Ты прав. » Подслушанное выбило его из колеи. Кацуки тогда очень хотел навестить задрота. Он хотел убедится, что Деку в порядке. Родители навещали Изуку поочерёдно, каждый день после работы. Бакуго не приходилось сжимать свою гордость в кулак, чтобы спросить о его состоянии — родители и без просьб рассказывали о нём. Блондин зажмурил закрывающиеся глаза. Мысли утомляли куда больше, чем он ожидал. Он заполнял свою голову воспоминаниями, чтобы отогнать кошмары. Помогало не сильно. Кацуки глянул на свой стол. Лёжа он не мог рассмотреть письмо, лежащее на нём, но он знал, что оно было там. Ожидало, когда Бакуго наберётся смелости вручить его адресату. Он закрыл глаза, позволяя очередному кошмару завладеть разумом.***
— Инко, ты шутишь?! — Голос матери бьётся о стены дома. Кацуки прильнул к стене. В последнее время он часто подслушивает. Это, на самом деле, не его вина. Акустика их дома в смеси с громким голосом матери, делали все за него. Кацуки любил быть в курсе, даже если то, что он узнаёт причинит дискомфорт. Кроме того, других способов узнать что-нибудь о Деку у него нет. — Нет! Я уезжаю, это окончательное решение, — Слёз в голосе Мидории не было, лишь раздражение, не свойственное ей. — Ты не можешь просто взять, блять, и бросить своего сына! О чём ты вообще думаешь?! — Ты не можешь осуждать меня! — Голос женщины сорвался на крик. — Ты не знаешь, каково это! — Некогда мягкий голос тёти Инко груб. Он звучит как-то неправильно, будто бы и не создан для такого тона. Злость для Инко инородна. — Я не могу больше врать ему в лицо! Не могу смотреть на его раны и ссадины; на порванную одежду или испорченные вещи! Я устала волноваться! Я не могу смотреть в его глаза и обещать, что всё будет хорошо, что дети в школе просто злые и после его выпуска всё станет лучше. Это все ложь! Старшие школы не принимают беспричудных! Его никогда не наймут на работу, даже на самую низкооплачиваемую! Он будет жертвой жестокого обращения всю жизнь! И я не могу на это смотреть! — Женщина всхлипнула. — Никто никогда не заметит его талантов! Никто никогда не поможет ему! Никто не полюбит его! — Инко сопит носом. — Я не люблю его! Я просто не могу любить его! Я устала врать о том, что все ещё люблю! — Инко, в-все не настолько плохо! Ты... нельзя сдаваться! — Слышится возня, шуршание тапочек по полу и ели слышимый шлепок. — Ты не понимаешь! — Она взвыла. — Тебе повезло, Мицуки. — Инко выплюнула слова, подобно оскорблению. — У твоего сына хорошая причуда, он умён и перспективен, его ждёт хорошее будущее. Тебе повезло и ты никогда не узнаешь, какого это — сожалеть о рождении собственного ребенка! — Голос Мидории обрывается. Громкий шлепок прерывает её. Кацуки затаил дыхание, неосознанно сжимая свою футболку на груди. — Не смей так говорить! — Повезло?! Это не ебучая лотерея! Наши дети не неудачная игрушка из автомата! — Мама делает пару прерывистых вздохов. — Ему будет тяжело — это правда... — Она переходит на более спокойный и тихий тон. — Но это не его грёбаная вина! Ему тяжело не потому, что он беспричудный, а потому что окружающие считают это недостатком! Именно поэтому ему нужен кто-то, кто будет его поддерживать несмотря ни на что! И ты всё равно бросаешь его? Как ты вообще могла разлюбить собственного сына?! Кацуки почти не дышит, чувствуя тяжёлый ком, застрявший поперёк горла. Он не может разобрать те слова, что говорит тётя Инко — слишком тихими они были — но конец фразы он, к сожалению, слышит отчётливо: — Он не проживёт дольше двадцати пяти: либо убьёт себя сам, либо ему помогут. Гостья вылетает из кухни, спеша в сторону входной двери. Кацуки закрывается в ванной первого этажа. Он неуклюже плюхается на холодный пол.***
Кулак останавливается в миллиметре от двери. Кацуки прикусывает щеку изнутри, проглатывая рычание. Он стоит так пару секунд, прежде чем опускает руку в поражении. В второй руке сжатый и слегка помятый конверт. Бакуго сдаётся, садясь на корточки у двери. Он бережно разглаживает помятое письмо, а потом толкает конверт в щель под дверью. Приходится приложить некоторые усилия. Повезло, что в дармовом дешёвом доме Мидории вообще есть щель под дверью. Он мог бы просто положить письмо в почтовый ящик, но вряд ли Деку проверяет его. Кацуки поднимается на ноги, воровато оглядывается и закидывает сумку на свое плечо. Он ещё не готов столкнуться с Изуку лицом к лицу. Не то что извинится, просто отдать письмо лично он не в силах. Кацуки надеется, что Изуку прочтёт его, а не выбросит или разорвёт. Он поправляет перчатки на запястьях. Они не удобные, но решение носить их принял он сам. И отступать не собирался. Кацуки