Бедлам

Душевая комната была слишком громким названием для того помещения, где сидел в засаде Гарри. Гарри, вот, звал место душной комнатой. Душная комната — совсем небольшое, напоминающее букву «Е», помещение, которое является смежным коридором для общего зала и приëмной; в этой комнате были совмещены и душевая, — просто раковина метр на метр на полу, огороженная кафельным бортиком и паршивой занавеской, — и туалет, — два самых дешëвых унитаза, небольшой шкафчик с ведром и расколотой надвое шваброй, а ещë некое подобие приватности и дар на юбилей клиники — кособокая дверь без щеколды, на которой понаписаны разные надписи, — и курилка. Курилка была самым популярным местом в отделении, Гарри мог поклясться на крови и своëм скудном добре. Небольшая прожëнная сигаретами кушетка с банкой заместо пепельницы, и крохотное окошко за решëткой — вот точное описание того, где делались самые крупные ставки и рождались легенды. Здесь всë пропитывалось никотином — и уже пожелтевшая занавеска, и обивка кушетки, и сами курильщики: начиная от волос и заканчивая кожей, всë пахло сигаретами, даже когда никто не курил. Так вот, Гарри караулил в дальнем углу душной комнаты и жутко замерзал. Босые ноги шлëпали по кафелю, бывшему когда-то белым, а полотенце, которое он перевязывал четыре раза, сейчас сидело слишком плотно, натирая чувствительные бëдра. Звук гудящей от мощного напора душевой лейки уже нестерпимо раздражал, ледяные брызги уделали весь пол, стену и даже до кушетки с одеждой долетели, а Гарри и подавно был отсыревшим до костей. Чëртовы Жамбридж и свежее мясо всë никак не шли. — Надеюсь, вас там задержала ваша смерть, уëбки, — стучал он зубами и проклинал длинное бесполезное помело Локонса, только и способное, что трепаться о себе. Гарри узнал первым, что у них пополнение. По правде сказать, узнал ещё когда Сивилла Трелони из женского отделения нагадала смерть на цикорной жиже, оставленной на дне жестяной кружки; ещë тогда Гарри вытащил из колоды таро «Башню» три раза подряд, но придать этому значение удосужился лишь пять часов назад, когда встретил женщину-таролога рано утром на сдаче крови. Гарри счëл встречу знаком судьбы. Чем ещё это могло быть, если не им? Ума для понимания того, что на место Невилла придëт другой, не требовалось, а вот точный день узнать было делом непростым и весьма прибыльным — скулящие из-за скуки парни любили делать ставки на всякое говно по типу прибытия новичков. В клинике не так и часто случались пополнения, а уж случай с Невиллом, хоть и не был первым, вошëл в анналы и отметился в истории как «висëльник». Теперь по вторникам всë их отделение в память Невиллу вязало узлы из простыней, а особые умельцы и вовсе пугали новых санитаров, закрепляя в петли в душевой. Смешное это дело — смерть, считал Гарри. Когда бедняга Лонгботтом был жив, то ходил в шестëрках и ежедневно получал порцию тумаков и от медперсонала, и от больных. По правде сказать, его кончина делом была решëным, а ставка на неë предполагала лишь время, которое понадобится, чтобы решиться на крайний шаг. После того, как парня вынули из удавки, его вспоминали, как минимум, два раза в день: когда некого было послать на стрëм или не на ком было отыграться за несыгравшую ставку; Невилла вспоминали, когда смотрели на его койку; вспоминали, когда на завтрак давали тыквенную кашу. Его помнили, но Гарри знал, что это продлится до нового лица. И Гарри не было жалко Невилла ни в малейшей степени: такова суть Вифлеема. Итак, ставки были тем, что держало в своëм уме большую часть больных. Сегоднешнее пари заключалось между Гарри и львиной долей отделения; ставили на прибытие новичка. Рисковое дело, но в случае удачи победивший получал всë — почëт, власть и три дня без дежурств. Гарри не мог пройти мимо. Он был и азартным, и скучающим, да и сигареты заканчивались, а смены благосклонных к нему санитаров начинались только после суки Жамбридж, что означало безникотиновую диету. Этого он допустить не мог — слишком уж сильна была зависимость, поэтому начал действовать сразу после начала пари. Долгоиграющие планы Гарри не удавались, а вот с импровизацией он был в ладах. Его жертвой пал Локонс, удивительно себялюбивый санитар, который дрочил только глядя в зеркало. К Локонсу подмазаться оказалось легко, Гарри только и успевал хвалить блеск его волос и природную ровность зубов, и информация оказалась у него спустя три часа после того, как перебрали освободившуюся кровать. Смену, когда Гарри разузнавал о новичке, вëл не Локонс, так что предположение казалась господним чудом — многие не верили, но всë же судачили. Что ещë надо знать о Гарри, так это то, что он легко вëлся на подначки, и когда группа парней за точное время предложила сверху пачку ирисок с истëкшим сроком годности, автоматическую ручку, пишущую через раз, и нож-обманку из магазина приколов, он, подумав пару секунд, ляпнул от балды, что к полудню соседа будут приветствовать в общем зале. — Вот же ж еблан, — процедил сам себе Гарри, когда спустя и пятнадцать минут никто не пришëл. Парни пару раз заходили к нему, ругались, что он только зря истратил горячую воду, и спрашивали, можно ли уже расходиться и забирать сигареты из банка обратно. Ему оставалось уверенно говорить, что к двенадцати их новый сосед будет стоять в зале на всеобщее обозрение. Уверенность Гарри испарилась, стоило последней горячей воде утечь в слив, а это случилось около часа назад. Гарри иногда говорили, что самоуверенность погубит его, и, кажется, сегодня был тот самый роковой день. И всë же он не жалел: в любом случае, играть в Джеймса Бонда с дурачком-Локонсом было весело. Раздался непонятный шорох; Гарри лукаво улыбнулся и резво встал в небрежную позу рабочей стороной лица ко входу, но это лишь скрипнула по полу дверь за ним. — Тебе за отсос вернут деньги или ты его на информацию менял? Если второе, то больше не ходи к этим лживым дядям, — раздался нарочито участливый голос, и Гарри закатил глаза так, что, кажется, смог увидеть свой крохотный мозг, если не полное его отсутствие. — Ну что, Поттер, готов расчехлять жопу? — глумливо протянул Барти Крауч, просунув голову в узкий проëм между стеной и дверью, напомнив о нервирующей сцене в «Сиянии», — Ты же готов ответить за свой пиздëж, а? Знал же, что если ничего не ставишь в ответ на такой банк, то играешь собой. Чтобы что-то заполучить, нужно что-то отдать. Выберешь ли ты мир, как слабый, или поставишь на кон свое унижение ради достижения вершины?! — завопил Барти под конец, оглушая на левое ухо. Вместо того, чтобы заголосить в ответ на манер японской школьницы «Сумасшествие — суть азарта. В нашем прогнившем обществе…», Гарри терпеливо спросил, втайне раздражаясь, что Крауч и сейчас перегнал его в битве отсылок: — Время? — Две минуты и сорок секунд, — Крауч захихикал, начиная подражать старым напольным часам, сопровождая отсчёт и скрипом, и цоконьем, и резкими амплитудными движениями двери, когда он закачался на ней, — Тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь, тридцать шесть, тридца- — Закрывай хлебало, пока я тебе его не снëс! — зарычал наконец Гарри, разворачиваясь. Крауч дëргал головой и вращал зрачками влево-вправо в такт, шепча себе под нос «тик-так», а когда осталось меньше двадцати секунд, то повысил голос и скорость, и стал похож на готовую разорваться бомбу. Гарри взорвался первее. Он резко вскинул сжатую в кулак руку и, попытавшись развернуться, поскользнулся. Он не успел рухнуть, как тяжёлая железная дверь за стенкой хлопнула. Удар о кафельный пол выбил из него дух, а Крауч чуть не прищемил руку, когда унëсся с ругательствами в общий зал. Гарри только и успел натянуть нервный оскал, когда вторая дверь, ведущая в приëмную, распахнулась. Жамбридж себе не изменяла: бледно-розовая форма, широкая улыбка и бантик на круглой голове, похожий на муху. Будь Гарри не в себе, то попытался бы ударить мерзкую тëтку мухобойкой. — Мистер Поттер, надо же, какой сюрприз. Вам нехорошо? — пропела она, пока Гарри пытался не выглядеть сумасшедшим. Гарри скрыл досаду — он-то хотел представиться во всей своей красе и специально выставил напоказ татуировки и пирсинг, а получилось всë совершенно по-дурацки! — О, мадам, всего лишь поскользнулся, — прощебетал он у еë ног, пытаясь разглядеть неясную тень у неë за спиной — отсутствие очков сказывалось, — Прекрасно выглядете, это новая заколка у вас? Вы привели нашего нового соседушку? Жамбридж не повелась. Конечно, за столько лет работы в дурке у любого паранойя разовьëтся. Возможно, свою роль сыграло и то, что однажды Гарри попытался ударить еë. Женщина прокашлялась, важно поправила бантик, а потом махнула рукой. Гарри хмыкнул и понятливо перекатился в сторону, и вот отсюда-то открылся вид на новичка. Высокий рост — первое, что приметил Гарри. Тëмная одежда, капюшон, скрывающий лицо, сутулость и побелевшие тонкие пальцы на дорожной сумке. Вердикт стал ясен сразу — новичка сожрут в первую же неделю, и да поможет ему Бог, потому что Гарри точно не собирался. Гарри больше не смотрел на него. Он встал, забив на санитарку и забыв про новичка, и, скинув полотенце, неспешно встал под душ. Ледяная вода не чувствовалась такой холодной, как должна была. Он не услышал, как скрипнула вторая дверь, но знал, что остался один. Пальцами стирая с тела фломастеры, — иногда Гарри позволял Джорджу, другу и соседу по палате, раскрашивать свои татуировки, — он думал о Локонсе. Бесполезный. Обещал новичка-красавчика, а припëрлось депрессивное чмо. Над входом в их ебанутую обитель красным по белому значилось «ОСТРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ»; одуваны вроде Невилла тут не задерживались. Гарри не мог понять, что тут забыла пародия на истеричную старшеклассницу, но ощущение того, что он сам станет причиной перевода, поселилось в груди. Занавеска распахнулась, металлически звякнули крючки о балку, а успокоившийся Барти Крауч встал рядом, потеснив его. — Не знаю, как ты это сделал, но банк весь твой, — кисло пробормотал он, застучав зубами, — Удачливый сукин сын… Гарри глазом не моргнул на такую наглость: в Вифлееме не было такого понятия, как личное пространство. Может, этажом ниже люди и не заскакивали к друг другу в душ, но сейчас, да и вообще, Гарри не возражал. Он молча передал шампунь Краучу, и тот щедро выдавил его себе в руки. Намылив ему голову, Барти задумчиво промычал какую-то песенку, а потом жарко прошептал куда-то в шею: — Может, сегодня ты снизойдëшь до меня? — Не-а. С нищебродами не трахаюсь, Крауч. — А жаль, — вздохнул Крауч и смыл шампунь. Его одежда, состоящая из шорт и стащенной футболки, промокла насквозь. Русые волосы, обычно грязные и стоящие торчком, облепили худое вострое лицо. — Меня на свидание Диггори позвал, — передëрнул Гарри плечами, внезапно подняв очень важную тему. Крауч изобразил рвотный позыв, схватил кондиционер и захихикал, — Я согласился. Гарри айкнул, когда его волосы дëрнули, пытаясь распутать колтун. — Решил заняться благотворительностью? «Дай нуждающемуся» и всë такое? — М-м-м, вроде того, — Гарри хмыкнул, вспомнив новенькую модель телефона и крепкое подтянутое тело, — Хочу чего-то нового. — Ну почему не со мной? Почему Диггори? — скептично заныли в ухо; неприязнь пропитывала каждую букву, — У него глаза вечно на мокром месте и кольцо на пальце. Это было весьма точное описание нового психотерапевта, переведëнного откуда-то из Лондона. Едва закончивший университет, Диггори начал работать у них. Мягкотелый, наивный мальчик, не видевший ещë безумия и приступов своих подопечных и верящий в гуманность психиатрии. Гарри окрутил его сразу же, а помолвочное кольцо не остановило ни самого Диггори, ни тем более его. — Ты пытаешься отговорить меня? — Говорю, дотрахаешься ты когда-нибудь. — Да, — весело зажмурился Гарри, — Дотрахаюсь. Или до болячки, или до премьер-министра. И тоже правда. Гарри получал то, что хотел, и использовал он самые разные способы: от хлопанья глазками до секса в кабинете психотерапевта. К сожалению, — скорее, к счастью, — Гарри нужно было одно — выйти отсюда. Когда они вышли, то Жамбридж уже сидела на посту совершенно одна. Крауч в одном полотенце решил попытать счастья и выпросить сигарету, а он прошëл в первую палату: двенадцать коек, только семь из которых заняты. В первой была постоянная текучка: люди то приходили, то уходили, но особо надолго никто не задерживался. Сейчас все, даже Дингл в мании, притихли, прислушиваясь к шорохам во второй палате. Гарри сначала нахмурился, а потом, оглядевшись, ухмыльнулся. Первая палата была сквозной, и жили тут те, кто проходил обследование — в основном безобидные люди. Нового парня в чëрном не наблюдалось, что объясняло странные взгляды. Это было предвкушение. Как гиены, больные ждали, что кто-нибудь из дальней палаты закатит скандал и попытается выбросить вещи, если не самого парня, из окна, как чуть не случилось с Невиллом. Гарри неспешно прошëл по узкому проходу, отпнув чьи-то тапки. Во второй палате, дальней, обосновались старожилы этого места. Он был одним из них. Его кровать стояла в углу под высоким подоконником, чуть дальше от других спальных мест. Идеально заправленная, она являлась противоположностью койки того же Крауча: на той был взъерошенный ворох пледов и пара отвоëванных подушек и простыней. Гарри плюхнулся на место. Джордж, сегодня особо мрачный и молчаливый, сидел в изголовье с розовым маркером в руках. Гарри расположил голову на чужих коленях и повернул еë, и парень тотчас начал раскрашивать лепестки какого-то цветка на шее. Довольный Крауч с сигаретой за ухом, ещë и успевший переодеться, — опять откуда-то спиздил одежду, нахальник! — уселся к Грюму, старику с обострением ПТСР, и начал партию в карты. В их палате жило пять человек: он сам, Крауч, Джордж, Грюм и Колин Криви, пожалуй, самый адекватный и спокойный из них. Все они не обращали внимания на чëрное пятно, бессмысленно перебирающее вещи. Кровать новичка стояла через проход от кровати Гарри. Место Невилла пустовало не так и долго. — Как, говоришь, тебя зовут? — нарушил Гарри тишину первым, и для других это звучало как команда «фас»: они побросали свои дела и препарировали взглядами нового парня, и только Джордж продолжил шкрябать по его коже. Новичок застыл с тряпкой в руках и что-то пробубнел себе под нос. Гарри чуть не рассмеялся — наверняка у малыша всë сжалось от десятка пристальных взглядов. — Как-как? — Тодд, — раздалось еле слышно. — Приятно познакомиться, Том, — ухмыльнулся Гарри, лениво разглядывая замершую худую спину в оверсайз-толстовке, — Надолго ты сюда, Том? — Не знаю, — прошелестел голос. Гарри провëл языком по острой кромке зубов, стуча металлическим шариком об эмаль. Кажется, мальчишка — судя по голосу и наблюдениям Барти, ему меньше двадцати, — был даже более лëгкой добычей, чем Невилл, а это о многом говорило. С таким поведением ему тут не продержаться. Обычно такие становились стукачами, а с крысами у Гарри разговор был весьма лаконичен. Он только раскрыл рот, как Жамбридж закричала на всë отделение: — Поттер, доктор Диггори ждëт! Живее, живее! — Потом познакомимся, Том, а пока пообщайся с парнями, они помогут с вещами, — кинул ему Гарри, поднявшись; его слова были обещанием и тихой угрозой. Жамбридж проводила его до железной двери, где стоял улыбающийся сероглазый Диггори с идеально-белом халате, и передала Гарри под его опеку. …Дубовый стол под ним скрипел и шаркал ножками по полу, а каждый толчок выбивал из Гарри воздух: ритмичное ах-ах-ах раздавалось на весь кабинет. Гарри пытался приподняться на носочках или схватиться за что-нибудь, но лишь опрокинул папку с историей болезни. Диггори на это шлëпнул его с размаху, из-за чего кожа на заднице загорелась, а потом до синяков сжал поясницу. Гарри заскулил, а когда смог закинуть ногу на стол, из-за чего угол проникновения изменился, протяжно простонал. Неловкое свидание быстро переросло в запретную похоть, не успело даже тридцати минут пройти. Гарри про себя смеялся: весь мужской персонал в Вифлееме одинаков. Диггори был интересен скромник, брошенный опекунами, а санитар Томас нуждался в собеседнике, который мог обсудить футбол и попутно отсосать. Однако все они трахались превосходно. Колени у Гарри дрожали, когда он закуривал сигарету. Диггори открыл ему окно — тоже с решëтками, — и пытался отдышаться, растëкшись в глубоком кресле. — На чëм мы там остановились, док? — игриво подмигнул Гарри, — Твоë присутствие в комисии, кажется. — Всë зависит от тебя, Гарри, — со скорбной миной начал Диггори, — Я знаю, что ты нормальный, но тебя не выпустят на одном моëм знании. Тебе просто нужно доказать им, что ты такой, каким вижу тебя я. Гарри затянулся и не спешил отвечать: проблема и заключалась в том, что Диггори видит то, что хочет видеть: милашку, который по глупости попал сюда. Врачи же, настоящие врачи, а не эта сердобольная душонка, знали, что отпустить его в вольное плавание — это как запустить пиранью в кишащий людьми бассейн с кровью. — Я… Ты представить себе не можешь, как я благодарен тебе за веру в меня! Спасибо тебе, — заполошно начал Гарри, закусив губу: он старался держаться влюблëнным простаком, но нужно было торопиться, — Жаль, что я не могу отплатить тебе чем-то равноценным. Если бы меня не рубило от таблеток, я бы, скажем, смог почаще приходить к тебе. Прости, — грустно вздохнул он. — Ох, Гарри… Ты сейчас на сильных нейролептиках и антидепрессантах, не твоя вина, что у тебя так мало времени. Я, — запнулся Диггори, на что Гарри ласково улыбнулся, поощряя, — Я думаю, что можно перевести тебя на что попроще или снизить дозу. Я хотел сначала поговорить об этом с заведующей, — отвëл глаза тот, и Гарри чуть не прожëг дырку в серых спортивках, когда уронил сигарету. Это было больше, чем он ожидал. Это было начало всего. Гарри гнал оскал с лица, пытаясь не уссаться от радости прямо тут. Держи лицо, говорил он себе, пока пытался выдавить благодарность. Диггори был ну просто лапочкой — хорошенько оттрахал, отдал пачку сигарет, предложил ему печенья и пообещал поговорить про таблетки. — Я не хочу доставлять проблем, Седрик. Ты уже делаешь для меня достаточно. Одна поддержка чего стоит… — Мне несложно, Гарри. Тем более, если тебе становится хуже из-за таблеток, не лучше ли сменить их? Гарри показалось, что у него на зубах заскрипел сахар. Раздался рингтон мобильного; Диггори завозился и, извиняюще глянув, вышел из кабинета, замкнув тот. Стоило ключу провернуться, как Гарри фыркнул. Он встал и потянулся: хрустнув, позвонки встали на место. Сдержав хохот, Гарри длинно выдохнул в белый потолок: боги сжалились над ним и точно послали в извинение за всë говно Диггори, доверчивого дурака. С ним даже проще, чем с Локонсом, а Локонса смог провести даже Криви. А Криви, на секундочку, сделан из такого же теста — спасало его то, что жизненного опыта у него было больше, чем у бывшего студента. Беспокойная энергия распирала Гарри; он заходил кругами, а потом подпрыгнул пару раз, поморщившись от неприятных ощущений. Член у Диггори, несмотря на рост, был не таким большим, но это и к лучшему — вряд ли в клинике для Гарри нашлась бы грелка со льдом. Он с кряхтением наклонился и поднял папку, которую смахнул в порыве, и приготовился читать своë досье. Когда находилась возможность, Гарри иногда листал свою карту и подмечал, когда что-то добавлялось. Ничего путного там не было, — не для того, кто ничерта не смыслил в ЭЭГ головы и шифрах болезней, — но иногда его забавляло читать заключения психолога под его корявыми рисунками. Имя на папке, однако, гласило: Тодд Говард Мэйсон. — Ну и обозвали, господи помилуй, — Гарри вскинул брови: и когда это новичок успел побывать у Диггори? Или он шëл после следом? Гарри отмахнулся от потока вопросов и приготовился читать: нечасто — да вообще никогда! — такая информация попадала в руки, — Та-а-ак, и что тут у нас? Кривеньким почерком было нашкрябано следующее: «Тодд М., 17 л. Поступил: хх.хх.хххх (первично, 3 дня в О.О.) При осмотре повреждений не выявлено; в разговоре сдержан, застенчив, спутанность сознания отсутсвует, заторможенность движений отсутствует. Упор на КПТ, фармакотерапия после обследования. Предварительный диагноз: депрессивный эпизод с суицидальными мыслями» Дата поступления значилась сегодняшним днём. Значит, подумал Гарри, дня через три его переведут вниз. Информации кот наплакал — имя, возраст, диагноз. Даже у него в первый день папка толще была. Тут же ничего интересного, разве что… Крошечное монохромное фото было прикреплено скрепкой к уголоку: тëмные глаза, невзрачное лицо, чëлка и разделëнные на пробор волосы. Гарри безучастно кинул папку обратно на пол, не заботясь об аккуратности. Какая-то бумажка улетела под стол, из-за чего он ругнулся: не хватало ещë, чтобы Диггори думал, что он отсюда что-то свистнул! С явной неохотой стоя на карачках, он шарил рукой в пылище и поглядывал на дверь — вот будет смеху, если сейчас его ëбырь зайдëт. Как только листок оказался у него, он резко встал и опëрся о стол; острая боль отдалась вспышкой в поясницу. Гарри зашипел и хотел кинуть лист к остальным, как глаза зацепились за знакомое имя. Машинально он отвëл взгляд, а потом нахмурился и, задумавшись, вспомнил. Сердце пропустило удар, а ручка двери провернулась. Гарри быстро положил листок, чувствуя лëгкую досаду, и запрыгнул на стол, широко улыбаясь. Диггори явно принял это на свой счëт. Он повëл его обратно после долгого слюнявого поцелуя, из-за которого саднили губы. Коридоры были пусты, а сквозь большие окна виднелся внутренний двор с пробивающейся зелëной травкой. Занималась весна, а всë ещë Гарри тух в проклятущих запутанных закоулках этой клиники; он снова поклялся сам себе, что к концу лета будет далеко отсюда. Получив ещë один поцелуй украдкой, Гарри скользнул внутрь. Дверь за ним захлопнулась, звякнули замки. Входя в общий зал, он всë ещë улыбался, чем озадачил сестру на посту — хоть обед уже прошëл, но его ждали. Медсестра, грозная, но справедливая Макгонагалл, подозвала его и выдала таблетки: два маленьких оранжевых колëсика оказались на языке, а потом он насухую их проглотил. Показав рот Амбридж, он заковылял к своему месту и рухнул, чуть не ударившись головой о железную перекладину. Многие уже спали: дозы, которыми их кормили, могли свалить с ног и лошадь. Только Грюм гладил культю и смотрел в никуда; крошка Колин Криви сопел рядом с ним. Новичок же, подтащив одеяло до самого подбородка, свернулся клубочком, что было чудом с его-то ростом. Он так и не снял капюшон и сейчас смотрел в никуда синими глазами сквозь густую чëлку. Локонс, на удивление, не спиздел — Гарри только сейчас толком рассмотрел гармоничное, правильное лицо; возможно, излишне бледное и заострëнное, но всë же красивое. Гарри приподнялся, прищурился, помянув очки, а потом вяло хмыкнул себе под нос: мальчик — именно что мальчик, — на фотокарточке и юноша на кровати были очень, очень похожи, но отличия всë же были. Могло ли статься так, что подростковый возраст ласково обошëлся с этим Тоддом? Гарри вот в свои семнадцать выглядел как трушная панкуха в ебейшей мании — тряхнуло его тогда знатно. Отогнав неприятные воспоминания, он заключил: что-то с этим засранцем не так. Как минимум его направление, а точнее то, кто его подписал. Гарри быстро вспомнил, кто такой Абраксас Малфой, чья закорючка была на официальном документе загадочного Мэйсона. — Том, эй, Том! Парень посмотрел на него, заторможенно моргнув и став похожим на пучеглазого лемура. Будь Гарри нормальным, то умилился бы, но так уж вышло, что всякая милота вызывала у него приступы агрессии. Разбивать такую симпатичную мордашку было бы весело, но всë же жалко. — А правда, что ты попал сюда из-за убийства? — прошептал еле слышно Гарри, свесившись с кровати. Он ткнул пальцем в небо; по крайней мере, Крауча отправили сюда из-за убийства — или до убийства так и не дошло? Эту важную деталь мозг почему-то забыл. Хотя, почему «почему-то»? Гарри грешил на колëса, которыми его тут пичкали — эти ебучие таблетки тормозили его соображалку! В общем, Крауч кого-то то ли убил, то ли чуть не убил, а его папашка, наняв Малфоя, отмазал его и поместил сюда под опеку санитаров и матери. Мать Крауча лежала в соседнем отделении со страшным тревожным расстройством, и они ходили друг к другу в гости, когда никого на посту не было, что обычно случалось глубокой ночью по выходным. Мэйсон замер, приподнявшись, а потом злобно ощерился. Впрочем, это выражение лица быстро пропало, сменившись растерянностью; Гарри облизнул губы. Было кое-что очень знакомое в блеске глаз, в напряжении тела, настолько близкое ему, что и он сам непроизвольно застыл, почувствовав привычный адреналин, лëгкой волной пронëсшийся по телу. — Что, прости? — робко спросили у него. — Спрашиваю, кого ты ëбнул? — елейно повторил Гарри, невольно удивившись: каков актëр! И тон голоса, и тревога в глазах… Только вот к несчастью Тодда Мэйсона Гарри Поттер рос с ужасными людьми. Он научился распознавать мельчайшие признаки гнева, чтобы выжить в том дурдоме. Вот и сейчас яростный огонëк тлел на самом дне синей радужки, прикрытый таблеточной пеленой, и Гарри жадно разглядывал его. — О чëм ты?.. Гарри не сдержал искреннего смеха. Лающий и хриплый, он разнëсся по палате, разбудив половину соседей. — Ебанулся, Поттер?! Закрой, блять, свою дырку! — прорычал сонный краучев голос, пока Криви захныкал, потому что его разбудили. Джордж молча кинул в него маркером из другого конца палаты. — Интересно, — пробормотал Гарри себе под нос, а потом подмигнул хмурому Тодду, — Шутка. Доживëшь до завтра — и считай, что ты тут свой. А пока — спокойного сна. Тодд пока что мог хранить свои тайны — у Гарри попросту не было времени их разгадывать. Другое дело, когда он отойдëт от таблеток… Он очнулся от крика Жамбридж, зовущей на ужин. Гулкая тишина была разрушена чередой тихих стонов и копошения; Крауч так вообще выругался, хотя для него это было привычное дело. Голова была тяжëлой и будто набитой плотной ватой, а рот пересох; язык казался распухшим и неповоротливым. Синие глаза смотрели на него в упор и, казалось, не видели. — В первый раз на таблетках? — прокаркал Гарри, — Привыкнешь, — соврал он. Как только больные привыкали, дозировка повышалась, и всë начиналось заново. Гарри вот повышали до максимальной, а потом переводили на новое дерьмо, потому что его приступы всë равно случались. Он считал, что если не выберется отсюда, то его мозги превратятся в желе, которым их тут пичкали на десерт. Криви, едва ли совершеннолетний анорексичный мальчик, пытался посадить Грюма в инвалидное кресло. Старик отбивался всеми силами, что остались, и явно побеждал. Ему уж точно не мешали одноглазие и одноногость. — Гарри! — позвал Колин ломким голосом. — Попроси Крауча, Колин, — отмахнулся Гарри хрипло. — Он ушёл! И Джордж тоже, только ты остался! Неправда, новичок всë ещë сидел. Такое открытое игнорирование его не проняло. Избранная тактика была в корне неверной — Гарри считал, что лучше потыкать этого Тодда палкой, чтобы получить реакцию. Этим он и решил заняться. — Попроси Тодда, пусть привыкает, — пожал он плечами на вопросительный взгляд и ушёл, оставив их разбираться. В отделении пахло отвратно: на ужин давали рыбу. Крауч рядом с ним же поморщился так же страдальчески. Общий зал представлял из себя большое помещение с четырьмя партами, холодильником в одном углу и шкафами в другом. За четырьмя столами размещались двенадцать человек, и пять из них — соседи Гарри. Их палата сидела за столом, примыкающим к стенке и стоящим около большого дерева в горшке. Криви со скрытой паникой и явным расстройством лихо затормозил около них; припарковав Грюма, он сел на краешек и нерешительно потянулся за ложкой — вилок им не давали. Тодд, шедший за ним, неловко замялся на перепутье: мальчишка не знал, сесть ли ему с ними или присоединиться к другому столу, где звонко рассуждал о еде Дингл. Когда Жамбридж уже готова была гаркнуть на него, он осторожно приземлился напротив Джорджа, сверлившего взглядом персональную затëртую ложку. Тодд низко держал голову, исподтишка поглядывая по сторонам. — Не боись, не сожрëм, — пророкотал Грюм, перекладывая куски рыбы к себе — ни Гарри, ни Крауч не ели рыбу; Криви в принципе старался не есть, — Приятного, сосунки. — И те того же, старик, — салютнул ему Крауч, живо соскабливая картошку с железной миски. Криви мигом поменял их тарелки, как только Жамбридж ушла ко второму столу. Гарри жевал хлеб и пытался прийти в себя: с обеда до ужина ему приходилось хуже всего. Те малюсенькие цветные таблетки, на первый взгляд безобидные, были нейролептиками, опустошающими его. Разум становился киселëм, а чувств не оставалось. Двадцать минут после принятия — и он исчезал для всех, падая в липкую темноту. — Быстрее, шевелите челюстями, вас не одних кормят! — визгливо крикнула Жамбридж. Гарри поморщился и отхлебнул бурду, ошибочно названную чаем. В этот раз даже ломтик лимона зажмотили, а вот сахару не пожалели, из-за чего зубы заныли, однако пить надо было — язык казался совсем обезвоженным. — Старая сука, — буркнул Крауч в кружку, но все за столом услышали. — Почувствовала власть, — кивнул Грюм; обладая от природы громким звучным голосом, он не старался заглушить его и сейчас, — Прыгает перед Фаджем как цирковой пудель, да толку маловато. Слова разнеслись по всему помещению и затихли под потолком; массовый кашель поразил всех, когда Жамбридж покраснела, но не осмелилась сказать что-то в свою защиту: бывшего вояку побаивались все. Гарри безуспешно тëр виски, пытаясь отогнать сонливость. Тихо мечтая об энергетике, он вглядывался в мутно-серый чай и думал, дадут ли ему сегодня позвонить. Сириус мог зависать где-нибудь в захудалом баре, а вот Римус точно бы ответил ему… Гарри мог воспользоваться стационарным телефоном только вечером, и то под чьим-нибудь надзором, когда остальные могли звонить в любое дневное время; обычно Криви висел на линии, остальным же попросту некому было звонить. Хотя Джордж время от времени и занимал очередь на звонок, но обычно заканчивалось это плохо — он больше любил личные посещения, такие же редкие, как спокойные дни в клинике. — Курить охота! — выдал Крауч внезапно, когда все замолчали, — М-м-мадам Амбридж, когда выдача сигарет?! — заорал он Жамбридж, отсевшей поближе к своему посту, кажущемся островком разумности. Его поддержали нестройным хором голосов — когда дежурила Амбридж, курение становилось каторгой. Жаба выдавала по штуке три раза в день, и только лишь нытьë и канюченье Крауча могло помочь. То ли жалея его, то ли желая избавиться от скрипящего голоса, но она давала ему возможность покурить чаще, чем другим. — После ужина! — Спасибо, мадам! Всегда знал, что вы в душе котëнок, а не старая драная кошка! — пуще прежнего начал Крауч и только после пинка Джорджа успокоился, переключившись на Тодда, уже съевшего порцию, — Что выбираешь, новичок: рак лëгких или одна из немногих блажей в клоповнике? Тот отреагировал не сразу, а потом спохватился, опустил капюшон ниже и выдавил: — Я к-курю. — Тут все курят, — участливо, прикрывая насмешку, закивал Барти, — Сигареты хоть есть? — Есть. — А ты не любитель разговоров, а, — ехидно ухмыльнулся Крауч, подмигивая черноте капюшона, — Ненадолго это. Ну, давай нормально знакомиться. Я Барти Крауч, не-гений, не-миллиардер, не-плейбой, не-филантроп. Этот малыш рядом — Колин Криви, за бисак продаст родную мать, — кивнул Крауч на Колина, зардевшегося как маков цвет и стеснëнно кивнувшего, — Не обижай его, иначе тебя прихлопнет Грюм, он же Грозный глаз, причëм тот, которого нет, — Грюм хмыкнул и, подняв повязку, показал пустоту, от которой все скривились; потом старик пожал костлявую руку так сильно, что у бедного Тодда побелели пальцы, — Этот мрачный чувак — Джордж, обычно он у нас живчик вроде меня, — Джордж даже не поднял глаз от ложки, в которую старательно вглядывался, — Ну, остался Гарри. С ним ты знаком, но будь аккуратнее, а то подхватишь хламидиоз! — Сказал тот, кто моется чуть чаще, чем никогда, — закатил глаза Гарри, — Я чист как белый лист. — В общем, он у нас местная чëрная вдова, если ты понимаешь, о чëм я, — продолжил Крауч, на что Тодд проблеял что-то, — Тебя как звать? — Тодд. — За что тебя сюда, Тодд? Гарри прислушался; весь стол прислушался. От такого внимания парень сжался, будто мог исчезнуть прямо отсюда. Он нерешительно начал, голос подрагивал: — Да ничего особого, просто родители перестали справляться… Тревожное расстройство, депрессия как следствие — вот и всë. Крауч невпечатлëнно хмыкнул, а Гарри, повеселевший, сдержал хихиканье. Ну уж точно ничего особого, раз аж сам Малфой подписал направление. Гарри прочистил горло. — Понятненько. Ну-с, тут вы с Колином родняшки — у него нервная анорексия и депрессия. Будете гласом разума в комнате, — протянул Гарри, немигающе глядя на Тодда, пока он не поднял голову; тот так же пристально смотрел в ответ, — Остальные тут — замедленнная бомба. Вот тебе пара советов: резкие громкие звуки тревожат Грюма. Надеюсь, будешь достаточно тих или достаточно быстр, чтобы отскочить; с Джорджем проще — ему не надо видеть зеркал, поэтому если есть, лучше не доставай; я не люблю… хм, многое, в общем-то, так что попробуй просто не провоцировать меня. Ах, и наш чудесный Бартемиус Крауч-младший может просто так кинуться. Удачи! — Не кидаюсь я просто так! — поспешил оправдаться Крауч, изрядно раздражëнный из-за своего имени. — Ага, а папашка твой нанял Малфоя просто потому, что деньги некуда девать, — насмешливо улыбнулся Гарри, внимательно наблюдая за тоддовой реакцией; тот даже не дëрнулся, однако теперь разглядывал Крауча, хмурящего брови. — Просто мой отец — ëбаный козëл, а я его нелюбимый сын. — Но ты же единственный сын?.. — неуверенно спросил Колин. — Знаете, что? Пошли нахуй, вот что, уëбки обдолбанные! — рявкнул озлобленно Крауч под кряхтящий смех Грюма и, поднявшись, потопал к курилке, — Курить пора, и мне похуй, если кто-то не дожрал! — Вот об этом я и говорю — тут налицо дэдди ишьюс, — тоном доктора сказал Гарри и показал средний палец в ответ Краучу. Колин вздохнул и, отнеся их тарелки, покатил Грюма к курилке. Сегодня их палата курила первой. Гарри, быстро пробежавшись по всем больным, спрятал одиннадцать сигарет в шкафчик за полотенце, а потом забрал у угрюмой Жамбридж сигарету. Остальные уже расположились, передавая по кругу жестяную банку, служащую пепельницей. Джордж сунул ему в руку зажигалку. Подкурив, Гарри отдал прихваченный пакетик испорченных ирисок и зиппо обратно, и те пропали в удивительно бездонном кармане поношенных джоггеров. Джордж стоял спиной к окну, служащему зеркалом из-за вечерней темноты. Гарри, напротив, встал на цыпочки, чтобы посмотреть, насколько плохо выглядит. Волосы отросли достаточно, чтобы достать до шеи в татуировках; тени ложились на лицо, заостряя его, и только искусанные припухшие губы и глаза хоть как-то выделялись на фоне общей бледности. — Ничего не изменилось, всë ещë выглядишь как дохлая шлюха, — с остывающим ядом оповестил его Барти, а потом увернулся от затрещины, — У Диггори хоть встал? — Ещë как, — довольно зажмурился Гарри, затягиваясь. — Диггори? Серьёзно, ты всë же залез к нему в штаны? — недоверчиво спросил Колин, заботливо подавая пепельницу Грюму. — Мгм, — мурлыкнул он, потянувшись; вся небольшая боль ушла, оставив приятное расслабление, — Что на этот раз ставили? — И дураку ясно, что сигареты, — довольно хмыкнул Грюм снизу, — Твоя жопа приносит мне много чего полезного, что удивительно. — О, она и мне доставляет пользу. И удовольствие. Эй, Том! — окликнул непонимающего Тодда Гарри и весело подмигнул, — Растреплешь кому, и я утоплю тебя в унитазе. — Ты… Ты что, трахаешься с доктором?.. — Было бы странно, если б только с ним одним. Санитар Томас, санитар Крам, сестричка Вэйн… — с ехидным смехом влез Крауч, стряхивая пепел в раковину. — И это не считая приходящих студентов, — поддакнул Колин с лукавой улыбкой, а потом неожиданно сурово посмотрел на Тодда, хлопающего глазами, — Но если будешь думать, что можешь дать ему на клык без его согласия, я выдавлю тебе глаза ночью, а Аластор вырвет кишки, он умеет, — выдал он напряжëнно под угрожающий хруст костяшек Грюма, выглядевшего так, будто он сейчас готов исполнить угрозу. — Да ты просто лапушка, Колин, — пробормотал Гарри, усиленно моргая; коротенький монолог от мирного Криви неожиданно сильно растрогал его. — Я… Я… Да я не собирался «давать на клык», господи!.. — возмущëнно выпалил Тодд, выглядевший после намëка живее, чем в прошлые часы. Переведя оскорблëнный взгляд на Гарри, он продолжил с тем же запалом, — Я, блять, не насильник! И я не собираюсь рассказывать. — Тебе же лучше, малец, — констатировал Грюм и горделиво хлопнул Колина по спине, который еле устоял на ногах. Крауч, пробормотав ругательство себе под нос, скептически посмотрел на Гарри, пытающегося не заплакать. Давненько его не пробивало на слëзы, но такая неожиданная тирада от Колина, Колина, который не любил и не умел угрожать, серьёзно подкосила его. Возможно, сказалось и слишком большое напряжение в течении дня, а ещë и отсутствие звонка, и Сириус, который всë никак не мог приехать, и весна наступала, будь она неладна... — Охранника забыли, — безучастно фыркнул Джордж, разогнав неловкую тишину. Крауч хрюкнул, а Колин весело хихикнул, — Одного или двух? — Трëх. С возвращением на бренную землю, Ван Гог. И как там в астрале? — Хуëво, — кратко ответил Джордж, а потом, переложив сигарету, протянул руку Тодду, вновь затихшему, — Фо-Джордж. — Тодд. — Приятно. — И мне... — От вашего диалога плакать хочется, — кисло сказал Крауч, — Ну чë, как таблетки? И ты это, поподробнее, вливайся давай! — Полная хуета, просто дерьмо собачье, лучше бы я сдох. Мне будто отпилили голову, набили опилками и пришили обратно. Так достаточно подробно? — Какой-то ты злой сегодня. Ну, буду дружить с тобой завтра, не беда. Джордж молча кивнул головой и развернулся полубоком. В приоткрытую форточку закурлыкали, что было отчëтливо слышно в повисшей тишине. — Хедвиг прилетел! — заметил развеселившийся Колин, живо туша бычок и подскакивая на месте. — Это «она», бестолочь. — Ты не можешь знать наверняка, Аластор, — отмахнулся Колин, — Хлеб остался? Джордж протянул ему ломоть, достав его из тех же штанов. Грюм подпëр креслом дверь и со скупой улыбкой начал смотреть наверх, хоть и видел только часть окна. Крауч сунул новичку сигарету со словами «на, подержи», а потом с хрипом подхватил Криви. Гарри поспешил к нему, и они вдвоëм затолкнули Колина на подоконник. Только у Колина, легковесного и тонкокостного, получалось просунуть руку между прутьями достаточно далеко, чтобы частично оказаться снаружи. — Попробуй с руки покормить! — нетерпеливо топчась на месте приказал Крауч. — Не, не идëт, — грустно цыкнул Криви. — Что по погоде? — спросил Гарри; он мог почувствовать лëгкие потоки холодного воздуха, но днëм светило яркое солнце, прогревшее палату. Когда начнëтся лето, то от духоты можно будет пойти вешаться. Колин промычал, а потом выпрямился: — Градусов семь, не больше. Холодно и сыро… — Так думать нужно, — сварливо ответил Крауч, ужасно теплолюбивый — выживал в палате он только благодоря тем награбленным одеялам. Он обернулся к новичку и протянул руку, — Мерси боку, отдавай… Ох, блять!.. Не двигайся! Гарри недоумëнно повернулся на серьёзный тихий голос и чуть не подавился дымом. Тодд послушно замер и, кажется, даже не дышал, держа в руке по сигарете, а Джордж медленно приближался к нему с отсутствующим выражением лица. Пустой и пристальный взгляд мутных глаз вызвал у Гарри табун ледяных мурашек, хотя Джордж даже не смотрел в его сторону. Вниманием Уизли полностью завладел Мэйсон, боязливо, но медленно жмущийся к стенке. — Вот блядство, — сипло вырвалось у него. Грюм попытался отъехать; колесо старой инвалидной коляски пронзительно скрипнуло, а потом ещë более громко треснуло — именно сейчас аукнулось некачественное обслуживание Вифлеема, — и это всë, что было нужно. Джордж мигом кинулся вперёд, прыжком преодолевая мизерное расстояние между ним и оцепеневшим парнем. Крауч, ругаясь, попытался схватить его, но сам растянулся на скользком полу, утянув за собой закричавшего Колина. Тодд захрипел, когда руки сжались на его шее, и, кажется, пытался порвать рот Джорджу. Под крики Грюма, зовущего Амбридж, под какофонию ругательств и рычания, Гарри прыгнул на широкую спину и попытался сбить парня с ног. Тело под ним истошно завопило и кинулось назад, впечатав его в стенку; голова пошла кругом, комната на миг потеряла очертания, а потом произошëл странный щелчок — и он не мог понять, в его голове или на самом деле. Видя перед глазами красные пятна, Гарри с обхватил тело ногами и с силой сжал шею; под пальцами заполошно бился пульс, кожа, лихорадочно жаркая, легко поддавалась под давлением. Он чувствовал хрящи и сухожилия и жал, жал, жал дрожащими ослабшими руками. Вставшие Крауч и Криви торопливо оттесняли судорожно кашляющего Тодда к раковинам. Джордж заметался из стороны в сторону, закрывая лицо; он бессвязно кричал и пытался достать Гарри, сжимающего его шею. Жамбридж влетела в туалет и снесла Грюма, внезапно заоравшего, со сломанного кресла. — У Уизли приступ! — отчитался ей Крауч и, когда она умчалась назад, с трудом заломил ему руки. Гарри пяткой лягнул Джорджа между ног, а затем навалился сверху, пытаясь удержать дëргающегося парня в приступе безумия, — Поттер! Гарри, мать твою, удавишь же! Гарри с трудом сморгнул пелену с глаз, а затем сразу же получил по носу чужим затылком. Вскрикнув, он прижал руки к лицу; они окрасились красным, вызвав новую волну гнева, сразу же потухшую: Барти умудрялся шептать угрозы о смирительной рубашке и держать сильные руки. Оливер Вуд, парень из первой, живо поднял Грюма и утащил его подальше, чтобы тот тоже не разошëлся. Колин торопливо объяснял Тодду, что за херня происходит. Гарри сквозь писк в ушах и истеричные вопли слышал только отдельные слова, но догадался, о чëм рассказывал Колин всклокоченному парню: приступ эпилепсии. Хлопнула дверь за стеной; крепкие санитары вместе с дежурящим доктором зашли во вторую комнату. Увидев их, Джордж взвыл громче и, с неожиданной силой скинув Гарри, кинулся на них. Эта битва была проиграна заранее. Гарри устало помахал испачканной рукой Томасу, свернувшему коренастого Джорджа в калачик, а потом подобрал окурок и глубоко вдохнул дым. Голова его снова раскалывалась, кулаки чесались, тело рвалось вперёд и дрожало из-за адреналина. Кровь стучала в ушах, а привычки твердили продолжить драку. — С боевым крещением, — зубасто и кроваво ухмыльнулся Гарри Тодду, который наблюдал, как быстро транквилизаторы действуют на Джорджа с двумя мелкими ожогами на щеках, — И добро пожаловать в Вифлеем!