— Итак, вы говорите, что?..
— Его убил клоун. Клоун-убийца.
Полицейский не выглядит так, словно он убеждён этим высказыванием, но все равно записывает что-то в свою книжку. После этого щёлкает ручкой и засовывает её куда-то во внутренний карман своей полицейской куртки.
— Мы разберёмся с этим вашим…
Клоуном-убийцей.
Чонсу молчит, не желая отвечать на это ничего. Рядом с ним остальные четверо ребят, которые пытаются поддержать, доказать, что нет, Чонсу, ты не виноват, всё бы окончилось ещё плачевнее, если бы ты тогда не…
Нет. Не обошлось бы. Чонсу почти уверен в том, что всё это произошло по его вине.
Труп Джуёна лежит где-то в отдалении, около отверстия, ведущего в канализацию. У него нет руки, а вода — сегодня на улице лил сильнейший дождь, какой только видел Дерри за последние несколько десятилетий — вся глубокого красного цвета.
Чонсу выглядит до плачевного жалко, стоя в ярко-желтом пиджаке — сегодняшний подарок Джуёна на день рождения — и с праздничным колпачком на голове. Настроение у него далеко не праздничное.
Полицейские очерчивают зону желтой лентой, а Чонсу не может больше смотреть на Джуёна — отворачивается и закрывает глаза.
Он понимает, что никто из взрослых не поверит им. Ведь убийца в костюме клоуна — это, простите, смехотворно!
— Вы… Вы же тоже его видели? — тихо спрашивает Чонсу в надежде, что он не сошёл с ума.
Гониль переглянулся с Джисоком, Джунханом и Сынмином, и первый, как самый старший, тихо ответил:
— Мы… Мы все видели, Чонсу.
С одной стороны это обнадёживает, ведь он не один это видит и ему есть с кем разделить своё горе. Но с другой…
У Чонсу было отвратительное, мерзкое предчувствие, которое оставляло тяжесть в животе и сковывало лёгкие, не позволяя вздохнуть нормально.
— Ты не виноват, Чонсу, ты…
— Да знаю я! — взбесился Чонсу и резко повернулся к Гонилю, который от страха отшатнулся назад. Однако Чонсу резко взял его за грудки и, начиная рыдать и трясти Гониля за футболку, заорал: — Я знаю, знаю, знаю, знаю…
— Чонсу!
Резкий удар по щеке заставил Чонсу опомниться. Холодный, словно скала, Сынмин смотрел на него непроницаемым взглядом. Именно от него и прилетела пощечина.
— Успокойся. — отчеканил он, пока Чонсу, неожиданно потерявший контроль (и теперь безумно сожалеющий об этом), потирал щеку.
Чонсу сглотнул, кивнул и вздохнул глубоко. Они стояли почти по щиколотку в воде, все продрогшие, замёрзшие и несчастные.
— Д-давайте… По домам… — из-за холода стуча зубами, с запинками пробормотал Гаон.
— Давайте, — более спокойно, в неизменно холодной манере ответил Сынмин и повернулся к Чонсу. — Прости.
— Все в порядке, — отмахнулся тот, и пусть щека все ещё немного побаливала, Чонсу убрал от неё руку. — Это… Ты, Гониль, меня прости.
— С кем не бывает! — дружелюбно улыбнулся юноша, и на душе Чонсу хоть и немного, но стало тепло. Гониль не был из тех, кто долго обижался, и сейчас он в полной мере проявил эту свою черту характера.
Они проходили мимо полицейских, столпившихся около трупа Джуёна так, что, помимо красной воды, ничего не было видно. Чонсу подошел к одному из полицейских и дернул его за рукав.
— Извините, как много времени вам понадобится на дело?..
— Без понятия, — буркнул полицейский, грубо перебив Чонсу. — Не лезь не в своё дело, мелюзга.
Чонсу стало до тошноты противно, и он не стал продолжать расспросы. Лишь про себя подумал:
«Как я устал от всей этой фальши» — и пошёл дальше. Остановился лишь на минуту — ему показалось, что из канализации доносится смех и музыка, но потом эта иллюзия развеялась, и Чонсу больше не отвлекался.
Через несколько минут их пути должны были разойтись, и мальчики обнялись, похлопали по спине и подарили друг другу сочувственные, поддерживающие взгляды. Гониль обнимал Чонсу самым последним. Он задержался чуть дольше остальных, положил ладонь на плечо Чонсу, сжал его и вздохнул.
— Ещё раз с днём рождения, Чонсу.
— Спасибо, — ответил он так, словно ничего не произошло. Но на самом деле Чонсу теперь ненавидел день своего рождения.
Гониль улыбнулся напоследок и убежал, скрываясь за поволокой дождя. Чонсу пошёл в другую сторону медленно, смотря неживым взглядом в пол и пытаясь переубедить себя в том, что он не виноват.
Безуспешно пытаясь.
***
Ночью Чонсу долго не мог заснуть: ворочался, сидел с открытыми глазами и смотрел в окно, где на темно-синем небе светлел месяц. Своей формой он напоминал улыбку Чеширского кота — только более злую, настораживающую, опасную. Каждый раз, когда взгляд мальчика направлялся на месяц, он вздрагивал и отводил взгляд.
Только спустя долгие несколько долгих часов Чонсу удалось уснуть, но его разбудило что-то непонятное. Чонсу поднялся на кровати, пытаясь понять, что же за звуки заставили его встать, и через пару секунд замер.
Это были смех и какая-то жуткая мелодия.
Нет, не просто «какая-то» мелодия! Это была та самая музыка, которую услышал Чонсу около канализации и которую принял за обман слуха. И смех — точно такой же, как там!
Чонсу так широко открыл глаза, что казалось, будто он и не спал. В окне вместо жуткого месяца висел шарик — ярко-красный шарик на чёрной веревочке, который медленно влетал в комнату Чонсу и, кажется, так же неторопливо вертелся на месте. Юноша замер, а музыка с приближением шарика становилась все громче, смех — всё заливистее. Чонсу понял, что эти звуки идут не откуда-то из улицы или в его доме, а звучат прямо в его голове.
Шарик на самом деле поворачивался, и Чонсу начинал видеть какой-то рисунок на шарике. Несмотря на то что было темно, рисунок и цвет шарика Чонсу почему-то видел во всех красках, отчётливо, ярко, словно на него светили фонариком. Когда рисунок полностью повернулся к Чонсу, шарик замер на месте и перестал вертеться.
Какофония из звуков в голове мешала думать, а подступающие к глазам слёзы страха не давали Чонсу увидеть картинку полностью. Но когда он увидел, то побледнел, открыл рот и… Хотел закричать, но на горло словно кто-то нажал, не давая звукам выходить изо рта.
Рядом с надписью детально был изображён Джуён… Вернее, его голова, кровоточащая и отделенная от тела. Сама же надпись гласила:
«Ха-ха-ха, милый Чонсу, Счастливого Дня Смерти от Пеннивайза! Как думаешь, кто следующий?»
