***
Ни Адепты, почти переставшие скрываться, ни жители Цинцэ не остаются довольны решением господина Чжун Ли. Они искренне не понимают, к чему спешить, если император уже допустил ошибку, исправить которую не находится возможным. Первый советник, несомненно, должен был предостеречь юного и пылкого правителя, но не более. Что делать с бушующей гаванью — ответственность Воли Небес и Царицы, этих двух женщин, отличающихся рассудительностью. Они обе обладают достаточной властью, чтобы купцы успокоились. Чжун Ли не может их винить. Они не испытывают к императору ничего, кроме справедливого гнева и недоброжелательности. Пускай никто ещё не смеет рассуждать об освобождении от гнёта Снежной, Первый советник явно ощущает, что, случись с Тартальей несчастье, особенного горя оно никому не принесёт. Действительно, есть ли кому-либо дело до глупого тирана, слепо следующего той тропой, какую укажет ему Царица? Что ж, Чжун Ли готов взять на себя ответственность исправить сложившееся об императоре мнение. Он не может не признать, что юноша мог бы быть умён, если бы прислушивался не к одним своим чувствам да приказам матушки. Он вспыльчив, но умеет сохранять хладнокровие, если положение того требует, уж Первый советник знает. Невозможно одолеть Миллелитов, не имея терпения и умения скрывать свои замыслы за ложными отступлениями и нападениями. Всё дело в том, что Тарталья никогда не нуждается в сдержанности. Какое ему дело, что скажут люди? Он стоит достаточно высоко, чтобы не замечать их, и достаточно низко, чтобы не следовать правилам, наложенным на Архонтов. Он управляет судьбами, не желая задумываться о возложенной на него ответственности. Именно потому, что он, если и не умён, то хитёр, Чжун Ли должен заставить его раскаяться. Моракс может лгать кому угодно, но только не самому себе. Пожалуй, этот юнец и вправду не созрел для трона. Ему самое место на поле брани, но никак не во дворце. Но раз сама Селестия послала его сюда, в Ли Юэ, почему же Чжун Ли должен что-либо менять? Почему он должен отказывать себе в желании защитить императора? Разве не очевидно стремление советника оградить от бед своего повелителя? Чжун Ли не простой смертный, но и Аякс не Архонт, а потому нет ничего дурного в том, что собирается сделать Первый советник. Покуда они оба считаются людьми, они равны. Отчего же не воззвать к чести и разуму императора? Кто, как не Чжун Ли, имеет на эту дерзость право? Более того, предостерегать и исправлять императора — его священный долг. Он давал клятву верно следовать своим обязанностям.***
Итак, Моракс не оказывается огорчён, когда покидает деревню. Он предпочитает отправиться в путь в одиночестве, оставив избранным Адептам решать, когда они тронутся за ним. Чжун Ли желает провести хотя бы часть пути в одиночестве. Он ощущает необходимость отвлечься от всего постороннего, чтобы сосредоточить всю силу разума, какая у него найдётся, на разрешении сложившейся ситуации и лучшей политики поведения перед императором. Он более не имеет права молчать, это несомненно. Однако должен ли он быть грубым? Все чувства Первого советника восстают против причинения душевной боли Тарталье. Нет, покуда у него хватит сил, он будет самым осторожным в выражениях слугой императора. Моракс рад, что его никто не сопровождает. Он не нуждается в пище столь же остро, что и люди, а потому не находит затруднения в том, что взял с собой лишь немного провизии. Сон тоже скорее мешает, чем помогает Чжун Ли, способному обрести покой лишь тогда, когда увидит возлюбленного живым и здравствующим. Никто, во всяком случае, из тех, кому доверяет император, не сможет назвать точного дня отъезда Первого советника из Цинцэ. Никто же и не сможет посчитать количество дней, затраченных им на дорогу. Одна лишь госпожа Нин Гуан способна удивиться его расторопности, но её вмешательства Чжун Ли скорее желает, чем боится. Первый советник почти не обращает внимания на порою бушующих вокруг ветер и колышущиеся деревья. Он забывает о них так же, как забыл об отосланных им дворянах, ещё неделю назад бывших его помощниками. Какой прок думать о том, что не принесёт ему пользы? Нет, лучше уж лелеять чёткие, словно только-только увиденные, черты императора, запечатлённые в прочной памяти Архонта. Он желает коснуться шёлковых волос, всегда растрёпанных и непокорных, как их хозяин. Несомненно, подобные мысли так же дурны, как и те, на которые Чжун Ли не хочет тратить время. Однако они имеют несомненное преимущество. Никогда ещё Архонт не испытывал подобного удовольствия, думая о простом смертном. Вероятно, император был бы в высшей степени зол, узнай он, сколь низко его происхождение в глазах Первого советника. Что ж, Чжун Ли никогда и не желал делиться с юношей всеми мыслями, связанными с ним. Ему не следует слышать и половины выводов Первого советника, поскольку те могут показаться не только глупыми, но и унизительными для достоинства императора. Нет, Чжун Ли ни за что в жизни не хотел бы оскорбить юного правителя. И всё же никакие мысли не способны помешать Мораксу подгонять лошадь. Он даёт ей время на отдых ровно столько, чтобы она не погибла, и движется на той скорости, какую она способна осилить. Чжун Ли уверен, что конюхи императора не столь дурны, чтобы не смочь позаботиться о бедном животном после длительной поездки. Они проверены уже несколькими походами Тартальи, пускай и простыми, но всё же длительными.***
Первый советник сталкивается с бедой, стоит ему кинуть поводья Миллелиту и спешиться, вступая в город. Шум толпы исчез куда-то, словно его никогда и не было, и Чжун Ли зря ищет обычного веселья. Одних лишь Миллелитов стало больше. Они словно вытеснили бòльшую часть горожан, прогнав с улиц всех праздных гуляк и напугав воров да пьяниц. Одни лишь дети всегда остаются невозмутимы. Они копошатся в грязи и пыли улиц, будто ничего никогда и не происходило, и лишь изредка откликаются на слова взрослых. Они не замечают и Первого советника, продолжая играть с тем же азартом и безразличием, как если бы мимо них проходил нищий. Чжун Ли лишь улыбается. Он не ищет почестей и не желает общества, пускай и провёл последние три дня в полнейшем одиночестве. Он не бежит от встречи с госпожой Нин Гуан, но и не окрылён надеждой узреть её. Ему кажется, будто Воля Небес способна нарушить его уверенность относительно действий, которые он должен предпринять. Нет, говорит себе Первый советник, направляясь к тихому домику, отданному во власть госпожи Нин Гуан, если она будет способна изменить его мнение, значит, в его рассуждения когда-либо закралась ошибка, истребить которую — благое дело. Он не смеет быть столь малодушным, когда собирается учинить собственный, гораздо более строгий и взыскательный суд меж императором и народом, чем тот, что провёл Тарталья. Каждая мелочь, малейшая деталь должна быть учтена и верно оценена, прежде чем Чжун Ли возникнет во дворце. Ничто, ни один порыв ветра, никакая буря, вызваная гневом юного правителя, не должны сбить Чжун Ли с ног. С этой уверенностью Архонт переступает порог дома Воли Небес. Он удивлён, что не встречает многих слуг, круживших вокруг госпожи во дворце. Лишь одна из служанок возникает перед взором Первого советника, чтобы попросить его подождать её хозяйку, и исчезает, словно её и не существовало. Что ж, видно, не он один предпочитает покой обществу, умиротворение — шуму слуг и помощников. Жаль, что они с госпожой Нин Гуан столь не похожи на императора! Чжун Ли принуждает себя терпеливо ждать. Он мог бы сказать, что дело не терпит отлагательств, мог бы отправиться на поиски блуждающей по городу Второй советницы, но заставляет себя не сдвигаться с места. Час не решит уж ничего, убеждает себя Первый советник. Какой прок отвлекать Нин Гуан, если она сможет быть с ним честной вне крепких стен да верных слуг? Нет, он должен знать правду, всю правду, какой бы суровой она ни была. Если Воля Небес обвинит во всём императора, что ж, он пропустит её суровость мимо ушей и не сделает ей замечания. Наедине она имеет право на большее, чем молчаливое осуждение, пусть он никогда и не посчитает её слова справедливыми. Госпожа Нин Гуан способна не только дать ему необходимые знания. О нет, её мнение, её слова всегда были честны и верны, по крайней мере, в глазах жителей Ли Юэ. Она умеет вовремя понять и оценить происходящее, умеет одолеть её, насколько хватит сил покинутой Второй советницы. Воля Небес, несомненно, одна из лучших помощниц, когда-либо рождённых в Тейвате. Об иной Чжун Ли и мечтать бы не смел.***
Первый советник узнаёт хозяйку дома по лёгкому аромату духов, разнесшемуся в воздухе, и твёрдой, но лёгкой поступи. Нин Гуан возникает за его спиной, будто нисколько не удивлённая его скорым возвращением, и с невозмутимостью осматривает комнату. Она церемонно склоняется перед Чжун Ли, отвечая на его поклон, и лишь затем начинает речь. — Приветствую Вас, — говорит Воля Небес, и лёгкая улыбка скользит по её губам. — Однако, где же Ваши новые помощники? — Они придут выразить Вам своё почтение позже, — обещает Чжун Ли, склоняя голову. — Как только прибудут в Гавань. Нин Гуан желает улыбнуться. Чжун Ли читает насмешку в её глазах и на едва поднявшихся уголках губ. Однако она не выражает ни недовольства, ни стремления рассмеяться, оставаясь столь же спокойной, какой была. — Я буду ждать их, — говорит женщина и приближается окну, чтобы кинуть взгляд на улицу. — Когда они прибудут. Что же заставило торопиться Вас, господин Чжун Ли? Полагаю, Вы отправились в путь даже раньше, чем моё последнее послание успело прийти в деревню Цинцэ. Не ошибаюсь ли я? Первый советник не хочет лгать. Он и не стал бы столь терпеливо смиряться с очевидной ложью, раскрыть которую способен гонец, обыкновенный юноша, коих множество во всём Ли Юэ. Чжун Ли не питает презрения к простолюдинам. Отнюдь, он слишком хорошо знаком с простым народом, чтобы питать подобные глупые предубеждения. Однако не покарают ли посланца за то, что посчитают ложью? Нет, Первый советник не имеет права столь вероломно позволять наказывать невинных. — Если память меня не обманывает, — только и отвечает Чжун Ли, прожигая взглядом спину собеседницы. — Однако я не стал бы утверждать точно. Перед отъездом была суматоха, в которой ничего нельзя было запомнить точно. — Вот как? — вопрошает Нин Гуан, резко оборачиваясь и полным интереса взглядом окидывая фигуру Первого советника. — Что ж, если Вы приняли его в деревне, Вы должны были ехать на порядочной скорости, раз обогнали моего гонца. Что же помогло Вам в этом? Первый советник лишь улыбается. Он никогда не скажет Воле Небес открыто, что не является человеком, но и не собирается мешать ей делать свои выводы. Нин Гуан достаточно умная, чтобы понять то, что ей необходимо, и по поведению собеседника понять, следует об этом говорить после или же нет. — Архонты не оставляют тех, кто искренне желает успеть, — отвечает Чжун Ли, со спокойствием выдерживая взгляд Второй советницы. — Произошло ли что-нибудь с тех пор, как Вы написали мне последнее письмо? Нин Гуан ничем не выдаёт ни удивления, ни недовольства малыми объяснениями Первого советника. Несомненно, она хотела бы знать больше, но остаётся довольна и тем, что доверяет ей Чжун Ли. Нынче, когда Адепты не подвергаются казням лишь потому, что император слишком ленив, чтобы следить за ними, опасно говорить о своих возможностях. Тарталья порой оборачивается в сторону защитников Гавани, чтобы избрать и попытаться снести несколько голов, а потому никто не хотел бы выдавать себя столь открыто. — Многое, — отзывается Воля Небес задумчиво, вновь отворачиваясь к окну. — Но ничего, что могло бы заинтересовать Первого советника. Император продолжает упорствовать в яростном нежелании карать кого-либо, компенсация так и не выплачена семьям потонувших моряков, а Миллелиты бродят по Гавани, пытаясь доказать пригодность к труду. К сожалению, я не допущена к обсуждению дальнейших планов Фатуи, потому не способна дать Вам исчерпывающий ответ об их передвижениях. — Что ж, пока ничего дурного не случилось, — задумчиво замечает Чжун Ли, подходя к женщине ближе. — Сейчас уже это прекрасная новость. Вы поразительно много знаете для… Первый советник запинается. Он не желает задеть Волю Небес нелестным высказыванием о её роли при дворе, но и не может подобрать слов, которые бы верно передали его мысль. Нин Гуан презирает лесть, как и он сам, а потому не будет благодарна за неё. — Для отвергнутой советницы, Вы хотели сказать? — с намёком на насмешку спрашивает Воля Небес. — Да, Вы правы. Однако я каждое утро отправляюсь выразить почтение императору. Нет ничего странного в том, что я натыкаюсь и на его слуг. Право, большинство его девчонок следовало бы уволить за страсть распространять слухи. Не представляю, как до сих пор весь Ли Юэ не знает о ежедневных делах правителя и некоторых его думах. — Я напомню ему о дисциплине, соответствующей слугам императора, — обещает Чжун Ли. — Раз я уже не в Цинцэ, осмелюсь предложить Вам вернуться во дворец, госпожа Нин Гуан. Император не станет обрекать Вас на свой гнев, когда обнаружит более… удобного соперника. Женщина задумчиво качает головой вместо ответа. Первому советнику кажется, будто он видит затаённую печаль на дне её глаз, слишком тихую, чтобы вырываться, но он не может быть уверен до конца. Пускай Воля Небес никогда и не была воительницей, она всё же пытается бороться всеми силами, какими располагает, когда замечает способную задеть её несправедливость. — Я здесь не потому, что бежала от него, господин Чжун Ли, — тихо говорит женщина, медленно отдаляясь от окна. — Также он не выгонял меня. Я имела право не заметить его намёков и знала, что он не станет упорствовать в глупой прихоти избавиться от единственного оставшегося советника. Я должна быть здесь, иного быть не может. Должна быть с народом. Мой долг — успокаивать умы и сердца, раз император не способен ни на что, кроме разрушения. Более того… Я осмелилась взять на себя ответственность стать связующим звеном между императором и теми, кто осмеливается ещё что-то затевать. Чжун Ли молчит. Он надеется, что его глаза передают эмоции не хуже слов. Облечённое в речь восхищение звучало бы глупо и фальшиво. Искренняя благодарность, пускай и немая, всё же лучше. Она, простая женщина, не Адепт даже, рассуждает перед самим Мораксом о бремени, которое влачит вместо него! О, если бы она только знала, насколько будет справедлива, если позволит себе трусость и оставит защиту Гавани ему! — Знаете, что говорит император? — интересуется Нин Гуан с улыбкой после некоторой паузы. — «Им просто следовало лучше плавать». Я жду, когда и эти его слова будут открыты общественности одной из его служанок. Полагаю, он надеется, что его вновь попытаются избить. Иначе я не способна объяснить его поступки, сколь упорно не думаю, господин Чжун Ли. — Он никогда не отличался дальновидностью в том, что не касается боя, госпожа Нин Гуан, — напоминает Первый советник, подавляя улыбку. — На то мы и поставлены на наши посты, чтобы остановить его. — Боюсь, я бессильна противостоять его глупости, — признаётся женщина, покачивая головой и нисколько не сокрушаясь. — Он умеет становиться удивительно слепым и глухим, стоит мне заговорить о чём-либо, кроме налогов и запасов. Когда же я прошу, чтобы он выплатил хотя бы часть компенсации, он вовсе меня выдворяет из комнаты. — Полагаю, у него нет денег, — замечает Чжун Ли. — Несомненно, он становится зол, когда Вы просите невозможного. — К сожалению, это не просто Ваше предположение, господин Чжун Ли, — отвечает женщина. — Если император не отложит военных действий хотя бы на два месяца и не урежет расходы на содержание Фатуи и Миллелитов, сомневаюсь, что зима пройдёт для него незаметно. Сомневаюсь, что Царица пожелает содержать Гавань столь долго. Более того, до меня дошли слухи о том, что она уже недовольна его непомерными тратами. — Однако есть же запас, — скорее размышляет, чем говорит, Первый советник, и складывает руки за спиной. — Он будет лишь до тех пор, пока о нём не прознает император, — отзывается Воля Небес. — И если кто расскажет про него, можете быть уверены, что это сделала не я, господин Чжун Ли. Чжун Ли улыбается и легко жмёт плечами. Она права, следует признать. Этот юнец действительно бесполезно растратит сохранённые на непредвиденный случай предыдущим Мораксом средства. Нуждается ли Ли Юэ в развлечениях императора? Отнюдь. Нуждается ли он, тем более, в войне с Сумеру? Нет, этого нельзя допустить. — Что ж, я не заведую казной, — отвечает Первый советник, позволяя глазам поведать госпоже Нин Гуан его одобрение, так и не высказанное вслух. — Я не могу знать обо всём, что сохранилось и, более того, о том, чем занимаетесь Вы, госпожа Нин Гуан. Я могу ошибаться в существовании запасов. Одной лишь Вам это доподлинно известно. — Благодарю Вас, — отвечает Воля Небес, и блеск её взгляда противоречит спокойствию тона.***
Чжун Ли покидает Вторую советницу, пожалуй, слишком поздно. Он не хочет направляться во дворец, к горам, в подобное время дня, но всё же не изменяет своих планов. Он должен повидать императора так скоро, как только сможет, чтобы посметь напомнить ему о всех данных им обещаниях. Госпожа Нин Гуан не изменяет мнения Первого советника. Он собирается держаться ровно так же, как хотел, разве что теперь ещё более уверен в своей правоте. Император встретит сопротивление, достойное каменной стены, не менее. Теперь, когда он совершил достаточно ошибок, долг Чжун Ли — указать на них и требовать компенсации для народа. Пожалуй, ситуация всё же немного хуже, чем полагал Первый советник. Однако не столь плоха, чтобы требовать немедленных изменений. Нет, он даст Тарталье время, чтобы обдумать положение, прежде чем принуждать его отказаться вовсе от нападения на Сумеру. Довольно того, что юноша отложит начало войны хотя бы на краткий, кажущийся ему незначительным срок. Первый советник кутается лучше в плащ, прежде чем выйти к уже дремлющему на своём посту лодочнику и приказать поднять его в воздух. Вечера в Ли Юэ становятся всё холоднее, а ветер нисколько не уменьшается, теперь ещё более ужасный, чем был в предыдущие месяцы лета. Старик выглядит слишком удивлённым и напуганным, чтобы заводить разговор, и Чжун Ли пользуется возможностью погрузиться в умиротворяющую тишину. Теперь он имеет полное право предаваться думам об императоре. Он может вспоминать его образ, пока ждёт прибытия лодки и медленно бредёт по широкой и непривычно пустой дороге, ведущей к возвышающемуся вдалеке дворцу, испокон веков принадлежавшем Гео Архонтам. Право, Чжун Ли рассмеялся бы, скажи ему кто-нибудь два года назад, что когда-то он будет направляться в место, завещанное его управлению по праву рождения, ожидая милости чужеземца. Однако сейчас это правда. Сейчас он не обладает властью, которую должен был приобрести. Единственное, что ему остаётся — пользоваться тем доверием, какое он заслужил, играя роль простого дворянина. И, что более ужасно, он готов потратить все свои силы лишь для того, чтобы заносчивый юнец, занявший его место, продолжал восседать на троне. Юноша должен жить. Архонт никогда бы не позволил погибнуть менее виновному лишь потому, что не способен дотянуться до того, кто начал нападение на Ли Юэ. Более того, он должен быть счастлив. Чжун Ли не может молча наблюдать за тем, как земля трескается и и расходится там, куда ступает император. Нет, не так выглядит счастье. Чжун Ли знает, что у снежан иные традиции и желания, однако уверен, что их представления о лучшем будущем не может быть противоположным. Чжун Ли гадает, как примет его император. Вероятно, он уже предупреждён о прибытии Первого советника и знает о каждом шаге, сделанном господином Чжун Ли от наводнивших Ли Юэ Миллелитов. Что ж, Первый советник не стал бы сердиться ни на одного человека, следящего за ним. Он ведь не делал ничего дурного, более того, пытался узнать как можно больше, чтобы помочь юноше, а потому, даже находясь в дурном расположении духа, император ни в чём не сможет его обвинить.***
Чжун Ли не ожидает тишины, встречающей его. Госпожа Нин Гуан сказала, что дворец пустеет, но Первый советник и предположить не мог, что слуги столь быстро научились передвигаться почти бесшумно. Все служанки императора, каких только знает Чжун Ли, никогда не умели молчать. Они продолжали шептаться и хихикать, даже налетая на советников или их свиту. Юноша никогда не умел подчинить их дисциплине. Наоборот, он лишь молча одобрял шум и смех, покуда он царил вдали от его покоев, лишь иногда нападая на девушек, чтобы избавиться от гнева. Так где же эти в высшей степени невоспитанные существа? Отчего они не замолкают лишь рядом с комнатой императора? Чжун Ли не видит их, как не видит и Миллелитов или Фатуи. Император не желает более видеть подле себя тех, кого породила земля Ли Юэ. Что ж, Первый советник способен понять его неприязнь. Решение избавиться от всех стражей, в чьих умах Тарталья не научен читать, одно из немногих, что Чжун Ли одобряет. Однако где же Фатуи? Отчего они не охраняют своего царевича? Право, даже пытаясь поступать верно, юноша умеет ошибиться. Первый советник никогда ещё не встречал столь хитрого в бою и неспособного защититься в обыденной жизни существа. Его мужество, столь просто становящееся безрассудством, не даёт Чжун Ли покоя. Вероятно, никого иного сердце Архонта не могло бы выбрать. Теперь ему необходим хаос, вносимый юношей, необходимо слышать его смех, когда он в хорошем расположении духа, необходимо видеть лукавство, которое порой излучает лицо императора, когда он задумывает маленькую глупость. Первый советник не знает, что станется, если Тарталья пострадает. Их император — человек, такой же смертный, как и все жители Ли Юэ, и более безрассудный, чем большинство из них. Он играет с опасностью, упивается ею, совершенно не задумываясь, что развлечения способны привести к гибели даже людей, стоящих далеко от трона. Нет, на месте Архонта недопустимы игры. Однако Чжун Ли не осуждает глупость, как ему следовало бы. Нет, он лишь надеется, что сможет стать надёжным щитом для императора.***
Первый советник позволяет проведшей его к покоям Тартальи и постучавшей в дверь служанке резко обогнуть его и сбежать, едва не путаясь в одеждах. Если верить слухам о настроении императора, передающимся шёпотом между почти неслышно мелькающим слугами, они имеют полное право не желать попадаться ему на глаза. К тому же, Чжун Ли не нужны лишние уши. Нет уж, если кто и будет слышать об ошибках Чайльда, то лишь один император. Тарталья раздражён. Это можно понять по одному лишь его голосу, позволяющему Первому советнику войти. Юноша стоит у окна, опираясь на подоконник с такой силой, словно желает проломить его. Он так и не оборачивается, лишь требовательно протягивает ладонь. — Ну? — вопрошает он, нетерпеливо маня Чжун Ли пальцами. — Давайте быстрее и убирайтесь уже. Первый советник удивлённо поднимает брови и подходит ближе, останавливаясь в нескольких шагах от императора. — Прошу прощения, — произносит он медленно. — Боюсь, я не понимаю, что Вы желаете, император. Чжун Ли ожидает чего угодно, но только не того, что юноша едва не упадёт, резко оборачиваясь к нему. В его широко распахнутых голубых глазах Первый советник уже не читает гнева. О нет, император уже нисколько не зол. Он удивлён, что говорит о многом. Неужели же он лишился не только стражи, но и своих ушей? Отчего никто не доложил ему о возвращении Первого советника? — Вы ненадолго задержались в Цинцэ, господин Чжун Ли, — замечает юноша, оправляясь от удивления. — Мне хватило того времени, что я провёл в деревне, император, — отвечает советник, хоть Тарталья и не нуждается в его словах. — Когда Вы позволите, я предоставлю Вам просьбы жителей. — Позже, — отрезает юноша. — Оставьте эту ерунду на потом, господин Чжун Ли. Сейчас я занят… Император умолкает, задумавшись, и тяжело вздыхает. — Я успел сделать достаточно глупостей, господин Чжун Ли, пока Вы отсутствовали, — бормочет он, и Первый советник замечает его яростное нежелание встречаться глазами. — Довольно этих бед, чтобы Вы приносили мне новые. — Вы считаете, бумаги, которые я принёс, причинят Вам вред? — интересуется Первый советник. — Я полагаю, они успокоят тех, кого Вы потревожили. Чжун Ли не настаивает на том, чтобы поймать взгляд молодого правителя. О нет, он не станет делать ничего подобного, покуда император сам не пожелает быть пойманным. В конце концов, юноша имеет право пытаться спрятать свои эмоции, хочет того Архонт или нет. — Сомневаюсь, — отрезает Тарталья, отталкиваясь от подоконника и нервными быстрыми шагами пересекая комнату до низкого столика. — Каждый день мне приносят множество бумаг, и каждый же день они не приводят ни к чему, кроме бед. Право, уже ничего не сможет стать лучше, господин Чжун Ли. — Мне жаль, что Вы разочарованы, — отзывается Первый советник, наблюдая за тем, как юноша дрожащей рукой пытается зажечь стоящую на столике свечу от той, что была рядом с его постелью. — Разочарован — слишком мягкое слово, господин Чжун Ли, — мрачно возражает молодой человек, пальцами перебирая сложенные грудами бумагами. — Я зол. И матушка будет зла, когда узнает о моём положении. Вы не понимаете, господин Чжун Ли, что всё это значит, и, верно, никогда не поймёте. Где мне найти финансы? Первый советник лишь разводит руками, молчаливо наблюдая за императором. Он не сдвигается ни на шаг. Какой толк что-либо говорить, если сотня его слов не будет стоить и десяти, произнесённых госпожой Нин Гуан? Она ведает казной и знает гораздо больше о верном распределении моры, чем он сам. — Вы, вероятно, считаете меня глупцом, господин Чжун Ли, — продолжает юноша, не дождавшись ответа. — Что ж, быть может, Вы и правы. Я собираюсь выступать без флота, без моры и без… да, следует признать, и без верных солдат. Как видите, я весьма упорен в том, что должен… — Если Вы действительно собираетесь сделать то, о чём говорите, позвольте назвать Вас глупцом, император, — прерывает речь Тартальи Чжун Ли, приподнимая руку, но не сдвигаясь с места. — Вы сами предложили мне отозваться о Вас подобным образом. Император презрительно фыркает, наконец обращая глаза к Первому советнику. Мягкий свет двух свеч играет на его щеках и лбу, отбрасывая таинственный сумрак дальше, на спутанные короткие волосы молодого человека, склонившегося к столу. Голубые глаза, пустые, но насмешливые, кажутся глубже, чем обыкновенно. Они подобны украшениям, вытесанным целиком из драгоценного камня, ловящим свет не одной лишь своей гранью, а всем существом, позволяя разглядеть несколько слоёв. Чжун Ли выдерживает взгляд молодого человека с каменным спокойствием. Он ступает на опасную тропу, споря с самим императором, и именно потому должен быть непреклонен и смел. Лишь так можно одолеть юношу, Первый советник убедился уже множество раз. — Отчего Вы столь жестоки в делах военных, император, и столь безрассудно добры к народу? — спрашивает Архонт, делая один шаг по направлению к Тарталье. — Ваш первостепенный долг — вершить закон в Ли Юэ. Я не знаю, каковы порядки в Снежной, но здесь необходимо поддерживать дисциплину, чтобы люди не паниковали. Отчего ни один из тех, кто напал на Вас, не наказан? Отчего ни один из Милелитов, не сделавших ни шага, чтобы заслонить Вас, до сих пор не в темнице? Отчего ни одна из смертей, совершившихся по Вашей вине, не оплачена? Чего Вы желаете, император? Ещё более запутать и без того щекотливое положение? Что ж, именно так и будет, если Вы начнёте войну с Сумеру. И Ваша армия окажется разгромленной не позднее, чем через две недели после начала действий. А затем Вы будете изгнаны из Ли Юэ, если не казнены, император. Желаете ли Вы этого? Юноша качает головой. Он выглядит удивлённым и удручённым словами Первого советника. Что ж, значит, он готов признать хотя бы часть своих ошибок, надеется Чжун Ли. Нет более необходимости проявлять жестокость к молодому человеку. Теперь, когда он более склонен к примирению и разговору, можно наконец быть более мягким. — Мора, господин Чжун Ли, мора, — только и отвечает император тихо. — у меня уже её нет, а Фатуи необходимо выплатить жалование. Матушка откажется мне помогать, я знаю. Более того, Вы слишком драматизируете. Моё положение незавидно, это правда, однако довольно нанести первое поражение девчонке, не смыслящей ни в чём, кроме её мудрости, чтобы все и думать позабыли о нападениях на меня. Пока я не могу себе позволить разделаться ни с одним зачинщиком, поскольку должен буду тогда платить. Мне кажется, лучшая стратегия — сделать вид, что меня мало интересует Гавань, чтобы никто ничего не требовал. — Неужели Вы не понимаете, не видите, что губите себя, император? — спрашивает Первый советник. — Вы позволяете нападать на себя, Вы выгоняете стражу, Вы продолжаете… — От этой стражи не было толку, — прерывает его юноша. — Она бы сама воткнула мне нож в спину, стоило бы мне отвернуться. — Наймите другую, император. Найдите людей, готовых защищать Вас. Тарталья качает головой. — Таких нет, господин Чжун Ли. Ни в Ли Юэ, ни в… ни в Снежной… Нигде в Тейвате нет людей, неспособных продать мою жизнь, если я буду платить им. Первый советник сжимает губы и опускает глаза. Он не может признать, сколь сильную боль ему причиняет горечь, пропитавшая последние слова императора. Неужели же этот глупый мальчишка способен всё же разглядеть ненависть, которую порождает к себе на каждом шагу? О, Чжун Ли готов отдать многое, чтобы он был менее осведомлён и более счастлив. — Однако Вы продолжаете принимать… беспечные решения, император, — замечает Архонт, вздыхая. — Значит, Вы действительно полагаете, что способны защитить себя самостоятельно. — О, несомненно, — фыркает молодой человек, гордо встряхивая головой. — По крайней мере, я справляюсь лучше Ваших трусов Миллелитов, господин Чжун Ли. — Однако Вы никогда не представали перед судом. Что сможете Вы сделать против многих людей, против закона? Не забывайте, на чьей земле Вы находитесь, император, никогда не забывайте. Здесь нет ничего более священного, чем контракты, император, а Вы нарушаете их, не служа народу так, как подобает по совести. Ни один человек не спасёт Вас, когда Вы зайдёте слишком далеко. Одумайтесь сейчас, император, пока у Вас есть время. — Ни один человек? — спрашивает юноша, горько улыбаясь. — Однако я знаю, что Вы идёте против контрактов, господин Чжун Ли. Не Вы ли собираете орду людей, напоминающих мне Адептов, и пытаетесь провести их во дворец? Неужели Вы забыли о контракте выдавать Адептов? — Я не соглашался с ним, император. Как никогда не соглашусь нарушить закон ради… ради того, чтобы помочь Снежной, — отвечает Чжун Ли сурово. — Вы вольны подозревать кого угодно и в чём угодно, но покуда существует суд, и суд справедливый, не погибнет ни один невинный человек. — Я погубил уже многих, — задумчиво говорит Тарталья, качая головой. — Даже тех, кого я потопил, сложно сосчитать. Ваш суд дурно работает, господин Чжун Ли. — Именно поэтому я здесь, император. Законы должны приводится в исполнение, и не только те, которые Вы желаете видеть. Я не позволю Вам начать войну. — Не позволите? А кто Вы такой, чтобы запрещать мне что-либо, господин Чжун Ли? — возражает юноша, сжимая зубы. — Как Вы смеете… — Я такой же человек, как Вы, император, — отзывается Первый советник, смотря Тарталье прямиком в глаза. — Не забывайте, что одни лишь Архонты обладают неоспоримым правом властвовать. — Это угроза, господин Чжун Ли? — спрашивает император так, словно уверен в своих словах. — Это напоминание, — отвечает Чжун Ли. — Если бы я желал власти, я бы получил её уже давно. — Поверьте, господин Чжун Ли, Вы бы избавили нас обоих от многих бед, — бормочет юноша, прижимая ладонь к щеке и яростно ища глазами нечто на ковре. — Однако чего Вы тогда хотите? — Помочь Вам, император, — отзывается Первый советник просто. — И дело не в моём долге перед Снежной.