Жить ещё не поздно

      У Машки в очередной раз сердце кровью обливается при виде покоцанного парня на пороге. А тот лишь пытается выдавить улыбку, насколько это возможно из-за порванной губы, да в карман руку тянет, чтобы жвачки достать.       — Это тебе, — довольно хмыкает Марат, вкладывая в ладошки девочки горсть угощений, и, зря времени не теряя, проходит вглубь квартиры.       Романова втягивает воздух в лёгкие, собирая остатки самообладания буквально по крупицам, кладёт подарочки на тумбу и спешит за своим гостем. Того искать долго не приходится — каждый раз одно и то же: прийти без предупреждения и развалиться в гостиной на диване, попутно врубив телек, будто у себя дома, это он умеет.       — Что на этот раз? — Маша руки полочкой складывает, по-хозяйски опираясь на стену, и устало потирает переносицу. Этот оболтус когда-нибудь доведёт её своими ночными визитами.       — Да не суть. Чуть-чуть повздорил там с одним типом, — отмахивается тот, почёсывая затылок.       Девочка лишь тяжело вздыхает и уходит на кухню, чтобы через несколько секунд вернуться с ваткой и перекисью в руках. Марат не противится, наоборот, отодвигается, давая подруге место рядом с собой, и подставляет щёку под страшный раствор, словно кот для ласки.       — Ты бы промыл сначала, — хмурится Романова, рассматривая его боевые ранения.       — Чисто там всё, — усмехается тот, застывая в одной позе.       Девочка молча смачивает вату и аккуратными касаниями обрабатывает ссадины. Марат тоже молчит. Слышно лишь его дыхание, в котором просачивается некий хрип из-за травмы носа. Через форточку он смотрит на завораживающее тёмное полотно, усеянное мерцающими звёздами. Кто-то мог бы сказать, что это похоже на ту шаблонную романтическую сцену и, наверное, даже не ошибся бы: ночь, одна квартира на двоих, хулиган, чьи раны залечивает заботливая девушка. И ведь речь идёт далеко не о физическиз ранах. И оба это понимают.       — Мама опять работает? — Марат разрывает тишину, но делает это так, будто никакой тишины и не было, будто они всё это время болтали без умолку.       — Как видишь, — безразлично кидает Маша, не желая отвлекаться от помощи больному. Тем более на эту тему.       — Ты хоть спишь? — парень поджимает губы. Он видит её насквозь, она это знает, но не может позволить себе вот так просто кинуться ему на шею и разрыдаться.       — Да, — сухо отвечает та и с силой прижимает смоченную ватку к губе, намекая на то, что продолжать разговор ей не хочется от слова совсем. Марат тихо шипит, но не дёргается и всё равно стоит на своём.       — Машка, поговори со мной, — он убирает её руку от своего лица и хватается за её костлявые плечи, слегка встряхивая девчонку.       — Не о чем нам говорить, — обиженно бросает та, но глаза говорят о другом. В глазах плескаются светлые чувства и желания.       И вправду, о чём им говорить? Рассказы о драках давно перестали ей нравится, да и Марат стал больше умалчивать о делах этих. Об учёбе? Точно нет. О фильмах? Нет и ещё раз нет, ибо вкусы у них не совпали в этом плане ни на один процент. О семьях?       А что Марат может рассказать о своей семье? А Маша? У Маши только мама, которая только и делает, что работает, чтоб жили они в достатке, посему помимо рабочего дня ей приходится пахать и на ночных сменах. Романова-младшая днями напролёт сидит дома, не высовывается, маму ждёт. А та задерживается. На улице страшно — в этом она убедилась, слушая рассказы своего любезного друга, который до поры до времени описывал всё до мельчайших подробностей. По этим же причинам и в школу не является, но мать всё понимает, лишь гладит дочку по голове ранним утром, пока та спит, нежно целует в лоб и снова уходит. И всё это комом в горле стоит у четырнадцатилетней девочки, чьи будни скрашивает лишь Марат, забегающий к ней после школы или посреди ночи.       — Ну, Маш, Машуня, — сердце бьётся быстрее обычного от того, насколько по-особенному ласково звучит это из его уст. — Хочешь, погулять сходим, а?       — Смешно шутишь, — саркастично отвечает та и вновь удаляется, дабы положить свои «медицинские инструменты» на место.       — Да не шучу я, собирайся, — кричит он ей, слезая с удобного дивана.       — Я никуда не пойду, — грубо отчеканивает Романова, возвращаясь с комнаты и чуть ли не сталкиваясь носом с другом.       — Пошли давай, не беси, мы просто у подъезда постоим, — лёгким движением тот разворачивает её и подталкивает к коридору. — Я защищу тебя если что.       — Мне не нравится это твоё «если что», — бурчит Маша, но уже застёгивает сапожки.       — Нравится, не нравится — терпи, моя красавица, — он щёлкнул девчонку по носу и стал натягивать на себя обувь и куртку. — Потеплее оденься, — предупредил Марат, поправляя верхнюю одежду.       С одеждой он справился намного быстрее, чем Машка: та, наверное, и забыла, каково это, надевать на себя тёплые вещи. Как бы ей в обморок не свалиться при выходе на свежий воздух.       Парень наблюдает и переживает. За неё переживает.       — А шарф? — строго смотрит на неё тот и достаёт с верхней полки ещё один не менее важный элемент одежды. Ему не нужно, чтоб подружка его окоченела от холода. Марат, сам того не понимая, бережно и красиво завязывает шарф на тонкой девичьей шее. — Вот теперь можем идти.       Дверь подъезда захлопывается, отрезая парочку от тепла. А у Машки голова кругом идёт от всего происходящего: холодный воздух с непривычки сильно давит на неё, снег мельтешит перед глазами, чуть ли не доводя до тошноты, и её рука. Её рука в руке Марата. И даже варежки не могут помешать ей чувствовать тепло, исходящее от его конечности. От него самого.       — Красота, — почти шёпотом произносит тот и подставляет лицо под маленькие снежинки. Ведёт себя так, будто это он не выходил из дома несколько недель. — Видишь, нечего бояться.       А Романова по сторонам оглядывается и к парню жмётся, всё ожидая, что кто-то всё-таки есть неподалёку. И с чего-то она взяла, что этим кто-то что-то от них нужно.       — Ты чего дрожишь так? Замёрзла? — спрашивает Марат, заглядывая в глаза девочки, а у той они слезиться начинают. — Ты чего? Только не реви, ладно? Не сейчас, не на морозе.       Маша правда пытается что-то сделать с подступающими слезами, с комом в горле, что теперь перекрывает собой настолько много пространства, что девочке не то что трудно разговаривать — она вдохнуть нормально не может, но ничего не выходит. И уже через пару мгновений по щеке скатывается одинокая слеза, а за ней целый поток таких оставляют мокрые, солёные следы на румяной от холода кожи.       Романовой не хочется, чтобы её друг, для которого слёзы считаются проявлением слабости, видел это. Она отводит взгляд, опускает голову вниз, всячеки выворачивается, но от него ничего не скроешь. Тот, наконец поймав девчонку в свою стальную хватку, прижимает ближе к своей тёплой груди и осторожно гладит ту по её забавной шапочке. А у самого руки дрожат от незнания, что обычно делают люди в таких ситуациях.       — Тише, тише, моя, — нашёптывает он, покачиваясь из стороны в сторону, чтобы хоть как-то успокоить Машу. — Всё хорошо.       А снег ровным слоем ложится на асфальт, стирая следы людей. И у всех есть свой жизненный путь, по которому они идут, может, даже и не догадываясь вовсе, что где-то существует человек, идущий ему навстречу.