Тоннель в небе

Стид чувствовал себя, словно насекомое, застывшее в янтаре, или одно из тех существ, что впадают в анабиоз, чтобы пережить трудные времена. Он был не уверен, что вспомнил бы хоть один момент из свадебной церемонии. Возможно, он улыбался гостям, натянуто и болезненно. Возможно, принимал поздравления и учтиво кивал, как и было принято на таких мероприятиях. Возможно, что-то пил и ел. Он не мог сказать наверняка. Казалось, что время шло мимо него, а он стоял в этом потоке, притворяясь безразличным ко всему камнем. Если бы Стид позволил себе хоть на секунду снова стать собой, он бы закричал. Перед глазами все еще стоял образ Эда. Его потухший взгляд, опущенные плечи, подрагивающие пальцы. Стид кристально ясно понимал, что это только его вина. И все, что ему оставалось — это ненависть к себе. После церемонии к нему подошел отец и буднично сообщил, что медовый месяц отменяется, потому что по настоянию врачей ему придется покинуть совет директоров раньше, чем он планировал, а значит, Стиду нужно как можно скорее вникнуть в дела и начинать лучше всего сразу со слияния компаний. Ему было плевать. Один раз за вечер Мэри взяла его за руку и спросила: «Ты в порядке?». Ее ладонь была мягкой и теплой. Стид скучал по вечно холодным пальцам, которые так часто прикасались к нему, и по голосу, который не раз задавал тот же самый вопрос. Ему не хотелось отвечать честно, поэтому он просто кивнул. Мэри точно не поверила, но больше спрашивать не стала. Стид прекрасно видел, несмотря на свое коматозное состояние, что она тоже не в порядке. После банкета их увезли в новое поместье. Стид хотел бы закрыться в своей комнате и больше никогда не выходить. Но вместо этого пришлось идти в комнату Мэри, потому что… ну, так было принято. Они не знали, с чего начать. Не знали, как это сделать. Похоже, им обоим было чертовски страшно. — Наверное, стоит раздеться, — неуверенно предложила Мэри. — И выключить свет. — Как тебе будет удобнее, — покорно согласился Стид. Он старался быть нежным и аккуратным, но поцелуи выходили неловкими и смазанными. Они регулярно сталкивались носами и не знали, куда деть руки. — Прости, — наконец прошептал Стид. — Ничего, — Мэри была очень терпелива. — У нас получится. Лучше сейчас, чем потом. Стид криво усмехнулся, хотя в душе был полностью с ней согласен. Чем скорее родится наследник, тем скорее родители отстанут от них, и они смогут попробовать жить дальше — каждый в стенах своих комнат. Но все прикосновения были неправильными в эту ночь. В какой-то момент Стид просто не выдержал и закрыл глаза, позволяя потоку желанных образов заполонить сознание. Он сделал над собой невероятное усилие, чтобы не кончить с именем Эда на губах. Ему было бесконечно стыдно перед Мэри. Он надеялся, что когда-нибудь они смогут стать если не друзьями, то хорошими приятелями. В противном случае их жизнь так и останется очень плохой шуткой. Впрочем, не они были первыми среди влиятельных домов Нью-Бриджа, и не они будут последними. Стид долго не мог заснуть в своей новой двуспальной кровати. Он специально не задернул шторы и смотрел на полную луну, светившую в окно. В такие ночи они с Эдвардом редко включали лампу — в тоннеле вполне хватало естественного освещения. Проснувшись, Стид сразу потянулся к кольцу, лежащему на прикроватном столике, и привычно надел его на указательный палец правой руки. До официального представления в компании оставалось два дня. И еще нужно было решить некоторые дела поместья: им предстояло перевозить остатки вещей, набирать штат слуг и обустраивать быт. Но что потом? Может, он поторопился, сказав Эду, что они смогут встретиться только через два месяца? Боннет уже ощущал жгучее желание увидеть его. Отдав несколько распоряжений по поводу вещей и на время оставив другие проблемы переезда Мэри, Стид позорно сбежал в город, просто чтобы немного проветриться и выдохнуть. Он позволил себе посидеть в кафе мистера Санчеса, где внезапно для себя начал писать письмо Эду. Руки сами потянулись за блокнотом и ручкой. Стид так привык мысленно говорить с Эдвардом, что не мог остановиться сейчас. Слова легко складывались в предложения, а потом в абзацы. Стид пытался скрыть свое отчаяние и боль за описанием обыденных вещей. Он не хотел лишний раз бередить свежую рану, но сам понимал, что между строк легко читается: «я так невыносимо скучаю по тебе». После кафе Стид отправился к мистеру Льюису, чтобы попросить пересылать все новые письма на его новый адрес. — Если вам не сложно, — как можно спокойнее произнес Стид, — вкладывайте пришедшее письмо в чистый конверт, пишите на нем «Грегори С. Боннету» и прикрепляйте к любому из ваших чудесных букетов. В конце месяца присылайте счет на мое имя, я все оплачу. — Конечно, мой мальчик, — улыбнулся мистер Льюис, но потом его взгляд стал внимательным и серьезным. — Что-то случилось? На тебе лица сегодня нет. Стид открыл было рот, чтобы привычно ответить, что он в порядке, но вместо этого очень тихо сказал: — Возможно, я потерял самого важного человека в своей жизни. Мистер Льюис сжал его плечо. — Уверен, что все рано или поздно образуется. Не отчаивайся. — Спасибо, — слабо улыбнулся Стид. К вечеру он вернулся в место, которое должно было стать его домом. Но Стид чувствовал себя совершенно чужим. Перед сном он долго крутил в руках кольцо с бирюзовым камнем, в конце концов коснулся его губами и прошептал: — Спокойной ночи, Эдвард, — и бережно положил украшение на гладкую поверхность столика. Когда Стид все-таки был официально представлен в компании, поначалу он вообще не мог понять, чем ему предстоит заниматься, несмотря на соответствующее образование и тонны прочитанной литературы по бизнесу. Но в какой-то мере отец упростил ему жизнь, просто усадив за изучение бесконечной документации в эффектном угловом кабинете с прекрасным видом на город и чудовищно неудобным креслом. В будущем его ожидал кабинет, принадлежащий главе совета директоров, но пока отец еще не покинул свой пост, поэтому Стид скорее изображал то ли его секретаря, то ли тень, следующую по пятам на протяжении всего рабочего дня. Стид писал Эду по два, а то и по три письма в неделю. Ни новая работа, ни дела компании не могли его остановить. В любую свободную минуту он доставал блокнот, чтобы мысленно пообщаться с Эдвардом. Дни шли, но ответа не было. Боннет даже несколько раз вырывался из каждодневной суеты, чтобы доехать до цветочного магазина мистера Льюиса, но тот каждый раз сокрушенно сообщал, что никаких писем на имя мистера Эдвардса не приходило, иначе бы он отправлял их в поместье вместе с букетами, как они и договорились. Стид сходил с ума от беспокойства. Сейчас было в разы хуже, чем когда он потерял Эда и отправился на поиски в Сламтаун. Тогда, несмотря на беспокойство, в глубине души он верил, что все будет хорошо, что Эдвард вернется к нему. Теперь надежда таяла с каждым днем. Но Стид не сдавался. Он писал и писал, рассказывая обо всем, что происходит вокруг: о своем разочаровании по поводу новой работы, о бесконечных бытовых делах, которые на него свалились, о своей идее построить на территории поместья теплицу, где можно было бы самому выращивать цветы, о прочитанных книгах, которые он хотел бы показать Эду. Все крупицы радости, что он собирал за день, Стид неизменно отражал на страницах писем. Всю свою неуверенность и страх старался прятать за ничего не значащими фразами, но они все равно прорывались в конце в коротком: «Эд, пожалуйста, ответь». К концу месяца Стид настолько отчаялся, что не мог нормально ни спать, ни есть. На совете директоров он постоянно смотрел в одну точку, почти не реагируя на происходящее, за что получал регулярные выговоры от отца, который явно рассчитывал, что наследник будет больше заинтересован в благополучии компании. Но все мысли Стида были только об Эде. — Мне кажется, тебе нужно поменьше работать, — словно между прочим, сказала за ужином Мэри. Стид удивленно посмотрел на нее. Они уже какое-то время сидели в полном молчании на разных концах стола и смотрели в свои тарелки. — Разве я много работаю? — Стид покрутил в руках бокал с красным вином и сделал глоток. Он снова почти не притронулся к еде, хотя миссис Оливера, их кухарка, готовила восхитительно. — Ты уходишь с рассветом и возвращаешься после заката, — очень сдержанно ответила Мэри. — Я понимаю, что с объединением компаний наших родителей дел сильно прибавилось, но в последнее время ты выглядишь очень уставшим, — она сделала паузу и осторожно добавила: — Я беспокоюсь о тебе, Грегори. — О, — Стид был тронут ее словами и постарался выдавить из себя хотя бы подобие улыбки. — Не стоит беспокоиться. И… знаешь, называй меня лучше Стидом. Если тебе не трудно. Мэри посмотрела на него очень внимательно, но кивнула. Стид попытался улыбнуться более дружелюбно и не очень убедительно сказал: — Я в порядке, правда. — Ты не ешь, — возразила Мэри. — Миссис Оливера волнуется, что тебе не нравятся ее блюда. — Передай ей мои извинения. У нас слишком часто бывают обеды с будущими партнерами, поэтому домой я прихожу сытым, — соврал Стид. — Как скажешь, — пожала плечами Мэри. Даже если она и поняла, что это ложь, то не стала дальше развивать разговор, за что Стид был ей чрезвычайно признателен. Перед сном он не выдержал и написал совсем короткое письмо Эду, где честно признался, что пребывает в отчаяньи по поводу его затянувшегося молчания. «Умоляю тебя, Эд. Ответь хоть что-нибудь», — написал он. Черт, это звучало ужасно, но у Стида больше не было сил. Он был измотан и разбит. Он до слез, до дрожи в руках хотел к Эду. Хотел прижаться к нему и никогда не отпускать. Поэтому в самом конце письма Стид приписал: «Если ты думаешь, что я когда-нибудь прекращу писать: этого не будет. Я скорее умру, чем это сделаю». Боннет запечатал конверт и подписал его. Некоторое время посидел, вертя его в руках, но все же не выдержал, встал и пошел на улицу к ближайшему почтовому ящику. Сегодня был вторник, а значит, были все шансы, что уже завтра Эду передадут письмо. Прошло еще три дня. Стид, как всегда, сидел вечером в библиотеке с бокалом виски и книгой, когда в дверь постучали. Оказалось, что на его имя доставили букет из цветочного магазина. Боннет чуть не выронил бокал. Он заставил себя сначала уйти в свою комнату, куда приказал принести букет и вазу, чтобы поставить цветы. И только после того, как сел в кресло возле окна, вдыхая аромат свежесрезанных роз, позволил себе открыть конверт. Пальцы подрагивали и мяли желтоватую бумагу со знакомым почерком. Письмо было коротким. Эд отвечал, что он в полном порядке, что в последнее время был очень занят и что весьма сочувствует рабочей ситуации Стида. На самом краешке листа было несколько криво написано: «Спасибо за все твои письма». Стид уткнулся носом в бумагу, пытаясь сдержать слезы облегчения. Эд ответил. Пусть всего в нескольких абзацах. Пусть. Но он написал. Боннет откинулся в кресле, прижав письмо к сердцу, и все-таки заплакал. Он не знал, почему Эд ответил на это короткое письмо. Может, сработало обещание писать несмотря ни на что, может, что-то другое. Но сейчас Стид ощущал колоссальное облегчение от того, что у него есть хотя бы эти крохи. После этого Эд стал отвечать регулярно. Он по-прежнему был краток и особо не рассказывал о своих делах, но букеты от мистера Льюиса теперь приходили стабильно раз в неделю. И каждый раз сердце Стида замирало от щемящей тоски. Он несколько раз предлагал Эдварду встретиться, потому что вполне мог выделить хотя бы одну ночь. Ему было безразлично, что придется не спать, а с утра снова тащиться на работу и слушать бесконечную болтовню финансовых директоров и менеджеров. Стид слишком хотел увидеть Эда. Но Эд каждый раз отказывался от его предложений, ссылаясь на какие-то загадочные неотложные дела. Так прошло почти два с половиной месяца. И с каждым отказом Стиду становилось все страшнее. В итоге он набрался храбрости и написал в постскриптуме: «Ты обещал, что мы увидимся через два месяца. Прошло гораздо больше, Эдвард». Боннет понятия не имел, как Эд на это отреагирует, но, к его бесконечному удивлению, тот прислал короткий ответ, в котором назначил день и время: четверг, в полночь. Стид тут же написал, что придет. Он твердо решил, что ничто его не остановит, пусть хоть весь совет директоров выстроится в шеренгу, чтобы не пустить его на встречу. В четверг Стид невероятно нервничал и даже ушел с работы раньше, притворившись больным. Он зашел в любимую кондитерскую за тем самым набором из шести шоколадных конфет, успел перемерить десять костюмов, потому что никак не мог решить, что же надеть. В конечном счете остановил свой выбор на неброском сером костюме и голубой рубашке, которая идеально подходила к камню в кольце. Вместе с конфетами в свою старую сумку через плечо Стид сунул книгу о приключениях Жака Пети, которую буквально на днях заметил на прилавке. Он не успел прочитать ее целиком, но хотел поделиться новинкой с Эдом. Когда стемнело, Боннет вышел из дома. Никто не задает вопросы, если твой статус диктует остальным, что ты главный. Стиду было очень сложно к этому привыкнуть, но в конкретной ситуации это играло на руку. Его новое поместье находилось чуть в стороне от центра, но дорога до заброшенного сада заняла от силы сорок минут. Он шел по знакомым улицам в свете фонарей и думал о том, что, кажется, ни разу не забрасывал свое секретное место так надолго. Когда он открыл скрипучую калитку, по коже побежали мурашки, а руки задрожали от волнения. Ему даже не с первого раза удалось подцепить крышку люка. Фонарик по-прежнему лежал там, где Стид его оставил. Теплый свет разлился по узкому каменному проходу. Звук собственных шагов отдавался в голове вместе с ударами сердца. Когда Боннет шагнул в просторный тоннель, ему показалось, что сейчас он потеряет сознание. Нетерпение перемешивалось со страхом. Стиду уже мерещилась знакомая фигура, сидящая на краю. Шаг, еще шаг. Весь путь ощущался как сон. Каменные стены, которые то и дело выхватывал фонарик, расплывались перед взором. Стид даже останавливался пару раз, чтобы сфокусировать зрение и встряхнуться. Но он все равно был не готов к тому, что на фоне раскинувшегося над океаном звездного неба действительно увидит черный силуэт, подсвеченный почти полной луной. Стид на негнущихся ногах подошел к краю и встал рядом с Эдвардом, буквально в шаге от него. Они оба молчали. Боннет всматривался в родное лицо до рези в глазах. Эд показался ему очень худым и измотанным. Темные волосы довольно сильно отросли, превратившись в спутанные кудри. Ворот черной футболки снова был растянут из-за привычки Эда цеплять его пальцем, когда он о чем-то задумывался. На шее все так же был намотан узкий черный шарф. Стид вздрогнул и все же нашел в себе силы произнести: — Привет, Эд. — Привет, — эхом откликнулся тот. Он выглядел так, словно до сих пор до конца не верил, что пришел сам и что Стид правда стоит перед ним. Честно сказать, Стид столько раз представлял эту встречу, что тоже немного сомневался в реальности происходящего. Может, именно поэтому он медленно потянулся к руке Эда и крепко сжал ее, чувствуя знакомую прохладу чужих пальцев. — Ты замерз? — сдерживая дрожь в голосе, но не в состоянии сдержать дрожь в теле, спросил Боннет. — Нет, — спокойно ответил Эд. — Ты дрожишь, — негромко проговорил Стид. Рука Эдварда и правда отчетливо подрагивала в его ладони. — Ты тоже, — парировал тот. Они замолчали, продолжая смотреть друг на друга. — Спасибо, что пришел, — наконец сказал Стид. — Я же обещал, — дернул плечом Эд, будто стараясь показать, что это мелочь, не стоящая никаких усилий. Стиду до беспамятства хотелось обнять его. — Может, присядем? — предложил Боннет. Руку Эда пришлось все же отпустить, и он снова почувствовал этот острый укол иглы-потери. Стид нажал кнопку, включая лампу, и, не беспокоясь о своих безукоризненно чистых брюках, сел прямо на пол у стены. Эд расположился неподалеку, но так, что они не могли соприкасаться ни плечами, ни коленями, как раньше. От этого стало несказанно горько, но Стид проглотил ком, вставший в горле. Он понимал, что полностью заслужил это. — Я принес конфеты, — внезапно встрепенулся Стид и вытащил из сумки нарядную коробку. — Наши любимые. — Спасибо, — кивнул Эд, продолжая выжидающе смотреть на него, словно Боннет должен был что-то сказать или сделать. Стид нервно поерзал, а потом достал и книгу. — Вот, — он протянул Эдварду. Тот колебался пару секунд, но все-таки взял ее и покрутил в руках, рассматривая. — Неужели новые приключения месье Пети? — на его лице мелькнула слабая улыбка. Будто солнце появилось на небе после пары месяцев непроглядной ночи. — Они самые. — Снова разрабатывает свои хитроумные переусложненные планы, которые в реальной жизни не сработали бы никогда? — О да, — со всей возможной теплотой улыбнулся Стид. От него не укрылось, как вздрогнул Эд при виде его улыбки. — Уже прочел? — поинтересовался Эдвард, торопливо переводя взгляд на книгу и с любопытством листая страницы. — Еще нет, — мотнул головой Стид, потом хитро прищурился. — Можем начать читать вместе прямо сейчас. Эд растерянно посмотрел на него, потом снова на книгу. Было видно, что он сомневается в том, что это хорошая идея. — Я могу начать первым? — предложил Стид. Мысленно он взмолился, чтобы Эд сказал «да». Тот колебался еще несколько секунд, но наконец вернул книгу и произнес: — Начинай. Стид снова улыбнулся, принимая книгу. — «Буря в пустыне», — прочел он название. — Глава первая. О том, как Жак Пети попадает в весьма щекотливую ситуацию, но находит из нее выход. Эд поудобнее оперся спиной о стену и чуть повернулся в сторону Боннета, подтянув одну ногу к груди и обхватив колено руками. Это была его любимая поза для чтения книг. Стид почувствовал, как его переполняет нежность. Эд поймал его взгляд и вопросительно приподнял брови, как бы спрашивая, почему он замолчал. Боннет прочистил горло и начал чтение. Он читал, пока голос не стал хрипеть и срываться, а текст расплываться перед глазами, тогда Эд осторожно забрал книгу и сказал: — Давай дальше я. И теперь уже Стид поудобнее устроился у стены и приготовился слушать. Ему было абсолютно все равно, что задница начала ныть от долгого сидения на жестком полу, а ноги в дорогих туфлях замерзли. Он прислонился виском к облезлой каменной стене, прикрыл глаза и просто наслаждался звуками дорогого сердцу голоса. Это был первый момент за два с половиной месяца, когда Стид почувствовал себя снова живым. Еще через два часа чтения Эд тоже выбился из сил. Он громко выдохнул и словно бы с сожалением закрыл книгу. — Больше не могу, — пожаловался он. И это звучало так привычно, что Стид снова ощутил укол в груди. — Что ж, — улыбнулся Боннет, — придется тебе забрать книгу с собой, а в следующий раз обсудим. — Как ты ее дочитаешь, если я заберу? — немного удивленно посмотрел на него Эд. — Куплю новую. Их достаточно в книжных магазинах. Она только поступила в продажу. Эдвард нахмурился, но ничего на это не сказал. Неоткрытая коробка шоколадных конфет по-прежнему лежала между ними, но ни один из них так и не предпринял попытки снять упаковку. — Мы сможем встретиться на следующей неделе? — осторожно уточнил Стид. — А как же совет директоров и переговоры с партнерами? — знакомая усмешка на похудевшем лице смотрелась несколько иначе, чем Боннет привык. Почему-то создавалось впечатление, что Эд давно не улыбался. — Ох уж это мое вечное нытье в письмах, — фыркнул Стид. — По ночам никто не работает. — Тебя не потеряют дома? — как бы невзначай спросил Эд, отводя взгляд. — Всем плевать, куда я пошел, — пожал плечами Стид. — Считаю это скорее плюсом, чем минусом. Эдвард поднялся на ноги, отряхивая штаны. Боннет встал за ним следом. — Слушай, давно хотел спросить, — внезапно повернулся к нему Эд, запихивая книгу в рюкзак. — Зачем ты кладешь засушенные цветы почти в каждое письмо? Они, конечно, приятно пахнут, но… — Эд сделал неопределенный жест рукой, видимо, пытаясь показать, что не видит в них никакого смысла. Стид переступил с ноги на ногу и немного смущенно ответил: — Это эдельвейсы. На языке цветов это означает «Пиши скорее», — он закусил нижнюю губу, потом прибавил: — Всегда очень жду твоих писем. — О, понятно, — почесал подбородок Эд. — Ладно, учту. — Так мы увидимся на следующей неделе? — с надеждой в голосе спросил Стид. — Наверное… — протянул Эдвард. — Скорее всего. Я напишу точно. — Буду очень ждать! — пылко выпалил Стид и сам смутился своей горячности. Эд очень мягко улыбнулся. — До встречи, Стид. — До встречи, Эд. Боннет думал, что сейчас Эдвард, как всегда, скроется в темноте тоннеля, но неожиданно тот, быстро закинув рюкзак на плечи, подошел к краю и ловко присел на корточки лицом к Боннету, оперся ладонями о край тоннеля, чуть согнул локти и опустился вниз, повиснув на краю. — Эд, что ты делаешь? — испугано вскрикнул Стид и, упав на колени у самого края, выглянул из тоннеля, борясь с желанием схватить Эда за руки и попытаться вытянуть обратно. — Спускаюсь вниз, — откликнулся тот. Он поднял голову и посмотрел прямо Боннету в глаза. Может, Стиду почудилось, но во взгляде читались тоска и боль, которые так знакомо отозвались в душе. После этого Эд действительно начал ловко спускаться по скале. Это казалось абсолютно самоубийственным предприятием, потому что лунного света не могло быть достаточно, а лезть по отвесной стене было однозначно опасно. Но, похоже, Эдварда это нисколько не смущало. Он проворно двигался от одних уступов к другим, хватаясь за незаметные выемки и умело нашаривая необходимые зацепы. Один раз его рука все-таки сорвалась, и Стид почувствовал, как все внутри оборвалось. Паническая мысль, что он понятия не имеет, как быстро спуститься к подножью скалы, если что-то случится, полностью его парализовала. Но, к его несказанному облегчению, Эд снова уцепился за скалу и через некоторое время все-таки спустился вниз. Стид не двигался с места до тех пор, пока темная фигура не достигла земли. Он был не уверен, но, кажется, Эд поднял голову и посмотрел на него. Боннет неуверенно махнул рукой, не зная, видно ли его в темноте. После чего Эд зашагал прочь. Стиду ничего не оставалось, как последовать его примеру. Он уходил с надеждой, что на следующей неделе они снова увидятся. Его переполняли очень противоречивые чувства, но важнее всего было то, что Эд все-таки сдержал слово и пришел. Стиду было от этого так хорошо и так плохо одновременно. Post Scriptum 7. Эд потирает содранные в кровь ладони, когда идет мимо клумбы, усеянной эдельвейсами. Новый сезон — новые цветы. Но что за нелепое совпадение. Еще два дня назад он даже не знал, как они называются. Он оставляет деньги у медсестры и поднимается на второй этаж. Корочка на подсохшей ранке цепляется за торчащий край подлокотника кресла. Эд безразлично смотрит на выступившую кровь, потом говорит: — Мы виделись вчера. Я думал, что не смогу, но… Проклятие! Я все равно пришел, — красная капля медленно стекает к запястью. — Он носит кольцо, — Эд смотрит на руку, которую вчера сжимал Стид. — Я снова не спал всю ночь. Но не пил, клянусь, — он поднимает глаза, пытаясь поймать давно безразличный ко всему взгляд. — Марта права, я не хочу превращаться в отца. Надеюсь, что он горит в аду… Или находится в месте похуже, — Эд сжимает зубы так, что челюсть начинает ныть. — Надо было раньше его туда отправить. Прости, — капля крови внезапно срывается с запястья и падает на штаны. — Вчера я спускался из тоннеля по скале. Ночью. Черт, это так тупо. Думал, что сверну себе шею, — он качает головой. — Немного надеялся, что это произойдет. Не могу думать ни о чем, кроме Стида. Я проклят? Хотел не отвечать на его письма. Думал, что ему надоест. Но он писал и писал. А я читал и перечитывал каждое… Было больно, но, мне кажется, я хотел, чтобы было больно, — Эд тяжело вздыхает. — А потом… Я не выдержал. Сдался. Снова проиграл. К тому же я обещал, что приду через два месяца… Ох черт, да кого я обманываю? Если он позовет, я снова приду. Буду приходить столько раз, сколько он захочет, — Эд с силой сжимает кулаки, ощущая, как ноют ссадины. — Буду писать, пока пишет он. Наверное, когда-нибудь я сойду с ума и тоже окажусь в этом месте. Если мне, конечно, повезет, — горько усмехается Эд. — Знаешь, мне проще потерять себя, чем его, — он опускает лицо в ладони. На обратном пути Эд останавливается около клумбы, буквально пару секунд смотрит на эдельвейсы, а потом быстро срывает один и прячет в карман.