***
Искусство — это вам не просто что-то кем-то нарисованное, сыгранное или выгравированное. К искусству подходит много вещей. И само собой слово подразумевает мастерство. Им Творец напитывается с годами опыта в определённом деле, вкладывая каждую частичку своей души, видоизменяя специально для того, чтобы другие люди смогли спокойно коснуться её. Пропитаться Его сущностью. У Андрея искусство было на пути зарождения. Лёгкое, незамысловатое, но уже пропитанное ужасом городских легенд, которые он в свои шесть лет знал куда лучше, чем умел писать. Никого это сильно не беспокоило, а если и находились такие, то их быстро пресекали тем, что раньше дети только на подобных сказках и воспитывались. Вот и этот ребёнок с блестящими на свету голубыми невинными глазами поддался влиянию прошлого. А правду о том, что этот самый ребёнок доставал большую часть ужаса из своей головы, лишним ушам лучше было не слышать. Ещё поди захотят сжечь, подобно старому колдуну. Повесят на гильотине, как луну, которая тонкими лучиками прорывается сейчас через плотно забитое бумагой и скотчем окно прямиком в комнату маленького мальчика. Андрей жмурит уставшие глаза. Его брат давно привык к бурной творческой натуре, которая постоянно что-то рисовала, сочиняла или просто так придумывала. В особенности тот привык к таким вот ночным посиделкам и давно приловчился спать с включённым светом. Последний бился из разогретой электричеством лампы на заляпанные краской руки, открывая вид на непонятного зверя. Правда, тот, в свою очередь, уже сильно расплывался в глазах своего же создателя. Чаще всего мальчик старался вымотать себя днём, чтобы не расстраивать родителей своим несносным поведением ещё больше. Они были у него строгие и ложились рано. А Андрей, пользуясь выверенной схемой, притворялся, что ложится так же. А после, через час, когда точно улавливал сопение, из чужой комнаты тихо поднимался и крался к своему рабочему месту. Благо брат был у него добрый и понимающий. Стул не скрипел, а карандаш не сильно и царапал бумагу. По крайней мере, старшие этого точно не слышали. Но вот когда хвост непонятного существа, наконец, был завершён, а рядом с ним красовалось криво написанное имя. Половицы в коридоре прогнулись под чужими шагами. Это заставило Андрея затаить дыхания и одним движением натренированного пальца нажать на кнопку лампы. Он не знал, что по теплу и запаху можно было запросто различить, работала техника или нет. Сейчас было главное — ретироваться на кровать и надеяться, что родители не зайдут, не поймут, чем он всё это время занимался вместо сна. Не решат проверить стол. Надеяться на то, что этим же вечером из глаз не польются горячие слёзы от сердитых слов отца, который в одной руке сжимает сложенный в двое армейский ремень, а во второй — его худощавую руку. Андрей сжался, зарываясь в одеяло с головой. Он упустил момент преодолевания расстояния и потирал задубевшие от холода ступни друг о друга. Нужно было успокоить гул сердца и рваное дыхание, но у него всё никак не получалось. С каждым шагом сердце замирало всё тяжелее, отдавая в мозг, словно сигнал о том, что вот-вот остановится. Веки сжались сильно, а звуки из тёмного коридора утихли. Дверь, увешанная рисунками, тихо скрипнула и явила собой силуэт человека. Андрей не видел картину, но явно представлял себе отца, который заходит в комнату, обнюхивает каждый угол, а после хватает своего паршивца за плечо и. — Андрюша, Ты спишь? Голос мамы слегка отрезвил. Физической расправы быть не должно, но и как та решила с ходу, что её дорогой сынишка не спит, было неясно. А даже если и так, то зачем она зашла? Это была излюбленная процессия отца, который лишний раз хотел наказать отпрыска. Что, совсем охамел. Андрей наигранно мычит так, словно его почти разбудили, а мама нежно гладит по плечу. — Андрюшенька, вставай, пожалуйста. Нам нужно собираться. — Собираться? Куда? Сейчас зима, и солнце не думало просыпаться. Сам же художник сделал вид, что именно это с ним сейчас и случилось. Он замычал и повторно потянулся истомно, так как мышцы и правда затекли, и, зевнув, вылез из-под одеяла. — Что такое? — Личико он состроил непонимающее. Сонное оно было и без того. — Нам нужно ехать к бабушке Оле. Помнишь? Андрей рассеянно сощурился. Не помнит. Совсем из головы вылетело. Но он кивнул, усаживаясь и кутаясь в свой кокон, полностью соглашаясь с тем, что проснулся и передавая эстафету по пробуждению своему брату, который соглашаться с подобным стал не сразу. И уже через полчаса они дружно пили горячий чай и ели хлеб с маслом. Мама упаковывала тормозок в дорогу, на который вчера спустила всю оставшуюся в доме колбасу, завернула в газетку её хлеб, вареную картошку и лук. Они взяли несколько термосов с кипятком и после того как оделись, Андрей схватил свой дежурный ранец, запихнул туда альбом и карандаш с точилкой. Палетка с красками тоже была взята с собой, как и кисточка. Остальное за него, подобно еде, в дорогу уже складывала мама. На улице было темно и глухо, как это обычно бывает на кладбищах. Нестрашно, конечно, но и неприятно уж точно. Мороз пробирает до костей согретое в доме тело, а ноги ну совсем не хотят слушать распоряжений. Озноб удаётся преодолеть с трудом, а всё, что было во время поездки, погрузить в сладкий сон с небольшим пробуждением в виде перехода с трамвая на поезд. Андрей чувствовал, что его поддерживают тёплые руки, а в ушах отдаётся гулом рокот колёс. Так проходит несколько снов, в которых происходит неимоверное буйство красок. Мальчик не запоминает и половины, как его снова будят, уже оповещая о приезде на место. Голубые глаза уже более чётко открываются на мир, а губы складываются улыбкой, как только солнце падает на щёки. Они в селе. И тут облака решили отступить, чтобы порадовать местных жителей. Снег на земле лежал и на ветвях, и на кронах. Он залепил собой каждую частичку этого места, поблёскивая в лучах ёлочной игрушкой. Встречать их никто не пришёл. И это очень сильно расстроило маленького Андрея. Уже чуть погодя он начал припоминать, что незадолго до этого родители обсуждали, как бабушка Оля прислала телеграмму и то, что ей срочно нужна помощь. Конечно, эта самая грамма дошла не так быстро, да и билеты покупались не один день. Но они точно не опоздали на эту самую помощь. Только вот в чём она заключалась и зачем понадобилось, было неясно. Как и не было ясно, почему, когда они зашли в припорошённую белым хату, их не встретил дедушка Витя. Андрей улыбался, радостно обнимая бабушку, и в силу своего роста и юности не понимал, почему та улыбается совсем слабо. Точнее, он этого напрочь не замечал. То есть совсем. А дальше была лишь скука. Не было привычных приветствий и посиделок за вкусным вареньем и чаем. Дедушка всё не приходил, а бабушка, кажется, что-то начала говорить на эту тему, да так и смолкла, растворившись в объятиях. Андрей растерянно смотрел на брата, а тот, в свою очередь, молча рассматривал фотографии за стеклом серванта, глядя на их общего предка. В грудь словно ударили кулаком, а дыхание спёрло. Мальчик нервно улыбнулся и пошёл ближе к печке, чтобы начать рисовать. Но дело шло плохо и из-за общей усталости, и от странного ломящего чувства непонимания. Складывалось такое ощущение, что что-то случилось, а его, как самого глупого, решили оставить в неведение. Хотя, впрочем, так и было. Книги у Бабушки Оли не нашлось. Все они, в угоду её ухудшения видимости, уехали в город с внуками ещё два лета назад. Да и мало чего бы это дало Андрею. Книги там серьёзные. А он маленький и в школу только-только пойдёт. Да и скучные ему были все эти рассказы про войну. Ведь боролись люди с людьми, а не с драконами. А это глупо! Ведь зачем бороться друг с другом, да ещё и нешуточно. Настроение всё больше ухудшалось. И тогда, пока все были затянуты в беседу, художник натянул пальто, шапку с рукавичками, валенки и выскользнул на улицу. Солнце уже было в зените, а на утоптанном снегу перед будкой сладко посапывал Трезор, греясь в его лучах. К нему то Андрей и поспешил. Положил руку на почти что гладкий череп и стал поглаживать. Долго они бы так сидели, если бы голубой взгляд не зацепился за приоткрытые воротца в конце двора. Они вели прямиком на огород, который отделили от двора, чтобы избежать разбегания несушек. И что-то резко поманило ребёнка туда. Стало интересно, от чего это Обычно запертые на щеколду ворота открыты настежь. Снег скрипел под ногами. А шаги приближали к загадке всё больше. Но когда за неё заглянули, то не увидели ничего, кроме красивейшего пейзажа, состоящего из усеянного деревьями небольшого склона. Там, глубже, уже за территорией бабушки, дальше пустого огорода и старого сарайчика, раскинулся лесок. И там, по словам местных жителей, зимой росли красные ягоды и бегали лесные духи. Андрей игриво улыбнулся и прошел через грядки, которые по весне будут вспахиваться и засаживаться. Его всегда тянул к себе лес, и сейчас он упрямо шёл в его объятия. Он не собирался заходить далеко, но, как и полагалось законам любой подлости, он попросту не рассчитал возможностей и заметил это лишь тогда, когда изучаемая красота скрылась от солнца. Было неясно, потемнело ли из-за вечера, или потому, что деревья сильно сгустились. Но ясно было одно. Андрей забрёл дальше, чем планировал. Художник в страхе оглянулся, понимая, что местность ему не знакома. Он бросился назад, давая себе отчёт, что шёл по прямой всё это время. Но потуги были безуспешны. В лесу становилось всё темнее, а ему было тяжко дышать. Шаг сменился бегом, и лёгкие с горлом стал рвать мороз. Андрея захлестнула паника. Его движение не приводило ни к чему хорошему, и вскоре нога зацепилась о корень дерева. Он упал, с шипением врезавшись о что-то руками и прокатившись куда-то к кустам. Снег побагровел, а на ресницах скопились слёзы. Мальчик с трудом сел на коленки и, утерев нос, прижал к себе руки. Одна из перчаток слетела при падении, предоставляя Морозу раненую конечность. Несправедливо. Больно и страшно, но он сам виноват. Сам. Мальчик в отчаянье зовёт маму, умоляет забрать его и клянётся больше не уходить без спроса и никогда не рисовать допоздна. Его уши обволакивает тишина, а после и завывание ветра. Он в лесу один. А вокруг лишь снег и темнота, сжирающая лес подчистую. Перчатка возвращается на руку, а сам ребёнок забивается ближе к дереву и обнимает коленки. Слёзы прошли, и страх тоже куда-то улетучился. Он просто верил, что его заберут. Он не мог настолько далеко уйти от дома, просто не мог так глупо сгинуть. И он шмыгает носом, в котором уже успели замёрзнуть все жидкости, и поднимает глаза. Через кусты, среди деревьев слышатся чьи-то шаги. Они не очень громкие, но заметные и сразу пугают, но и вселяют также надежду. На душе становится легко от осознания того, что теперь Андрей не один в этом ужасе. Однако и эта эмоция вскоре утихает, ведь совсем рядом, в полутьме проскальзывают два желтоватых огонька, сопровождая массивную фигуру. Свет замирает на месте, после переливается и становится чуть ближе. Мальчик издаёт короткий писк, когда различает в очертаниях большую собаку. До замёрзшего не сразу доходит мысль, что на него идёт громадный волк с всклокоченной чёрной шерстью и худющими боками, познавшими все прелести зимней голодовки. Андрей закрывает голову руками. Слышится рык, а косматое чудище отталкивается от земли. Андрей чувствует жгучую боль и тепло на руке. И в эту самую минуту понимает, что это последний, кто пришёл за ним в этом холодном лесу, про который ходят легенды о злобных зверях-людоедах. Последняя надежда вернуться домой улетучивается вместе с касанием исполина к груди в попытках согреть ребёнка. Влажный язык облизывает обмёрзшую щеку. А луна, наконец, выглядывает из-за облаков, чтобы поглотить фигуры живых существ, сидящих в корнях старенького дуба.***