Little sunshine

В семь утра негромко звенит будильник, а в комнате царит тишина и полумрак от ещё только начинающего восходить солнца, да и к тому же плотные ночные шторы вполне создают впечатление, что еще ночь. А так же раздается сопение Чана, который ещё полностью погружен в сладкий сон и даже не слышит будильника, ревущего прямо у него над ухом. Минхо ворчит что-то, не факт что цензурное, поднимается тяжело на локтях и тянется к телефону на тумбочке прямо через спящего Чана, но ещё слабые руки его совсем не держат, и он падает, прижимаясь лицом к голой и теплой грудь своего парня, который никогда перед тем, как лечь в кровать, не надевает ничего кроме шорт, да и то это в самом лучшем случае. Утро начинается не с кофе. А Чану хоть бы хны, он, кажется, даже и не почувствовал резкое падение чего-то на себя, только нахмурился, прокряхтел что-то несвязное, да и продолжил видеть сны. — Эй… Жопа ленивая, — хрипит Минхо, едва открывая глаза и почти отрывая голову от тела своего парня, хотя с огромной неохотой. — Вставай. На работу пора. Чан обхватывает его крепче, прижимая к себе и заваливаясь на бок, чтобы руки стали цепким, но нежным, капканом, и вообще перестает реагировать, лишь довольная улыбка тянется по его помятому от подушки лицу, а кудрявые спутанные волосы щекотят Минхо нос, и он ворчит. — Тебе босс голову оторвёт, а ты мне с головой нужен. — Зачем мне голова?.. — вздыхает Чан, а руками сжимает крепче, да ещё и ногу на своего парня закидывает, чтобы уж точно не сбежал никуда. — Ты и так меня любить будешь… Ха. Безголовый Чан. Минхо закатывает глаза на сонный бред Чана, и пытается хотя бы немного убрать его цепкие руки с себя, но это оказывается бесполезной тратой и так малого заряда энергии, так что он какое-то время просто лежит, не совсем по своей воле прижимаясь к нему. Но тут будильник звонит во второй раз, Чан выключает его сам и вроде бы почти садится на кровать и скидывает с себя тёплое одеяло, но не тут-то было: тело снова падает в мягкий омут подушки, а руки сами тянут на себя одеяло, желая спрятаться в него с головой. — Чан! Подъём! — Минхо толкает его в голое плечо, Чан лишь улыбается и тянет его к себе за ногу, которую находит с закрытыми глазами наощупь, из-за чего тот снова не выдерживает положения и падает рядом. Окей, сам скоро встанет. Дверь в их спальню тихонько открывается, а на пороге появляется Феликс, в мягкой пижамке и растрепанными волосами, он трет усталые глаза и подходит к кровати. — Папа Минхо, папа Чан, я проснулся, — говорит он сонно и мило зевает, а потом смеется тихо, когда видит выражение лица Минхо и то, как он указывает пальцем на Чана. Будто прося что-то. Феликс же, понимая своего папу без слов (в особенности его многозначительную ухмылку и едва различимый кивок в сторону), на носочках подкрадывается к кровати ближе, а затем, отступив сначала на маленький шажок, прыгает на кровать и резко падает на Чана с криком: — Папа, вставай!!! Чан растерянно и испуганно вскакивает от подушки, крепко прижав руками Ликса к себе, и растерянно моргает, пытаясь понять, что вообще здесь происходит, а оба Ли, и старший, и младший, заливисто смеются. — Доброе утро, любимый, — издевательски тянет Минхо и целует его в щеку, ободряюще треплет солнечные волосы Ликса и встаёт с кровати, потягиваясь до хруста в костях. Открыв шторы, он запускает через них в комнату бьющий прямо в лицо Чану солнечный свет, отчего он забавно морщится, чем выбивает еще больший смех со стороны Минхо, а Феликс старательно тянет на себя одеяло, чтобы его папа не уснул снова. — Вы оба дьяволы, вот правду говорю… — зевает Чан и целует Ликса в лоб, все еще держа его у себя на коленях. — Ликс маленький, а ты большой чёрт. Воплощение Сатаны, Вельзевула, Асмодея и остальных там собравшихся… Минхо на это ухмыляется и забирает Феликса из его рук. — Уснёшь снова — кормить не буду, — ставит он точку в этом разговоре прежде чем заговорить со своим сыном. — Пойдем, Ликс, пора начать день. Чан цокает, откидываясь снова спиной на кровать, когда эти двое уходят, а на лице расползается самая счастливая улыбка. Потому что он живет с самыми милыми и любимыми дьяволами на свете.