и зацветут пионы

— Кандибобер! Ёптвоюмать! Кандибобер! — вопил Эрен отчаянно, отбиваясь от наступавшего со всех сторон несокрушимого альфы. — Ори скок хошь, оно сейчас не работает, — злорадно скалился Леви, ловко сцапав омегу за голень.       Альфа вздёрнул ногу вверх, и зад Эрена преодолел силу земного притяжения, воспарив над ванной. Всё это неумолимым образом напоминало первую течку, с той лишь разницей, что омега был теперь зрячим, в полной боевой готовности и плескался водой, что было сил отбиваясь от Леви. Тактика была заведомо проигрышная, но сливать всухую Эрену не хотелось.       После всех военных действий и последовавших за ними притеснений личных свобод омега сидел поперёк ванны, свесив намазанные пятки через борта, в томительном ожидании впитывания чудодейственной мази, призванной придать огрубевшей коже мягкость жопок младенцев. Эрен заметил простую закономерность — чем больше он бился за их независимость, тем больше Леви надо было его забороть в данном вопросе. Почему-то других частей омежьего тела данная аксиома не касалась, что заставляло задуматься о наличии особого изощрённого пяточного фетиша у альфы. Однако, с другой стороны, вне банных дел мужчина не был замечен в сколько-нибудь повышенном интересе к столь любопытной составляющей пацана. Следовательно, ответ Эрену предстояло искать в каком-то другом месте. — Вот сдались тебе мои пятки, — омега подтянул руками за голень к себе стопу в отчаянных попытках понять, что же такого интересного в них нашёл альфа. — Гигиена, малой, — вяло ответил Леви.       Мужчина задумчиво пялился то на телефон в руках, то на Эрена, отчего у последнего жопка явственно собиралась в горстку. — Ой ли? — омега отпустил ногу, дав ей свободу безвольно висеть и дальше на бортике. — Гигиена и эстетика. — Мужчина выключил телефон и спрятал его в карман домашних штанов. — После маникюра познаешь таинство педикюра. — Зачем? — честно опешил Эрен, надеясь, что не сильно вылупился на альфу от таких новостей. — Чтоб два раза не ходить. Айда, есть охота, — Леви жестом пригласил омегу за собой, даже не удосужившись, к глубокому оскорблению тонких душевных струн пацана, предложить помощь вылезти из столь неудобного положения в ванне.       Эрен пыхтел, страдал, скользил, но смог кое-как подтянуться и оторвать многострадальный зад от дна корыта. Омега опустил одну ногу и осторожно коснулся пола подобно диснеевской русалочке при выходе из пены морской на твердь земную. Однако андерсеновских ножей в пятки не почувствовал, да и крем оказался на удивление быстровпитывающимся, поэтому корову на льду изобразить Эрену не удалось. За одеждами, чтобы прикрыть телеса свеженамытые, пришлось шлёпать до гардеробной, ибо притащить омеге хоть что-нибудь Леви не удосужился.       Пацан не отказал себе в удовольствии тайком и без хозяина потрогать всякий эксклюзив среди вешалок и полок да покрутился перед зеркалом, приложив к себе пару пиджаков. Потом пришлось экстренно вспоминать, что, где и в каком порядке висело, дабы не огрести знатно, но Эрен уже ни о чём не жалел и ничего не боялся.       В сознании омеги за последние пару суток произошли удивительные метаморфозы мнений касательно истинности, альфы, собственной природы и вообще.       Монументальная фигура Леви обрастала для Эрена новыми подробностями, расцветала интересными красками, а сам мужчина переходил из стана почти богоподобных личностей в подкласс «человек обыкновенный», только со звёздочкой. А именно: омега сам для себя внезапно осознал, что альфа его хоть и хорош, силён, умён, и вообще, но в первую очередь он такой же человек мужского пола со своими страхами, загонами и забористыми тараканами, вскармливаемыми годами. От этого в присутствии Леви стало даже дышать попроще; в зобу спирать от таинства момента, конечно, не перестало, но поджилки больше не тряслись, и мысли не разбегались пучеглазыми клушами как в горящем курятнике. Альфа стал для него чуточку человечнее, и знание этого мягко грело душу, ибо омега осознавал тот факт, что мало кому позволено было по этой жизни видеть Леви — его альфу, на минуточку, — в таком приглушённом почти уютном свете. А Эрен видел, а Эрен знал.       Именно он — Эрен — почти пропащий в собственных глазах дурачок-омега, даром не сдавшийся ни мамке, ни папке, — мог позволить себе без опаски и штрафных санкций трогать, обнимать, купаться во внимании и обмазываться заботой этого альфы. И дело было не только в течке. Эрен это знал. Леви был с ним добр и внимателен в своей неподражаемой манере не только по зову первобытных инстинктов, и это в какой-то степени подкупало.       Но Эрен не мог не отметить про себя, что именно в течку он чувствовал себя полноценным. Именно в эту вторую течку, богатую на события и вместившую в себя локальных трагедий и бурных разборок на два года вперёд, Эрен чувствовал себя как никогда желанным, нужным и даже наивно предполагал, что чуть-чуть любимым.       Леви, в отличие от самого омеги, своих желаний не стеснялся, выражал их открыто, без эреновских местоимений и заиканий. Эта уверенность была заразительной. Эрену со стороны казалось, что Леви свой выбор относительно их пары уже сделал и с пути сворачивать не собирался. Омега в голову альфе не лез и с расспросами не приставал — боялся в какой-то степени, что его надежды и чаяния не оправдаются, однако странным образом доверял мужчине. По крайней мере, сейчас, в данный момент, когда феромоны прочно связывали пару, установив истинную связь на уровне инстинктов как минимум до конца течки. Наверно, даже скорее всего, именно поэтому Эрен так спокойно согласился на эксперимент, предложенный Леви. Омега нутром чуял, что его альфа ни за что не навредит ему — истинному омеге — в самый разгар течки и не оставит грустно дрочить в одиночестве.       Эрен цеплялся за это ощущение. Он руками-ногами держался за робко расцветающие чувство покоя и защищённости рядом с Леви. Доверить себя любимого, собственное благополучие, будущее и здоровье, в конце концов, кому-то постороннему после всех злоключений было для омеги сродни прыжку веры или ужину с дальними родственниками на юбилее троюродной тётушки папиного деверя по маминой линии. Но он старался. Правда, старался. Запоминал все жесты, взгляды, обращённые к нему, прикосновения. Учился вычленять из них суровую мужицкую заботу и своеобразную нежность в авторском исполнении. Было одновременно и страшно, и упоительно до дрожи.       В глубине души Эрен надеялся однажды увидеть альфу в гоне, вкусить, так сказать, его звериной сущности. Знакомые омеги, однажды познавшие всю прелесть животного естества партнёров, поделиться подробностями не могли, ибо рассказы сводились в большинстве случаев к мечтательно закатанным глазам, всевозможным глубокомысленным вздохам-охам да свежим меткам. Интернет пестрил такими высокохудожественными эпитетами на этот счет, что страница Википедии, посвящённая данному природному явлению, больше походила на выдержки из бульварных романов.       Эрен тряхнул головой, разгоняя заумные глубокомысленные измышления собственных тараканов, и последний раз взглянул на себя в зеркало. Безразмерная футболка, просторные домашние штаны и неизменный ушастый ободок, потому что Леви так больше нравилось. Или потому что и самому Эрену так больше нравилось. Может, этот странный альфа в чём-то прав, и омега на самом деле был не так уж и дурно сложен? Для взрослого мужика. По существовавшим меркам Эрен был далеко не красавцем-омегой, ибо совершенно не умещался в заявленные XXS и полтора метра ростом, зато парнем был видным, и глаза были красивые, по иронии судьбы, мамины.       Парень одёрнул загнувшийся подол футболки и смело шагнул в коридор навстречу приключениям. У Эрена зародилось гаденькое желание довязаться до альфы, а новый Эрен себе ни в чём не отказывал, тем более в этом самом альфе.       Леви безошибочно нашёлся на кухне — мужчина смотрел в недра холодильника. Эрен взгромоздился на свой, по его мнению, стул и кашлянул в кулачок, привлекая внимание. Леви медленно повернулся на источник шума и одарил омегу взглядом с такой непередаваемой тоской во взоре, что омега даже былую решительность подрастерял, но тут же собрался и спросил нейтральное: — Что на обед? — Щи да каша — пища наша, — устало ответил Леви и вернулся обратно к холодильнику.       Альфа механически и как-то совсем вяло гремел тарелками, чай заваривал и то без души и должного пиетета. — Эм, Леви? — позвал Эрен, озадаченный таким поведением. — Сколько ещё? — спросил Леви, не повернувшись к омеге и грузно упёршись в разделочный стол руками. — Прости? — Эрен явно что-то упустил и силился понять, что именно. — Течка. Сколько ещё будет? — альфа стал разом каким-то нескладным, будто растерял всю былую прыть да грацию. — Ну, день-два? — предположил омега, перебирая в голове все возможные и невозможные косяки. По всему выходило, что грехов за последние пару дней за Эреном не водилось, так что причина дурного настроения альфы крылась где-то в другом месте. Мозг любезно подкинул привычную мысль, дескать, гонят — и пшелвон, но тараканы как-то совсем оперативно смогли запинать сапогами зарождающиеся сомнения, не дав омеге развернуться на так знакомом истеричном поприще. — День-два, — сухо повторил Леви.       Альфа скидывал в блендер стандартный набор продуктов для эреновой питательной жижи. Ингредиенты в ведьмин котёл летели кое-как, не всегда попадали с первого раза, а сам Леви был отчуждён и закрыт до неприличия. Эрен поёрзал на стуле, побарабанил пальцами по столешнице, хлюпнул непозволительно громко предложенным чаем, но привлечь внимание альфы не сумел. Делать было нечего, кроме как пытаться изъясняться словами. — Кандибобер, — единственное, до чего додумался Эрен, так это скастовать стоп-слово как заклинание. — Да хорош уже, — отмахнулся альфа. — Бесит. — Ты должен остановиться, если я скажу стоп-слово, — омега решился подленько, но эффективненько ударить по гордости Леви. — Сам так сказал, вруша. — Так я тебя и не ебу, сопляк, чтоб тормозить по команде, — огрызнулся альфа, наконец-то соизволив повернуться к источнику раздражения. — Да? — Эрен, конечно, хотел обсудить недавние события, но всё равно умудрился смутиться от одних только воспоминаний и тяжёлого, хоть и безмерно уставшего взгляда альфы. — Хуй на, — авторитетно ответил Леви, закрыл блендер и включил, придерживая крышку, на максимальную мощность взвывшее от такой несправедливости чудо мелкой бытовой техники.       Эрен постучал пальцами по тёплым бокам кружки, поглазел по сторонам да собрался с мыслями для финального наскока. — Хочешь, чтобы я ушёл? — спросил заискивающе, а сам сел ровно, расправил плечи, мол, хрен ты меня отсюда выгонишь, папаша. — Жрать я хочу, Эрен, — руки Леви соскользнули с блендера, отчего тот мигом затих, и безвольно повисли вдоль тела. — Холодильник открыл, бекон увидел, и жизнь разделилась на «до» и «после».       Альфа схватил заварочный чайник, дёргано налил себе в чашку содержимого, залив половину столешницы, и с шумом отпил.       В голове Эрена тараканы перестали пинать ногами шаблонное мышление, ибо даже оно не ожидало такого поворота. Весь личный состав сел на жопки, скрестив лапки в жалких попытках понять единым мозговым штурмом, что за дичь тут творилась, а именно как могла такая вещь, как бекон, вывести непробиваемого мужика из себя. По личному мнению большей части тараканов, Леви был настолько крут, что даже на взрывы за спиной не оборачивался. А тут вон оно чо. — А, ну то есть, почему… — Эрен безвольно раскинул руками, выразив тем самым результат мыслительного процесса. — Да перед тобой жрать — всё равно, что перед голодающим, — Леви отставил чашку, глянул на устроенный на столешнице чайный беспредел с парой одиноких чаинок в море разлитой заварки, тяжело вздохнул и потянулся за тряпкой убрать сей ужас и кошмар. — Раньше жрать нечего было, так даже и не хотелось. Раз в два дня чо перехватишь, и норм. А тут холодильник, полный, сука, жратвы.       Эрен почувствовал себя махровым, но жуть каким довольным эгоистом — альфа добровольно, судя по всему, невыносимо страдал по его милости, а омега был почему-то этим неприлично доволен. Но пацан быть наглой задницей не сильно-то и хотел, к тому же раз Леви идёт на такие жертвы, ведомый собственным духовным ориентиром, то почему бы и Эрену не пойти на уступки. — Так-то звучит нестрашно, — омега беззаботно пожал плечами. — В крайнем случае в спальне отсижусь, чтобы не соблазняться ароматами.       Леви вмиг прекратил судорожно тереть столешницу, бросил тряпку и обернулся к омеге. В глазах альфы Эрен увидел проблеск надежды вперемешку с благодарностью, хорошо прикрытый привычным безразличием ко всему. Омега настолько преисполнился благими намерениями, что аж сам вытряс содержимое блендера в высокий стакан и удалился с кухни в указанном направлении, пообещав даже ничего не заляпать по дороге. В конце концов, в спальне было поразительно уютное кресло, в котором омега и планировал отсидеться под видосики с ютубчика.       Благородных мотивов хватило ровно на треть стакана, ибо течка никуда не делась и Эрена неумолимо тянуло обратно всеми фибрами души. Пацан дёргал нервно ногой, считал лампочки в люстре да яростно шерстил ютуб в поисках чего-нибудь залипательного, дабы отвлечься. Примеры плагиата в музыке, громкие разоблачения марафонов от известных блогеров и прочие новостные сводки разной степени упоротости пролистывались безжалостно и неумолимо. Краем глаза омега зацепился за дренаж абсцессов у коров и совершенно неаппетитную чистку копыт на ферме. В первом случае поразился объёмам жидкости, прущей ламинарным потоком из пробитой шеи застреноженной бурёнки, а во втором — полной антисанитарии и порадовался, что никто ещё не научился передавать запах через видео. Хоть как-то заинтересовать Эрена смогли азиатские видео по выдавливанию прыщей различной формации. Однако подавляющая часть роликов всё-таки бесила неимоверно, ибо давили чем угодно, только не руками — прокалывали иголочкой, тыкали специальными палочками и лопатками, часто недодавливали или пропускали особо сочные налитые гнойники. Эрена такая несправедливость жутко раздражала, ибо сам он предпочитал методу «хуяк-еблысь-пиздых, кровь-кишки распидорасило». Как-то в отрочестве омега заимел качественный глубинный прыщ на подбородке. Сидел красной шишкой и не вылезал белой головкой поганец так долго, что Эрен уже с ним смирился и считал чем-то вроде родинки, пока однажды ночью не пошёл облегчить душу и не узрел блестящую назревшую гнойную точку в самой середине сформировавшегося вулкана. Кровь вперемешку с гноем была под таким немыслимым давлением под кожей, но достаточно глубоко, что, стоило пацану приложиться с двух сторон фалангами согнутых указательных пальцев, прыщ века лопнул с громким треском и уделал своим содержимым всё зеркало над раковиной и даже на стены прилетело, а в глазах у пацана потемнело на миг от боли. Это была славная битва — Эрен наощупь понял, что вылезло наружу далеко не всё, и извёл два рулона туалетной бумаги, постоянно промакивая хлеставшую кровь и давя нещадно остатки гноя. Финалом вылез объёмный треугольный кусок с непередаваемым ароматом разложения, да такой твёрдый, что омега не мог его руками размять и до сих пор не понимал, как такая громадина вылезла через небольшое так-то отверстие. Бой был выигран, прыщ выдавлен, следы преступления убраны. Болячка зажила на удивление быстро, оставив Эрену в награду пигментированное чуть темное микро-пятнышко, вылинявшее почти до одного с кожей цвета со временем.       Видео, удовлетворяющее высоким требованиям пацана, было наконец-то найдено, но и оно не могло даже близко сравниться с непередаваемой аромамагией, долетевшей до спальни с кухни. Безудержно пахло свежими тостами, сливочным маслом и, будь он трижды проклят всеми чертями в аду, поджаренным беконом. Эрен явственно представлял, как пузырились на раскалённой сковороде тонко нарезанные полоски мяса с жирком, как мерно тикал таймер на тостере, а посреди всего этого великолепия воспарил над землёй как ангел небесный Леви с ножом для масла в одной руке и маслёнкой — в другой.       Эрен сначала пытался не обращать внимания на чарующие ароматы, сосредоточившись на видео и своей бесспорно безмерно полезной мешанине в стакане. Чай давно остыл и не грел больше ни руку, ни душу. К тяге желудочной добавилась тяга сердешная, ибо омега безошибочно определил нотку довольства в долетавшем феромоне альфы. Эрен даже на окна взглянул, кляня коварные сквозняки, что так вероломно играли с его выдержкой и крепостью духа. Однако открытых форточек не наблюдалось, шторы предательски не колыхались, а атомно-вкусная смесь запахов копилась и копилась. Эрен в кои-то веки от души посочувствовал всем альфам мира разом и своему в частности, осознав, как же тяжело им было по жизни, окружённым дивными омежьими ароматами.       Нехитрый смысл видео был давно утерян, стакан опустел, а желудок чувствовал себя глубоко оскорблённым и обманутым, хоть и почти наполненным. До точки насыщения оставалось совсем немного, как раз та самая кроха, что осталась на дне блендера и не влезла в тару. Эрен собрал в кулак волю, яйца, веру в себя и не в себя одновременно, тяжело поднялся и отправился на кухню за остатками своей дивной трапезы, вознамерившись вытрясти всё из чуда техники и слинять по-быстрому обратно. Ну, ещё чаю налить свежего и желательно горячего.       Чем ближе Эрен подбирался к кухне, тем отчётливее ощущал в букете странный инородный запах, которому откровенно не было места в столь утончённом ароматическом соцветии посреди дорогих интерьеров. Это было что-то до боли знакомое, отдающее лютой изжогой, с передаваемой горечью и немилостивой остринкой, будто жижка от говяжьего дошика. Эрен неверяще потряс головой, разгоняя морок. Быть такого не могло, чтобы эстетствующая особа его альфы докатилась до заваривания бич-пакетов. Определённо нет.       Ступив на кухню, Эрен понял, как же сильно он ошибался — с видом просветлённого будды верхом на барном стуле сидел Леви перед целым салатником высокоранговой хавки. По-другому дивное блюдо омега назвать был не в силах, ибо в прозрачной стеклянной таре в остатках мутной жижи жирно блестела заваренная лапша с яйцом-глазуньей сверху. Конструкцию венчали ломоть сыра, что начинал плавиться от температуры, и воинственно воткнутые зажаренные полоски бекона. Сам Леви, завидев Эрена, стал похож на хищника, готового защищать свою добычу, — сидел, чуть пригнувшись над аппетитным хрючевом, и смотрел исподлобья. Хоть оно и смотрелось комично и совсем не как блюдо из мишленовского ресторана, но что-то в желудочно-кишечном тракте пацана грустно заныло покинутым одиноким китом, а несправедливо вкусный запах несварения вызвал обильное слюноотделение.       Эрен осторожно обходил альфу, выставив вперёд руки в знак отсутствия дурных намерений. Медленно, но верно он подбирался к блендеру с остатками питательного нечта. Леви следил за ним внимательно, грозно зыркая из-под чёлки. Течка течкой, но голод никто не отменял. В голове созрел суицидальный план стащить со сковородки шкварку-другую, но посуда оказалась предусмотрительно замочена, а по водной глади плавали игривые пузырьки вспененного моющего средства. Эрен тяжко вздохнул на несправедливость жизни и хотел было капитулировать обратно в спальню вместе с блендером, но в последний момент пересилил животный страх перед альфой и глянул тому прямо в глаза. Взгляды альфы и омеги драматично пересеклись под бодрый перезвон отработавшего тостера, выплюнувшего золотистый тостовый хлебушек в количестве двух штук. Омега осторожно, двумя пальцами, шипя и чертыхаясь, извлёк торчащие тосты на подготовленное блюдце. До слуха долетел приглушённый недовольный рык, отчего кишки натурально затряслись, будто взаправду у хищника мясо отбирал. — Даже не думай, — предупредил недобро альфа.       Эрен так же медленно и осторожно взял двумя руками блюдце и поставил рядом на барную стойку, подтолкнув к Леви, где уже грелось при комнатной температуре сливочное масло в маслёнке. — Чаю? — предложил Эрен, сглатывая вязкую слюну.       Леви посмотрел на поданные тосты, потом на Эрена, снова на тосты и скупо кивнул. Омега засуетился, тараканы засуетились, все засуетились, вспоминая всем табором фирменную методу приготовления чая по-левайски. Заварник, обдать кипятком, заварка, кипяток, чашка, ложка, блюдце, не убиться по дороге. Вроде как-то так.       Чашка с лёгким стуком опустилась на барную стойку, благословляя всех вокруг непередаваемым ароматом свежезаваренного чая. Леви осторожно принюхался, попробовал и почти блаженно прикрыл глаза. Альфа расслабил плечи и пригласил омегу присоединиться к нему и разделить трапезу. — Не думал, что буду опять готов удавить за булку с маслом, — философски заметил Леви, разглядывая плавящееся масло на горячем тосте.       Дитя пекарской утробы соблазнительно хрустело корочкой под ножом и терзало обоняние омеги. Эрен закрыл глаза, жадно принюхался, наполняя сознание гастрономическими запахами, и от души приложился к своему жужеву, обманув и сознание, и желудок. Самовнушение почти удалось, и жить стало чуточку легче.       Пресвятым самообманом Эрен приговорил свой роскошный обеденный сет, убрал в раковину посуду и по возвращении на стул переключил всё своё внимание на альфу. Леви сидел с видом невыносимо сытым и оттого немного туповатым, но пара глотков чая вернули ясность взору, хоть и выглядел альфа чуточку сонным. Всё-таки путь к сердцу мужчины лежит через желудок. — Это всё, конечно, хорошо, — обратился Леви то ли к Эрену, то ли ко Вселенной, — но знаешь, от чего бы я сейчас не отказался?       Омега расценил вопрос по-своему, извернулся на стуле с совершенной грацией контуженного бабуина, изображая из себя, по собственному же убеждению, само очарование. — Даже не догадываюсь, — томно выдохнул Эрен, подперев щёчку кулаком и хлопнув выразительно глазками.       По разумению омеги, альфа никак не мог проигнорировать такой утончённый флирт. Но это только по его разумению. — Хинкали, — выдохнул Леви мечтательно, сложил руки на животе и уставился в потолок, будто там были ответы на все его вопросы. — Хин-что?! — возопил Эрен, получив моральную оплеуху и удар по самооценке. — Хинкали, — опустил Леви глаза с потолка. — Такие пельмени версии два точка ноль. Не пробовал?       Эрен отрицательно покачал головой. Всё его омежье существо негодовало, как это альфа мог думать о каких-то там проабгрейженных пельменях, когда перед ним такое диво дивное сидело и себя по сходной цене почти задаром предлагало. — Сколько ж ты потерял, — продолжал Леви, качая сокрушённо головой. Даже лицо альфы изменилось, став необычайно живым, с выразительной мимикой и горящими глазами. Вот что с людьми делала перспектива вкусно пожрать. — Нежная телятина или баранина в соотношении один к одному с кинзой и другой травой-муравой, всё это в мешочке из теста, защипнутого ножкой на самом верху, — Леви сопровождал слова характерными жестами и говорил с непередаваемой нежностью, словно не о куске мяса в тесте вещал, а описывал любовь всей жизни. — Они ж, сука, горяченные подаются. С корабля — на бал. Сидишь и смотришь на них псом голодным. И хочется, и колется. И вот ты пересиливаешь себя, берёшь в руку одну хинкалину за ножку, переворачиваешь. А она увесистая, тяжёлая. Тесто грозится вот-вот порваться, начинка грузно перевешивает на сторону, но ты, — Леви выразительно ткнул рукой с зажатой воображаемой хинкали в Эрена, сверкнув глазами, — опережаешь буквально на мгновение и откусываешь бочок. А внутри, мой милый друг, сочнейший бульон обжигает губы, язык, но он настолько охренительно вкусный, что дать пропасть хоть капле этой амброзии для тебя как преступление века, — альфа картинно вздохнул. — Ты припадаешь губами, пьёшь эти соки, что обжигают божественным огнём пищевод, и после вгрызаешься уже в саму мясную начинку… — Баранина? — Эрен скептически изогнул бровь на манер самого Леви, от чьего рассказа начинало по новой хотеться нестерпимо жрать. — Баранина, телятина, свинина-говядина, хоть курица, простихоспади, или тягучий плавкий сыр, но в этом случае надо слить рассол, ибо солёный очень, — охотно ответил Леви, загибая пальцы. — Но всё это неважно. Ибо ты вкушаешь пищу богов. Наслаждаешься величайшим творением людским. Один укус, второй, третий. В твоих руках остаётся только ножка, за которую держался. Приличные люди её выкидывают, но даже этот кусок недоваренного теста — охуенен, как майская роза поутру. Боги, Эрен, как ты мог пройти мимо такого, а? Хуи пробовал, а хинкали — нет?       Эрен хотел что-то ответить в защиту своей чести и вообще призвать к порядку, но Леви ответ был не нужен, и он продолжил с той же экспрессией. — И хачапури, — губы альфы растянулись в жуткой хищной улыбке. — Где хинкали, там и обязательно хачапури. Знаешь, я раньше не ценил лодочку, но совсем недавно, буквально за пару недель до встречи с тобой, моя ненаглядная зазноба, я познал всю прелесть и глубинный смысл хачапури по-аджарски с обязательным сырым желтком посредине. Всё яйцо не надо — белок растечётся соплями и с сыром не смешается, а только желточек, аккуратно посаженный сверху на расплавленный сыр да взбитый вилочкой тут же при подаче. Отломить кончик. Хрустящий снаружи и мягкий внутри. Обмакнуть в сырно-желточное великолепие. И снова отломить, но уже другой кончик, и снова, пока не дойдёшь до самой лодочки. И вот ты хватаешься за горячий краешек теста, отламываешь его, а оттуда тянется охренительный горяченный сыр, и всё это ты тоже макаешь и ешь. И так пока всё не сожрёшь. Это почти оргазм, Эрен. Это как тугая девственная густо смазанная попка. Или великолепие во плоти и почти задаром. Боги, как же это охуенно!       Эрен забыл про чай, про телефон, про видосики с прыщами, проблемы с родителями, собственную зудящую жопу и неоплаченную коммуналку. Он алчно пялился на альфу, не зная, чего он хотел больше — сожрать его или вмазать по небывало одухотворённой роже. Даже неожиданно живая жестикуляция Леви отошла на второй план, и Эрен не залипал по обыкновению на руки и изящные пальцы. Омега как никогда раньше проникся речами альфы, почти ощущал фантомный вкус тягучего сыра во рту, хотя сам себе плохо представлял этот небывалый пирожок, но звучало оно необыкновенно привлекательно и почти сексуально. — А ты пробовал чебурек? — спросил Леви для проформы. Эрен неведомый чебурек не пробовал, но уже его желал. — Не магазинный или, упасигосподь, замороженный, а только из фритюра. Похуй на диету, худеть будем потом. Жирный, хрустящий, сочный, со вздувшимися пузырями теста, а внутри мясо, сыр, птица. Хоть сельдерей туда засунь, один хрен вкусно будет. Тебе его выносят. На тарелке. Обязательно со вздутым куполом, иначе неинтересно. Он такой горячий, такой недоступный, что пространство кругом плавится и вселенные схлопываются. Он подобен первой школьной красавице — такой же желанный и недоступный. Ты пытаешься взять его руками, но пальцы обжигает, и ты сидишь голодной псиной и ждёшь, пока он хоть немного остынет. Хватает тебя буквально на пару минут. Осторожно приминаешь, сдувая, скручиваешь с одного краешка и надкусываешь. Снаружи хрустко, внутри мягко, жирно, сочно. Сок течёт по рукам, ты неловко ловишь его языком. Эрен! Ты только представь это, Эрен!       О, Эрен представил. Во всех красках и с мельчайшими подробностями. Описание гастрономического блядства заводило его ничуть не меньше, чем постельное шлюховство, о котором он и позабыл совсем, но вовремя вспомнил. Омега попытался привлечь внимание, перебить, но альфу было не остановить. Казалось, вынужденная диета плохо сказывалась на его ментальном здоровье.       Кругозор Эрена расширился на шашлык из свиной шеи с маринадом из перца и лука. Леви уделил особое внимание соли перед самой жаркой и воде с уксусом в одному ему ведомом соотношении в процессе. После фразы о «хрустящем огурце» омега почти выл, а рассказ о совершенно божественном «наполеоне» доселе невиданных размеров и воздушности заставил Эрена признаться в сокровенном, и он выплюнул злое: — Сука! — Ага, — кивнул выдохшийся Леви. По глазам было видно, что все мысли альфы находятся где-то там, далеко, в ресторане, а не тут, с Эреном на кухне.       Пару долгих минут пара истинных сидела молча. Каждый думал о своём, но при этом почти об одном и том же — они хотели жрать.