1.
Болеющая Станислава — маленькая катастрофа. Недостаточно, чтобы свести Аякса с ума, но вполне хватает для того, чтобы начать молить Царицу о её скорейшем выздоровлении. Она не выпрашивает сладости за послушное принятие лекарств, как Тевкр; не отказывается от «горькой гадости», как Антон; к превеликому сожалению, не отсыпается тихо-спокойно всю болезнь, как Тоня. Станислава отрицает сам факт своей болезни. И идёт работать. Заполнять свои глупые отчёты, которые всё равно все одинаковые, доказывающие её стабильную и неизменную продуктивность. Это просто безумие — быть настолько образованной, интеллигентной учёной, способной на пальцах объяснить машиностроение и культуру всех семи регионов Тейвата, но при этом полностью игнорировать своё давно подорванное здоровье и все прилагающиеся к этому проблемы. — Давайте, ещё вот эти лекарства нужно выпить. Станислава, откидываясь в кресле и скрещивая руки на груди, цыкает — устала уже вслух говорить, что не нужно с ней нянчиться как с маленькой, — и послушно выпивает. Аякс удовлетворительно кивает — наконец-то это бедствие начало его слушаться, — и целует её, недовольно закатывающую глаза, в макушку2.
Аякс поздно приходит домой; специально тяжело вздыхает ещё на пороге, а после громко шаркает домашними тапочками, прежде чем дойти до гостиной, где находится Станислава, а затем остановиться в дверном проёме — с показательной тоской и грустно подперев плечом стену. Станислава, лёжа на диване, лениво закидывает голову, уложенную на подлокотник, чтобы посмотреть на Аякса. А после насмешливо уточняет, хотя сама уже знает ответ: — Устал? Аякс вздыхает, давая этим понять, что да, безумно устал. Станислава убирает книгу, которую до этого читала, без слов подзывая его к себе, и позволяет Аяксу удобно лечь рядом на диване, уложив голову ей на грудь и заключив её в крепкие объятья. Аякс довольно жмурится, когда чувствует прохладную ладонь Станиславы — она откидывает его взлохмаченные пряди со лба, прежде чем оставить на нём короткий поцелуй, посмеявшись: — Трудяга. Становится в сотни тысяч раз лучше.3.
— У собачки боли, у кошечки боли… — Аякс. Аякс поднимает взгляд, лучащийся ехидством, на Станиславу — та смотрит по-усталому раздражённо. — Это точно работает! Мне так матушка в детстве делала. — Мне не семь зим, Аякс. И, к тому же, ничего не болит. Станислава тяжело вздыхает, но ничего больше не говорит, когда Аякс всё же касается губами чуть выше разбитой коленки, которую до этого обрабатывал, и которую Станислава так по-глупому разбила. …а у Стаси заживи. Это — самое главное.4.
Аякс даже уже не дёргается привычно, мгновенно готовый к внезапному нападению, когда Станислава подкрадывается сзади. Вместо этого Аякс тихо смеётся и продолжает готовить им завтрак. — Выспались? — М-м-м… Понятно было ещё до её невнятного ответа, что нет — такому человеку, как Станиславе, чтобы отоспаться, нужно спать сутками, а не упрямиться и делать вид, словно сон — псевдонаучная чушь, значение которой преувеличено, и совершенно плевать, что она сама одна из лучших учёных Снежной. И всё же Аякс ничего не говорит, когда она сонно обнимает его сзади, обхватывая руками торс, и прислоняется щекой к его плечу. Такая она — нехарактерно для себя тактильная по утрам, — безумно ему нравится. — Стася вредная ещё спит, значит? Проснулась только добрая и ласковая? Станислава пару мгновений молчит, словно обдумывая такой вариант, а после, оставив короткий поцелуй на его плече, выдаёт совершенно добрейшее и ласковое: — Сейчас проснётся та, которая жаждет твоей смерти, если будешь много разглагольствовать.5.
Балы в Заполярном дворце — воплощение роскоши, как и любой из уважаемых гостей на них. С годами, которые он носит долг Предвестника на своих плечах, Аякс успел привыкнуть к ним и смириться с необходимостью посещать каждый из них, раз у него нет таких же гениальных причин не являться, как у Иль Дотторе — рекордсмена по неявкам. Одна из причин, по которой Аякс совершенно не против балов — у него есть возможность любоваться роскошной Станиславой, сменившей рабочую форму Фатуи на вечернее платье и дорогую шубу. Домашняя, милая, в шерстяных носках и с растрёпанным пучком Стася нравится ему не меньше, но то — лишь для его глаз, что-то совершенно сокровенное, почти интимное. В подобные же случаи — очередное напоминание о том, что он взял в невесты самую потрясающую женщину. — Долго ещё пялиться будешь? — с ухмылкой, скрытой за бокалом, произносит Станислава, поймав его взгляд на себе. Аякс отвечает ухмылкой на ухмылку, а после — обхватывает её ладонь своей, прежде чем коснуться тыльной стороны губами. — До тех пор, пока вы не согласитесь станцевать со мной.6.
Кошмары — нечто неизменное и вечное, словно полноценная часть его жизни. Сколько бы лет не прошло, сколько бы битв не было пройдено, Аякс, когда может дать себе быть самим собой, всё равно чувствует себя потерявшимся в лесу ребёнком. Верящим в чудо и сказки, но чувствующий удушающую хватку бездны на своей шее. Порой — не только в переносном смысле, но и в прямом, когда кошмары, настигающие его неожиданно, кажутся несправедливо-реалистичными, словно всё повторяется наяву. Аякс нервно трёт лицо, сгоняя остатки неприятного сна, и пытается вдохнуть полной грудью, но её сдавливает тревогой. Он чувствует вину, когда слышит что Станислава, и без того страдающая от бессонницы, ворочается, прежде чем проснуться следом за ним. Ей не нужно ни объясняться, ни раскрывать душу — каждое слово в момент их духовной близости кажется излишним, пустым и бессмысленным. Потому Аякс не говорит ни слова, когда Станислава притягивает его для объятий, что отгоняют любую тревогу. Чувствует, как она гладит его по волосам, водит ладонью по спине, вселяя чувство непоколебимого спокойствия. Станислава отстраняется лишь на мгновение — оставить на его губах поцелуй, мимолётный и солёный, но этого кажется достаточно.