Под свистом ветра. Сквозь деревянные доски

— иногда нужно забывать то, что ты чувствуешь, и помнить о том, чего ты заслуживаешь. Хёнджин хрустнул покрасневшими костяшками, схватил свою чёрную огромную сумку. На глазах накапливался, наверное, океан слёз, которыми можно напоить половину населения Китая. Уж много у Хвана накопилось. За много лет. Родители маленького Хвана развелись когда тому было 12. Суд выбора не оставил и мальчик остался с мамой. То время Хенджин помнит как страшный сон. Мать всегда хотела сделать из сына самого приличного мальчика, который будет учиться на пятёрки, принимать участие во всех конкурсах и занимать первые места. Хёнджин не справился. Уже в возрасте 16 лет он понял. Ему это не нужно. Хенджин устал заклеивать пластырем свои мозоли, сжимать руку каждому школьнику, который знает его как « активист Хван «, быть старостой и собирать деньги на шторы. Хрупкие слёзы падали на помятые листы тетради, когда он принял решение сбежать. Сбежать не на совсем, а сбежать из этого проклятого места. Дома. Дом — место, где рождались первые мысли о мрачной смерти, где первый раз Хёнджин взял в руки мамины ножницы для маникюра и смог провести ними по белоснежной коже, где в него прилетел учебник геометрии, потому что Хван принёс четвёрку. Сегодня Хёнджин тоже сбегает. Сбегает в место, где его ждут. Когда ему исполнится 18, Хван пообещал себе сбежать навсегда. Сбежать с самым любимым человеком на свете. Сбежать с веснушчатым парнем, который любит травяной чай и мотивы прекрасного лета. Не любит острый рамен и грустить. ``` — Она тебя снова ударила? — спросил осторожно Феликс, проводя рукой по правой щеке Хёнджина. Тот коротко хмыкнул. Они все знали ответ. — А в ответ ударить, не? — выплюнул смело Минхо, потом получил подзатыльник от Бан Чана. — Молчу. Ребята что-то сооружали для школьных уроков трудов Сынмина. Пыль от древесины летала по всему деревянному штабу, останавливалась на светлом коврике, который принёс Джисон с дома в тайне от родителей, залетала в красные от шмыганий носы. — Такое ощущение, словно ты не в 10 классе, а в 7, — прохрипел Чанбин, стуча оловянным молотком по заготовке дров. — Стул это проще простого! — У меня ручки болят, — проныл Сынмин, укладываясь на мохнатом цветастом одеяле. — После твоей зарядки. Со довольно улыбнулся, продолжая как можно громче бить молотком. Надеясь, что у младшего хоть проснётся совесть. — Сам же виноват, что такой хлюпик, — кинул небрежно он, закатывая глаза. Сынмин прищурился и пошевелил ногой. — Йенни, сгоняй в круглосуточный, — почти приказал Джисон, настраивая свою скрипучую укулеле, лёжа на правом колене Минхо. — Почему я?! — возмутился Чонин, разлагаясь на полу звездой. Во рту переливался чупа чупс со вкусом колы. Бан чан строго взглянул на парнишу и этот взгляд можно было понять наизусть. Чан всегда говорил детям, что с конфетами во рту лежать нельзя. Иначе не обойдется без кровохарканья и гнилых ушных перепонок. (по правде, это уже добавил Минхо) — Пойдём. Я с тобой, — проскрипел Сынмин, вываливая из карманов джинсовых шорт золотые монетки и пахучие фантики. — Такова суровая жизнь младших. — Йоу, возьмите большую виноградную фанту и шоколадные хлопья, которые заливают молоком, но я не против съесть в сухомятку! — отчеканил Джисон. — И мне что-то, — улыбнулся Феликс, заклеивая пластырем шрам на носу Хёнджина. Младшие ушли, но в деревянном штабе всё также не угасали голоса детей, которые обсуждали всё на свете. Только где-то было слышно басистое ворчание Чана. Чана, который собрал этих обездоленных и несчастных ребят вместе, когда ему было 14. Чана, который научил Чонина щёлкать пальцами, Чана, который подделывал почерк Сынмина и писал за него сочинение по литературе, пока младший посапывал ему в плечо. Чана, который скупил все жвачки с переводной татушкой в маленьком ларьке для Феликса, Чана, который читал Хёнджину анекдоты из бабушкиных журналов с кроссвордами, когда тот зарёванный, как девчонка сидел на скамейке около подъезда и тихо хихикал, Чана, который помог написать Джисону песню, чтобы он смог исполнить её на школьном утреннике, а одноклассники его не обижали. Чан — первый (и, может быть, последний) кто видел слёзы Минхо. Чан — тот, с кем Чанбин побил местного мудилу и навсегда записал его имя кровью по тротуару за Черен — девочку, в которую был влюблён Чанбин. Был. Чан всегда был рядом. Рядом с теми, кто случайно приплутался по дороге отчаяний и смерти, лезвий, крыш и наточенных ножей. — Ёбаные формулы! — возмущался Хёнджин, сидя за малой деревянной тумбой, которую соорудил Чанбин для школьников. — Что там? — спросил заинтересованно Джисон, тихонько ругая расстроенную радужную укулеле. — Задачи для вундеркиндов, — прошипел Хван, мысленно уносясь в мир математики, которая для него закончилась ещё в пятом классе. — Ты делаешь домашнее? — удивился Бан Чан, болтая ногами на огромном ящике с яблоками. Яркие жёлтые носки, где было вышито «надежда есть» выглядывали из потрёпанных конверсов. — Я зачем-то решил помочь Йенни, но уже жалею. — Хёнджин обессиленно закрыл тетрадь в клетку и подкрался к Феликсу. Тот пусто пялился в пол, когда на фоне вели разговор о политике. Возгласы Хана, которые прерывались коротким «йоу», недовольства Чанбина и угрозы Минхо. Включённый телик горланил во всю. Кадры иногда смещались цветастыми полосами (потому что телевизор был совсем потрёпан ещё до того, как Чан оттарабанил его с помойки), а доски прогибались под радужными носками. — С таким выражением лица ты похож на эльфа, — заприметил Хенджин. — Я? — Ты. — Нет. — А я говорю, что да, — гордо заявил Хван, распутывая белые наушники. — Старших нужно слушаться, а то станешь как Ким Сынмин. — А что не так с Сынмо? — спросил Феликс, подрагивая от холода и молча натягивая тёмный олимпос Чанбина, лежавший рядом на диване. — Он очень серьёзный и уравновешенный. Это пугает. — Особенно когда после химии заявляет, что идёт вешаться. — Феликс потряхнул головой и закинул ногу на Хёнджина, а Хенджин на ногу Феликса. Ноговые джунгли. Хёнджин от этого улыбнулся, взял в свои руки лицо Феликса и оставил поцелуй на носу. Тёплый и мягкий. — Бро, принёс лак для ногтей? — окликнул Хёнджина Джисон, постукивая по бедной укулеле. — Хочешь, чтобы ты снова прославился как ИПРСКН? (Инчхонский пидрила-рэпер с красными ногтями) — проворчал как-то по-дедовски Чанбин, демонстративно пнув грушу для битья. — Да, мы только недавно разобрались с этим, — поддержал Минхо, прокручивая в руках связку ключей. — Меня это не ебёт. — Джисон отмахнулся. Эти дети не знают, что такое стыд. Эти дети не знают, что такое принципы. Эти дети создают себя сами, бродят по улицам и звонко матерятся. — Знаете почему сыр с дырками? — улыбнулся лихорадочно Хан. — Потому что он ебаный. Ребята странно поморгали и одновременно почесали затылки, но в итоге заразительно взревели. Эту шутку рассказывает Джисон абсолютно всегда. И всем смешно с неё абсолютно всегда. В штаб, в прямом смысле, неожиданно ворвались Сынмин и Чонин, шурша огромной упаковкой хлопьев и создавая в бутылке виноградной фанты фиолетовую пену. — Магазин за углом, а вы столько шляетесь, — подметил возмущённый и всё знающий Хан Джисон. — Маркер выпрашивали, — хмыкнул Чонин, швырнув всю еду на диван, чуть не побив уже побитого Хана. — Феликс, на. Рядом с Феликсом упал клубничный двойной milki way. — Вам с Хваном на пару, — с загадочной улыбкой добавил Сынмин. (а-ля: «я знаю, что вы оба влюблены друг в друга по уши») Феликс потянул на себя шоколадку, перевернув её. Трёхзначное число калорий было неаккуратно закрашено чёрным маркером, а рядом вырисовывалось маленькое сердечко. Кривое. Снова на своём колене за две секунды закрасили. Конечно Ли знал количество калорий каждой сладости, лежащей на прилавках магазина, но говорить об этом друзьям он не хотел. Всего лишь забота, простая забота. Этой заботы достойны все. Этой заботы достоин пыльный и крохотный котик, мурчащий на руках Чонина. — Он снова крутился тут, можно оставить? — спросил он, всё равно зная ответ. Кот с пушистой шёрсткой и длинными усами. Глаза янтарного цвета, а расширенные испуганные зрачки носились со стороны в сторону. Тут Хёнджин протянул белый правый наушник из которой звучала Lana del' Rey. Чонин хвастался своим браслетом из резиночек, который сплела ему одноклассница, Сынмин, явно обделённый вниманием девчонок, прильнул к нему, Джисон закидывался хлопьями, пока Чан давал ему подзатыльник за каждую упавшую на пол, Чанбин молча пыхтел над стулом, пока Минхо подбадривал его взглядом. Они знали друг друга наизусть. — Ты начал пользоваться карандашом для глаз? Краси-ииво, — протянул странно Хёнджин. — А мои карандаши мама сломала. И сказала, что я жалкий ублюдок. — Она соврала. — Конечно да. Хёнджин снова посмотрел на Феликса, улыбнулся и начал целовать его щёки. Джисон запел вместе с укулеле, но для них это осталось неуслышанным. Руки Хёнджина (всегда тёплого и необычайного) усыпаны звёздами, а под ними белые шрамы. Darlin', darlin', darlin' I fall to pieces when I'm with you I fall to pieces — Эй вы, которые в своём мире! — воскликнул Чанбин. — Мы сейчас уходим. — Снова разносить центр несчастного Сеула? — улыбнулся Феликс, вытаскивая наушник. Они ушли под покровом ночи. Ушли под рэп Чанбина, незамысловатые шлепки Минхо и счастье. На утро они об этом забудут, но утро их не забудет.