Дромомания

В кабине грузовика стояло невыносимое пекло. Старый кондиционер, покрывшийся видным слоем пыли, не работал, а открытое нараспашку окно не помогало — на улице был штиль. Кожа рук прилипла к виниловому креслу, футболка пристала к лопаткам из-за градом льющегося пота. Голова гудела, как старый мотор, и была забитой и тяжелой, будто кто-то через уши затолкал в нее вату. Адам потянулся к сумке, от взгляда на которую по всему телу проходила дрожь, комком встающая в горле. Бутылка воды оказалась почти пуста, а небольшие механические часы показывали, что пошел девятый час. Отодвинув козырек, парень посмотрел на дорогу, прежде резко жмурясь от солнца, что огненным шаром лежало в конце пути. Впереди, около какого-то указателя — он не мог разобрать даже примерное название — стояла небольшая заправка. — Выса- Он закашлялся от боли, скребущей горло, во рту было сухо, как среди дюн. Дрожащими руками скрутив крышку, он перевернул бутылку, жадно глотая последние капли воды. — Высадите у заправки, — справившись с болью, прохрипел Адам, обращаясь к водителю грузовика, что согласился подбросить его. Парень даже не удосужился узнать штат, который они проезжали, но это было не важно. Нет разницы, где остановиться на день, а потом вновь продолжить свой путь. Никто не запомнит его, никто никогда не узнает, кто он на самом деле. Мужчина ничего не сказал, даже взглядом не повел, лишь кивнул, продолжая двигаться по практически пустой дороге. Грузовик съехал к обочине, останавливаясь. Парень подхватил сумку, перекидывая потертый ремешок через плечо. — Спасибо, — глухо сказал Адам, спрыгивая с пассажирского места на обочину дороги. — И, скажите пожалуйста, что это за штат? — Южная Каролина, — с претензией в голосе сказал водитель, захлопывая дверь. Прошло около двадцати секунд и мотор убийственно завыл, а после грузовик тронулся с места, исчезая в лучах солнца. В голове застучал маятник часов, с каждым ударом секундная стрелка приближалась с нулю, будто отсчитывая время до конца. Дыхание перехватило от осознания, где он оказался. Воспоминания, тугим узлом завязанные в пыльный мешок и отброшенные в самый далекий угол сознания, закопошились, зашумели и начали смердеть. Беги. В голове, будто в разворошенном улье, мысли метались, бились о череп и разбивались, разлетаясь на сотни осколков, отдающихся болью под кожей. Нил будто почувствовал на себе сотни липких взглядов, вгрызающихся в глотку до кровавых брызг, хотя на улице он был совершенно один. Ему было ужасно страшно. Словно самым большим страхом и его болью было не любым шансом выжить и спастись от преследования мафии, а то, что он когда-либо вернется обратно. Глубокими бессонными ночами, мучаясь из-за паники в дешевом мотеле на окраине стран и штатов, он кусал щеки и губы, расцарапывал до крови ладони, только для того, чтобы мысль «а что если?..» стала отвратительной на рефлексах. И вот он тут, пытавшийся избежать такого исхода всеми силами. Колени мигом подкосились, он упал на асфальт, кожей рук чувствуя его раскаленный жар. Осознание того, что все это время он не дышал, настигло в момент, когда от нехватки кислорода перед глазами все поплыло, грозя расшибленной об тротуар головой. Его главный инструмент — его ноги отказывались работать. Для беглеца самое страшное не смочь сбежать. Но он готов ползти, только бы не оставаться на месте, не давать ни единого шанса себя поймать. Вставай. Ее голос в голове отрезвлял. Давал звонкую пощечину и фантомной болью напоминал о том, как мать таскала его за волосы, когда он совершал что-то глупое, грозящее смертью им обоим. И все-таки он пошел по ее стопам. Не смог смириться с тем, что предоставила жизнь, и сбежал, сжигая мосты. Он поднялся на ноги, отряхивая ладони и колени. Сумка давила на плечо, являясь постоянным напоминанием кто он такой, и чего стоят его промахи. Двери магазинчика у заправки разъехались перед ним. Холод работающего кондиционера запустил рой мурашек по телу, распространяющихся освежающей дрожью. Кроме девушки за кассой, внутри больше никого не было. Адам огляделся в поисках уборной, указатель нашелся быстро. Как только он зашел в туалет, то закрыл дверь на замок и несколько раз дернул ручку для уверенности. Кинув сумку на пол, он через верх стянул влажную от пота футболку, заталкивая ее в урну. На полную открыв кран с водой, парень подставил голову, моча золотые как у птенца волосы, что отрасли практически до плеч. Холодная вода казалась райской после душного салона грузовика и пустынной сухости во рту и носу. Адам сдернул с лица взмокшие пластыри, отправляя их в след за футболкой. Новая пачка всегда лежала у него в сумке, он отточенным движением наклеил один под глазом на скулу и линию челюсти, даже не смотря в зеркало. Его шрамы, полученные в борьбе за семью, его и погубят — так думал Адам. Они стали отличительной чертой, любой, кто хоть раз увидит их, не забудет никогда — настолько они были отвратительны и ужасны. Опершись ладонями на борт раковины, он позволил себе взглянуть на собственное отражение. Влажные волосы начали медленно виться в мелкие кудри, которые невозможно расчесать. Корни начинали медленно отрастать и Адаму казалось, будто только по одному миллиметру рыжего, видневшемуся на голове, его могли найти как только он выйдет из магазина. Его лицо с заклеенными шрамами было достаточно непримечательным. Правда одно оставалось неизменным. Леденящие душу глаза. Он перестал носить линзы, точнее делал это крайне редко. Ведь по его мнению, раз это смог заметить он, то любой прохожий заметил бы тоже и появились бы лишние вопросы и подозрения, вызывающие ненужное внимание. Поэтому Адам стал скрывать свои глаза за длинной челкой и тенью кепок. Так было спокойнее и надежнее. Дернув головой, он понял, что погряз в своих мыслях слишком сильно. Долгое пребывание в уборной может вызвать вопросы у девушки за кассой, ведь последнее время нападения именно на уличные неохраняемые магазинчики участились. Адам достал из сумки черную водолазку с горлом и кофту, чтобы была размеров на пять больше него самого. Несмотря на ужасную жару, он чувствовал повышенную опасность находясь в Южной Каролине (даже если она сама по себе большая, и шанс пересечься с кем-то ужасно мал, а риск того, что его узнают, еще меньше). Одевшись, он сделал последний штрих, натянул на лицо черную маску, потому что пластыри — черт — тоже вызывали излишнее внимание. К подобной маске вопросов почти не было — в США участились песчаные бури, да и задерживаться дольше, чем на пару часов, он не собирался. Его задачей было поймать ближайшую попутку, идущую до аэропорта, а оттуда купить билет в любую страну, как можно дальше от сюда. — Две бутылки воды, пожалуйста.

***

Он не знает, как оказался тут: среди ярких светодиодов, вышибающей музыки, красиво наряженных людей, алкоголя и наркотиков. Адам отказался от всего этого три года назад и больше никогда не рисковал пересекать свою жизнь с тем, что не позволяет ему сохранять ясность сознания и полный контроль над собственным телом. А сейчас ноги сами привели его в Райские Сумерки. Он сумел приплестись к какой-то группе шумных парней, чтобы привлекать к себе как можно меньше внимания. — Что будете пить? — из мыслей его выдирает до боли знакомый голос. Адам резко поднимает голову и его нутро кричит от ужаса, когда он видит улыбающееся лицо Роланда перед собой. — Виски, — стараясь не подавать вида, выдавливает он. Он не пьет — и не собирается, но приходить в бар для того, чтобы выпить воды или газировки — странно. Роланд со странным смущением смотрит в лицо Адама, будто пытаясь поймать взгляд его глаз. Спустя пару секунд, когда задуманное не удается осуществить, он поворачивается к нему спиной. И Нил почти что зарывается лицом в бесформенную толстовку, только чтобы скрыться от этого липкого и тревожного ощущения. Но ему нужно следить за тем, что Роланд добавляет в его стакан, даже если он не собирается пить его содержимое. — Ваш виски, — он возвращается через две минуты, ставя перед Адамом бокал с коричнево-янтарной жидкостью с кубиками льда, плавающими на поверхности. — Прощу прощения, — он заставляет обратить внимание на себя, но Адам настойчиво не смотрит в его глаза. — Как вас зовут? Он проглатывает ком в горле, и дает себе мысленную затрещину, заставляя рот работать. — Адам. — Прощу прощение за беспокойство, узнал в вас давнего знакомого, — парень лишь кивает на это высказывание, как сделал бы любой на его месте, но он чувствует как страх склизкими руками обнимает со спины. Сзади останавливается человек. — Вам как обычно? — спрашивает Роланд у человека, подошедшего к барной стойке. — Да, — и этого слова хватило, чтобы мир рухнул. Нил еле сдерживает настойчивое, возникшее как недостаток воздуха, желание повернуться, посмотреть и опровергнуть собственные глупые надежды, которые он позволил себе оставить. Его ладони предательски потеют и стакан тихо скрипит в руках, но в этот момент Нилу кажется, будто вокруг него стоит глухая тишина, что все люди в баре смотрят только на него, видя насквозь. — Три минуты, Эндрю. Нил чувствует, что если бы он сейчас стоял, то предательски рухнул. Сердце в его груди начало биться, будто играло реквием. Кровь так громко хлещет в ушах, что он не слышит ничего: ни громкой музыки, ни режущих голосов. Беги! Голос в голове вторит это с каждой секундой, которую Нил проводит сидя на барном стуле, руками вцепившись в стакан. Он не может уйти прямо сейчас — выдаст себя еще больше. Но сидеть рядом в ожидании и страхе в разы мучительней. Он так близко к нему, но все еще так далеко, он просто не может позволить себе, чтоб его раскрыли. Эндрю ставит ладони на барную стойку, пальцами отбивая ритм музыки, доносящейся до сюда с танцпола. Нил вздрагивает от это движения и разом чувствует на себе взгляд. Но через секунду это ощущение растворяется, и когда Роланд приносит поднос с напитками и Эндрю уходит, Нил может наконец-то дрожаще выдохнуть. Он думает о том, что пометит этот день в календаре, как день катастрофы, потому что сегодня чертова пятница, а он позволил себе забыть, что это за день в Райских Сумерках. «Ты и есть катастрофа». Адам сидит еще пять минут, а потом услужливо пододвигает свой стакан, полный виски, девушке, подсевшей рядом. Она была ужасно пьяная и от нее разило фруктовым, тошнотворно сладким запахом кальяна. Она легко улыбается и залпом выпивает стакан, сразу же отправляясь обратно на танцпол. Кажется, что он сходит с ума. Потому что из общего вороха голосов он вылавливает шумное пение Ники и тихое ворчание Аарона. И ему становится пиздец плохо. Нил быстро достает из кармана штанов двадцатидолларовую купюру, кладя ее на стойку и тут же срываясь с места. Он с силой сжимает ремешок сумки, пытаясь болью вывести из организма страх и панику, пронизывающую до костей. Пробираясь сквозь людей, танцующих в своем ритме и не замечающих ничего, кроме музыки и света, он запинается об чью-то ногу, и летит вниз. В такой толпе упасть невозможно, он сталкивается плечом с каким-то мужчиной и сразу же поднимается. — Извин- он допускает ошибку, подняв голову слишком резко и позволив себе посмотреть в медово-карие глаза на против. Его сердце пропускает удар, и время будто замедляется. — ите. Силой выдавив из себя остаток слова, он резко опускает глаза вниз и проталкивается через людей под громкие негодования. Кровь в венах бьет кульбиты, долбится в ушах и его пульс 180 ударов в минуту, сердце вот-вот разорвется от невыносимого темпа и боли, которую он испытал, посмотрев в глаза Эндрю. Он просто молится, что его не узнали. Что Эндрю забыл Нила за такой большой отрезок прошедшего времени. Но осознание и удивление, которое он заметил на дне глаз за короткий миг их столкновение, было доказательством, что он пропал. Нил вылетает на улицу, и его уши резко откладывает от того, насколько тихо снаружи. Он пробегает несколько метров и сворачивает на тротуар у дороги. Отсюда не слышно музыки и не видно цветных огней. Адреналин заканчивается и его ноги подкашиваются. Он оседает на бордюр и громко дышит через нос, сердце все еще бьется до боли в ребрах. Нил резким движением снимает маску с лица, оставляя ее висеть на одном ухе. Капюшон медленно сползает вниз. Он зажмуривается и сглатывает ком в горле, возникший из-за сильной тряски и отсутствия какой-либо еды в желудке. Из-за собственного дыхания и шума в ушах он замечает незнакомца, подошедшего к нему, слишком поздно. Человек останавливается у его ног. Нил не поднимает глаза. Он узнает все по огромным черным ботинкам, запаху никотина и щелкающей зажигалке. Парень поджимает губы. Он в ловушке. Бежать некуда. И нутром он знает, что не стал бы. Эндрю медленно садится перед ним, зажимая сигарету между пальцев. Он сидит так, что может видеть Нила, его глаза, на дне которых бушует шторм. Взгляд пронзает насквозь, бегает по лицу и волосам. Эндрю выдыхает дым. — Я узнал тебя по глазам, Нил.