***
Артур был неимоверно счастлив воссоединиться с женой, и с упоением смотрел как она кормила сыновей. Моргана выделила им довольно большую комнату, чтобы им было комфортно временно проживать в её замке, за что они были действительно очень признательны. К ним относились с должным уважением и почтением, как к родственникам королевской семьи. Мерлин по-прежнему оставался слугой Артура, и был также несказанно рад вновь быть рядом с ним, несмотря на кошмар вокруг них. — Долго мы ещё будем в безопасности? — волнительно спросила Гвиневра, разрушая витающее в воздухе спокойствие. — Этот замок хорошо защищён, — ответил Артур, не теряя улыбки. — Вряд-ли мерсийцы будут нападать перед зимой, учитывая сложные укрепления и магию… — Но на нас же напали, — возразила Гвен. — Тогда они застали нас в расплох, а сейчас мерсийцы открыто объявили войну, — пояснил король. — Тебе страшно? — Нет, не страшно, но… — Миледи, всё будет хорошо. Сегодня по Вашей просьбе организуют праздничный ужин в честь воссоединения семьи. К нам здесь хорошо относятся, как бы это не звучало странно, — попытался успокоить её Мерлин, вмешиваясь в диалог. — Да, — с натяжкой согласился Артур. — За зиму мы сможем собрать остатки камелотской армии, и я надеюсь, что Мордред даст мне несколько фирдов. А сейчас нужно отдохнуть и набраться сил. — Ты веришь ему? — тихо спросила она. — Я уже не знаю, во что и как верить, — нахмурился он. — Я всю жизнь боролся с магией, следуя заветам отца, видел в ней лишь зло, способное только на разрушение. Моя мать умерла из-за магии, и я не знал, что можно относиться к колдовству без злобы и ненависти. А теперь… Моргана так долго ненавидела меня из-за камелотских законов и моего одобрения, несколько раз пыталась занять трон, желая видеть меня мёртвым, но сейчас спасла мне жизнь с помощью магии. Они могли оставить меня умирать на руках Гвейна и Персиваля перед воротами и с счастьем наблюдать, как умирает их враг. Мордред мог отказаться ехать за вами через Камланн и обрек бы на голодную смерть, но… Но они проявили милосердие… Я не ожидал подобного от врагов, да и теперь не могу в полной мере считать их врагами, как никак нас связывают и семейные узы в частности. Окончив монолог, Артур налил себе воды из кувшина, пытаясь успокоить себя и свой разум от бушующих мыслей и переживаний. Всё так быстро переменилось, его отношение менялось, он всё больше и больше размышлял о магии: о её вреде и пользе, о добре и благе, которые она была способна принести и Камелоту в частности. Мерлин, слушая его мысли о магии, обронил скупую слезу и тут же стёр её, чтобы никто ничего не заподозрил. Неужели приближался момент, когда бы он мог, наконец, раскрыться? Когда бы ему не пришлось продолжать лицемерить и хранить тайну, бесконечно притворяться обычным человеком и обманывать самых близких людей… Мерлин сглотнул, пытаясь представить своё признание, глубокое и страшное откровение, но остановился, оставляя эти грёзы на потом. Сегодня ему нужно было много работать, чтобы помочь саксонским слугам подготовить небольшой праздник. Он спустился в трапезную залу и получил поручения украсить помещение дубками, что ещё цвели в дворцовом саду. Моргана всегда любила украшать пространство цветами и растениями, чувствуя свою связь с природой, и не преминула сделать это даже сейчас. Мерлин успешно исполнял поручение, развешивая приятно пахнующие дубки на подсвечниках. Это были одни из самых последних растений, что цвели перед зимой. — Красиво, но совсем не похоже на Камелот, — сказал Гвейн, рассматривая залу. — Ты здесь уже почти месяц и только заметил? — съязвил Мерлин, оборачиваясь на голос друга. — Я скучаю по нашему замку, — грустно улыбнулся рыцарь. — А может по нашим служанкам? — Нет, женщины и здесь хорошие, — рассмеялся Гвейн, сохраняя печаль в глазах. — Смотри, чтобы тебя ни в чем не обвинили, — вздохнул слуга, возвращаясь к работе. — Среди этого мрака хочется получить хоть частичку любви, — рассудил он. — Я поеду посмотрю на укрепления, один из саксонских лордов сказал мне, что Мордред собирается строить новые. — Только не опаздывай к ужину, это очень важно для королевы Гвиневры. — Не переживай, Мерлин, — Гвейн в шутку подмигнул ему и покинул залу.***
Строительство хороших бастионов было необходимо, чтобы защитить прилегающие к замку селения и деревни, даже если впереди были долгие зимние месяцы. Мерсийцы были непредсказуемыми: нельзя предугадать их действия или надеяться на благоразумие или честность. Медленно садилось солнце, забирая с собой остатки тепла и света. Мордред наблюдал как саксонцы начали отстраивать барбакан, чтобы обеспечить крепость дополнительной защитой вне основных стен. Он весь день потратил на беседы с рабочими и воинами, строителями и сельчанами, чтобы суметь грамотно выстроить свои чертежи и реализовать схемы, но из-за постоянных диалогов и сложных раздумий у него вновь сильно разболелась голова, а эта боль теперь казалась ему другой, будто бы она уносила его сознание в небытие, заставляя расслабиться и отдаться пустоте. Мордред чувствовал себя странно и ощущал непонятную борьбу своего тела с этой странной болью, но всё равно списывал всё на чрезмерные переживания. Затем он увидел на площадке сэра Гвейна, с интересом рассматривающего стройку, и спустился к нему, вспоминая о важном ужине, на который им следовало прибыть. — Мы не опаздываем? — спросил Мордред, когда они поспешили обратно в замок. — Ещё нет, — легко ответил рыцарь. — Как твоё вчерашнее ранение? Не беспокоит? — Ранение? — переспросил друид, пытаясь вспомнить вчерашний день, но в его голове была лишь пустота. Что-то было не так. — Да, одна из стрел попала тебе в ногу, — с сомнением заговорил Гвейн, вспоминая вчерашнюю атаку разбойников. — Всё в порядке, — тихо ответил он. Друид всё ещё пытался вспомнить, что именно происходило вчера или позавчера, но бурлящая в его сознании боль не давала ему ничего сделать, превращая его попытки в ещё большее страдание и непонятное эхо из звуков, что его окружали. Как он решил, ему следовало выспаться и выпить чего-нибудь успокаивающего, пока он не выжег сам себя своими терзаниями. Они не опоздали к ужину, и вошли в трапезную вовремя, когда все только собирались, хоть и участников было немного: камелотские рыцари сэр Гвейн и Персиваль, Артур с Гвиневрой и Моргана вместе с Мордредом. Дождавшись прихода всех, они сели за стол, и Артур лично разлил всем вина и решил сказать тост, встав и подняв вверх свой кубок. Гвиневра подняла на него поддерживающий и тёплый взгляд, а рыцари с гордостью и уважением смотрели на него, ожидая его речи. Моргана терпеливо ждала, пока он начнёт говорить, практически не глядя на него. — Я хотел бы ещё раз отблагодарить вас, моих сестру и зятя, за спасенную жизнь, за помощь моей жене, и за то, что несмотря на наши сложные и противоречивые отношения, мы сейчас на одной стороне и боремся на этот раз не друг с другом, а с общим врагом, который угрожает благополучию всего Альбиона. Я хочу выпить за вас, за вашу дочь и семью, ведь мы с вами одна семья, — он доброжелательно улыбнулся и выпил залпом вино из своего кубка. Мордред кивнул ему, слушая его речь одновременно с диким звоном в ушах, словно все звуки, что были вокруг него, стали громче в несколько десятков раз. Это было нещадной пыткой, но ему было необходимо отсидеть на этом ужине хотя бы час в знак уважения. Друид совершенно не хотел есть, несмотря на то, что последний приём пищи был у него больше суток назад, и он пытался заставить себя, но тщетно. Они о чем-то говорили, он слышал обрывки фраз и высказываний, вслушиваясь лишь в обращения к нему, но их не было, и он мог просто молчать, глядя на подсвечник, украшенный цветами, и огонь свечи, что причудливо извивался от сквозняка в зале. Пламя казалось Мордреду таким необъятно красивым, что он незаметно даже для самого себя, подчиняясь туманному наваждению, коснулся огня пальцами и стал внимательно наблюдать, как огонь жжёг его кожу, оставляя серьёзные раны и ожоги. — Что ты делаешь?! — испуганно воскликнула Моргана, резко одернув его за запястье от пламени свечи. Все взгляды за столом были направлены на них. Гвиневра нахмурилась, вспомнив похожее поведение Мордреда вчера, а Артур и Гвейн с непониманием и лёгким беспокойством наблюдали за происходящим. Моргана старалась как можно осторожнее прикоснуться к ожогам на руке мужа, чтобы излечить их, а Мордред ничего не чувствовал, совершенно ничего. Он посмотрел на ведьму рассредоточенным взглядом и одернул руку, несмотря на её замешательство и страх в глазах. — Простите, — с трудом проговорил он, вставая со стула. — Я вас покину. Но как только он сделал шаг в сторону двери, то не смог устоять на ногах и рухнул на пол, окончательно расслабляясь в пленительной боли, что пронзала его. Он падал и чувствовал, как она обволакивала его и будто бы ликовала, ведь его тело перестало бороться и уступило туману, поглощающему всё его сознание. Моргана в миг ринулась к нему, пытаясь поднять его. Сэр Гвейн тоже встал со своего места и пытался ей помочь. Глаза Мордреда были полуоткрыты, он цеплялся руками за ткань платья Морганы, поднимаясь с пола. — Ты меня слышишь? — отчаянно спрашивала она, глядя со страхом на него. — Мордред? Гвейн усадил его обратно за стул, а Моргана начала протирать его лицо водой, пытаясь привести в чувство. — Зовите леди Эльвину, целительницу, — приказала она стражникам, продолжая свои попытки. — Мордред, пожалуйста. — Ты слышишь звон? Они кричат, — тихо прошептал друид, глядя на жену безумным, стеклянным взглядом. — Зачем ты моешь мои доспехи в реке? — Какие доспехи? — она сжала его лицо в ладонях и совершенно не понимала о чём он говорил. — Мордред, посмотри на меня, посмотри! — ее голос задрожал. — Разве ты не слышишь этих криков? Река стала совсем красной... — Что?! — крикнула Моргана и от переживания облила его холодной водой. — Он бредит, — волнительно рассудил Гвейн, со страхом наблюдая за происходящим. — Мордред, посмотри на меня, — говорила она, всё крепче сжимая его лицо, заставляя смотреть на себя. — Смотрю, — сказал он, преодолевая туман и боль, старательно пытавшихся поглотить его. — Помоги мне, прошу. Он смог коснуться до её рук и высвободить свою голову от хватки. Ему стало немного легче, но это кошмарное ощущение, настолько сильно завладевшее его сознанием очень сильно испугало его, и теперь это никак нельзя было списать на банальную усталость или недомогание.