Семь смертных грехов.

- Какого черта произошло? Хоцума поднялся с земли, на которой, как оказалось, сидел. Вокруг него был небольшой лес, все деревья были совсем молоды. Легкий ветерок шевелил их листья, создавая еле слышную мелодию леса. Где-то, затаившись в кустах, пели птицы. Умиротворение, одним словом, царило повсюду. Только вот громко ругающийся Хоцума никак не вписывался в эту картину. - Ну и куда меня занесло? И где остальные? Говоря "остальные", он, конечно, подразумевал главным образом Шусея. Он волновался за напарника, ведь дурацкое заклинание Рии могло забросить его куда угодно, не в столь милое место. Хоцума зло сплюнул на землю и пнул ногой какой-то ни в чем не повинный гриб. Ярость разгоралась внутри подобно огню. Почему же подобно огню? Это и был огонь. Он уже срывался с кончиков его пальцев, блестел а глазах. Хоцума и сам был в курсе, что порой не знает меры. Вспомнить хотя бы тот случай с Шусеем, после которого на теле напарника остались следы. Его отметины. Хотя, то был совсем другой случай. Тогда им двигала одна лишь слепая боль. Но нет, не только. Ярость. Ярость - второе "Я" Хоцумы, не менее сильное, чем все остальное в нем. Парень шагал по небольшой тропинке, вспоминая ту ужасную ночь, когда покалечил лучшего друга, самого близкого человека. Если бы все знали, как он ненавидел себя за это! Как хотелось ему повернуть время назад. Но это невозможно... А Шусей вынужден расплачиваться.... Злость на самого себя кипела в груди Хоцумы, и находила свой выход в небольших языках пламени, что срывались с его плеч, с его пальцев. Блондин же этого словно не замечал, его шаги становились все быстрее и быстрее, он почти уже срывался на бег, словно стараясь убежать от самого себя, от своих мыслей. - Ненавижу себя! Ненавижу своих родителей! Ненавижу Такаширо! Ненавижу Шусея, что любит меня даже после того, что произошло! Ненавижу Рию, что забросила меня сюда! Ненавижу эту жизнь! С каждым выкрикнутым словом огонь становился все больше и больше, все распаляясь и распаляясь. Хоцума, ослепленный злостью и ненавистью, совсем не заметил, как веточки вокруг него начали загораться, с удивительной быстротой огонь перепрыгивал с ветки на ветку. Птицы отчаянно запели свои трели, стараясь спастись. Но огонь вездесущ. Он сносит все на своем пути, не ведая преград и не обращая внимание на то, что позади него остается. А что остается? Ничего, пустота. Когда Хоцума выкрикнул последние слова, в его душе тоже образовалась пустота. Гнетущая тоска. На глаза наворачивались слезы. - Хоцума, ты плачешь? - вдруг услышал он позади себя голос. Голос до боли знакомый, изученный до последней интонации. - Шусей... - ему не нужно было поворачиваться, чтобы видеть, кто стоит сзади. К тому же не хотелось, чтобы напарник видел его слезы. - Не нужно так. Смотри, что ты наделал. Хоцума оглянулся и увидел, что всюду остался лишь пепел. Везде, насколько хватало глаз, земля была черная. А единственным живым созданием во всем этом мире был Шусей. Он стоял босиком прямо на золе, от которой еще шел дым. Но, казалось, совсем не чувствовал боли. Он лишь мягко улыбался, смотря на напарника. - Твоя ярость истребила все вокруг тебя. Ты остался один на целой планете... Хоцума молчал. - Знаешь, а ведь были люди, которые тебя любили. Но и их ты уничтожил. - Но ведь ты, ты же здесь, со мной? - Да, в этот раз я смог выжить. Но кто знает, смогу ли уберечься от пожара твоей ярости снова...