***
Айзава ненавидел детей. Это было понятно всем присутствующим вокруг него детям. Малыши плакали при его виде в своих колясках, пугая родителей. Детсадовцы упоминали его в страшных страшилках по ночам под одеялом. Школьники распространяли его случайные фотографии как очередную крипипасту. Ученики, которым не посчастливилось попасть в его класс, вздрагивали при его появлении в радиусе десяти метров. Недзу, Хизаши и Немури в своих попытках заставить его обучать 1-А тоже ненавидели детей чисто по первому рукопожатию. Мужчина вздохнул и, постучавшись, зашел в кабинет директора. “Айзава Шота, хватит переводить бумагу попросту. Сдавай ее потом на переработку, что ли”, — пробормотал Недзу, даже не поднимая взгляд на страдающего учителя. Айзава уже выученным инстинктивным движением положил прошение об увольнении на стол. Недзу вежливо взял его и положил в самый низ огромной копны документов. “Недзу-сан.” “Да, Айзава-кун?” “Пожалуйста.” “Прошу прощения, мне очень жаль, твое прошение потерялось.” “Недзу, один из моих учеников является причиной пяти пулевых ранений участников фестиваля, другой является причиной госпитализации первого со сломанными ногами, третий является причиной по которой нам в любую минуту может прийти иск от четы Иида. Недзу-сан. Пожалуйста.” Недзу вздохнул и поднял свои глаза-пуговицы на жеванного жизнью мужчину. Ему было всего тридцать, но выглядел он на все два метра под землей. Недзу не было его жалко (жалость это странное чувство, которое было ему не присуще), но Айзаву надо было как можно быстрее поставить обратно на путь истинный. Путь учительства. Конкретно, учительства 1-А. “Хорошо.” Айзава поперхнулся и уставился на директора так, как будто наконец проснулся после долгого изнуряющего сна. “Но, боюсь, мне придется отдать 1-А Хизаши Ямаде в таком случае.” Сладкие фантазии Айзавы о свободе остановились с громким визгом тормозов. Нет. Абсолютно нет. Эти дьявольские отродья сожрут Хизаши заживо. Хуже всего, это будет его, Айзавы, вина. Нет. Недзу вертел в лапе ручку и разглядывал внезапно нашедшееся прошение об увольнении Эрейзера. Мужчина сглотнул. Это была манипуляция — открытая, откровенная. Но действенная. Он выхватил из лап Недзу свое прошение и засунул его прямиком в мусорку, предварительно порвав. Затем, ни говоря ни слова, он вылетел из кабинета директора, хлопнув дверью. “Что насчет так любимой вами, человеками, экологии?”, — пробормотал Недзу в пустоту, — “Кто будет это перерабатывать? Я не собираюсь.” Он погладил лежавшее на коленях полотенце и принялся дальше разбирать бумаги по прошедшему фестивалю.***
Урарака обдумывала все свои жизненные решения. От первой поднятой с пыльного асфальта монетки до последней потраченной купюры. Она пыталась найти плюсы своего положения. Получалось не очень. Как минимум (и максимум) все ее медицинские затраты полностью были покрыты школой. Это был плюс. Единственный. Минусы начинались парой — сломанные ноги никак не добавляли ей уверенности в завтрашнем дне. Было ли это разумно? Не особо. Было ли это необходимо? Да как-то тоже нет. Но Изуку передал ей пистолет не моргнув и глазом. Опьяняющий восторг от нагретого чужими руками металла отбил у Урараки все сомнения.(Надо куда-нибудь записать на будущее, что огнестрельное оружие Очако Урараке выдавать нельзя.)
Она даже не могла сильно злиться на сложившиеся обстоятельства. Она прострелила Бакуго руку. Бакуго в ответ сломал ей ноги. Они, если подумать, квиты. Белый обезличенный потолок мед крыла смотрел на нее в ответ. Кислющие мандарины в желтом помятом пакете манили своим запахом. Урарака притянула свое полотенце себе поближе.***
Момо Яойорозу было очень жаль. Очень-очень. Она, честно говоря, не могла бы сказать что-то вроде “я не хотела”, потому что она, как раз таки, хотела. Но не так. Иида Тенья смотрел отсутствующим взглядом куда-то поверх ее плеча и на ее извинения не реагировал. Он вообще мало на что теперь реагировал, полностью погруженный куда-то в свои мысли. Что хотела Момо? Момо хотела чтобы, во-первых, все ее одноклассники хорошо выступили на фестивале. А во-вторых, которое плавно вытекало из “первых”, она хотела подбодрить со-старосту. Потому что, видит Бог, Ииде требовалось хоть что-то, помимо отвратительных новостей. Но теперь, с полным пониманием сложившейся ситуации, Яойорозу было просто очень, очень жаль. Она вздохнула и, с полной грудью тяжелой вины и с каменным весом последствий на плечах, закрыла за собой дверь в палату.***
“Милый,” — обратилась к мужу Бакуго Мицуки, — “как ты считаешь, мы плохие родители?” Она смотрела из окна во двор, где ее родимый сынишка взрывал очередной мешок опилок. Опилки радостно взрывались, покрывая Катсуки с головы до ног, и тут же оказывались засунуты обратно в холщовый мешок. Занятие было бесполезное и безрезультатное, но, как представлялось Мицуки, это все еще было лучше, чем ее бесполезные и безрезультатные занятия в его возрасте. Масару обнял ее со спины и клюнул губами куда-то в плечо. Он уже не знал что думать и какого мнения придерживаться, но точно знал, что все будет хорошо. Его мальчик рос слишком быстро. Один день ты смотришь на свое чадо и видишь как он собирает букет для своей мамы, а второй день твое чудо на национальном телевидении получает пулевое ранение и ломает сопернику за это ноги. В третий, твой сын с утра пропадает неизвестно куда на несколько часов и возвращается только чтобы выпускать пар во дворе дома. На опилках. Катсуки, матерясь под нос, снова стал собирать опилки в мешок. Опилки счастливо скрипели у него в ладонях и оставляли маленькие частицы себя в его одежде. Первое место, да? С дисквалифицированными противниками, с Деку, который сдался, не начиная поединка, с двухцветным ублюдком, который даже причуду свою наполную не использовал. Первое место, но потому что просто остался последний. Первое место, но скованный этими блядскими цепями к ебучему столбу, как будто он собака, а не человек. Первое место, врученное героем Номер Один. Засуньте себе это место- Катсуки Бакуго ненавидел героев.