Ветер плещется вокруг шумной рекой, когда они наперегонки бегут вниз с холма, задыхаясь и все равно смеясь. Дилюк падает на траву и заходится хохотом, хотя живот сводит колкой болью от бега. Кэйя опускается рядом, тяжело дыша. Взлетает стайка вспуганных кристальных бабочек. Пахнет весной, пахнет счастьем. Дилюк, все ещё лёжа и спиной сквозь рубашку ощущая колкие стебли, победно вскидывает руку. Кэйя улыбается, но не спорит, валясь рядом в траву. Шумят деревья; суетятся вдалеке работники, пробуждая виноградник; оглушительно громко бьются их сердца. Так часто, словно пытаются в момент безграничного счастья вместить всю отмеренную жизнь.
Дыши.Рука в руке; это небольшой побег и небольшой бунт, боги простят им эту вольность. Джинн давит смешок, Дилюк прислоняет палец к губам и шикает, но его и самого разбирает смех. Ночь окутывает их мягким покрывалом, прячет их следы, разбросанные по траве. Стены города добродушно глядят на них, юных и чуть-чуть диковатых, когда они, сбежав со службы, танцуют на берегу, взявшись за руки. Звезды раскинуты по водной глади чей-то шаловливой рукой; они танцуют по самому краю озера, и звезды брызгами взлетают обратно к небу. Дилюк целует её; губы ее на вкус как топленое молоко и пахнут одуванчиками. Ветер смеется, глядя на них; конечно же, ветер все прощает.
ДышиСнежные поля, белые до рези в глазах, летят мимо, распадаясь на вереницы следов под лапами волков. Дилюк прижимается к шее Серхе, чувствуя ее живое тепло. Пытаясь обогнать, несётся рядом Уголек, и из-под растрепанной ветром чёрной шерсти прорывается огнём рыжий подшерсток. Юта выпрямляется на ходу, смешливо смотрит на него и кричит, во весь голос, протягивая всю себя полю и небу, и крик ее срывается в звонкий смех. Андрей оборачивается, смотрит на них так, что в его взгляде Дилюк однозначно читает вердикт: "сумасшедшие", но в уголке его губ звенит улыбка. Морозный воздух располосован светом; они держат путь прямо на солнце.
Дыши, и не смей умирать. Дилюк вдохнулТемнота рушится, бьётся, врезается тысячей осколков под кожу; темнота вовсе не хочет отпускать, но он помнит: ему надо вернуться.
и открыл глаза. Грудь свело глухой, тягучей тяжестью. Боли не было, но Дилюк знал: она ещё здесь, затаилась под рёбрами и проснётся, стоит ему пошевелиться. Секунду он боролся с искушением провалиться обратно в зыбучую темноту, а после вздохнул ещё раз. Боль тут же врезалась в сердце, смыкая вокруг него цепкие когти, и он, не сдержавшись, тихо, сквозь зубы, застонал. Краем ума он отметил, что кто-то держит его руку. Мир резко впечатывался в сетчатку. Дилюк отстраненно заметил, что не узнает этого потолка. Это не винокурня – да и не может быть, она же сгорела... Память возвращалась медленно, втекая в сознание размывчатыми картинками, и вместе с памятью в сознании зародился один-единственный вопрос. – Что с Джинн?.. – прокаркал он, пугаясь хриплого звучания собственного голоса. Кто-то крепче сжал его ладонь. – Я здесь. Дилюк поднял голову, давя мутную дурноту, и облегчённо выдохнул, падая обратно на подушку. Это и правда была Джинн. Уставшая, с залегшими под глазами тенями, с перебинтованной рукой, но живая. Дилюк мысленно возблагодарил Барбатоса. Он не хотел думать о том, что было бы, не окажись она здесь. Джинн сдавленно сухо всхлипнула, отворачиваясь. Дилюк поспешно – слишком поспешно, судя по резко поплывшему зрению и ломкой боли в теле – выпрямился, обеспокоенно глядя на неё. – Джинн?.. − Ничего, − глухо отозвалась она, не глядя на него, − просто мы боялись, что ты… что… Барбара сказала, есть риск, что уже поздно. Дилюк молчал. Он думал о голосе, тихом и уверенном, который повторял ему: не смей. И он думал о том, как много раз ему хотелось сдаться и провалиться в темноту, мягкую, очаровывающее теплую, окончательно. − Но ведь все хорошо, видишь? – наконец сказал он, неловко и растерянно касаясь ее ладони; на кончиках пальцев – нежность, неправильная и ненужная. Джинн обернулась на него – взгляд что мягкий снег – и кивнула. – Как ты сама? Он жестом указал на ее руку. Джинн оглянулась на перевязку и устало усмехнулась. − Ничего страшного. Слегка задело клинком, уже почти прошло. Дилюк не слишком-то поверил, но предпочел промолчать. Оставалось надеяться, рана на самом деле неглубокая. − Что вообще произошло тогда? – вместо этого спросил он. – И где мы? − Рыцарям донесли, что на нас собираются напасть сразу два отряда Фатуи. Они едва успели вовремя, чтобы помочь отразить атаку, − ответила Джинн. – А это комната Кэйи. Вероятно, удивление достаточно ясно отразилось у него на лице, потому что она тут же пояснила. − Ты был серьезно ранен, а в собор, судя по всему, Фатуи имеют доступ. Так что Кэйя сказал разместить тебя в своем доме – тем более, это совсем близко к штабу Ордо Фавониус. Вот как. Дилюк невольно обвел комнату беглым взглядом. Она не выглядела так эпатажно, как он мог бы ожидать. Скромная и практичная, она имела лишь несколько вещей, выбивающихся яркостью и своеобразным дизайном. На стене рядом висело несколько детских рисунков, аккуратно и заботливо вставленных в деревянные рамки. На невысоком комоде были беспорядочно сложены книги удивительно разнообразного содержания, а сбоку примостилась одинокая ракушка. Дилюк узнал ее сразу, и дышать стало немного труднее. − Ясно, − как-то сипло отозвался он. – Что ж, неожиданно заботливо с его стороны. − Он переживал за тебя. − О, я бы на это не рассчитывал. − Дилюк. Это прозвучало не раздраженно, не строго – просто подведение черты под спором. Дилюк не ответил. Перед глазами стояла ракушка с небольшой трещинкой у края, тщательно протертая от пыли. А еще в голове всплывал голос, сломанный дрожью, который отчаянно звал его там, на поле боя. Голос звучал так близко, казался таким родным и знакомым, что он словно увидел Андрея. Но Андрей был давно мертв. − В любом случае… − начал он, выдыхая. − В любом случае что? – прервал его голос. Дилюк вскинул голову и встретился взглядом с Кэйей, стоявшим у двери. Он не знал, что ожидал увидеть, особенно теперь. Но он точно не был готов столкнуться со злостью, тлеющей на дне зрачков. − Услышал, что ты пришел в себя, − объяснился он, не глядя на Дилюка, и обернулся к Джинн, кивая на кружку в своих руках. – Барбара настоятельно просила меня проследить, чтобы ты принимала лекарства. И там принесли несколько писем от рыцарей на твое имя. − Тогда сейчас посмотрю, − вставая, напряженно отозвалась она, явно тоже замечая, как атмосфера резко похолодела. Когда за ней тихо прикрылась дверь, Дилюк кашлянул. − Я хотел сказать, что благодарен за гостеприимство, − сообщил он. – Обещаю не злоупотреблять им. К вечеру я уже вернусь в таверну – тем более что расследование еще не закончено, так… Кружка громко стукнула о стол. Дилюк замолк. Кэйя смотрел на него с едва сдерживаемой яростью, а руки его чуть подрагивали. − Неймется? – процедил он. – Семеро, ты буквально десять минут как выкарабкался с того света, а уже рвешься в бой! − Но я в порядке, и… − растерянно начал было Дилюк. − В порядке? – переспросил Кэйя, не отрывая от него взгляда. – В порядке, серьезно? − Да какая тебе разница? – раздраженно бросил он и тут же пожалел об этом. Кэйя дернулся, словно он отвесил ему пощечину, и взорвался. − Какая разница? Ты хоть сознаешь, что мы думали, тебе уже не выкарабкаться? Что я думал, что потерял тебя, снова? – пугающе тихо, со звоном в голосе произнес он. – Почему тебе так нужно постоянно лезть на рожон? Так хочется умереть уже? Ну так не рассчитывай, черт с два я позволю! Так что найди посреди своего гребанного идеализма одну каплю благоразумия и перестань гробить себя! Кэйя замолк, тяжело переводя сбившееся от так долго сдерживаемых эмоций дыхание. Дилюк не отводил от него взгляда, оглушенный этой внезапной вспышкой. Только сейчас он понял, то странное выражение в его глазах не было злостью. Оно было страхом: тоже злым и тоже отчаянным. Дилюк хотел сказать хоть что-то. Это был второй раз на его памяти, когда он видел Кэйю настолько открытым, когда его лицо было так сильно искажено сознанием собственной уязвимости. Он судорожно подбирал слова, боясь ошибиться, оттолкнуть снова, сказать все не так, но слов, правильных и хороших, как назло, не было. Интересно, вновь спрашивал себя Дилюк, было ли в ту ночь Кэйе так же больно, как когда горела винокурня? Чувствовал ли он себя так же преданным, как когда тот одинокий человек со слишком знакомыми чертами лица стоял вдалеке и смотрел, как их убивают? Часто ли он так же просыпается от боли в шраме на глазу, вдруг начинающего тошнотворно ныть? Если так, то это не было тем, за что можно простить. Тогда почему, спрашивал он себя, ему все еще настолько не все равно? − Прости. − О, да брось, − отмахнулся Кэйя, устало усмехнувшись. Дилюк знал, он всегда прячется за усмешкой, когда боится выдать горечь. – Это настолько не похоже на тебя, что я начинаю опасаться… − Не за это. Кэйя замер, словно на секунду забыв, что нужно дышать. И это сейчас причиняло куда больше боли, чем раздирающая пульсация ран. − Мне жаль. Теперь я знаю, чего это стоило, и мне правда жаль. Если бы я мог, я хотел бы все исправить, − слова давались тяжело, говорились чужим голосом, поломанным, хрупким, словно только закаленная сталь, но он не отводил взгляд, – хоть, полагаю, уже и поздно. И сейчас, билось в голове, сейчас он рассмеется без смеха в голосе, он скажет, что ничего не понимает и спишет все на бред. Это будет приговором, потому что Дилюк же видит: все Кэйя понимает. А самое худшее то, что это будет и справедливым. Не то, чтобы он заслужил хотя бы это. − Так ты не зол?.. Но Кэйя не смеялся. Он смотрел прямо и без тени обычной паутинки лжи, и взгляд его был потерянным. − За что мне быть? − Ну, − он взмахнул рукой, словно пытаясь объяснить так что-то сложно выразимое словами, – я был тайным агентом разрушенной державы, проклятой богами? Достаточная причина, если так посмотреть. − У тебя было предостаточно возможностей предать весь Мондштадт огню при желании. Я не идиот, знаешь ли. По крайней мере, не настолько, мысленно поправился он. В самом деле, если Кэйя планировал разрушить Мондштадт, он выбрал катастрофически долгий путь. Если бы Дилюк в ту ночь не был настолько ослеплен скорбью и гневом, он бы понял это уже тогда вместо того, чтобы разбрасываться обвинениями. В ту ночь было так легко поверить, что Кэйя, с его ухмылкой, с его ложью, с его опозданием и отсутствием на похоронах и был виновен. В ту ночь это было так легко; боги, какая же это была страшная ночь. − И я наговорил слишком много всего… Ну, ты знаешь. Я никогда не имел этого в виду на самом деле, Люк, правда. Просто тогда… − Кэйя, − прервал он, потирая висок, в котором нудно билась мигрень, − я чуть тебя не убил. − Как и я тебя. Что за ересь, хотел возразить Дилюк, ты даже толком не защищался. Ты, черт возьми, стоял там и даже не пытался поднять свой меч, твой глаз бога создал проклятый щит, о чем ты вообще?.. Он столкнулся взглядом с Кэей, и ответ прокрался в голову дурной догадкой. Он и не говорил о мечах. Это после их ссоры Дилюк ушел. В ту же ночь, наскоро собрав вещи, бросив свой глаз бога, который выжигал ему ладони памятью об ослепляюще яркой птице, о жестокой воле богов, о ни на что не годной вере. О нет, Кэйя говорил вовсе не о мечах. − Я никогда не… − Дилюк запнулся, не зная, как выразить все, и качнул головой, не найдя слов. – Просто прости. И спасибо. Без твоих рыцарей ни я, ни Джинн не выбрались бы живыми. Кэйя коротко рассмеялся, и в этот раз в его глазах и правда блестела улыбка. − Ну я же пообещал тебе. Дилюк вспоминал о том, как вернулся в Мондштадт. Он шёл обратно из Снежной быстро, едва ли не поспешно, и его весь путь подстегивал страх: он боялся прийти на развалины, боялся узнать, что его сны были вещими. И потому, когда он увидел на улице Кэйю, порядком изменившегося, но с той же усмешкой на губах, у него с плеч словно рухнул тяжёлый камень. Глупое, необъяснимое облегчение тогда затапливало его теплом – так же, как и сейчас. Что-то разрушается, отстраненно думал Дилюк. Что-то разрушается, сгорает в огне, сгнивает до костей и обращается в прах. Это неизбежный закон бытия: что-то всегда разрушается, как бы дорого оно тебе ни было. И что-то нет. Усталость накатила волной. Дилюк кивнул, но промолчал, силой давя порыв опуститься обратно на подушки. Ему не хотелось засыпать, не сейчас, когда надо было выяснить так много, а время было так ценно. Вошла Джинн, держа в руках пачку писем, и протянула пару из них Кэей. Тот, опустившись на край кровати, пробежался по ним глазами. − Все в порядке? – уточнила она. Дилюк сдержал смешок. Джинн всегда была тем человеком среди них троих, кто нес на себе ответственность по недопущению ссор. Что ж, что-то точно не менялось. − Конечно, − заверил Кэйя, не отрываясь от бумаг. – Просто напомнил ему, что о своей безопасности тоже недурно бы иногда заботиться. − Вот именно, − тут же поддержала Джинн. – Никаких больше самоубийственных планов и чрезмерного усердия, хорошо? − И от кого только слышу, − хмыкнул Кэйя. – Вы оба определенно друг друга стоите. Дилюк усмехнулся. Разговор, меж тем, стал серьезней, обратившись к темам проблем ордена. Обсуждаемое звучало весьма тревожно: судя по всему, в городе нарастала тревога, и это грозило закончится неприятностями. К счастью, церковь более чем шла на встречу: один из священников даже выступил с личной и по-юношески настойчивой инициативой помочь рыцарям. Пленных же пока не успели допросить, и этим надо было заняться в ближайшее время. Никто из рыцарей не погиб, но несколько были порядочно ранены… Речь расплывалась, словно круги на воде, постепенно затухая. Дилюк и не заметил, как провалился в сон – после всего пережитого, тело отчаянно требовало отдыха и отказывалось давать голове вникать в даже столь важную информацию. Тем более он не мог видеть, как, заметив это, замолкли Кэйя и Джинн, разом закрывая обсуждение, и тихо вышли, оставляя его в покое. Он проснулся, когда утреннее солнце уже билось в окна, путаясь в лёгких занавесках. Дилюк приподнялся в кровати и с удивлением отметил, что боль, пусть и не ушедшая, потеряла резкость и уже не впивалась в кости тонкой леской. Сонная тяжесть ещё сковывала плечи, но он все же заставил себя встать и с удовлетворением убедился, что состояние его явно куда лучше, чем могло быть. По крайней мере, ровно стоять на ногах получалось почти без усилий. Рядом на стуле лежала и чистая одежда – явно не его, но, к счастью, не слишком броская и приличного размера. Наскоро переодевшись и приведя разлохматившиеся волосы в относительный порядок, Дилюк, поразмыслив, повязал на пояс и меч. Правда, немного от него было толку в городе – едва ли кто-то решит посреди дня напасть на него в открытую. Впрочем, рядом на столе обнаружился и родной удобный нож, который тут же вернулся за голенище сапога. Там же нашелся кошелек с морой, который он по привычке таскал в кармане, и другая мелочь, заботливо кем-то выложенная. И… Дилюк неспешно поднял часы, перебрал в руках цепочку, открыл крышку, убеждаясь в сохранности. Те тихо мерно тикали, отбивая секунды. Пальцем он машинально провел по гравировке на внутренней стороне. «Рассвет». Это было именем его клана; это было его собственным именем. Часы были подарены отцом на вступление в рыцари Ордо Фавониус, в знак гордости и назидания. «Я исходил все улицы Мондштадта вдоль и поперек, полной грудью вдыхал его воздух, преисполненный горя и веселья» − звенело в коротком слове, вырезанном на них. Дилюк давно не открывал их. Они были болезненной памятью, тяжкой и горькой. Сколько раз он порывался оставить их на винокурне, убрать далеко в шкаф, где они будут в сохранности, но далеко от глаз, но все равно упрямо продолжат таскать с собой, несмотря на все риски. Что ж, все к лучшему: так хоть их не затронул огонь. Он захлопнул крышку часов и привычно убрал их в карман. Пора было идти. Джинн не обманула: квартира Кэйи и правда располагалась своем недалеко от штаба Ордо Фавониус. Через несколько минут Дилюк уже оказался рядом со зданием, но, заслышав смутно знакомый голос, решил сделать небольшой круг и зайти на тренировочную площадку на заднем дворе. Он не ошибся – посередине поля стояла Дана, уже одетая по стилю Мондштадта в бело-красную тунику и старательно целящаяся из лука в манекен. Рядом направляла ее руки и что-то негромко подсказывала девушка из скаутов – Дилюк припомнил, что ее, кажется, звали Эмбер. Решив не отвлекать Дану от тренировки, он с усмешкой опустился на скамейку рядом с отдыхавшим рыцарем, наблюдая за девочкой. Та казалась куда более спокойной и оправившейся. Кто знает, может, она и правда сможет отпустить свое прошлое… − Добрый день, господин Рагнвиндр, − меж тем поздоровался рыцарь, поспешно выпрямившись. Дилюк хмыкнул, узнавая его. Юноша и правда был несколько нервным и растерянным… − Добрый, − отозвался он и неожиданно для самого себя добавил. – Можно просто Дилюк. − Вот как, − тот выдохнул, – ну а я Астор, Астор Вайс. − Приятно познакомиться, Астор. − Мне тоже! Это такая честь… − он вдруг запнулся, прикусив язык. Дилюк вопросительно взглянул на него, и тот, уронив взгляд на руки, все же продолжил, явно смущенный. – Ну… Я ж вами столько лет восхищался, сами понимаете, вот, в рыцари пошел... − Мной? – переспросил он, уже даже не пытаясь скрыть изумления. Астор быстро кивнул. − Ну, вы же самый молодой капитан в истории! То есть, были капитаном, конечно, − тут же поправился он, − но все равно! Я-то уже позднее пришел, года три назад, а вот Шейн еще под вашим началом служил и всегда хорошо отзывается, пусть он сам и тот еще злыдень, честно-то говоря. Ну, мне-то жаловаться тоже не на что, − вдруг словно опомнился Астор. – Капитан Кэйя прекрасный командир, лучше не сыскать. Дилюк удивленно слушал его спутанную речь, а после устало усмехнулся, покачав головой. Вот как… Он думал, что навсегда ушел из Ордо Фавониус, оставив за собой лишь дурную славу наветов Эроха и собственного безразличия, и никак уж не ожидал послужить чьим-то вдохновением. Сейчас он припомнил и Шейна. Впрочем, Дилюка не в чем было винить: кто б узнал в этом ворчливом дородном мужчине того дотошного парня из его отряда… − Да. Уверен, капитан Кэйя отлично справляется со своими обязанностями. Лучше него так точно. «Самый молодой капитан в истории». Что за насмешка судьбы – он определенно стал номинантом и на самое быстрое увольнение. − Надеюсь, однажды я стану таким же как он или вы, − хмыкнул Астор, явно немного расслабившись по мере того, как тек разговор. Он махнул мечом, который придерживал в руке до этого. – Вот, тренируюсь. Только сейчас Дилюк заметил, что левое плечо у него плотно замотано, и нахмурился. − Это с раной-то? − Вот и капитан Кэйя так говорит, даже в патруль не пускает, − пожаловался Астор. – А рана-то – ничего серьезного! Жить буду. Это меня случайно клинком зацепило на той вылазке против Фатуи три дня назад. Вначале и не почувствовал, в пылу битвы-то, а потом смотрю – кровь так и хлещет. А сейчас уже и не болит даже. − Все равно, − строго отрезал Дилюк. – Полагаю, рану зашивали? Если шов разойдется, заживать будет еще дольше. Тренировки никуда не денутся, а со здоровой рукой толку от них больше. Астор вздохнул, машинально крутя в руках меч. Дилюк коротко улыбнулся, глядя на него. В той битве, значит?.. − Ты смело сражался, − заметил он. – Из тебя получился отличный рыцарь. Ордо Фавониус стоит гордиться такими воинами. Не ему говорить это. Не он, годами презиравший весь орден, должен подбадривать этого юношу, еще сильнее разжигая в нем страсть. Но слова сами сорвались с языка, и, честно говоря, Дилюк ни о чем не жалел, видя, как расцвело лицо Астора от этой похвалы. Смущенный, юноша явно замялся с ответом, подбирая слова – и, к счастью для него, его избавили от необходимости отвечать. − И почему я только не удивлен, − Кэйя сокрушенно покачал головой, направляясь к ним. – Я, кажется, вам обоим настоятельно советовал сидеть дома. Никаких тренировок, Астор. Честное слово, ты меня вынуждаешь перейти от наставлений к приказам. − Как скажите, капитан, − отозвался тот. В голосе его не было слышно особого энтузиазма. Дилюк усмехнулся, наблюдая за ним. Да уж, такими темпами юнец и дома будет нагружать раненую руку, пытаясь быстрее восстановиться, и, чего доброго, еще больше травмирует себя. − Если хочешь, можем потренироваться вместе, как оправишься – при условии соблюдения советов целителя, − предложил он. Дилюк хорошо помнил, как мечтал столкнуться в учебном поединке с Варкой в свое время. Он также помнил, как Шейн обожал сражаться с ним самим – и как искренне разозлился, когда Дилюк однажды поддался. − Правда можно? – просиял Астор, едва не роняя от удивления меч и неловко перехватывая его. Дилюк кивнул. − Почему нет? Мне давно хотелось освежить навыки в дуэли с умелым противником. Юноша зарделся еще сильнее. В самом деле, он так легко смущался от любых похвал, что это было забавно. − Вот и славно, − подвел черту Кэйя и достал сверток, протягивая Астору. – Пока же, будь добр, сбегай в собор. Передай сестре Розарии, если найдешь ее. Рыцарь, коротко кивнув, проворно вскочил на ноги и вскоре уже быстро, пусть и несколько неуклюже, направился прочь. Провожая его взглядом, Дилюк не заметил, как привлек к себе внимание еще одного человека. − Так ты жив. Он обернулся и усмехнулся, заметив стоящую рядом Дану, старательно прячущую за дерзким взглядом радость от встречи: видимо, раньше она не решалась подойти из-за слишком большого количества людей. − Неужели переживала? − Еще чего, − фыркнула она, мотнув головой. Взгляд ее острой молнией настороженно метнулся к Кэйе – почти мимолетно, но достаточно, чтобы Дилюк все же заметил. Он поспешно кивнул на него. − Это Кэйя. Я говорил тебе о нем, помнишь? − Твой брат? – уточнила она, уже открыто и словно оценивающе глядя на него. − Верно, − и слова сорвались с языка быстрее, чем успел сорваться и не дать ответить честно голос. – Так что можешь доверять ему так же, как Джинн и мне. − Он выглядит более надежным, чем ты. Ха. Дилюк вздохнул, давя усмешку. Что ж, Дана, оказавшись в безопасности и покое, довольно быстро вернулась к привычному сарказму. Она поразительным образом напоминала кошку, доверительно жмущуюся в минуты опасности и готовую растерзать за тех, кто ей дорог, но в то же время любящую вдруг царапнуть ни за что. − Как скажешь, − покорно согласился он и перевел тему. – Как Аниш? − Уже лучше, − Дана махнула в сторону собора. – Он в том храме. Сестра сказала, скоро совсем оправится. − Слава Барбатосу, что так. Дилюк был рад, что у них все налаживается. Он был рад видеть, что у Даны новый лук, все еще не совсем под ее руку, но уже куда лучше предыдущего – он узнавал на нем мондштадтскую резьбу и предполагал, что это детское оружие Эмбер, сейчас терпеливо ждущей их неподалеку. Он был рад, что Дана пускала в свое окружение все больше людей, что она не дергается и смотрит куда спокойней. Дилюк искренне надеялся, что они забудут все произошедшее. И поэтому ее следующий вопрос застал его врасплох. − Кстати, − Дана прикусила губу, роняя взгляд к земле. Пальцы ее сильнее стиснули лук. – Хеди весь здесь держат? Я хочу поговорить с ней. − Не думаю, что тебе стоит… − растерянно начал он – от этой идеи не приходилось ждать ничего хорошего – но Дана вскинула на него острый взгляд. − Не помню, чтобы спрашивала советов. Дилюку не нравилась эта затея. До сих пор он так и не видел с Хеди после их первой встречи, а тот случай оставил у него весьма дурное впечатление о ней. Может, она и переметнулась на их сторону, может, в их спасении с Джинн и была ее заслуга, но Хеди все еще была агентом Фатуи. Она все еще почти убила Тай. Но он также отдавал себе отчет: если он не согласиться сейчас, Дана все равно найдет способ пробраться к Хеди. Этот способ отнюдь не обещал быть безопасным. − Ты все равно не успокоишься, − выдохнул он. – Кэйя? −Почему бы и нет? – пожал тот плечами с удивительной беззаботностью. – Только не забудь сообщить своей подруге о том, что уйдешь, хорошо? Дана кивнула, и лицо ее озарилось довольной улыбкой. Дилюк молча наблюдал, как она бросилась обратно к Эмбер, чтобы объяснить все. И что она вообще нашла в Хеди?.. − Ты изменился, − вдруг тихо произнес Кэйя. Дилюк обернулся на него. − «Изменился»? − Я давно не видел тебя таким. Секунду Дилюк молча смотрел на него, сдерживая следующий вопрос. Он знал, что тот имеет в виду. Прошло много времени с тех пор, как он открыто на людях звал Кэйю братом. Прошло много времени с тех пор, как он подбадривал рыцарей и дружелюбно болтал с заблудившимися детьми. Нельзя изменить все то, что складывалось за семь лет, за три дня. И это неизбежно приводило Дилюка к мысли, тянущей за собой целый ворох вопросов, которые он долго откидывал в самый дальний угол, не решаясь взять в руки и рассмотреть: а точно ли эти семь лет научили его именно тому, во что он по итогу так убежденно верил, открещиваясь от собственного прошлого? Дана вновь подбежала к ним и нетерпеливо потянула Дилюка за руку в сторону штаба. Тот усмехнулся в ответ ей, на время откладывая эти размышления. Кэйя пошел вперед, уже о чем-то легко и ветрено болтая с Даной. Та, вначале настороженная и прячущаяся за дерзкой остротой, постепенно отвечала все смелее. Кэйя всегда был хорош в том, чтобы подкрадываться к людским сердцам. Дилюк не вмешивался в их разговор. Он даже толком не вслушивался, занятый тревогой о том, что же случится, когда они дойдут до камеры. Ему все еще абсолютно не нравилась идея давать Дане встречаться с Хеди. По крайней мере, он надеялся суметь убедить их дать ему переговорить с той для начала. Так Дилюк хотя бы будет уверен, что Хеди не слишком агрессивна. План был неплох. И как любой единственный план был обречен на провал по законам звезд. Дана резко остановилась, прерываясь на полуслове. Дилюк обернулся на нее, собираясь было спросить, что случилось, но она вдруг бросилась вперед, чудом не спотыкаясь. Он догадался, что случилось, еще до тех пор, как поднял взгляд. Пара стражников, удерживающих ведомую куда-то Хеди на месте, замешкались, заметив девочку, но, по знаку Кэйи, отошли в сторону. Дана же, подлетев к девушке, остановилась в паре шагов, глядя так подчеркнуто твердо, словно боясь в любой момент передумать. − Дана, − выдохнула Хеди. В ее голосе не было удивления, лишь странный смешок, лишенный веселья. − Я все еще зла, − предупредила та. – Я ненавижу, когда мне лгут. Но… Она вздохнула. Так, будто мысленно повторяла заготовленную речь. − Я не ребенок. Я знаю, что ты под арестом и ближайшие годы будешь скрываться от своих. Это неважно. Мне все равно надо вырасти и проследить, чтобы Аниш оправился. Но после я найду тебя. − Зачем тебе, солнце? – качнула головой Хеди. − Потому что ты обещала показать мне Снежную! − без запинки отрезала та. – Не смей говорить, что тоже солгала. И мне надо вернуть тебе деньги за лекарства, ясно? Это не звучало как достойная причина. Дилюк видел, Хеди тоже понимала это. Все это звучало по-детски наивно, но Дана была не тем человеком, кому жизнь позволила сохранять наивность. Хеди молчала, и, на удивление, Дилюк не видел на ее лице ни насмешки, ни досады. Он думал о метке Дома Очага, о детях оттуда, у которых взгляды – обоюдоострые ножи. Такие же, как и у Даны. Он не мог перестать спрашивать себя: а почему Хеди решила спасти их жизни, ей безразличные? Дана прикусила губу, как-то суетливо достала из кармана плетеный амулет и всунула его в руки Хеди. Та машинально сжала его, даже не глядя. − На удачу, − пояснила Дана. – И что б не забыла. Я найду тебя, ясно? Я свои слова держу в отличие от некоторых. − Ну я же и правда никого не убила, − усмехнулась та. − И на том спасибо, − пробурчала Дана. – А то вообще из тюрьмы не вышла бы. Повисло молчание. Хеди перебирала в руке амулет, осторожно, чтобы не расплести. − Тогда до встречи, − твердо подвела она черту. Дана вскинула на нее взгляд, секунду, прищурившись, оглядывала, словно пытаясь отыскать подвох, но все же кивнула. − До встречи. Дана развернулась первой, гордо махнула головой, окончательно растрепав заколотые было чьей-то заботливой рукой волосы. В твердости ее движений читалась уязвимость, и у Дилюка сжалось сердце. Почему-то он был уверен: это обещание не было детской горячностью. Он знал, Дана говорила серьезно, и все же его радовало то, что она ни слова не сказала о мести. Кэйя почти сразу же завел с ней мягкий разговор о чем-то. Напряженные плечи ее постепенно расслаблялись, пока они шли к выходу, где уже стояла и Эмбер, явно тоже обеспокоенная всей этой затеей. Дана не оборачивалось. Она ни разу не обернулась и, в самом деле, здесь было, чему позавидовать. − Позаботься о них, − негромко попросила Хеди, успевшая подойти ближе. Дилюк хмыкнул. − Безусловно. Хоть и смело с твоей стороны считать, что я буду рад помочь фатуйцу. − Работа в Фатуи – такая же возможность заработать на хлеб, как и все остальные, Рагнвиндр, − устало поморщилась она. −Да и я, вроде как, предала их. Вполне себе доказательство отсутствия особой любви к Царице. − Раз так, скажи, как найти вашего офицера? – попытал удачи Дилюк, но Хеди лишь поджала губы. Когда она наконец ответила, в голосе ее звякнула сталь. − Невозможно. Видишь ли, он недурной человек. И он мой командир. − Недурной человек, который следует приказам Царицы? Хеди пристально взглянула на него. Казалось, она сдерживалась от того, чтобы что-то сказать. − У него нет ничего, кроме ее приказов, − обрывисто ответила она. – Неужели ты все еще не понял, Рагнвиндр? Внутри вновь поднялось мутное чувство тревоги. Что-то ускользало; оно было здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки, но он не решался взглянуть. Пальцы его машинально коснулись горла, словно вновь стянутого удушьем. − О чем ты? Секунду Хеди внимательно смотрела на него, склонив голову. − Нет, − неспешно произнесла она, − ты все понимаешь. Тогда мне тем более незачем тебе отвечать. «Что я понимаю?» − хотел спросить Дилюк, но что-то удерживало его. Слова гасли в вязком ощущении, что если он продолжит спрашивать, то и в самом деле получит ответ. Он уже знал его. Он не хотел этого признавать, но Хеди была права: ей незачем было отвечать. − И еще, Рагнвиндр, − позвала она вновь. Он бросил на нее короткий взгляд, − он попытается убить магистра. Даже если это будет стоить всего, он до последнего не отступит от своего решения. Пусть и по приказу, но он принес клятву – ты знаешь, что это значит. Дилюк знал, о чем она. Офицера, кем бы он ни был, скорее всего, заставили оставить послание, чтобы пустить слухи об охоте на Джинн. У него не было личных причин мстить ей, но клятва все еще была принесена. Ничего еще не закончилось. Он сжал кулаки, и это простое движение отозвалось режущей болью в плече. В груди тлел, обжигая легкие, гнев на их врага, простой и понятный, и в тени этого гнева легко прятался куда более искренний и болезненный страх. − Почему ты говоришь об этом мне? – слишком, поддельно, спокойно поинтересовался он. Хеди фыркнула. − Ты плохой лжец. Любой, кто видел бы тебя во время того пожара, догадался бы. И Дилюк не переспрашивал. Он думал о Джинн, о ее внимательном взгляде, о том, как золотилось солнце на плавном изгибе ее лица, о запахе одуванчиков, и ничего не переспрашивал, заранее зная ответ. Возможно, он и правда был плохим лжецом, раз не смог обмануть даже самого себя.