Кровь Юпитера

      Солнце светит так ярко. Так, будто сейчас обед, а не шесть часов вечера. Асфальт под ногами то и дело норовит увильнуть – руки бы поотрывать тем, кто его укладывал. То тут, то там ямы и колдобины, а ведь центр города почти что. Старательно обхожу их, надеясь не сломать хотя бы один из каблуков на этом минном поле. Чёрт-те что, а не двор управления. Ещё и солнце слепит. Поднимаю руку с толстой папкой документов, заслоняя глаза от солнечных лучей. Встреча с клиентом ещё нескоро. Зайти что ли в какое-нибудь кафе неподалёку…       Словно услышав сомнение в моём голосе, телефон в кармане сумки взрывается арией Королевы Ночи. Удивительно, но это не рабочий звонок, иначе заиграло бы дежурное стаккато. Хватаю трубку, не успев посмотреть, кто звонит.       - Слушаю, - невольно отмечаю, что голос ещё не перешёл с рабочего лада на обычный и звучит слишком строго. Одёргиваю себя. – Да, привет?       - Привет! Ты не на работе? – знакомый сбивчивый голос.       - Уже нет. Что-то ты рано сегодня, что-то стряслось?       На той конце трубки недолгая, но неловкая пауза. И едва слышное жевание губы.       - Ну, тут такая история, ха-ха, понимаешь… - снова заминается. - Если у тебя есть сейчас немного свободного времени, не могла бы ты меня, эээ, спасти?       Расползаюсь в глупой улыбке. Опять?       - Буду минут через 15. Продержишься? – отвечаю немного с ехидцей, не в силах её перебороть.       - Продержусь-продержусь! Тогда до встречи!       Ещё раз улыбаюсь. Знакомы уже два с половиной года, а он ни капли не изменился. Всё такой же взбалмошный, неловкий и абсолютно очаровательный в своей простоте. Пойду его спасать, это, пожалуй, времяпрепровождение более полезное, чем бессмысленное сидение в очередной кофейне с чашкой кофе – непременно с каким-нибудь замысловатым узором на пенке, куда ж без него. Разворачиваюсь на каблуках на девяносто градусов. Щёлкаю ключами от автомобиля, и белый солярис в паре метров впереди отзывается радостным пиком. Всё-таки есть некий шарм в обладании автомобилем…помимо того, что это освобождает тебя от оков общественного транспорта. Даёт какое-то ощущение…спокойствия что ли. Безопасности.       Двенадцать минут на наполовину загруженных дорогах под аккомпанемент сопливых – пардон, лиричных - песен автомобильного радио, несколько долгих светофоров, парочка дорожных хамов, явно обученных ругани на языке жестов, и сверху один наглый пешеход, возомнивший себя королём жизни и почти успевший получить уникальную возможность покататься на капоте. Обычный день в городе Петра, ну да. Подъезжаю к знакомому дому, на удивление легко найдя парковку. Вот уж повезло.       Ключи от его дома у меня есть уже давненько. Наверное, можно считать это признаком доверия, но выданы они были как раз для таких ситуаций. Ухмыляюсь. Как же ему повезло, что я не занята сейчас, а следующая встреча с клиентом только глубоким вечером. Хотя давненько я его не видела уже, даже соскучиться успела.       Поднимаюсь на этаж, трижды проворачиваю немного заржавевший ключ в замке, и чужая квартира приветствует меня недовольным скрипом петель двери и запахом моющего средства, неприятно забивающимся в нос. В обстановке ничего не изменилось. В прихожей на вешалке висит парочка длиннополых плащей, на стойке для обуви стоят лишь одни тёмные туфли с острыми носами. Прохожу дальше, привычно сбрасываю с плеч лёгкое пальто и водружаю его на ту же деревянную вешалку, разуваюсь. В большой комнате всё точно так же, как и было: большая двуспальная кровать, застеленная настолько идеально, будто к ней не прикасались минимум неделю, надраенный до блеска лакированный шкаф, круглый обеденный стол без единой крошки. О, и да, конечно, кухонные тумбы, которые не просто блестят чистотой, а буквально насмерть поражают своим божественным сиянием. Ну, на них никто не готовил уже минимум год, так что…       Видимо, услышав скрип замка, хозяин квартиры подал свой вопль о помощи:       - Привет! Проходи, располагайся! И, если есть желание, вызволи меня!       Закидываю походя кожаную сумку вместе с толстой папкой документов на стул и иду в сторону большого балкона. Балконная дверь открыта, а блэкаут шторы, которые обычно растянуты на всю длину окон, сейчас собраны каким-то шнурком так, что солнце, ничуть не утратившее своей яркости, заливает балкон целиком и полностью, буквально каждый его уголок. Да, вот это неприятность. С усилием снимаю шнур – при ближайшем рассмотрении оказывается, что это чёртов пластиковый хомут. Кому вообще в голову придёт стянуть штору пластиковым хомутом, блин? Расправляю штору – от неё тоже нестерпимо пахнет моющим средством - и балкон погружается в долгожданную тьму. Как только я растягиваю штору во всю её длину, из горы коробок в конце балкона как чёрт из табакерки – хотя вообще-то вполне ожидаемо – возникает освобождённый пленник с очень неловкой улыбкой на лице. Он приветствует меня дружественным взмахом ладони и, опасливо озираясь на растянутую теперь штору, покидает свой коробочный форт. Интересно, что у него там за лежбище такое.       - И ты снова меня спасла, - констатирует с всё той же неловкой улыбкой. Его длинные белые волосы растрёпаны так, будто он недавно проснулся после не очень хорошего сна. Хотя так, наверное, и было.       - К твоим услугам, друг мой, - шутливо отвешиваю небольшой поклон. – Выходи уже, я всё закрыла.       - Да-да…       Парень растерянно наматывает один из белых локонов на палец, рассматривая чёрную штору как что-то инородное. Затем осторожно прикасается к ней – тяжёлая ткань даже не колышется от прикосновения.       - Я же говорил им оставлять все шторы закрытыми… - вздыхает наконец. – Мне говорили, что у них в штате новая уборщица, но неужели её предупредить не могли... ладно бы ещё какая-нибудь просто щёлочка, но это…       Он недовольно топает ногой. Выглядит достаточно комично – это невысокий, сантиметров ста семидесяти, субтильный парень с длинными белыми волосами и мягкими чертами лица, воспринимать его топанье ножкой серьёзно практически невозможно. Он даже не выглядит на свой возраст. Не знай я правды, сказала бы, что десятиклассник какой-то.       - Ну, напомни им ещё раз об этом, только жёстче. В конце концов, ты же платишь им за их услуги на основании соответствующего договора, который вы составляли и обговаривали вместе, они должны выполнять все его условия, на то это и договор…       - Опять в тебе работа заговорила.       - Прости.       И точно. Опять на рабочий лад переключаюсь, тьфу ты. Выключись, маленький внутренний юрист, ты мне сейчас не нужен. Дёрни там, в сером веществе, рубильник в другую сторону, будь другом. Правда, теперь заместо юридического просыпается во мне интерес немного другого толка…       - Слушай…       - А? – он всё ещё стоит около своего коробочного укрытия, задумчиво гладит ткань штор.       - Что будет, если ты попадёшь на солнце?       Он с очень сложным выражением лица пару секунд смотрит на меня.       - Не знаю. Никогда не проверял, знаешь ли. Что-то внутри меня подсказывает, что с солнцем мы явно не будем лучшими друзьями.       - Вдруг как в «Сумерках» будет? Станешь искриться, как хорошо начищенный серебряный кубок или как лысина Дуэйна Джонса.       - Мне всегда это скорее представлялось как в «Интервью с вампиром». Помнишь ту драматичную сцену, где на солнечном свете на дне высохшего колодца две женщины в пыль обратились?       - Ты смотрел «Интервью с вампиром»? – удивлённо поднимаю бровь. Ну, я тоже смотрела, что уж греха таить…       - Как же я мог это не смотреть! Этот фильм один из лучших фильмов эпохи! Какой актёрский состав, какая игра, оригинальный книжный сюжет Энн Райс… а это напряжение, возникающее между Лестатом и Луи в самом начале их истории, оно… - он резко обрывает себя на полуслове и сухо подытоживает, - кхм, да, смотрел.       - Ладно, мне не стоило спрашивать такую глупость, прости.       - Да нет, теперь мне тоже стало интересно. Я никогда не пробовал, потому что чертовски боялся, но, быть может, имеет смысл хотя бы узнать…       Удивлённо смотрю на него. Он в свою очередь смотрит, буквально сверлит взглядом штору, точно это не штора, а бомба замедленного действия. Осторожно, чуть ли не нежно приподнимает край её: тоненький солнечный луч проникает в темноту комнаты, будто пронзая её насквозь. Медлит. Я же не могу оторвать взгляда от него: любопытство, чёрт его дери, однозначно берёт верх надо мной. Наконец, немного дрожа, он подставляет тыльную сторону ладони солнечному свету. Первые секунды три ничего не происходит: никто не обращается в камень или пыль, не загорается аки купина посреди пустыни…но и не блестит, как Эдвард. Затем бледную кожу начинают покрывать серо-красные пятна, растущие по площади с огромной скоростью, и парень с болезненным выдохом отдёргивает руку и возвращает штору на её законное место.       - Ну, к хорошим новостям: пылью сразу я не стану, - тряся, видимо, обожжённой рукой, говорит он. – К плохим: это ЧЕРТОВСКИ больно. У меня будут огромные неприятности, если я останусь тет-а-тет на дневном солнышке. А-у-ч.       Он быстрым шагом выходит мимо меня в большую комнату, всё ещё потряхивая повреждённой рукой, и скрывается где-то во тьме. Убедившись, что штора плотно закрыта, следую за хозяином квартиры в тёмные недра комнаты. Ни зги не видно, блин. Слышно только, как открывается кухонный шкафчик и что-то шуршит, видимо, целлофановый пакет. Ну, и негромкое шипение пострадавшего.       - Эй, дитя ночи, я понимаю, что тебе всё прекрасно видно, но у меня нет очков ночного видения, а ещё я не умею кричать на стены, чтобы видеть, хотя попробовать могу! - кричу я в темноту, идя наощупь по стене в надежде не наткнуться на стул, стол или шкаф. Особенно на шкаф.       - Прости! – отвечает мне темнота, после чего лампа на потолке резко загорается тремя огоньками, на секунду даже ослепив меня. Дезориентированно проморгавшись, вижу, что парень, стоя у кухонного стола, шипит и заливает руку перекисью, а та отвечает ему тем же. Пятна на его руке выглядят достаточно…болезненно. Блин.       - Прости, было не лучшей идеей провернуть такой эксперимент, - сажусь напротив него, подтянув к себе кухонный стул.       - Сам виноват. Сам же полез проверять, не стану ли сиять всеми оттенками радуги, - примирительно улыбается и тоже садится, впрочем, теперь уже отложив перекись в сторону и зажимая повреждённую часть кисти ватным тампоном. – Ну, теперь я хотя бы знаю, что меня не постигнет судьба Клаудии. Во всяком случае, не сразу… - вздыхает. – Но больно чертовски.       Он встаёт – белые локоны из небрежно собранного на шее хвоста настойчиво выбиваются при каждом его движении – и открывает верхний кухонный ящик. Возится, поднимается на цыпочки, чуть ли не подпрыгивая, тянется за чем-то наверху. По пути из шкафчика выпадает кружка, но парень - несмотря на всю свою обычную неловкость и нерасторопность - успевает поймать её здоровой рукой, чем немало меня удивляет. Вампирские рефлексы всё-таки есть в комплекте, не забыли в коробочку с заказом закинуть, хех? Ставит чашку обратно и наконец достаёт то, к чему тянулся изначально. И поворачивается лицом ко мне, держа в руках винную бутылку из тёмного стекла.       - Выпьем? – спрашивает, делая пригласительный жест рукой с бутылкой.       - Нечасто ты выпить предлагаешь.       - Ну да, обычно я тот, кто только наливает, - смеётся. – Так будешь? Это кьянти, красное сухое.       - При всём желании сказать «да»… - вздыхаю действительно тяжело. – Я за рулём.       - Ага, значит, обрекаешь меня на бытие алкоголиком и пьянство в одиночестве?       - Ну, не в одиночестве, я всё ещё тут.       - Неужели тебе никуда не надо идти? Обычно у тебя весь день расписан, улучить минутку твоего времени непросто.       - Если хочешь, то я уйду, оставив тебя наедине с бутылкой, я всегда могу добавить пару пунктов в свою записную книжку, - беззлобно подшучиваю, делая руками жест, будто открываю записную книжку и пишу в ней. – Если хочешь, составлю тебе компанию, только налью себе чего-то, что в сумме с автомобилем не приведёт меня к лишению водительских прав. Есть что-то такое?       Парень задумчиво хмыкает и начинает копаться в почти девственно чистом холодильнике. Там не просто мышь повесилась, там, наверное, уже целое кладбище, состоящее из могил мышей, покончивших с собой путём странгуляции. Возможно, даже с семейными склепами и табличками с выгравированными фамилиями. Слышится звон какой-то одинокой банки.       - Ладно, - он со вздохом разворачивается, закрывая белый ящик смерти, - мне нечего предложить кроме наибанальнейшего чая. Без печенья, потому что его у меня просто нет, а сходить за ним, - поднимает взгляд на бесшумно висящие на стене часы, - я не могу без риска стать беконом.       - Сахар у тебя хотя бы есть?       - Тебе повезло, - достаёт на свет божий целую сахарницу, - этого добра у меня навалом. Я вытягиваю ноги, откидываясь на спинку стула, и молча наблюдаю за тем, как парень ставит сначала наливает воды в чайник, а затем ставит его кипятиться. Всё-таки приятно, когда о тебе хоть кто-то заботится. Пусть и всего лишь чаю налить…       Пока вода закипает, он не теряет времени даром: бодро откупоривает бутылку, наливает немного багровой жидкости в невесть откуда появившийся пузатый винный бокал, с видом сомелье водит носом над ним. Насмешливо щурю глаза, наблюдая за этим; он поднимает взгляд на меня.       - Что, смеёшься надо мной, да?       - Да нет, жду вывода по поводу вкусовых качеств этого вина, - улыбаюсь, стараясь не допускать смешков. Грех смеяться над барменом, я это головой понимаю, но всё же…       - Оно пахнет фиалкой и самую малость отдаёт вишней, - он делает глоток. – Вот и весь мой вердикт. Очень сухое вино, которое делается из сорта «санджовезе». Которое переводится как…       - Кровь Юпитера, да? – ловлю на себе удивлённый взгляд серых глаз. – Я учила итальянский. Хобби у меня было.       - Ага, - слабо улыбается и делает ещё глоток. Глубокий глоток. Кажется, кто-то хотел выпить уже давно.       - Так не хотелось пить одному? – спрашиваю осторожно, пытаясь не задеть…что-нибудь. Из-за его мягкой, чуть ли не детской внешности постоянно кажется, что его легко задеть.       - Ну, ты же знаешь. Пить в одно горло уже алкоголизм. И не то чтобы у меня было много людей, с которыми можно выпить. Да и времени тоже…       После грустного вздоха он делает ещё один глоток, уже ополовинивая винный бокал, немного наклоняясь вниз. Белые локоны, до этого убранные за уши, высвобождаются и вьются у лица, пересекая часть скулы и щеки. Чёрт, он такой миловидный и…беззащитный? Возникает такое странное чувство… как когда ты видишь бродячего щенка на улице под проливным дождём. Прижать к груди и унести домой, в безопасность. Пытаюсь бороться с подобными мыслями: вообще-то он на несколько лет меня старше… и уж точно не похож на щенка под дождём.       Щёлкает чайник. Я почти встаю, но жестом парень усаживает меня обратно и встаёт сам.       - Зелёный, чёрный, белый, синий? Улун? – начинает перечислять, доставая из какого-то укромного уголка огромную коробку с разными сортами чая. – Или, эээ…ладно, я это не смогу прочитать.       - Давай зелёный, я не особо привередливая.       В воздухе начинает витать едва заметный приятный аромат, едва кипяток заливает чайный пакетик, заставляя чаинки внутри танцевать свой чайный вальс. Передо мной ставится кружка, причём ярко-фиолетовая, с принтом белых кошачьих лапок. Очень милая.       Поставив кружку, он снова садится на своё место и пригубливает бокал, на дне которого ещё осталось немного багровой жидкости. Иронично, думаю я, смотря на этот цвет. Кровь Юпитера, хех. Я не осмелилась бы сказать вслух про иронию названия, но это всё ещё чертовски иронично. Вообще стараюсь не говорить…обо всём этом. В прошлый раз, когда я произнесла вслух слово «вампир», у него на лице выразилось столько презрения и отвращения, сколько в него вообще помещаться не должно. Так что лучше буду держать язык за зубами.       Он заканчивает с первым бокалом и наливает себе второй, пока я ещё только-только пробую чай. Кто-то ОЧЕНЬ хотел выпить. Беру кружку в руки и осторожно отпиваю горячий и терпкий, насыщенный чай, который только-только заварился.       - Знаешь, ведь это так иронично, что виноград, из которого это сделано, - он держит бокал за ножку и медленно вращает из стороны в сторону, - называют кровью Юпитера. И вот сижу я, пью вино, сделанное из крови Юпитера. Смех, да и только, правда же?       Услышав его слова, я чуть не пролила весь чай себе на ноги, насилу успела поставить кружку на стол от греха подальше. Тьфу ты, блин. Так, стоп… он что, сам поднял эту тему? Смотрю на него, и закрадывается сомнение… судя по всему, он уже захмелел. С одного с небольшим бокала? Его глаза странно поблёскивают, а движения, которыми он вращает бокал, немного…другие. Не такие, как обычно. Может быть, самое время попытаться поговорить начистоту?..       - Да, достаточно иронично. Если учесть, кто ты, - осторожно закидываю удочку, наблюдаю за реакцией. К моему удивлению, он глупо улыбается.       - А кто я есть? Человек? Нет, уже четыре года как нет, - наклоняет голову вбок, и вьющиеся белые пряди наполовину скрывают лицо. – Вампир, вот кто я. Как ты там сказала сегодня? Дитя ночи, вот. Богопротивное существо, скрывающееся во тьме и выползающее лишь по ночам, чтобы сосать кровь невинных людей. Классно, правда? – последние слова он произносит с таким нескрываемым отвращением к самому себе, что его можно почти что потрогать физически.       - Как так получилось? Ты… сам это выбрал?       Едва я заканчиваю говорить, сразу же ощущаю себя полной дурой. Что я только что сказала? Тот, кто говорит о себе с подобным презрением, «выбрал это сам»? Хочется врезать самой себе, но уже поздно: слово не воробей.       - Выбрал сам, ха? – истеричный смешок срывается с его губ. Отхлёбывает и резко ставит бокал на стол. – Ага, как же. Мне выбора не давали. Единственный выбор в моей жизни теперь – это ежедневный вопрос «должен ли я продолжать существовать или лучше покончить с собой?». Правда, второй вариант, как оказалось, тоже не так прост в осуществлении, - горькая ухмылка. - Я пытался несколько раз. Не вышло. Как оказалось, дышать мне необязательно, а раны затягиваются слишком быстро, чтобы истечь кровью. С таблетками тоже незадача вышла.       Я… никогда не видела его таким. Всегда, когда мы общались, он был всего лишь милым смазливым пареньком, неловко улыбавшимся, слишком часто говорящим «спасибо» и «извини», никогда не показывающим грусть или злость, всегда счастливым…по крайней мере, внешне. Сейчас же этот субтильный, похожий на ребёнка пацан говорит о том, что множество раз пытался свести счёты с жизнью. У меня как будто земля из-под ног уходит. Я хватаюсь за край стола, смотрю во все глаза на него. Он с заметной грустью смотрит на меня в ответ, словно подтверждая этим взглядом свои слова.       - Не хочу лезть не в своё дело, но… - тщательно подбираю слова, всё ещё не спуская с него глаз. – Как так произошло? Четыре года назад…что случилось?       Парень откидывается назад на стуле, запрокидывает голову, шумно выдыхая. Бокал, всё ещё стоящий на столе и наполовину полный, кажется, его больше не интересует. Он взлохмачивает руками свои и без того пребывающие в хаосе длинные волосы, с силой нажимает ладонями на виски, глаза. Затем неестественно резко выпрямляется, словно что-то для себя решив.       - Хочешь знать, что случилось? Наверное, решающим фактором стала моя глупость и моя доброта, - он глубоко вдыхает. – Начну с самого начала. Четыре года назад я был человеком. Простым подростком, бунтарём. В семнадцать лет я сбежал из дома и с тех пор был сам по себе. Бегал по всяким подработкам, чтобы было на что жить. Потом…потом я устроился работать барменом в бар «Эдем» - да, глупое название, но мне было всё равно – в ночную смену. Тогда я расцвёл. Жить ночью и спать днём было для меня подобно раю, - он усмехается, - собственно, «Эдему». Мне нравилось работать барменом, да и до сих пор нравится. Слушать чужие истории, как-то успокаивать, подбадривать, давать, быть может, советы, по пути подливая виски или водку в бокал. В этом есть свой шарм. Так вот, тогда я был простым барменом. Стоял у стойки, учтиво улыбался, наливал, когда просили, участливо кивал, слушая жалобы на жизнь очередного безликого трудяги, каких тысячи в этом бренном мире. Работал я до трёх-четырёх утра, в зависимости от числа клиентов. Ну, посчитаться там, прибраться здесь, закрыть все замки и окна. Поэтому уходил оттуда я ночью. Я…я любил ночь, - он с ноткой мечтательности поднимает взгляд куда-то к потолку, - она была тихой, тёмной, ночью тебя не донимала дневная рутина, ночью ты был свободен от всех оков…ну или вроде того. В любом случае, мне так или иначе надо было возвращаться во тьме ночи. Я не боялся темноты, но на всякий случай носил в заднем кармане складной нож. Его вес как-то успокаивал, как талисман… как зонтик в нашем городе отгоняет дождь, - усмехается. – Впрочем, я ушёл от темы. Многих посетителей я не помнил в лицо, потому что они постоянно менялись, кто-то заходил на разок, запить свою горечь и пойти дальше, кто-то переставал появляться. Постоянных клиентов было немного, а среди них был один…особый, - на этих словах нервно закладывает локон за ухо и отпивает ещё немного вина из бокала. – Я думал, что он из тех, кто любит долго молчать, чтобы потом открыться. Ну, знаешь, чем твёрже скорлупа ореха, тем вкуснее её содержимое? На моей памяти такие уже были, поэтому и его отнёс в такую же группу. Он был…как бы сказать. В нём не было ничего примечательного. Невзрачный мужчина средних лет. Легко спутать с простым трудягой, который пришёл пропустить по рюмочке после долгого дня. Но… - вижу, как рассказчика бросает в дрожь. – Его глаза были страшные. Цвета ржавого железа. Он приходил каждый день и каждый раз брал одно и то же. Кьянти, - с нервной усмешкой сдвигает бокал, заставляя багровую жидкость в нём прийти в движение. – Всегда одно и то же. Он приходил всегда в одно и то же время, как по часам, вне зависимости от погоды. Всегда заказывал кьянти. Садился за барную стойку и подолгу держал бокал с вином в руке, рассматривая его, очень редко делал мелкие глотки. И смотрел на меня, когда я не смотрел на него. Я чувствовал чей-то тяжёлый взгляд на себе буквально затылком. Однако же стоило мне повернуться, чтобы удостовериться, он тотчас же отворачивался. Наверное, поэтому я и отнёс его к группе «молчунов» - люди часто так смотрят, когда хотят о чём-то поговорить, но боятся или не могут начать. Те, у которых тяжкий и жгучий груз на сердце, может быть, скорбь. Я пытался его разговорить, но отвечал на всё он односложно. Представился Дмитрием, но дальше говорить что-либо не захотел. Ну и пусть, время лечит, подумал я. Спустя неделю таких гляделок он перестал прятаться: в очередной раз, когда я обернулся, я встретился с ним взглядом. Я улыбнулся ему, подошёл, спросил, всё ли в порядке, не подлить ли ещё вина…наверное, моё дружелюбие действительно сыграло со мной плохую шутку. Он улыбнулся…вроде это была улыбка, но от неё мне стало так не по себе, словно я заглянул в пасть аллигатору. И сказал, что я ему понравился, перед тем, как покинуть бар. Эта ночь и стала роковой… - снова откидывается на спинке стула, пальцами с силой массирует виски, тяжело выдыхает. Кажется, будто он побледнел на несколько оттенков.       - Ты в порядке?.. – я встаю и подхожу ближе, участливо кладу руку ему на плечо. Его бьёт мелкая дрожь. – Если тебе тяжело, может, не стоит?.. Наклоняет голову, и волосы спадают набок, обнажая большую часть лица и глаза. Серые, как хмурое осеннее небо, глаза, в которых читается чистейшее страдание. А вокруг глаз тёмные круги, точно после бессонной ночи. Сначала встречается со мной взглядом, затем смотрит на мою руку на своём плече. Неловким, медленным движением касается её ладонью и немного – благодарно? - сжимает. Какой же он прохладный.       - Ты знаешь, ночи в этом городе такие тёмные, глухие, - внезапно он снова начинает говорить, смотря куда-то сквозь меня. - Часто даже луны не видно из-за тяжёлых облаков, покрывающих всё небо. Свет дают только одинокие фонари, и то не все: часть из них как погасла, так и осталась стоять тёмными силуэтами вдоль улицы. В ту ночь я очень устал. Чертовски устал. Знаешь, там около широкой улицы, на которой есть несколько ещё не перегоревших фонарей, есть узкий переулок, который значительно сокращает путь. Но он всегда был настолько тёмен, что я боялся там ходить: всегда казалось, что очередной воришка только и ждёт, чтобы подрезать меня в этой почти осязаемой тьме, отобрать мои кровно нажитые, - иронично ухмыляется куда-то в пустоту. - Но, как я уже и сказал, в ту ночь я чертовски устал, еле переставлял ноги. Сил не было даже чтобы бояться, ха. Вот и решил срезать через этот чёртов переулок. Стоило мне свернуть с едва освещённой улицы в эту бетонную клоаку, что-то с силой впечатало меня в стену. С такой силой, что выбило из груди весь воздух, лёгкие засаднило. Только через пару мгновений я осознал, что это. Чьи-то руки с ужасной силой сжимали мои плечи. Сумев сделать вдох, я попытался вывернуться, вырваться, но хватка была попросту железной. Адреналин выплеснулся в кровь, но мне всё равно не хватило силы вырваться: некто снова с силой вбил меня в стену. В глазах поплыли белые пятна…и только в этот момент пришёл страх, - он рассказывает спокойно, безэмоционально, точно робот или запись на диктофоне. Но всё равно я чувствую, как его рука, сжимающая мою, мелко подрагивает. – Руки свело судорогой, кровь забилась в висках. Я ничего не видел в почти осязаемой тьме, но… услышал. Простую будничную фразу, произнесённую, кажется, знакомым мне хриплым голосом. «Мы встретились снова». На пару секунд страх отпустил меня: это всего лишь тот странный парень, наверное, он хочет поговорить. Глупо звучит, но в мою наивную голову пришла именно такая мысль. Поэтому я даже ответил что-то вроде «и правда». Возможно, мне показалось, но в этот момент хватка ослабла самую малость. В тот момент я хотел попросить его убрать руки, но произошло…нечто. Тьма была густа настолько, что я не видел вообще ничего, но в тот момент я мог поклясться, что увидел его глаза цвета ржавчины, смотрящие прямо на меня, как будто пронзающие насквозь. И я оцепенел. Как олень в автомобильных фарах. Или как заяц, попавший под гипнотический взгляд гадюки и пригвождённый им к земле. Затем я почувствовал, как освободилось от железной хватки одно плечо, но двигаться я уже не мог. Как будто всё моё существо превратилось в жалкий дрожащий комочек, не могущий пошевелить ни одним мускулом. Чувствовал, как отгибается воротник моей рубашки, чувствовал леденящее прикосновение чужих пальцев на своём кадыке…а затем прикосновение не менее холодных губ к шее. В районе сонной артерии, - будто переживая это снова, парень невольно прикладывает ладонь к левой стороне своей шеи. – Он вгрызся в мою шею, как голодный пёс вгрызается в брошенный ему окорок. С силой. Я чувствовал и слышал, как острые клыки разрывали сначала кожу, затем и плоть, как мышечные волокна расступались под этим безжалостным натиском, как внезапно горячим потоком полилась кровь. Моя кровь. Это чувство немного отрезвило меня. Чёрт, он же пытается меня убить, пронеслось в голове. Пусть я не мог закричать, пусть от малейшего движения мышцы агонизировали, видимо, на адреналине я смог пошевелить свободной рукой. Нащупал в заднем кармане нож, но всё никак не мог достать его: ослабшие, едва сгибающиеся пальцы лишь царапали край кармана. Но мне повезло. В абсолютной тишине переулка, заполняемой лишь отвратительным чавканьем, внезапно раздался громкий, абсолютно неуместный рингтон. Кто бы мог подумать, что меня спасёт очередной звонок кого-то из мошеннической когорты? – слабо улыбается, наконец убирает руку с шеи, и я замечаю их. Белёсые, едва видные на бледной коже, рваные шрамы, тянущиеся от верхней части сонной артерии почти к самой ключице. – Видимо, ошарашенный резким звуком, Дмитрий немного отшатнулся, чем я смог воспользоваться. Завалился набок, окончательно освободившись от его хватки, и больно ударился плечом, упав на холодный бетон. Нож наконец поддался, и я сжал его что есть сил. Кое-как, превозмогая мольбы своего тела, перевернулся на спину. Я мог видеть лишь силуэт этого…существа, глаза застилала пелена, но этого было достаточно. С утробным рычанием оно – я не могу назвать это человеком – снова бросилось на меня, желая продолжить трапезу. И я взмахнул ножом. Кажется, повредил ему то ли ярёмную вену, то ли сонную артерию, но кровь брызнула фонтаном, солёная, отвратительная на вкус, похожая на ржавчину. Попала мне в рот, заставив скривиться от отвращения, залила всё лицо, руки, держащие нож, кровавое месиво, не так давно бывшее моей шеей, окрасила порванный ворот рубашки в багровый. Он отпрянул, придушённо простонав… но продолжил стоять. Это не человек, это зверь, наконец осознал я. Это было страшное осознание. Тёмный пошатывающийся силуэт снова начал надвигаться на меня; я услышал тихое утробное рычание, когда зверь упал на меня, пригвоздив своим весом к холодному асфальту. Я почти смирился с тем, что мой путь окончится здесь. Мою жизнь спасла незнакомка: видимо, услышав громкий рингтон и странные звуки, она посветила в переулок фонариком на телефоне. И громко, с надрывом закричала, увидев алое, залившее нас обоих. Он отвлёкся на неожиданного свидетеля, и я смог ударить ещё раз. Я…я не знал, что смогу сделать подобное. Не думал, что мне хватит сил и…решимости. Но я ударил ещё раз. Я всадил нож ему под челюсть: он вошёл с отвратительным хрустом, от которого сводит скулы. Зверь нечеловечески взревел, точно подстреленный волк, и с невероятной скоростью прямо так, на четвереньках рванул куда-то во тьму переулка, моментально скрывшись в тенях. Мой нож так и остался в нём. Но мне уже было всё равно. Я лежал на холодном асфальте, смотрел на чёрное, абсолютно беззвёздное небо, чувствуя, как пульсирует рана на шее, ощущая, как с каждым ударом сердца кровь окрашивала всё подо мной в алый. Голова кружилась, и я закрыл глаза. Слышал лёгкий цокот каблуков: незнакомка подбежала ко мне, что-то говорила, но я не запомнил что. Хватала меня за руку, прощупывала на запястье пульс. Снова пыталась что-то спросить. Не помню что. Потом набрала, видимо, скорую и истерично кричала в телефон что-то про нападение и экстренность ситуации. Выбежала из переулка, чтобы поймать скорую ещё на подъезде. В этот момент я кое-как встал и, едва держась в относительно вертикальном положении, побрёл в другую сторону, держась за шершавую стену и, кажется, оставляя за собой алый след на ней. Это странно, но… - он проморгался, будто выйдя из какого-то транса, в котором он продолжал свой рассказ. – Это странно, но в тот момент мне в голову даже не приходила мысль о собственной смерти, хотя я потерял очень много крови, а она продолжала идти, не останавливаясь. Помню мысль: я не хочу объясняться с врачами по поводу раны. И боль, кажется, отступила. Была только ужасная слабость и почти животный страх, подгоняющий идти вперёд. А ещё этот отвратительный, железистый вкус чужой крови во рту... Наверное, мне повезло. Я не встретил ни единой живой души, пока ковылял в сторону дома. Только не покидало чувство, будто за мной следят. Пару раз я неловко оборачивался, пытаясь удостовериться, что всё это игры моего обезумевшего разума, но потом сил не стало хватать. Едва я переступил порог квартиры, остаток сил вместе с адреналином покинул меня, и я распластался прямо на ковре посередине комнаты, измазанный своей и чужой кровью, едва живой, измождённый до невозможности. Перед тем, как сознание покинуло меня, только одна мысль промелькнула в голове, - он усмехается. – Завтра на работу я точно не пойду. Такая вот мысль. Думаю, это была моя последняя ночь в качестве человека. Ещё два дня я не приходил в сознание, спал мёртвым сном. Даже не снилось ничего, точно на эти два дня я выпал в бесконечную пустоту из реального мира.       Парень снова хватается за бокал, но он уже пуст. Впрочем, это его не смущает. Салютуя пустым бокалом с грустной улыбкой на лице, он подводит итог своего рассказа:       - Вот, собственно, я и такой.       Не могу подобрать слов. Никаких. Совсем. Никогда не относилась к нему серьёзно. Считала, что он просто немного не от мира сего. Просто странный, но милый паренёк со своими странными загонами. А теперь, услышав это, я… я не знаю, что думать теперь. Слова не приходят на ум, я только сильнее сжимаю его плечо, надеясь, что этого хватит, чтобы выразить всё, что я не могу сказать словами.       - В общем, наверное, можно сказать, что всё-таки выбор у меня был, ведь я мог просто сдаться, - видя мою реакцию, он снова неловко улыбается, словно пытается подсластить пилюлю. – Но тогда умирать я не хотел, да и сейчас не особо хочу. Не уверен, сделал ли я правильный выбор, но всё-таки сейчас я здесь, пусть на моих руках и кровь. А то животное, - его взгляд ожесточается, а в голосе появляются нотки стали, - издохло и, надеюсь, попало прямиком в ад, где ему самое место.       Глаза начинает щипать, и я чувствую, как солёные капли стекают по щеке. Сердце сжимается, будто кто-то засунул руку в мою грудную клетку и схватил его. Не выдержав, я сдаюсь. Обнимаю парня крепко-крепко, прижав к себе, как прижимает обычно ребёнка к себе мать. Утыкаюсь носом в мягкие, пахнущие чем-то сладким волосы. Через несколько мгновений чувствую неловкое, аккуратное прикосновение чужих рук к спине: обнимает в ответ.       - Прости, я действительно не должна была спрашивать, - еле подавив всхлип, тихо говорю, впрочем, зная, что он слышит. – Я и подумать не могла, что всё…вот так…       - Ничего, - одной рукой он гладит меня по волосам. Так нежно и легко. – Я сам рассказал. Ты не виновата ни в чём. Хотя…       Сердце проваливается куда-то в пятки от этого «хотя».       - Хотя ты виновата в том, что опять спасла такого придурошного от солнечной ловушки, - откровенно смеётся, впрочем, не отпуская. – Ну, будет тебе, всё в порядке. Плакать из-за кого-то вроде меня – дурной тон.       - Эй! – я резко отстраняюсь; щемящее чувство в груди резко сменяется гневом. – Это ещё что за речи такие?!       Несколько секунд просто молча смотрит на меня…и я могу представить, что он видит. Гневно нахмуренные брови, сжатые губы… и капельки слёз, до сих пор стоящие в глазах, которые, я уверена, покраснели. Наконец он не выдерживает и начинает заливисто смеяться.       - Эй, ты! – с чувством оскорблённой невинности несильно бью его кулаком по груди. И смахиваю слёзы с ресниц, чтобы не выглядеть как восьмиклассница, которую только что отшили.       - Ай, ой, прекрати, силачка, - наигранно просит, всё ещё улыбаясь. – Я, кстати, уже протрезвел. Ещё одна дерьмовая черта такой жизни.       - А тебе на работу ли не пора?       Смотрит на настенные часы. Смотрит на меня. Снова на часы. И подпрыгивает как ужаленный, начиная метаться по квартире, видимо, в поисках своей рабочей одежды.       - Очень даже пора, вот чёрт, бар уже пора открывать!       - Тогда я пойду, а то и так тебя заболтала.       Попрощавшись, покидаю его квартиру и выхожу на улицу. Солнце уже почти провалилось за горизонт, оставив за собой на небе алое марево. Холодает; я кутаюсь в шарф, пытаясь спрятаться от колких объятий ветра. Небо темнеет.       Мы знакомы уже давненько. Он даже доверяет мне, раз дал ключи от квартиры. Но подобные темы всегда были для нас табу. Я не затрагивала их, он не затрагивал их, и всё было хорошо. Это было радостным и, наверное, высокомерным неведением с моей стороны.       Я никогда не боялась темноты. Но, быть может, стоит начать