Firmament

Момошики думает, что ему просто не повезло купить квартиру не в центре Конохи, а в её самых грязных лазейках. А ещё о том, что неплохо было бы накопить на машину, а не шататься по этим самым закоулкам пешком, а потом ещё и подбирать всяких буйных, сбежавших из дома подростков. Грязных, голодных и холодных подростков. Речь не о трупах, если что. Всего лишь в его квартире, напротив него, за его столом, сидит недовольный, обиженный на весь мир подросток со взглядом выброшенного на свалку котёнка и пьёт чай из его чёртовой кружки. Эта жизнь очень любит Ооцуцуки, и ещё больше любит преподносить ему нежданные сюрпризы, дабы скрасить его "нудную, одинокую, скучную, серую" жизнь. Всё случилось полтора с хвостиком часа назад. *** Закат уже давно уплыл, уступая звёздному небу, а воздух заледенел, больше не обдувая нежно, а продувая сквозь серое пальто и водолазку. Рабочая смена Момошики закончилась не так давно, и к его несчастью, все его коллеги уехали прежде, чем он успел опомниться. Зато они любезно помахали ему ручками и оставили на его рабочем столе пять рублей, цитирую: "на проезд от Урашики!" и со смайликом на конце, чтобы уничтожить его настроение в пух и прах. Это было в стиле его коллеги – Урашики был клоуном, и все это знали. В его духе было спеть дурацкую песенку и рассказать несмешной, заезженный анекдот за одну копейку, а на выходных вытащить весь коллектив на рыбалку, и уже там досаждать всем одним своим присутствием. За ним, как за ребёнком – отведешь взгляд, глядишь, он уже в грязи кувыркается. Момошики не нужны были дети, поэтому своего вынужденного товарища он на дух не переносил. О, он обещает, что устроит Урашики завтра блядский проезд. Бесплатный. Из окна. Ооцуцуки пришлось идти пешком, через неблагоприятные переулки, где даже фонаря не стояло, не говоря уже о нормальном асфальте, вместо луж грязи, что стала мокрой, после дневного дождя. Запах свежести всё ещё стоял, но лучше от этого не становилось, как минимум потому что он уже успел принять грязевую ванну по колено. И это ему ещё стоило благодарить всевышних, что никакого накаченного наркомана он не встретил. Со своими мешками под глазами он и сам походил на наркомана. В голове крутился запах гари и отчёты, куча других документов, которые ему обязательно нужно будет написать. Он, на самом деле, был молод для своей работы, и не до конца отучился в университете – ему двадцать с кепкой, но от чего-то все видели в нём примерного работника! Прекрасного и умного, мудрого во всех своих убеждениях! Ему, наверное, стоило сказать спасибо отцу с его связями, благодаря которым Момошики быстро и без проблем устроился на благополучную, хорошо оплачиваемую работу, а ещё лучше – целовать в ноги и благословить, как бога. Но вместо этого ему хотелось плюнуть на него с колокольней башни. Он устроился в компанию "Byakugoo", легко продвинулся в ряды успешных работников, быстро перебираясь из отдела кадров под руководство некого Джигена. Конечно, с коллегами у него отношения натянутые, но его работе, в целом, это не мешает. Он ведь не виноват, что шутки Урашики объективно не смешные, а Тонери — нытик, которому ещё и не везёт с женщинами. Скорее женщинам с ним не везёт... Он смотрел на почерневшее небо, смотрел на редкие деревья, которых в такой глуши и вовсе быть не должно. Зевок прорвался сквозь стиснутые губы. Студеный ветер обжигал щёки, а пыль на редких чистых участках дороги закрутилась в круговерть. Если бы у него были силы, то, вероятно, он бы злился, желая разгромить всё вокруг, но благо, работа у него и впрямь выматывающая. Проходя сквозь дома, ему на секунду показалось, что он слышал хныканье за какой-то подворотней. Он позволил себе на секунду остановиться, прислушиваясь. Сквозь шелест ветра он вновь услышал протяжный стон. О, боже, только не говорите, что он стал свидетелем изнасилования, иначе он действительно не выдержит этот день! А потом из угла какого-то дома кто-то вывалился, как мешок с картошкой. Алкаш – первое, что пришло парню в голову, но лишь немного присмотревшись, через пелену вечерней тьмы он разглядел юношеские, почти детские черты. Парень откинулся на стену, загнанно дыша. Он находился в метре от Ооцуцуки, и тот мог видеть, как дрожат его руки. Момошики тихо сматерился, потому что хуже быть и не может. Он бы с радостью ушёл по тихому, но нечто, что называют люди "совестью" резко проснулось, а "бесполезный кусок мяса" в груди так же резко и, стоило признать, неприятно заныл. Парень то совсем мальчиком, видимо, был... Момошики неуверенно попятился к мальчишке, продолжая вглядываться в его лицо, подмечая мелочи; у него была копна светлых волос, аккуратный, курносый нос. Его голова была припущена, глаз видно не было, но от чего-то ему казалось, что они у него большие, светлые, в контраст его разлохмаченным волосам. Ооцуцуки неловко прикоснулся к его плечу – мелко дрожит, и дышит тяжко. –Эй, пацан, детям тут не место. – он чуть потряс его, сжимая ладонь. Реакции не последовало. Тогда Момо припустился на колени, дабы быть с пацаном на одном уровне. У них была не такая уж и большая разница в росте. Стоять так, было неудобно, и он мог только в тихую надеяться, что не поскользнется на слое скользкой грязи в очередной раз, и для большего удобства он завалился на левую ногу. Лицо мальчишки было нездорово бледным, и не нужно было быть врачом, что бы догадаться – у пацана температура, а может и лихорадка. Херово, Момошики.. Он прохныкал что-то неразборное. Ноги его явно не держали. Он ахнул, едва не свалившись, но был вовремя подхвачен. Ооцуцуки схватил его за руку, придерживая, попутно доставая из порванного кармана своего пальто телефон. Время без двадцати десять. Пятница. Он вновь взволнованно глянул на подростка, до больницы тут идти несколько километров, а вызывать скорую в неизвестный, почти, переулок – занятие гиблое. Он не придумал ничего рациональнее, чем отвести его к себе. У него то аптечка найдётся, а там и посмотрим... *** А теперь эти, как и думал он, светлые глаза пялятся на него, как на врага народа, а брови хмурятся, недовольно. Температура у него была не высокая – ему всунули какую-то непонятную таблетку, хрен разбери от чего, и он уже как новенький. Момошики молча позавидовал его иммунитету. –И так. – осторожно начал он. Они сидели молча достаточно долго, и никто из них так и не спросил как кого зовут. О, зато они успели перекинуться парой ласковых, а ещё любимый чай Момо больше не "зелёный" , а "гадкий и вонючий". –Как твоё имя? – Ооцуцуки сделал мерный глоток из своей чашки, продолжая пилить взглядом хмурого мальчика. Его "гадкий и вонючий чай" был тёплым, и немного остывшим. Глядя на своего недо-собеседника, он подметил, что тот больше походил на лешего, а не на ребёнка. Он отправит его в душ, но это позже. Возможно, ему стоило начать с более важной и интересующей его темы, к примеру, каким боком его занесло в тот переулок. Но это подождёт, если бы он навалился с вопросами сразу - мог спугнуть. Мальчик промычал опять, а потом шепнул, смущённо: –Боруто. Больше ничего не скажу.. – даже слишком смущённо для кого-то, кто без зазрения совести поливает почти незнакомца матами с порога... А потом он замялся, а его поза стала ещё более скованной; коленки он подмял под себя, словно защищаясь, с головы так и не слазил капюшон тонкой, полосатой по швам кофты. Ооцуцуки кивнул, задумываясь. –Хорошо. Меня зовут Момошики. – наконец сказал он, отставляя свою чашку в сторону. –Я вызову тебе такси до твоего дома, скажешь адрес? – Боруто опять нахмурился, и Момо бы нашёл в этом нечто забавное, если бы не ситуация, которая смешной ему не казалась совсем. Он видел лёгкий тремор на руках Боруто, безрезультатно старающегося скрыть дрожь. Момошики мог списать нервозность на сильную температуру, и это было бы логично, но ещё более логичным описанием было то, что его просто боятся. Боруто отнекивался, старался сохранять спокойствие и отвечать сурово, но это – тоже своеобразные признаки страха. Немного другого, но Ооцуцуки понимал, с чем он имеет дело, и немного смягчился. –Я не поеду туда, так что не утруждайтесь. – Теперь нахмурился уже старший. Он не мог оставить его у себя, как побитого котёнка, но и выпроводить на улицу не может. Может, конечно, но это просто лишено смысла. Этот парень вообще видел, где он скитался!? Куда, мать вашу, смотрят его родители?! Ооцуцуки вспомнил своё детство, полное запретов, ударов отцовским ремнем за непослушание, криков и сплошной учёбы. На секунду ему показалось, что напротив него сидит его маленькая версия, с ещё не такими длинными волосами, как у него сейчас, но уже с характером. Он прочистил горло, и образ расплылся. Перед ним вновь сидел едва знакомый подросток с улицы. –Я не могу просто взять и оставить тебя здесь. Как минимум, потому что твои родители не знают об этом,и о том, что ты шатаешься в полуобморочном состоянии за домами, видимо, тоже. У меня могут быть проблемы с законом, и я не хочу этого. – Момошики пристально смотрел, и под его взглядом парень поёжился. Момо знал, что он не тот, кто должен читать ему нотации, и он прекрасно помнил себя в его возрасте. Он видел, как его взгляд сменился с агрессии, на грусть, с грусти на отчаяние, а с отчаяния, на вязкое понимание. Ему действительно было его жаль. Ладно. Нет. –Давай поищем альтернативу, или придумаем что нибудь вместе, если ты расскажешь, каким чудом в ночь ты оказался на улице? – Боруто закатил глаза. Он чертовски его бесил, но, что поделать. Надо было просто оставить его на улице. –Нет. Минет. Настроение Момошики скакало как белка по веткам; со спокойствия переходил на агрессии, с агрессии на раздражение и с раздражения на забаву, сменяясь друг между другом невероятно быстро, то хмуря, то вновь разглаживая редкие морщинки на худом, вытянутом и белом лице. –Тогда ты говоришь мне адрес и я вызываю тебе такси. – торговаться Момошики не умеет, да и не хочет, особенно в ущерб себе. Он раздражённо стучит пальцами по гладкой поверхности светлого, кухонного стола, перебирая пальцами и нарочито корябая его незаметное лакированное покрытие. Пацан скептически выгибает бровь, всё ещё недовольный, но Момо был готов гнуть свою палку до конца. Логическая часть его мышления говорила, что он сделал что-то не так, когда притащил пацана в свою квартиру, но сразу затыкалась, когда самая глупая и иррациональная его часть строго грозилась: "цыц! Не лезь, кино только начинается!" – и Момо казалось, что два демона ссорились по разные стороны его острых плеч. Да. Именно два демоненка, и никак иначе он их не видел! –Я схожу в душ, у тебя есть сменная одежда? Будь другом, постели мне на диване. Спасибо! –... Что? Момо прекратил постукивания по столу, кидая удивлённый взгляд на своего собеседника перевариваю его слова до тех пор, пока не заметил победную ухмылку на чужих устах, что подкинула угольков в маленький, мерно горящий где-то глубоко в нём костёр раздражения, превращая его в большой пожар гнева. Боруто многословно поднялся с нагретого местечка, и побежал в сторону неприметных комнаток, вдоль коридора напротив кухни. Махнул рукой, а-ля, "прости, дружище, наш диалог закончен", и оставил Ооцуцуки молча закипать и краснеть от злости. Если бы он не убрал свою чашку ранее, от неё бы остались только осколки на полу. Неконтролируемый гнев вновь накрыл его, и тут уже не одна сторона его ума не смогла бы остановить его от незапланированных действий. О, как хорошо, что за год после съезда от родителей он сумел слаженно с ним уживаться. 1:0 в пользу Боруто, в общем! Он заглянул за одну белую дверь, не выделяющуюся из общего стиля квартиры– это была уборная. Сматерился. Закрыл. Заглянул во вторую, о, боги, это душ! Он глянул на кухню через щель приоткрытой двери, прежде чем нагло уйти пользоваться чужим душем. Момошики время зря не терял, и дабы усмирить злость, мыл кружки от оставшегося чая: лениво протирал их изнутри, выставляю ровно на застеленное, нежно-зелёное полотенце, и домыв, сразу переключился на небольшую горку посуды в раковине. Заметив на себе взгляд, Момошики кинул напоследок: –Не закрывай дверь, я принесу тебе какие нибудь тряпки из своего шкафа! – Боруто кивнул что-то в ответ, и скрылся за скрипнувшей бездушно дверью. –А ещё у меня нет горячей воды! Это было даже к лучшему. Между прочим, при температуре опасно принимать горячие ванны! Холодные, кстати, тоже. –Блять! Ты не мог сразу сказать!? 1:1, мать твою! *** Он достал для Боруто свободную, белую футболку неглиже, оценивая её состояние как "более менее нормальное". На нём самом была похожая, и обе они были примечательны непонятным принятом какой-то группы, он, честно, не разбирался. Выхватил их год назад в секонде, когда только приехал в Коноху, и был относительно доволен качеством. Он также взял для него длинные, чёрные шорты на резинке, и постучавшись в дверь, он не глядя закинул выбранную одежду на стиральную машинку, стоящую удачно близко к двери, с резким хлопком закрыв дверцу, он отчего-то усмехнулся – всего лишь резкий, необоснованный порыв веселья. Он переключился на то, чтобы найти свои серые тапочки–кролики, зачем-то подаренные Кагуей после его последнего повышения на работе. Он нашёл их на пороге, рядом с остальной обувью. Они были сильно потрепаны. На одном тапке не хватало одного уха, на другом – глаза. В последний раз Урашики назвал его "безглазым потрепышем". Сразу после он вновь устремился на кухню, перед этим нарочно хлопнув пару раз по выключателю света в душе – выключил и включил обратно, довольствуясь нечленораздельному крику из душа. Чтож, это не так плохо, ощущать власть над людьми в твоей "обители". В последний раз он чувствовал это полгода назад, выпивая с Тонери, Киншики, Урашики, и, кажется, Кагуей... Хм. Тогда она и подарила ему эти очаровательные тапочки, но то, что они очаровательны, он ей, конечно, не скажет. Как и то, что вино, купленное Тонери было действительно хорошо. У него было время чтобы переварить случившееся и свои мысли, с резко наглянувшими воспоминаниями, и выхватив из холодильника баночку вишнёвого пива, от которого его не так сильно мутило, он плюхнулся на кресло рядом с диваном, как ни в чем не бывало кладя свои ноги на газетный столик. Он хозяин, ему можно. Увидь бы это его коллеги или работники фирмы, в которой он пахал, то схватили бы инсульт от такой вольности. Ооцуцуки был бы только рад не видеть их рожи. Пиво зашипело в руках, а Момошики ударился в размышления. Стадии "стресс, неприятие и агрессия" уже пройдены, осталось только "смирение, принятие и решение". В лучшем случае, ему стоило узнать поближе о случившемся, позвонить родителям парня, и передать беглеца прямо в их заботливые руки, но вот что-то в Момо подсказывало, что если бы эти руки были такими "заботливыми", то он бы и не сбежал хер пойми куда, верно? Он был ещё не настолько стар, чтобы забыть, какими бывают родители. Он тоже сбегал из дома. Не раз и не два. Иными словами – он не сможет сделать вывод, пока не узнает всё из первых уст. В тоже время, факт того, что в его квартире, в которой максимум были только доставщик еды, и то не заходящий дальше порога, и электрик на пару с трубочистом, или как он там. В общем, не любил он гостей в своём доме, нежеланных особенно. А у него все гости нежеланные, вот и вертись теперь как сосиска на шампуре. Комичная ситуация. Шум воды прекратился, на замену пришло шуршание, и через пару минут, на веселе, Боруто выпрыгнул из душевой. Капли холодной воды всё ещё падали с него, а наспех натянутые вещи были наполовину промокши. Казалось, что это смешило его. Он почти сразу забежал в зал, скептически глядя на Момошики, стоя в узком дверном проёме. –Мерч "miles kane"? Серьёзно? – он указал на свою футболку, пока его брови скептически выгибались, а на лице расползалась ухмылка. Каков гаденыш! –Хм, наверное. Я не разбираюсь. Ты любишь музыку? – Ооцуцуки безучастно пожал плечами, со скукой вертя в руках полупустую банку. –Не, но мой брат слушал это. Мне не зашло. Я больше люблю, знаешь, что-то типо лсп, знаешь.. – Боруто откинулся на мягкий, серый диван, сидя почти напротив хозяина квартиры. Его волосы были мокрыми. Он, наверное, будет похож на одуванчик, когда они высохнут. Ну, или на домового. –У тебя есть брат? – быстро ухватился он за тему. –Ну типо того. – сухо ответил блондин. Не оценив настроя старшего, он быстро перевёл тему, кидаясь в сторону Ооцуцуки. Вернее, в сторону пива, в темпе вальса преодолевая расстояние между креслом и диваном. –О, у тебя пивко есть! Дай глотнуть! — он поерзал возле кресла–пуфика, безрезультатно пытаясь ухватиться за цветную банку, которую так же успешно от него отводил Момо. –Не наглей ещё больше, мелочь. Раздосадованный собственной неудачей, Боруто улёгся на диван, свесив ноги, и не успел Момошики сделать последний глоток сладко-кислой жижи, как его прежний яркий настрой вернулся, выдавая всю его наигранность с потрохами. От усталого и зажатого парня не осталось и следа. –Как долго ты находился на улице? – банка пива оказалась на столике. –Ты фанатик белого цвета? – непринужденно откликнулся собеседник. Вопросом на вопрос, черт возьми. И это действительно интересовало его, он не мог не обратить внимание на белые столы, стулья, ковры, двери. И почти всё в этом доме было белым, ну, в крайнем случае серым! –Почему ты сбежал из дома? – длинноволосый нахмурился, накручивая на тонкий, длинный палец прядь светлых волос, переливающихся на свету двух маленьких, тускло горящих ламп, приспособленных для большего вечернего уюта. –У тебя красивые обои! – они, между прочим, действительно были красивыми! Белые такие, с непонятными сиреневыми и золотыми узорами, обрамляющими каждый уголок... –Не отводи тему. – Момошики нахмурился ещё сильнее, а руки до больного сжались в кулак. –Как ты относишься к жёсткому порно? – улыбнулся Боруто. А-ля, сама невинность! –...Что?.. –Что? ... Так. Давайте заново. –Я серьёзно. Я всё ещё настаиваю на том, чтобы ты вернулся домой. Мне завтра на работу, и в крайнем случае, я буду вынужден отвезти тебя в полицейский участок, а дальше крутись как хочешь. – Боруто сел в позу бабочки, в то время как Ооцуцуки раскис на своём кресле, сложив длинные, аристократичные руки по бокам. –Твои родители в курсе, где ты шатаешься? –Нет. Стоп. Что значит "нет"? Хмурый, раздраженный настрой сменился непониманием. Им что, настолько плевать на своё чадо? Что насчёт других членов его семьи? Он должен узнать это и принять решение.. –Мои родители с младшенькой сестрой уехали в Суну, нужно там.. Кое что. Вот и выходит, что дома только старший брат. – устало вздохнул Боруто. Искра печали отразилась в его небесных глазах. –Ты... Плохо ладишь с братом? – Ооцуцуки примерно знал это чувство, но ему всё ещё было интересно и непонятно. Он жил в многодетной семье, будучи средним ребёнком, и был тем, кто не прочь был бы подраться с братьями за последнюю конфету, но они... Никогда не презирали друг друга по настоящему. Они были просто очень недружной семьёй. – сказал бы тогда Момошики из недалёкого подросткового прошлого. Они никогда не были по настоящему семьёй. – сказал бы нынешний Момо, не пытающийся нацепить на себя ядерно-розовые очки, а смирившийся с серостью мира парень. –Да. Он старше меня на два года. Он, типа, приёмный и все дела, но иногда мне кажется, что они все любят его больше. И он ненавидит меня, я уверен в этом. Я ушёл, потому что он этого хотел. – Боруто вновь потускнел, растерянным взглядом обводя всё, что было в радиусе его зрения: лампа-штатив; Момошики; газетный столик; пустая банка от пива; телевизор. Он сжал свои руки, оставляя ранки-лунки от ногтей, и напряжённо застыл. Словно ища от всего этого поддержки, которую не получал от родных. Момо не был психологом. Он плох во всём, что касается социального общения. Если бы года три назад ему кто-то сказал, что когда здороваешься с человеком - принято показывать средний палец, он бы без вопросов поверил (у него честное слово не было такого опыта... Наверное..). Но сейчас ему хотелось помочь, хотя бы словами. Он знал, что мог помочь и действием. Он видел в сидящем напротив мальчике – более хрупкую, потерянную версию себя. Это когда ты имея всё, что тебе было нужно, резко это теряешь. Заботу, любовь, внимание. Это, наверное, больнее, чем не имея ничего, обрести всё. Момошики не знал ничего из этого. Он никогда ничего не имел, и по сей день ничего не изменилось. –Ты можешь остаться на эту ночь. – Ооцуцуки.. Не совсем это хотел сказать, но слово не воробей, вылетит - не поймаешь, верно? К тому же это всего лишь на одну ночь, не так ли? Он разберётся с этим завтра утром. Время было пол одиннадцатого, так или иначе, уже было слишком поздно. Блондин поражено ахнул, с удивлением смотря на старшего. А потом удивление сменилось самодовольством. Наблюдающий за ним Момо только закатил глаза, и чуть улыбнулся. Они оба хотели есть, и им многое нужно было обсудить, разложить всё по полочкам от А до Я, и расставить все точки над i. Но они также хотели спать. Момошики завтра на работу, ненадолго, но, тем не менее, а вот Боруто стоит отоспаться после его хер-пойми-сколько-времени-проведенных-на-улице. –Че, серьёзно!? Стой.. А где у тебя тут зарядка? – подпрыгнул шумный подросток, дёргая ногами и крутя головой, не зная, куда ещё деть энергию. –Посмотри в коридоре, шнур и кабель. И розетка возле телевизора. – Момошики так же встал, кивая головой в сторону комода. Ему нужно было постелить кое-кому на диване, и постирать кое-чьи вещи. А также выпить снотворное, без которого он точно сегодня не уснёт на пустую голову, и распустить высокий хвост. Боруто тут же ускакал в коридор, сверкая пятками и лучезарной улыбкой. Искренней. Она отличалась от других, которые Момо видел до этого. Была особенно яркой, ярче солнечных зайчиков, купающих тебя в жарком мареве солнца. Вселяла надежду, и Ооцуцуки обязательно вспомнит её ещё, когда будет расчесывать слишком длинные волосы, и тоже улыбнётся, вспоминая давно почившую бабушку и её такую же яркую улыбку. *** Он уснул только в двенадцать часов ночи, слушая популярные песни лсп. Он действительно был плох в музыке. В любой. Но ему было просто интересно... "Как он это слушает?... " – стало его последней мыслью перед тем, как его глаза слиплись, погружая в чуткий сон. *** А вот проснулся на час раньше положенного, из-за грохота со стороны кухни и матов. Сначала подскочил, спросонья не понимая, что за нечисть у него в доме... А потом вспомнил, кого притащил, и вымученно хлопнул себя по лицу. Пришлось встать с тёплой кроватки, продрать очи и раздвинуть плотные, не пропускающие ни лучика света, шторы. На часах было начало шести утра. Ну пиздец теперь. С утра его волосы были похожи на использованную швабру, а глаза покраснели, делая его похожим на труп больше, чем в обычное время. Он не выспался и не был удовлетворён тем, что его привычный график нарушили. Но что поделать... И, кстати, что за шум то был?.. Он вышел в коридор, не успев даже привести в порядок свои лохмы. Его подобие доширака на голове подождёт, а вот состояние кухни Момошики пугало больше. Одна только тяжесть его шагов оповещала об уровне его настроения. Если бы он мог дать ему оценку, то это было бы минус двадцать пять целых, сто пятьдесят восемь тысячных. Зайдя на удивительно целую, по крайней мере на первый взгляд, кухню, он в первую очередь встретился с парой виноватых, голубых, прекрасных... Нет, пожалуй последнее можно вычеркнуть. С парой виноватых, голубых глаз, безмолвно хлопающих и обескураженных, словно извиняясь немо за все свои проделки. В то время хозяин этих глаз, стоя на пододвинутом ближе к столешнице и подвешенных на стену шкафчиках, стуле, неловко маячил, перебирая в запрятанных за его спину руках что-то не видное, но шуршащее. И вот тут Ооцуцуки разглядел уже другую картину: на стене не было одного из висящих там раньше шкафов. Минутное отупение. Он посмотрел ниже, прямо под ножки стула и заметил там тот самый шкафчик... В котором он хранил крупы, упаковки от разных купленных вкусняшек, вроде дешёвого печенья и хлопьев, которые он и в помине не ест, а купил только из-за красивой упаковки. И всё это, мать его, валялось на полу. Стол в крупах. Стул в крупах. Пол в крупах. Боруто в крупах. Всё. БЛЯТЬ. В КРУПАХ. Сука. Сука. Сука. Блять. Блять. БЛЯТЬ. Простите, но нецензурных слов тут не найдётся. Вот и у Момошики не нашлось. Он чувствовал, как вздулись его вены и расширились зрачки, глядя на ужас, в который его кухня превратилась. Сон как рукой сняло. Виновник погрома, спрыгнул "с трона" кроша мелкие печенья под ногами, и быстро убегая ближе к столу, за которым они вчера пили чай, он тут же начинает судорожно отряхивать ноги, от неприятно впившихся в кожу крупинок. Вот идиот. Боруто опирается на стену, искоса смотря на Момошики, предвкушая свою смерть... Не так он себе её представлял... Молчание продлилось меньше минуты. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Ооцуцуки перевёл дыхание. Ситуацию это мало спасло, но, что есть. Отряхнув свою футболку от невидимой пыли, он, убедившись, что внешний вид, а главное, его лицо, никак не отражает его гнева, перевёл усталый взгляд на тупицу – тот сжался в комок, не желая и смотреть в сторону Момошики. –Тащи веник из коридора. – прохрипел он всё ещё не разработанным, утренним голосом, звучащим так дико, и холодно, что Боруто, желающий провалиться под землю, сглотнул слюну, подавляя все свои желания. Более того, блондин не был уверен, что веником они (он) будут (будет) убираться, а не пиздить его, или того хуже... Момошики был похож на его мать, подумал тот, когда посмотрел в ледяные, почти белые глаза, блестящие как капли росы. Мысль о маме, о её тёмных волосах, нежных руках, пахнущих вкусным, цветочным кремом, почему-то, успокоили. –А пылесоса у тебя что, нет?.. – промямлил Боруто, неловко улыбаясь. Зря. –Ради бога, не убивай мою и без того маленькую веру в твои мозги. – прошипел Ооцуцуки. –Даже самый дорогой пылесос не вынесет такой пытки. – на выдохе он пояснил, подгоняя и выталкивая застывшего Боруто в узкий коридор, а сам идя за тряпкой в ванную. Ему также стоило умыться. А ещё, видимо, сегодня ему придётся остаться дома. Он боится подумать о том, что станет с его квартирой, если он, не дай бог, оставит тупицу тут. Работу он не любил пропускать, даже в субботу, когда можно было взять всю компьютерную дилемму на дом. Не потому что был жгучим трудоголиком, нет, но вот понижения в должности его эго бы не выдержало... О, всевышний, он уже видит, как его снимают с доски почётных работников! *** Боруто, к тому времени, уже во всю отметал пол, не забывая заглянуть под столешницы, духовку и холодильник, хорошенько пройдясь вдоль стола, убеждаясь, что всё чисто. Конечно, факт присутствия Момошики его смущал. Тот сидел, как надзиратель, поедая единственные сохранившиеся в целости печеньки с кофе, мониторя за процессом. Крутил в руках чайную ложечку, прищуривая глаза, когда видел недочёты, как злой, придирчивый босс. "И вот почему ему не платят?" – задавался вопросом Боруто. Хотя работать домохозяйкой ему пока не хотелось. "потому что сам насвинячил!" – отвечал ему насмешливый голос где-то из подкорки разума. –А тебе, ну, на работу разве не нужно? – неуверенно пролепетал блондин, вытирая капли солёного пота со лба, подметая ближе к духовке. Голос его тихий, смешался со звуками шорканья веника с полом. Ему как-то не хотелось навлечь на себя ещё больший гнев. Он, почему-то, тихо дивился тому, как легко они разговаривали. Как легко он разговаривал. Будто Момо – не просто "добрый" прохожий с улицы, будто, близкий друг. Не церемонясь они уже и поцапались пару раз, поговорили о своём - словно так и надо. Словно знакомы не меньше дня, а целую бесконечность с остатком. А на деле то, просто спали в одной квартире, и промямлили что-то друг другу. Боруто, конечно, знает, что сегодня ему в любом случае домой. Никак иначе, и всё вернётся на круги своя, словно и не было этой удивительно спокойной ночи на чужом, удобном диване. –В субботу не обязательно. В этот день смена всего три с половиной часа, по сути просто разгребать и обрабатывать чужие документы. Я могу это и дома сделать, но привык, всё же, в этот день быть на работе, а не.. Дома. — Боруто кивает, расслабляясь. Он, конечно, всё ещё не понимал, какой смысл идти куда-то на пару часов, когда можно спокойно управиться в домашней обстановке, но ничего не говорит. Зато атмосфера на кухне меняется, давая возможность сделать жадный глоток воздуха. Подметая остатки у столешницы – там было больше всего мусора, Боруто исподлобья коситься на сожителя. Потом, наконец, убедившись, что с этим закончено, откидывает веник в угол, не заботясь о его приземлении, а сам плюхается на стул, с высокими и тонкими ножками, на котором сидел вчера, измученно выдыхая. Ну в задницу такие уборки, и почему у него такая огромная кухня!? Он хочет подняться, взять валявшуюся на краю стола тряпку, но застывает, смотря на тарелку, что к нему пододвинул собранный собеседник, одной свободной, бледной рукой. Он и не обращал внимания, насколько же его кожа белая, белее облаков в небе и первого снега, серебристая. Смотрит на него вопросительно, потом на содержание тарелки – кацудон. А блондин оживился мигом, хватая серебряную, потертую временем ложку, не удосужившись даже вымыть руки, не говоря уже о том, чтобы закончить начатое. Мокрая тряпка так и осталась валяться. На улице постепенно светлело, и быстро нежный рассвет, размытый тихими цветами, расцветал на небе, расплываясь в разные стороны. Момо одобрительно и мерно постукивал пальцами в такт птичьему пению за окном. Боруто, увлеченный до этого своей трапезой, безмолвно глянул напротив себя, уловив нечитаемый взгляд Ооцуцуки, считающего ворон за окном. Тот смотрел куда-то сквозь, ни то на рассвет, ни то на валяющиеся на подоконнике папки. И погруженный в свои мысли, он выглядел спокойно и безучастно. Блондин, конечно, знал, что вышел за рамки своей наглости, поедая в чужой квартире чужую еду, не заботясь ни о чём, но вот только два пропущенных от Каваки в два часа ночи его напрягали. Момошики наконец вышел из транса, с безнадёжным вздохом переводя взгляд на насытившегося гостя. –Давай так. – нетерпеливо говорит он, быстро приманивая к себе заинтересованный взгляд моргающих глазенок. –Я дам тебе свой номер телефона, и вызову такси домой. Если что-то случится, напиши или позвони, а не шатайся по всей Конохе. – продолжил он, нахмурившись. А вот Боруто выглядел удивлённым, совсем точно не ожидавшим такой щедрости. И совсем немного счастливым... –Только ради бога, звони если действительно по делу, а не от балды. –Момошики поднялся, чтобы закинуть грязную посуду в раковину, под его босыми ногами линолеум неприятно скрипнул. –И ещё. – продолжил он, стоя в проходе между кухней и залом. –В качестве благодарности, помой посуду и пол, спасибо. – Если бы под эту ситуацию можно было бы подставить музыку, то это был бы тот самый звук из детских, мобильных игр, играющий на проигрыше, и от которого после пятого или шестого прослушивания вполне может хлынуть кровь из ушей, ну, знаете, этот звук "Пиу, Пиу пиииууу".. Боруто хныкнул что-то недовольное в ответ, но против не выступал. Он бы, конечно, мог подкинуть каламбуров насчёт эксплуатации детского труда, но... На его взгляд всё было честно. Да и ему терять нечего, потом он и схватил изрядно подсохнувшую тряпку, с новыми силами возвращаясь к уборке кухни. *** Момошики не мог сказать, почему решил дать этому ребёнку-болвану свой номер, так и говоря "возвращайся когда захочешь, чёртов кусок дерьма, мои двери для тебя всегда открыты!", хотя это не было так. Ему бы не хотелось, чтобы его дом превратился в проходной двор из-за одной ошибки, но неприятное чувство сосало под ложечкой, словно плохое предчувствие. Более того, ему бы не очень хотелось, чтобы кто-то, кого вчера в полуживом виде он подобрал на улице, мог оказаться в таком положении вновь... Поэтому сейчас он стоял возле большого окна в зале, что глядело прямо во двор многоквартирного дома. Он жил на втором этаже. Снизу ему активно махал Боруто, уже переодетый в свои заботливо постиранные "лохмотья", как их окрестил Момо. Более того, он свистнул у Ооцуцуки упаковку купленных недавно моти, и выглядел вполне счастливым даже тогда, когда ему пришлось прятаться в душевой от неминуемой смерти от старшего. Момо оглядывал всё; солнце, выглянувшее не так давно, редкую зелёную траву, перемешавшуюся со старой, жёлтой, активно кричащего ему что-то подростка (он также выяснил, что Боруто будет шестнадцать через пару недель). Серая машина подъехала, и Момо быстро узнал номер такси, уже и сам, менее активно и лениво махая на прощание своему [бывшему] сожителю, наблюдая, как он неловко и неопрятно закидывается на заднее сиденье, и провожая вдогонку уезжающую со двора машину. Он тут же вздохнул, зашторив окна. В комнате стало темнее. И невзрачнее. Даже белые обои не успокаивали бушующее чувство, не предвещающее ничего хорошего. Более того, в квартире стало серо и тихо, потому мужчина, поправив светло-голубой халат, поторопился включить телевизор. Тишина давила, пробираясь в самые укромные местечки разума, и его резко накатило волной сдавливающего горло раздражения. Хотелось убить, растоптать, сжечь, а потом кремировать кого-то и рассеять по ветру Сунакагуре. В голову почему-то сразу пришёл Урашики. Боруто был чем-то похож на Урашики, они бы, наверное, поладили. Оба бесят одинаково, но по разному... В последнее время, любые негативные и непонятные эмоции выливались в жгучий гнев и агрессию, и это пугало даже Ооцуцуки. Он, конечно, никогда не был символом спокойствия и умеренности, но нельзя было сказать и то, что он не умел контролировать резкие порывы раньше. Он даже поймал себя на мысли пару раз, что не хочет заводить друзей, и, уж тем более, возлюбленных только из-за страха навредить и не сдержать свой гнев. Руки сжались в приступе неконтролируемой агрессии. Это, блять, точно нормально!? Голова раздалась пульсациями. Ему было необходимо вынести гнев... Лучше бы он пошёл на работу, там, по крайней мере, есть вездесущие Урашики и Тонери. И Кагуя. Но у последней хотя бы какая-то часть мозгов на месте, а не одна жижа... Мысли опять сошлись на его коллегах. Ему нужен был совет, верно? Ему, мать вашу, никогда ничего нужно не было, и тут резко понадобилось! Видимо его разум, что долгие годы успешно уживался без людей в округе, живущий сам по себе, с прямотой подал сигнал "сос". Но Момошики не нужны люди. Ему не нужен человек, который мог бы его успокоить. Ему не нужен человек, который смог бы понять его гнев. Ему не нужен человек, который смог бы ярко светить, улыбаться и делать ему причёски.. Не нужен ведь?... Он схватил свой мобильный телефон и написал Урашики.