il tuo peggior incubo

Марк сосредоточенно собирает полицейский участок из Лего, сидя на полу в гостиной у отца Виталины, терпеливо дожидаясь, когда Костя договорит с Виктором Александровичем и присоединится к нему, чтобы помочь с особо мелкими деталями. Константин изредка кидает на ребёнка внимательные взгляды, обсуждая с отцом своей жены их предстоящую осеннюю поездку в Россию перед началом учёбы Марка. Виктор Александрович соглашается с новостями Кости, что слетать с женой на неделю в Магнитогорск — хорошая идея. Ведь за прошедшее время тот если не соскучился по отцу, то отец по нему точно. А ещё у молодых, наверняка, есть друзья, с которыми неплохо было бы повидаться, да и Вите не помешает отвлечься от ребёнка хотя бы на несколько дней. Только Костя собирается открыть рот, чтобы сообщить, что Марка Вита скорее всего захочет взять с собой, чтобы не отрывать отца Константина от этой подобии «семьи», как до ребёнка вдруг доходят значения слов «поехать» и «Россия», и он интерпретирует их по-своему. — Я не хочу в Россию! — Напряжённо объявляет Марк, даже подскакивая на месте. — И Вита тоже не хочет. Он не откладывает в сторону свои игрушки и даже не смотрит на взрослых, однако и Костя и отец Виталины замечают какое-то лёгкое напряжение и в голосе, и в позе дитёныша. Костя лишь отдалённо догадывается, что имеет ввиду Марк, но не успевает ничего с этим сделать. Ребёнок объясняет свою позицию ещё до того, как Виктор Александрович спрашивает его «почему?», громко говоря: — В России Костя бил Виту ремнём за всякие плохие вещи, и она часто плакала. А здесь она счастливая, и Костя хороший! Марк заканчивает свою эмоциональную речь в полной тишине комнаты, не догадываясь, что по своей наивности разболтал семейную тайну, о которой его «родители» планировали умолчать. В принципе, Костя даже не удивлён. Ни он, ни Виталина никогда целенаправленно не обсуждали с Марком тему «ремня», полагая, что это лишнее, учитывая, что Константин перестал пороть Виталину практически сразу, как только малыш появился в их жизнях. И уж тем более никто не говорил ему, что это секрет, наивно полагая, что Марк вообще не помнит об этом. — Дайте мне секунду, — спокойно просит Виктора Александровича Константин, почему-то совершенно не напрягаясь. Он разумно понимает, что во-первых, рано или поздно этот разговор всё равно бы состоялся, и ему совершенно справедливо пришлось бы, как минимум, объясниться за самые несчастливые моменты своего брака; а во-вторых, Косте тоже есть, что сказать отцу своей жены. Как ни странно, Виктор Александрович даёт Костику время, не торопя его с объяснениями, и тот поднимается из-за стола, подходя к Марку. Ребёнок мгновенно понимает, что наболтал лишнего, и испуганными глазами смотрит на Костю снизу вверх, продолжая сидеть на коленях на полу. Костик протягивает ему руку, помогая встать, и ободряюще улыбается. — Всё хорошо. — Совершенно спокойно говорит Костя Марку, ласково ероша ему волосы на макушке своей рукой. — Малыш, поиграй у бассейна, пожалуйста, пока мы поговорим с папой Виты. Только так чтобы я тебя видел, и не прыгай в воду с перил. Марик вкладывает свою ладошку в Костину и доверительно идёт с ним на террасу, где мальчику вручают полотенце, помогают снять рубашку на пуговицах и выдают купальные плавки. — Тебе не нужно бояться за Виту и защищать её, это буду делать я. — Костя вдруг считает важным это сказать, внимательно смотря Марку в глаза. — То что я делал в России… было ужасно неправильно. Я так больше никогда не буду. И ты, пожалуйста, когда вырастешь, тоже так не делай. Ребёнок снова доверчиво кивает, искренне веря Косте, а после принимается искать свои игрушки для водных игр в бассейне, оставляя Костика собраться с мыслями. Тот в шутку говорит про себя, что этим прекрасным и тёплым вечером его убьют, и решает не оттягивает неизбежное, возвращаясь в гостиную. Он плотно закрывает за собой стеклянные двери, и вновь садится за «стол переговоров». Константин ощущает повисшее в воздухе напряжение и удивляется, что отец его жены до сих пор не нарушил молчание. В принципе, самое простое, но очень кринжовое объяснение, которое находит в себе Костя — сообщить, что Марк всё не так понял, и они с Виталиной бдсмщики, как бы странно это не было для него самого, но в последний момент Костик решает не врать. — Да, неудобно вышло… — Издалека начинает он, не в состоянии прочитать каменное выражение лица Виктора Александровича. Понятно, что он не рад таким новостям, скорее всего, в шоке и мечтает свернуть Константину шею, однако в том, что любимая дочка ни разу не попросила у него помощи, есть и его вина… Поэтому Виктор Александрович только переспрашивает у Кости с некоторой тоской в голосе: — Неудобно!? — Я был молодой и глупый, а она своенравная и дерзкая. — Костя и сам не понимает, почему ему не страшно признаваться в собственном бессилии и жесткости. Но ему больно вспоминать всё, что он делал с женой до того, как осознал, что превращается в чудовище. — И к сожалению её внутренний стержень часто сталкивался с моей физической силой, и тут победить она просто не могла. Вы можете мне, конечно, лицо разбить, я не против, но я не просто так это делал, да и всё давно осталось в прошлом… — И за что ты избивал мою дочь? Что она делала такого, чтобы ты… Костя вздрагивает, слыша слово «избивал», которое звучит для него отвратительно спустя столько времени, и невольно перебивает отца жены, опасаясь, что Виктор Александрович успеет надумать себе каких-то ужасов. — Я никогда вашу дочку по-настоящему не бил. — Константин поражается своему спокойствию. Он понимает, что отцу Виталины, в принципе, наплевать на все его объяснения. Все мысли Виктора Александровича что тогда, что сейчас упираются только в его бизнес и извечные бракоразводные. А дочь… дочь давно замужняя, вот муж пусть за неё и отвечает. А папочка здесь нужен только для того, чтобы на встрече с такими же богатыми друзьями, как он, рассказывать про собственную дочь, как про самый удачный бизнес проект. Нести чушь про её идеального мужа и раннего «внука», ни разу не спросив, а счастлива ли дочка. — Ремнём по попе, как маленькую капризную девочку, — да. Как-либо ещё, чем грешат нехорошие мужья, — нет. — И за что моя дочь страдала? У тебя есть хоть какая-то причина? Хоть одно оправдание!? — Виктор Александрович проявляет неожиданные чудеса эмпатии, задавая свои довольно эмоциональные вопросы. Однако Костя не уверен, что отцу Виталины есть до брака дочери хоть какое-то дело, учитывая, насколько тот был холоден к Вите, «отправив» свою европейскую девочку из солнечной Италии замуж за обычного патриархального русского парня в холодный Магнитогорск. Эмоциональность тестя он списывает на выпитые бокалы красного вина за обедом и чашку крепкого, чёрного кофе. Константин даже хочет ответить Виктору Александровичу вопросом на вопрос, чтобы узнать, почему же отец его жены даже не познакомился с женихом дочери прежде, чем дать добро на свадьбу или, проще говоря, выразить свою любовь некоторой суммой в европейских денежных знаков. — За ложь, хотя соврала за всю нашу жизнь Виталина, дай бог, один раз. — Костя запинается, про себя думая, что было бы странно, если бы после одной из самых суровых порок, Вита когда-либо снова попыталась бы ему солгать, учитывая, что муж, в свою очередь, не жестил после чистосердечных, уважая смелость жены признаться в проступке. — За то, что делала то, что я запретил, прекрасно зная, что будет после. За то, что курила тайком. За то, что в первый год нашего брака за неделю выпила алкоголя больше, чем я за несколько месяцев. За то, что дерзила мне, когда следовало помолчать. За то, что иногда прогуливала пары, а после получала тройки, которые не собиралась исправлять. Виктор Александрович не перебивает Костю, обдумывая услышанное. Он не находит ничего лучше, чем открыть вторую бутылку вина и разлить его по бокалам. Однако к вину Константин не притрагивается, не понимая, как отец Виталины может спокойно пить, обсуждая насилие, произошедшее с его дочерью. Костик переодически кидает взгляды на Марка у бассейна, понимая, что отправлять мальчишку к воду играть без присмотра опасно, и радуется возможности хотя бы на пару секунд отвести взгляд от равнодушного, и даже стеклянного, выражения лица Виктора Адександровича. Константину хочется, чтобы его тесть сказал хоть что-то, и желательно всё-таки осуждающее, а не фразу в стиле «ну было и было, что теперь?». — Ты роли мужа и отца не перепутал? — Вдруг надменно спрашивает мужа своей дочери Виктор Александрович, полагая, что в воспитании Виталинки не допустил никаких изъянов, и какой-то сопляк не имеет права вбивать какие-то свои принципы в его дочку ремнём. «Ну, отца у моей жены видимо и не было, были только ходячие евро, и те до её свадьбы и очередного затяжного развода папы» — думает про себя Костя, но не озвучивает мысли вслух, помня, что Виктор Александрович живёт по принципу «все пидорасы, а я Д'артаньян». — Знаете, кто платит, тот её и танцует. — Отшучивается Константин, хотя ему уже давно совершенно не смешно. Он рад, что Виталина не знает об этом разговоре, потому что такое равнодушие любимого папы её бы убило. Да и тот факт, что отец, в принципе, в курсе тоже. — Мне было девятнадцать! Был я готов к такому? Мне нужно было придумать, как заработать нам денег, как вытащить Виталину из депрессии. Решить, как нам жить, когда моя жена — Европейская принцесса, а я могу лишь предложить ей наследие СССР и практически полное отсутствие денег. — Костя понимает, что вся его речь похожа на жалкие оправдания, но ему тоже не было легко. Но при этом Константин не обвиняет тестя за нежелание помогать дочери хотя бы финансово. Он хочет, чтобы его тоже поняли. — У меня банально не было времени с ней разговаривать каждый раз. И я быстро понял, как с ней можно договориться. Вы думаете, мне не было её жаль? За пределами некоторых моментов, когда я порол Виталину со злости и от собственного бессилия, мне было чертовски её жаль. С холодным рассудком наказывать любимую женщину, переступая через её слёзы и жалкие оправдания — больно. Ей просто были нужны родной отец, дорогая сердцу мачеха и я. Но я работал, а вам с «мамой» было не до неё. Вита хотела моего внимания к себе — она получала его. Болью. Сколько всего в начале нашей семейной жизни она сделала мне назло, только чтобы я её выпорол, вам лучше не знать. А потом я слишком привык решать вопросы таким образом, Вита начала боятся меня. Я стал чаще перегибать и упустил момент, когда превратил свою семью, за которую-таки научился нести ответственность, в ад из насилия и горьких слёз. Иронично, что Виктор Александрович — единственный, кому Костик говорит эту правду, не сдерживая эмоции. Он не отрицает, что стал тираном, каким был его дед, что порол Виталину из-за обиды на свою мать, что взялся за ремень в день их свадьбы вовсе не из-за её хренового поведения, а потому что сам этого захотел. Но у всего этого есть одно большое «но» — краткий период времени после росписи, когда Вита, сама того не осознавая, требовала от мужа ремня, а не получая его, творила ещё большую херню, за которую он всё-таки порол её, сдаваясь, иногда жёстче, иногда мягче, выполняя своё обещание «не будешь меня слушаться — буду тебя пороть». Виктор Александрович внимательно вникает в исповедь зятя и совершенно не знает, что ему сказать. Вино в бокале интересует его сильнее, чем разговор, поэтому он молча рассматривает, как винные разводы стекают по стенкам бокала вниз. Виктора Александровича раздражает тот факт, что малолетний пацан пытается учить его жизни, намекая, что он не самый лучший отец, хотя сам Константин далеко не святой. — Я виноват в том, что бил вашу дочь, вы виноваты в своём равнодушии. — Заключает Костя, не планируя оправдываться дальше. Виктор Александрович больше всего ненавидит критику. Собственных поступков. Воспитания детей. Ведения бизнеса. Поэтому сейчас он ощущает резкий прилив раздражения, нервно прокручивая ножку бокала в руке. В моменты, когда он нервничает, ему всегда обязательно нужно чем-то занять руки. — Сначала посмотрим, кого ты вырастишь, сопляк. — С нотками злого сарказма объявляет Косте Виктор Александрович, впервые за всё это время кидая взгляд в сторону террасы, где играет ребёнок. Удивительно, но Константина эти слова совершенно не задевают. Он давно не считает себя тем молодым и глупым парнем, который воевал с женой за «дешёвый авторитет». Костя вырос и смог всё изменить. И Марку он покажет, что жену нужно любить и ценить, а своим детям уделять внимание, и не только маме, но и отцу. Константин не успевает что-либо ответить Виктору Александровичу, впрочем не планируя вступать в конфликт на почве воспитания детей, потому что в кухню-гостиную отцовского дома заходит Вита. Про себя Костя думает, что ему спорить о «детях» совершенно бесполезно, учитывая, что Виталина давно выросла, а Марк ещё малыш. Хоть по иронии судьбы и за Виту, и за ребёнка отвечает только он. Виталина неожиданно громко нарушает напряжённую тишину, когда произносит привычное «привет, папочка!», подходя к столу. С мужем она здоровается по-другому, крепко обнимая его и укладывая голову ему на плечо. Вита без стеснения целует благоверного в щёку, пока тот нежно опускает руку ей на талию, прижимая к себе покрепче. — Где была? — Спокойно спрашивает жену Костя, заправляя выбившуюся прядь волос ей за ухо. — У подружки. — Отвечает Виталина, не уточняя, что совсем забыла сообщить с утра мужу о своих планах на день. Вита считывает состояние Кости и понимает, что он чем-то расстроен, и уже хочет спросить, что случилось, как муж её опережает, произнося: — Переодень, пожалуйста, ребёнка. Он у бассейна. Нам домой пора. — Хорошо, милый. — Кротко отвечает Константину Вита, не торопясь выбираться из его объятий. Она не понимает, зачем им так срочно уезжать, когда она только-только зашла в гости к папе, но подчиняется, решая, что Косте виднее. Муж ещё несколько секунд прижимает её к себе, а после ласково щёлкает пальцем по носу, намекая, что Виталине пора идти к Марку. Как только за Витой закрывается стеклянная дверь, Костя решает подвести итог: — Мне очень дорога жена, поэтому если у вас остались какие-то вопросы ко мне, решите их, пожалуйста, со мной лично. Я не хочу тревожить её душевную травму. Виктор Александрович понимающе кивает, не планируя обсуждать с Витой такие подробности, тем более что сейчас брак дочери его устраивает. Костя — его прекрасный партнёр в семейном бизнесе, Виталина — прекрасная и стереотипная жена для Константина, которая вновь живёт рядышком с папой и практически постоянно занимается ребёнком, не думая о глупостях. А он сам — прекрасный отец и тесть в глазах близких и не очень друзей. Виктору Александровичу не хотелось бы рушить столь идеальную внешнюю картинку семьи, которую он и создал-то с большим трудом! — Да живите, чего уж тут… она вроде как счастлива с тобой, — думая о своём говорит Косте тесть. — Только ты с воспитанием не перегибай, мне сплетен и прочего не надо. Для бизнеса вредно. Да и страна победившего феминизма такой традиционный уклад вещей не очень одобрит, если кто-то узнает, сам понимаешь. Костя хочет съязвить: «а, то есть всё-таки воспитывать разрешаете?», не зная, как ещё интерпретировать слова Виктора Александровича, который вновь возвращает себе маску равнодушия, но всё-таки решает сменить тему. Ему не терпится забрать жену из этого дома, где к ней относятся, как к приложению к мужу и удачному финансовому вложению отца. Наконец, Виталина вновь появляется в комнате, на ходу кое-как приглаживая мокрые и торчащие во все стороны светлые волосы Марка. — Мы готовы! — Объявляет Вита, которой с трудом удалось уговорить ребёнка выбраться из бассейна и переодеться. И вот теперь Костя испытывает облегчение, поднимаясь со стула. Он вновь обнимает жену, дожидаясь, пока Марк обуется и расчешется, кривляясь перед зеркалом. Виктор Александрович с тяжёлой улыбкой провожает молодую семью на выход, договариваясь встретиться с Костей как-нибудь на неделе, обсудить деловые вопросы, и вновь совершенно забывает выделить время в графике на качественное общение с дочкой и «внуком», полагая, что с этим можно не торопиться. Виталина, кажется, даже не расстраивается по этому поводу, привыкнув за несколько лет брака, что её единственная опора — любимый муж. Уже в машине Костя расспрашивает у Виты, как поживает её подружка, а Марку обещает «по-мужски» сходить вечером к морю, вместе далеко сплавать и обязательно построить на пляже замок из песка и палок, а потом оборонять его от воображаемого «кого-то». И это кажется Косте правильным.