Ревнивая и сложная любовь

            25 января, 2015 год       Я проснулся один, без Осаму. Мне было немного страшновато, ведь я не понимал, куда он ушёл. Встав с кровати, я надел длинную тёмную кофту, засунул свои ноги в тапочки и вышел на балкон. Погода была пасмурной, и даже в какой-то степени гнетущей. В этот момент, меня накрыла тоска. Я задумался о том, кто я такой сам по себе? Всего лишь мелкий мафиози, совсем ещё подросток, который так мало узнал о том - что такое детство. Но я вспомнил Дазая, который точно меня не бросит, он поддержит, защитит и поможет, если мне станет плохо. И в миг моя грусть улетучилась. Ведь вспомнить лучик света - лучший выход из грустных мыслей.       Внезапно на мои плечи положили мягкие руки. Мягкие губы упали на мою шею. Узнав их, я погладил знакомую мне кудрявую голову. Руки мягко обвили мою талию, и прижали к себе по ближе. Я почувствовал сердцебиение, которое словно волнами, расплывалось по моему телу. Я понимал любовь Дазая, и он мою. Мы были дополнениями друг друга, словно специально созданы для этого.       Сегодня вечером, Осаму позвал меня прогуляться по Порту. В этот раз всё было по другому. Мы были тихими, и почти не говорили. Закат был алого цвета, словно кровь. Но яркое жёлтое солнце придавала картине ту самую изюминку красоты. Всё остальное небо начинало темнеть. Мы с Дазаем на фоне этого заката казались такими худыми и маленькими, будто потерявшиеся дети. Тем не менее, он держал меня за руку, и мне было так уверенно спокойно, что хотелось следовать за ним куда угодно, главное только за ним . Дойдя до определённого места, мы остановились и повернулись лицами к солнцу. Я смотрел и на солнце и на моего возлюбленного. На лице Осаму была видна грусть. Он был слишком грустный и задумчивый.       - Всё хорошо? - спросил я.       - Чуя... ты когда-нибудь думал о том, что ты умрёшь?       - Нет... Почему спросил? - я посмотрел на него внимательно и вгляделся в его карие глаза. Они на удивление были такими мудрыми и глубокими. Словно чёрные дыры, в которые я по уши проваливался.       - А я вот постоянно думаю об этом, и от этих мыслей никак не могу сбежать. Я словно попал в трясину одного большого и тёмного болота, в котором тону, и уже никогда не выберусь. А болото это состоит из вопросов о том, есть ли смысл? Есть ли смысл жить дальше в этом гнилом мире? Ведь так... горько наблюдать за тем, как я бездушно убиваю людей. Ни иногда, спуская курок, я чувствую себя настоящим человеком, когда освобождаю душу из тёмного кошмара. Может, когда-нибудь я так же освобожусь? - он повернул голову в мою сторону. Из глаз маленькими дорожками текли еле видные слёзы. Они были искренними. В них чувствовалась вся та боль, которую он перетерпел за всю свою жизнь. И мне стало вместе с ним так грустно. Я обнял его, и тоже заплакал.       Его рука погладила меня по голове, а тихое "не плачь" меня успокаивали. Мы с Осаму переживали тот период жизни, когда человек пытался осознать то, зачем он живёт, и кем является. Ему удавалось идти дальше, не подавая вида того, как страдает внутри. А я... мне приходилось поплакать, хоть иногда.       Ночью мы спали крепким сном. Мне стало жарко, я перевернулся на другой бок, подальше от Дазая. Во сне мне почудилось, будто что-то утаскивает меня из комнаты. Это было нечто тёмное, такое ужасное, но такое родное, словно оно вылезло из глубин моей души. Я проснулся в холодном поту. Дазай спал раскрытый, и одеяло отбросил в сторону. Наблюдая за тем, как его грудь мягко приподнимается, я погладил её, а потом положил на неё свою голову. Я быстро уснул, и теперь мне снилось, будто я вместе с Осаму шёл по полю цветов, и солнце ярко светило в небе. На мне был венок из разных полевых цветов. И почему-то, на мне было свадебное платье. Хотя я был не против. Скумбрия был одет в белую рубашку и чёрные штаны. И я заметил, что бинты на нём исчезли! И без них он был всё-равно мне симпатичен. Как я был рад тому, что те напоминания о плохом прошлом исчезли с его прекрасного тела. Наши лица сблизились. Мы поцеловались. Страстно и мягко. Как бы я хотел, чтобы этот сон сбылся наяву.       А ты как считаешь, дневник?