уязвимый

            Уязвимый — не важно, щелкнет или нет над тобой открытая пасть - смерть не спросит, хочешь ли ты умереть, хватая за волосы и волоча к тазу с водой. Безмятежный, холодный взгляд все еще приварен к тебе и ты не знаешь: падать или дышать.       Уязвимый — не важно, крутятся ли педали велика, разрушена ли хижина в лесу, пропал ли брат. Закон подлости — это бег с препятствиями и доисторический страх из недр души. Ты чувствуешь, как тебя невесть что преследует, а оно лишь забавляется и дергает твои нити судьбы.       Уязвимый — это Смерть Влюбилась. Нашептывает что-то мерзко сладкое, подкидывает в кровать под ноги умерших птиц. Бег по стремянке уже не кажется таким веселым, когда оно трясет за хлипкие ножки и хохочет влюбленным рыком, повторяя свое разнеженное: "Милый мой милый спускайся я хочу играть".       Билл устал, не хочет больше спать и топит в молоке кукурузные хлопья столетнего срока годности. Они уже сухие, не размокают, а на языке оставляют вкус плесени и сырости. Но мальчишка все равно гребет их ложкой и отправляет в рот.       Маленький, говорливый человек рядом ест хлопья покруче — мам мам мам мам мам ну купи ну купи-и-и-и я не хочу те хочу эти вынудил, щенок, и довольный хлюпает толи слюнями толи молоком, хрустя и чавкая шоколадными шариками. Старшего бесят мерзкие манеры малыша, мама уже пару лет назад объсняла, что он маленький для логичного этикета, и вообще отстань от него все равно не поймет. Билл в это никогда не верил. В мечты тоже не верил, а в свою удачу — тем-более.       Муха пролетела, замерла в воздухе и убилась в тарелку. В ложку к Биллу, на целую половину погрязнув в молоке.       — Муха, — не впечатленно говорит пацан, рассматривая белок в своей ложке.       — Таблетки, — напоминает безразлично мама, стукнув баночкой рядом со старшим ребёнком.       Таблетки не вкусные. Они выдирают его из сознания, заставляют становиться овощем. Ему от них даже плакать не хочется от беспомощности и уязвимости. Но он открывает банку, одну стряхивает на ладонь и запивает соком.       Муха от этого не пропадет, но про мух он говорить перестанет, да и вообще не только о мухах речь.       — Где муха? — Дж-ж-жорджи уже сует свой нос в тарелку к брату, мелкий такой же назойливый как муха.       Билл не трогает брата и не отвечает ему, эта галлюцинация всегда дома и всегда плачет, кричит, бегает за ним и просит его заметить. Билл прожил период, когда плачешь-скулишь-просишь отстать, исчезнуть, пожалуйста хватит говоришь. Теперь сидишь, смотришь, помнишь. Все такой же, но немного нуднее обычного.       Старший не помнит, сколько времени прошло. Не помнит, живет он или просто какая-нибудь галлюцинация другого Билла. Он просто есть, он просто ест таблетки, он просто начинает с залежавшихся хлопьев новый день.       И даже тогда, когда Смерть Влюбилась, Билл безразлично закинул сразу две, запивая пивом и прикусывая чипсами, пытаясь предугадать конец.       Уязвимый — это Билл, живущий и существующий в своем прошлом, в него Влюбилась Смерть и преследует призрак времени. Темнота его больше не пугает, дети в сливе раковины не удивляют, подарки в ногах не заставляют бежать обниматься с белым другом.       Пасть над его головой давно открыта, и он честно не знает — щелкнет или нет.