С возвращением

      В какой-то момент он начал чувствовать аромат чёрного кофе и соевого соуса. Отвратительно и тошнотворно, так, что сводило нёбо и желудок. Одновременно с тем, приходила боль в груди. Что-то знакомое и родное. Что-то печальное. Дзёно сворачивается в комок в кресле, стараясь зажать себе нос локтем, не понимая, что всё это в голове, а не в воздухе. Ему мерещатся призрачные поглаживания, заботливый шёпот без внятных слов, и этот грёбанный запах. Больно. Так больно. Дзёно кажется, что если он протянет руку, то сможет коснуться чужих острых скул и запутаться пальцами в отросших волосах. Вот только, ему не нужно даже это делать, чтобы понять, что рядом никого. - Может, тебе что-нибудь принести? – Раздаётся рядом грубый голос санитара, заметившего его состояние, но ничему не удивившегося. – Воды? Успокоительного?       Дзёно чувствует, как его потряхивает. После успокоительного он перестаёт себя ощущать и ему начинает казаться, что он тонет в своей вечной темноте.       Воспоминания душат, ему снова мерещится шёпот. - Кофе с соевым соусом. – Шепчет он так тихо, что не слышит сам себя. Или ему это только кажется? - Отвратительно. – Презрительно сплёвывает мужчина и уходит, а слепого начинает трясти ещё сильнее.       Это и вправду отвратительно. Горькая мешанина, вызывающая тошноту. Каким идиотом надо быть, что б такое пить? Ни один адекватный человек даже губами не прикоснётся к данной смеси. Отвратительно. Мерзко.       Санитар возвращается со шприцом успокоительного, когда замечает, как слепец начал задыхаться в собственных слезах. Он плакал тихо, только рванные вздохи доносились до безразличных пациентов, а тонкие пальцы размазывали слёзы по синеватым векам и впалым щекам. Когда он наклонился ближе к шее, то смог расслышать тихий срывающийся шёпот. Кажется, это были извинения. Только, кому адресованные, непонятно. Санитар здраво рассудил, что кому-то из прошлой жизни.       ***       Лекарство знатно притупляют как мыслительный процесс, так и чувствительность. Всё это с прибавлением слепоты, делало из Дзёно неуклюжего потерянного котёнка, вынужденного скользить по поверхностям предметов кончиками пальцами. Сайгику почти ничего не помнит, но он уверен, что раньше ему не нужно было так делать. Мебель здесь была грязной, иногда в пыли, иногда в блевоте. Дзёно размыто помнит, что когда-то злился на это. Вроде он даже позволял себе кричать.       Сейчас это казалось странным. Сейчас Дзёно мог только кротко дернуться, отдёрнув пальцы от мерзости и достать маленькую пачечку влажных салфеток. Ими его снабжала сердобольная медсестра, сочувствуя чужой слепоте. Сайгику не был уверен, что это разрешено, но санитары, хоть и неодобрительно сопели, никогда их не выкидывали. С санитарией здесь были проблемы, но всё оправдывалось нехваткой персонала, было слишком мало людей, чтоб присматривать за сумасшедшими и одновременно прибираться. Поэтому слепой почти не удивляется, когда после очередной дозы препаратов случайно спотыкается о валяющийся на полу хлам и растерянно влетает переносицей об край стола.       Раздражённое бурчание раздаётся звоном в ушах. Бледные тонкие руки трясутся и холодеют, когда санитар обрабатывает ему нос, шипя ругательства. Перелома нет, просто сильно содрана кожа и припухлость. Но мужчина всё равно говорит, что наклеит пластырь. Он не дурак. Даже через такую незначительную рану можно занести инфекцию в этом гадюшнике. Слепец слегка наклоняет голову, вряд ли что либо, понимая, и санитар думает, что всё-таки стоит поговорить с начальством об уменьшение дозировки. Парень был буйным только в начале, первые месяцы поступления. Орал о военных, предателях, и своём начальнике. Дрался с санитарами и пытался сбежать. Седативные его быстро сломали. Сейчас худой инвалид являл собой жалкое зрелище.       Дзёно закусывает губу, когда чувствует чужие пальцы у лица, и неприятно стягивающую переносицу полоску, отдающую медицинским спиртом. Его резко начинает мутить, горло обжигает желчью. Появляется чувство, словно это он возится с пластырем, а не этот заёбанный мужчина. Он сам снимает защитный слой, берёт за краешки, случайно прилипая кончиками пальцев, и пытается вслепую ровно попасть, слыша прямо в ухо заботливое: «левее», почему-то приносящее злость напополам со смущением. Чувствует пальцами чужое лицо и своё саркастичное, что пластырь – это не маскировка.       Санитар даже не вздрагивает, когда белобрысого юношу выворачивает на его колени.       ***       Самым унизительным Дзёно считает поход в душ. Его персона находится в списке буйных, хотя почему не могут ответить даже санитары. Особое распоряжение сверху. Не более чем издёвка. Из-за этого в душ он ходит под тщательным присмотром двух медработников. Это стыдно. Он завидует обычным психам, которых ждут у дверей и не сверлят раздражёнными взглядами, но ничего поделать не может. Только стоять под каплями тухлой воды, нервно дёргая по телу грубой мочалкой, больно царапающей тонкую кожу. Он неуютно зажимается, горбясь и подрагивая. Впалый живот втягивается ещё сильнее, уродливо выделяя торчащие рёбра.       Вода в лечебнице всегда гуляла, то становясь холодной, то горячей. Слегка притупленная чувствительность всё равно реагировала, заставляя дрожать, дёргаться, и сдерживать слёзы обиды, душащие изнутри. Его жизнь была отвратительна. Отвратительна настолько, что он не мог даже себе позволить спокойно помыться пару минут. Мерзкий запах мыла бил в нос, вызывая тошноту, а чужие взгляды гуляли по его телу. Просторное помещение, отделанное плиткой, казалось, давило на плечи.       Дзёно иногда вспоминает отголоски уюта. Воду нормальной температуры, ароматный гель на мягкой мочалке, и сильные руки, обнимающие со спины. Дзёно помнит, что после душа было мягкое хлопковое полотенце и горячий чай. Сейчас, под раздражёнными взглядами, он мог только обтереться грубым, как наждачка, вафельным полотенцем, прослужившим не одно десятилетие и натянуть новый комплект формы, отправляясь в свою палату.       Кожу больно саднило после умывания, появлялись трещины и сухость. Дзёно прижимал к груди дрожащие руки и мечтал о покое.       ***       Дзёно подставляет лицо солнечному свету, чуть ли не упираясь подбородком в решётки на окнах. В жаркие дни медработники позволяли себе такое непослушание, как открыть их, чтоб в душных помещениях был хоть какой-то воздух. Пациенты пусть и были психами, но ни разу не сдавали своих благодетелей.       В воздухе отчётливо пахло весной, и Сайгику чувствовал облегчение. Зимой было плохо. Помещения почти не оттапливались, а одеяла и одежда оставались тонкими. Дзёно почти не мог спать и всё время простужался. С приходом весны, появилась надежда, что хотя бы на пару проблем у него будет меньше.       С улицы слышится звонкий детский смех. Насколько Дзёно знает, за высоким забором есть жилые дома и магазины. Это даже похоже на издевательство. Там во всю кипела жизнь, и люди могли делать всё, чего пожелают, а в нескольких метрах от них, была мёртвая зона, с ещё пока живыми людьми. Дзёно хочет туда, за стены. Пройтись по улице, что-нибудь себе купить, или посидеть на лавочке, чувствуя свободу. Но единственное, что он может себе позволить, это подышать у окошка.       Детский смех повторяется чуточку ближе и бьёт по самому нутру. В памяти Дзёно тоже мелькает какой-то ребёнок. Девочка с длинными волосами. Он помнит её глумливый смех и громкие возмущения, помнит маленькую ладошку в своей, и как она его куда-то ведёт, захлёбываясь слезами. Ребёнок, которому не было места среди них, но она почему-то была. Вроде этому было объяснение, но слепой даже память напрягать не хочет. От неё пахло цветами и сладостями, они, вроде, не сильно ладили. « - Я бы назвала тебя полной задницей, Дзёно, но она у тебя плоская. Хорошо, что ты этого не видишь. Раздаётся посторонний пьяный смех».       Он помнит, что это было обидно. Сейчас, он готов был выслушивать такое круглыми сутками, лишь бы вернуться в то прошлое.       ***       Иногда воспоминания были не такие радостные. Он слышит чужие крики, мольбы, ругательства и проклятья. Он чувствует сумасшедшее удовлетворение и как его рука сжимает что-то металлическое. Внутренний голос говорит что-то то про меч, то про катану. Голос воспоминаний сам со временем путался, а последние годы даже не появлялся. Дзёно знает, что был военным. Здесь все пациенты, это бывшие военные. Специальное учреждение только для них.       Сайгику маленькими кусочками прожёвывает чёрствую безвкусную булочку. Рядом с ним мужчина лет сорока или пятидесяти. Он иногда присаживался рядом, иногда рассказывал то, что помнит про себя. Это было хоть чем-то интересным в их жизни. Чужие воспоминания, когда своих почти не осталось. Никто не говорит, с каким диагнозом и как сюда попали, большинство уже не помнит, остальные не видят смысла.       Чаще всего всплывают шепотки о предательстве и подставах.       Дзёно не помнит, почему он здесь.       Дзёно слышал, что здесь нет ни одного настоящего психа.       Иногда воспоминания приходят во снах. В них хорошо и уютно. В них есть мягкая постель, вкусная еда, шум и жизнь. В них детский голос, неуверенное бормотание, пьяные возгласы и заботливые вопросы. В них он чувствует себя живым и способным на яркие эмоции, в то время как в реальности, его пробивает только на дрожь и слёзы, и нет никого, кто попытался бы успокоить, не вкалывая успокоительное. В этих воспоминаниях всегда одни и те же люди. Чаще всего, заботливый сильный мужчина, от которого пахнет отвратительной мешаниной продуктов. Дзёно не помнит имени, никогда не знал внешности, и просто называет: «человек, который любит». Мужчина часто обнимает, задаёт вопросы, целует. И всё это не смотря на то, что Сайгику в воспоминаниях не был таким же нежным человеком.       Дзёно хотелось бы извиниться. Сказать о том, как сильно любит он, и расплакаться на чужом плече сетуя на то, как отвратительны были последние годы. Как таблетки, обстановка, и чувство ненужности и пустоты убивали его. Он ведь был не таким. Он ведь был военным. Кому расскажешь, не поверят, и это относится к каждому здесь. Кучка отщепенцев, чаще всего забивающихся в угол, и мысленно укачивающих ошмётки счастливых воспоминаний.       Иногда, пьяные возгласы, сменялись грубым серьёзным голосом. После этого приходит боль, словно Дзёно пронзили десятками лезвий, хотя, на самом деле, рана одна. Слепец просыпался с задушенным вскриком, зажимая себе рот и напрягаясь всем телом. Если персонал услышит, они придут со снотворном, а Дзёно боялся застрять в том кошмаре. Он не спит до утра.       *** - У меня, вроде есть дочь. – Один из пациентов запрокинул голову к потолку, считая трещины, и зачем-то озвучивая свои мысли.       Рядом сидящий старик хмыкает себе под нос: - А я помню, что у меня была жена. У неё были золотистые волосы…вроде.       Сайгику подтягивает колени ближе к груди. Иногда такие разговоры всплывают здесь. Дзёно не единственный, кто пытается уцепиться за прошлое, вот только, эти разговоры ни к чему не приводят. Бессмысленные. От них даже не легче. Только сильнее чувствуется потеря. - А у тебя кто-нибудь есть? – Дзёно слегка пихают в плечо. По голосу он узнаёт молодого парня из соседней палаты. Они мало общаются, но знакомы. Тот попал сюда только в прошлом году.       Слепой сначала молчит, а потом нежно улыбается. В голове проносятся осколки воспоминаний. Блеклые и бессмысленные, но слишком дорогие сердцу. - Возлюбленный. – Шепчет он и, как на яву, чувствует мускулистые руки на плечах. - И какой он? - Справедливый.       Парнишка усмехается и говорит, что если очень повезёт, они все вернуться к дорогим людям. Дзёно считает его наивным, но молчит, просто кивая. Парнишка кого-то ему напоминает. Кого-то такого же молодого и доброго. На кончиках пальцев почему-то снова появляется ощущение липкого слоя пластыря, но Дзёно обтирает руки об белые объёмные штаны и слушает щебет птиц за окном.       ***       То, что это не обычная больница, понял бы даже самый последний псих. Здесь не было психотерапевтов, посетителей, а персонал ни разу не менялся. Их не лечили, потому что никто ни чем не болел. Только глушили седативными, разжижая мозг и мышцы.       Дзёно гладит себя кончиками пальцев по скуле. В голове стоит вакуум, рука на сгибе ужасно болит и немеет. Какой-то частью себя он осознавал, что боль не была чем-то новым, он получал много ранений на службе, но сейчас его прошлое казалось чем-то не настоящим. Словно выдуманная прекрасная жизнь, без возможности на существование. В пустых коридорах Дзёно слышится детский смех. - Меня предали. – Шепчет Сайгику.       Санитар отрывает взгляд от засохшего пятна неизвестного, к счастью, происхождения и мутно смотрит в ответ. Слепец опирается об стенку, словно собираясь потерять сознание. Работник отворачивается. Здесь все преданные, просто не помнят об этом.       Дзёно сжимается в позу эмбриона на своей кровати. Жёсткий матрас больно впивается в тело, а тоненькое одеялко почти не ощущается. Ему кажется, что на него смотрят, но в комнате никого, кроме безликих призраков прошлого. По коже бегут мурашки, когда в памяти всплывают чужие голоса и ему мерещатся прикосновения. Слышится громогласный немолодой голос человека, засунувшего его сюда. Того самого, из-за которого у него на боку длинный неровный шрам, неприятно ощущающийся под пальцами. Дзёно не знает, почему его просто не убили, для чего его тут держат.       Сайгику всё же встаёт с кровати. Медленно, еле передвигая ноги и, как можно бесшумнее, семенит из угла в угол. Голова кружилась, а желудок сводила спазмами. Дзёно считает, что всё-таки сходит с ума.       ***       Дзёно скулит побитой собакой, валяясь на своей койке, под очередной дозой препаратов. Все мышцы сводит, по телу разливается жар, и противный пот течёт ручьём. Голова сильно болела, вечно закрытые веки обжигает слезами и Дзёно чувствует себя слишком несчастным. Дзёно хочет домой, что бы это не значило. В висок словно вбивают гвозди, и Сайгику чувствует, как отключается. Ему мерещатся мозолистые пальцы в волосах. Любимые руки скользят с затылка на спину, заботливо оглаживая, перемещаются на бок, слегка сжимая. В воздухе пахнет кофе и соевым соусом. Дзёно хочет, чтоб эти объятия были настоящими. Он переворачивается на спину, чувствуя, как рука сдвинулась на живот, пытается её перехватить, сжать, попросить больше тепла, попросить быть всегда рядом. Вот только, бледные худые руки скользят по воздуху, не натыкаясь ни на одну преграду. Это разбивает чашу терпения окончательно. Дзёно здесь совершенно один. Его нет рядом. Он даже не знает, что Дзёно здесь. Он не придёт.       Дзёно под сильными успокоительными, но он воет чуть ли не на весь этаж, вцепляясь в свои отросшие волосы и рыдает навзрыд. Его перехватывают реальные руки, заламывают запястья, вкалывают что-то, матерятся. Дзёно хочет домой. Он смотрит широко открытыми слепыми глазами прямо перед собой, всё тело трясёт, от слишком большой дозы, а в ушах тихий шёпот. Любимый голос просит, что бы он успокоился.       Дзёно проваливается в сон, шепча только одно, то, что забудет с пробуждением: - Тэтте… Тэтте… Тэтте…       ***       Сегодня здесь шумно. Дзёно сидит на шатком стульчике и вертит в руках книгу. Она ему, конечно, не нужна, но он всегда пытался чем-то занять руки. К сожалению, из-за своей инвалидности, он не мог отвлечься картами или чтением, даже просмотр телевизора с одним детским каналом не приносил удовольствия. Поэтому, в особо скучные моменты, он брал в руки первый попавшийся предмет и скользил по нему кончиками пальцев, пересчитывая царапины и заломы, повторяя рисунки и выпуклости. - Вот и конец. – Тихо, но с улыбкой в голосе, шепчет рядом сидящий старик.       Сайгику наклоняет голову к плечу, так, словно внимательно слушает, хотя пациент не продолжает.       Сегодня и вправду шумно. Мимо сновали незнакомые люди, опрашивали пациентов, представлялись полицейскими и военными, обещали вернуть домой, вылечить. Они говорят, что Фукучи Очи был арестован. Слепец не помнит кто это, но внутри подымается волна удовлетворения. Они говорят, что все его преступления были раскрыты, и он теперь никогда не выйдет из тюрьмы. Дзёно почему-то был уверен, они не врут, но и не собирался сильно надеяться. Да и он здесь уже три года, возможно, ему не к кому возвращаться. Он слышит, как пациентов помаленьку выводят из комнаты. Они ничего не говорят, словно бояться сглазить, просто покорно подымаются со своих мест и следуют за спасителями как верные собачонки.       Дзёно откладывает книгу на столик, когда слышит, как старик с кряхтениями подымается и нетвёрдо шагает к выходу. Где-то проскальзывает мысль, что было бы неплохо подхватить его под локоть. Взаимовыгодная помощь, Дзёно поможет дойти, дед проводит слепого. Вот только… Он слышит тяжёлые шаги, громкое дыхание и такое же громкое сердцебиение. Человек спотыкается, так же, как спотыкается и его сердечный ритм. -Дзёно… - неверяще, на одном выдохе.       И Дзёно резко вспоминает. «Человек, который любит» резко превращается в простое и нежное: - Тэтте…