Это ничего не значит

Волосы белокурого юноши зацепились за вензеля барельефов на стене, к коей его хрупкое, прекрасное тело было прижато. Нежно-голубые глаза-незабудки смотрели невинно из-под пшеничных бровей, фарфоровая кожа выглядела бархатной и мягкой, так что только протяни руку и огладь румяные юношеские щеки. Полуоткрытые алые губы согревали частые короткие вздохи блаженства, а по ним блуждали чужие тонкие пальцы, задумывая что-то, неизвестное юному телу. — Ты так исхудал, — выдохнул лорд Генри, щекоча дыханием изящную лебяжью шею Дориана. Вена на ней трепетала от напряжения. — Это не важно, — ответил юноша. — Забудь об этом... Гарри сощурился и заглянул в ледяные зарницы глаз мистера Грея, что ухватился цепкими пальцами за его крепкие плечи. — Нет-нет, ты изможден... Неужели ты тоскуешь по кому-то? Юноша гулко сглотнул и приблизил дышащее молодостью лицо к чужому, такому же романтически-бледному. — Я тосковал по тебе все время нашей разлуки. Ты только скажи, что теперь навсегда со мной, и все вернется на круги своя. — взмолился он, и мужчина, чуть старше, нежели юноша, трепетно и нежно прикоснулся своими губами к его. Это было красноречивее любых обещаний, и Дориан остался абсолютно удовлетворен подобным ответом. Он подался навстречу, обвил чужую шею изящными руками в широких рукавах, но его сию секунду оттолкнули и вновь вжали в обитую резным кленом стену. Чужое тело, столь им желанное, он ощутил щуплой грудью. Новый горячий, лелейный поцелуй заставил побежать по телу мурашки. — Дориан, милый мистер Грей... — шептал лорд Генри, коего обуяло влечение к юноше. Его быстрые, ловкие пальцы касались сквозь полупрозрачную блузу нежного тела, обжигали бледную кожу, путались в золотых волосах и желали продлить эту близость, но Дориан внезапно замер в руках мужчины, словно фарфоровая статуэтка. — Гарри... — распахнул он длинные девичьи ресницы. — Да, мистер Грей? — послушно остановился мужчина. Он ногой отодвинул от себя скинутый в спешке камзол и устремил обеспокоенный взгляд на алые лепестки роз на щеках юноши в его руках. — Гарри, я так погряз в грехе! — с неподдельным удивлением воскликнул он и отдернул мягкие ладони от груди лорда. — Что же я делаю, Гарри? Он хотел было вырваться из греховных объятий, но мужчина упрямо привлек юношу к себе еще ближе, не отпуская от себя разгоряченную фигуру. Дориан заметался в крепких руках; Генри осторожно, держа за хрупкий подбородок, повернул к себе детское лицо мистера Грея и легко поцеловал того в крепко смеженные веки. — Ты ведь помнишь мои слова. — быстро-быстро зашептал Гарри, — Жить нужно сегодняшним днем. В конце концов, мы все попадем в ад, так не все ли равно? Впрочем, я не хочу принуждать тебя к общению со мною... Дориан помотал головой. — Я сам поддаюсь искушению, — плачущий шепот заставил грубое мужское сердце зрелого циника сжаться от жалости. — Поверь, я помню твои слова. Я живу твоими словами, Генри! Как ты ещё не понял? И только за одно лишь это я считаюсь самым отпетым грешником мира! Дориан уронил белокурую голову на плечо Генри, и тот погладил юношу по волосам. Мужчина тяжело вздохнул, а молодой человек в его объятиях всхлипнул. Генри тотчас отстранился, утирая прохладными пальцами горячие слезы Грея. — Ты не грешник, — покачал головой Гарри, — в сравнении со мной ты свят, Дориан. И свят ты настолько, что совсем не знаешь, кто тебе нужен. Вмиг посерьезневшее лицо лорда Генри заставило Дориана надолго замереть, вглядываясь в знакомые романтические черты, темные глаза змея-искусителя, черные изогнутые брови. Тот в ответ изучал живое, молодое лицо юноши, светлого и невинного в крепкой хватке такой темной фигуры, как Гарри. Дориан захотел отстраниться вновь, и лорд Генри наконец сделал шаг назад, отпуская мистера Грея. В его взгляде промелькнула тень разочарования, когда юноша собрал волосы черной бархатной лентой и подал ему в руки смятый черный камзол. Когда Гарри застегнул его, Дориан опустился в обитое алым кресло. Его белые руки изящными мазками легли на кленовые вензеля подлокотников, голубые глаза уставились в окно, за которым точно тем же оттенком вырисовывалось небо, на щеках его заходили желваки, словно юноша был чем-то очень обеспокоен. Его сердце все еще трепетало от одних лишь воспоминаниях о поцелуях Гарри, что оборвались всего минуту назад, но это время успело разлиться в памяти вечностью. — Я знаю, что тебе нужен я, — с хитрым блеском темных глаз промолвил Гарри, подошедший к юноше со спины. Он опустил руки Дориану на плечи и спустился чуть ниже, до обнаженных расстегнутым воротом хрустальных ключиц. Тот содрогнулся. — Тебе нужен тот, кто тебя направит, кто откроет глаза на истинное удовольствие жизни. Ты еще юн и совсем не осознаешь всю сладость момента, думаешь, что лишь в святости твоя цель. Да, ты чист, но совершенно этого не ценишь, Дориан. Больше думай, в чем выйти наружу, а в остальном я тебя направлю... Грей замолчал, а руки Генри все блуждали по его хрупким плечам. Юноша едва боролся с желанием припасть к ним нежными губами, шепча, как он к ним привязался. Мужчина ощутил это его стремление и потому приблизил свое лицо к юной щеке, но мистер Грей отвернулся и вскочил с кресла вопреки своим желаниям. Он вцепился в свои волосы и нерво заходил по комнате. — О, Гарри, если бы ты знал, что я чувствую! Тогда бы ты не мучил меня своими речами и.. и...да любишь ли ты меня, лорд Генри Уоттон? Иногда мне кажется, будто тебе нравится на меня влиять, льстить мне, я лишь эксперимент опытного психолога! Вижу, как тебе приятно навязывать мне свои мысли, теперь я думаю только ими! Но хочешь ли ты быть со мною в действительности? Дориан едва не взвыл, но Гарри смущенно развел руками. — Ты не веришь мне? По-твоему, я лишь змей-искуситель? — несколько растерянно вопросил он. — Бэзил учит меня не верить таким циникам, как ты. Мужчина фыркнул. — Меньше слушай его, Дориан. Поверьте, мистер Грей, если бы вы были мне неинтересны, меня бы здесь не было. Юноша усмехнулся и подступил ближе, став вплотную к лорду. Он ощутил, как тот тяжело дышит рядом с ним, и эта мысль взлелеяла его и без того большое эго. — Нет, — покачал он головой и потянулся к пуговицам чужого камзола. — Если бы я был вам просто интересен, уважаемый лорд, вас бы здесь не было. И меня тоже. Тогда что же вас привело? Юноша расстегнул блестящие пуговицы, глядя в чужие темные глаза, и с явным удовольствием замечал в них замешательство. — Меня привели вы, — трепетно промолвил лорд Генри. Дориан вновь покачал головой. — Это не то, что я хочу услышать. — промолвил он, а ответом ему стала улыбка. Лорд Генри оскалил белые зубы, а затем нежно огладил мягкую щеку молодого человека. — А что же вы хотите, мистер Грей? — Хочу знать, что вы меня и вправду любите. Если вы, конечно, умеете любить, лорд Генри. — Я сам того не знаю, — ответил тот и внезапно впился в алые губы Дориана. Брови юноши взметнулись вверх, он издал вздох наслаждения и обвил руками шею целующего его мужчины, пока тот касался его кожи губами все ниже. Грей изогнулся в блаженстве, когда нежную алебастровую шею покрыли мелкими быстрыми поцелуями. — Люблю ли я вас, милый Дориан, или нет — да есть ли в мире любовь? Может, я просто привязан к вам так же, как вы ко мне, но плохо ли это? — Но ведь я любил, значит могу полюбить вновь! — воскликнул юноша скорее оттого, что лорд Генри сжал руками его почти девичью талию. — Вы любили образ. Нет, не любили! Желали. А я в вас образа не вижу, как и вы во мне, полагаю. Я вижу в вас мятущуюся душу, которую надобно направить. И этим направителем стану я. Это совсем ничего не значит, милый Дориан... — Как — не значит? Тогда что значат ваши... Ваши поцелуи? Мужчина приподнял голову юноши за подбородок, и тот охватил его бледные пальцы алым ореолом губ, доставляя лорду небывалое удовольствие. Он не ответил на заданный вопрос, только запустил свободную руку юноше под рубашку, пробегая ею по горячей бледной коже. Дориан неожиданно для себя издал сладостный стон, что раскатился по комнате хрустальной пеленой и заставил лорда Генри вздрогнуть и мягко прижать тыльную сторону ладони к устам Грея. — Что с вами, Дориан? — взметнул он темные брови, а затем медленно и тягуче осклабился, — Неужели вы чувствуете наслаждение? Совсем недавно вы утверждали, что это греховно, не так ли? Дориан тяжело сглотнул. — Конечно, это грешно, лорд Генри! — со всей своей пылкой ненавистью воскликнул он, — Но вы только продолжайте... Цепочка поцелуев покрыла одним рывком ткани обнаженное тело юноши, под которыми он сладостно извивался и подавался грудью навстречу обжигающим касаниям. Его разум был затуманен желанием слиться воедино с тем, кто занимал его мысли каждый божий день, стать одним неразъединимым целым и целовать, целовать, целовать... Ему хотелось стать для этого заядлого циника чем-то значимым. Юноша мечтал доказать ему, что любовь совсем не обыденная вещь, имеющая начало и конец. Уж коли в вашем сердце зародится истинное чувство, так оно уже никогда не иссякнет, и то лишь значит, что лорд Генри никогда его не испытывал. А способен ли он на это? Утверждая, что он понял всю банальную сущность любви, он лишь раз за разом доказывал, что ничего о ней не знает. Мужчина развернул Грея к себе спиной и рванул за золотые кудри назад, так что юноша с немалым удовольствием вскрикнул от доставленной боли. Брюки упали, обнажив бледные девичьи его бедра, тут же покрывшиеся мурашками от внезапного холода комнаты. Генри упал в кресло, увлекая за собой и Дориана, и тот вмиг оказался у лорда на коленях, впиваясь в них цепкими пальцами. — Это не может ничего не значить, — улыбнулся Грей, словно Чеширский кот. — Поверьте, Дориан, что угодно может ничего не значить. Стоит только не вкладывать смысла. Просто получайте удовольствие так, как делаю это я, — с трудом ответил Генри. Дориан услышал, как тот запыхался, будто после долгой пробежки, взволнованный и возбужденный изяществом тела, что восседало на его коленях. Гарри осознал, почему Бэзил называл Дориана Искусством: изгибы талии, проступь ребер под жемчужной кожей, тонкие перекаты сгибаемых и разгибаемых коленей, острые локти, рассыпавшиеся по плечам и щекам пшеничные пряди, легкий аристократический румянец щек, — все это не было ни чем иным, как Высшим Творением. Будь Генри Уоттон человеком искусства, он бы воспевал в своих стихах тело юного Дориана Грея, покуда его не заберет смерть. "Изгиб твоих губ перепишет историю, "— сказал однажды бедный художник юноше. И был абсолютно прав. В тот момент, когда мужчина задвигался в нем, Дориан вскрикнул, закусив алую губу, и изогнулся, так что кудри его упали на лоб лорду. Тот воспользовался моментом и запустил в них руку, другою удерживая Грея за изгиб худого бедра. — Я люблю вас! Люблю! — пылко зашептал юноша, но мужчина отпустил его волосы и зажал ему уста рукой. Глаза Дориана удивленно распахнулись двумя голубыми васильками в июньском солнце. — Не говорите глупостей, — выдохнул лорд ему на ухо, двигаясь в ускоряющемся ритме. — Это не глупость, это истина, — в сухую ладонь ответил юноша, но фраза его окончила протяжным стоном. — Ах, что вы со мной творите, Гарри?! — Искусство, — одними губами ответил мужчина, так что Грей не услышал этого, увлеченный разливающимся по всему телу наслаждением. Вот она, прелесть гедонизма — растворяясь в своем удовольствии, ты не замечаешь того, что творится вокруг, и это — лучшая защита от мира. Дориан внезапно вырвался из хватки лорда и вскочил на ноги. Генри ничего не успел понять, как Грей вновь залез на его колени, но теперь уже глядя ему в глаза и широко раздвинув ноги. Он прильнул к чужим бледным губам, желая передать через них всю свою нежность и увлечение, прижимался всем обнаженным телом к не до конца раздетому и оглаживал ладонями худые щеки мужчины, пока тот заставлял его двигаться вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз... Темп все ускорялся, а юноша и мужчина никак не могли насытиться друг другом в полной мере. Гарри жмурился и терся головой об острые ключицы Дориана, пока тот зарывался пальцами в его темные волосы, словно в морской песок, и вместо лучей солнца чувствовал на себе желанные руки. Блаженство скоро бы достигло пика, и лорд принялся что-то довольно мурчать в шею Дориану, поддерживая того за бедра. — Я люблю вас, — вновь принялся без остановки повторять юноша. — Не говорите глупостей. — Я люблю вас! — Вы не можете любить меня так, как сейчас. Это не любовь, Дориан, это желание. — Я люблю вас! — Это ничего не значит. — Я люблю вас! Внутри Дориана все переворачивалось вперемешку с теплом чужого тела и приятных ощущений внутри. Капризный ребенок в душе аристократа негодовал от того, что ему не отвечали взаимностью, требовал свое назад, хотел услышать желанное, но лорд Генри упрямо дразнил его и увещевал, что все это лишь иллюзия. — Я нужен вам, чтобы направить вас, милый Дориан. А не чтобы любить. — Хорошо же вы меня направляете, Гарри! От произнесенного в таком тоне его имени, Генри глухо застонал и вновь ускорил темп, делая ощущения Дориана теперь уже болезненно-приятными. Он цепко ухватился за широкие плечи мужчины и принялся помогать ему, отчего тот едва сдерживал животный рык наслаждения, что раскатился бы по дому громом. Быстрее, быстрее, быстрее. Чувственней, чувственней, чувственней. Ближе, ближе, ближе. Резче, резче, резче. Больше, больше, больше. Когда удовольствие достигло своего сладостного пика, оба мужчины трепетно выдохнули со стоном и, спустя секундное замешательство, слились в еще более страстном водовороте поцелуя. Их руки блуждали, изучая тела, что еще двигались в такт, но уже в разы медленнее и ленивее, только чтобы завершить начатое. Дориан тяжело дышал, стесненный ныне приличиями и знанием того, что он сделал. Его щеки пылали алым костром, и Генри оставил на каждой по холодному поцелую. — Ты весь горяч, — даже с некоторой нежностью в голосе отметил он. — Ты тоже, — сбивчиво проговорил Дориан, заправляя за ухо лорду темный локон. Он ощущал жар, коим полыхало лицо мужчины, и это заставляло его быть удовлетворённым еще более. Он чувствовал, что желанен, красив и прелестен. Он знал, как лорда Генри привлекает его свежая юность, и как она заставляет его хотеть. Дориан наконец поднялся и с некоторой неприязнью ощутил, как по его бёдрам стекает чужое и собственное семя, словно оно могло чем-то опорочить его красоту. Под пристальным, чуть усталым взором лорда Грей набросил на плечи сдернутую в порыве страсти рубашку, скрыв ключицы и белую грудь. — Останетесь здесь, со мной, — нежно проговорил юноша, на что мужчина покачал головой, платком вытер эякулят и застегнул брюки. — Почему вы не хотите? — Потому что это ничего не будет значить. Наша дружба — каприз, вы помните? — пожал он плечами. Циничный блеск его темных глаз заставил Дориана вздрогнуть и подступить ближе, дабы в них заглянуть с нарастающей тревогой. — Я все помню, Гарри! Я помню все, что вы мне сказали за время нашего знакомства. Поверьте, никогда я не считал уже нашу дружбу капризом — это целая привилегия, кою я заслужил. Но дружба ли это теперь? Юноша попытался скривить губы в неловкой улыбке, но вместо него в оскале это сделал Генри. Он чопорно выпрямился, словно истинный Британец, склонил изящную шею и легко кивнул головой, словно на прощание. — Это приятное знакомство, Дориан, — снисходительно промолвил он и внезапно, не оставив за собой даже флера касаний, в два шага оказался у дверей. — Я рад, что мы знаем друг друга. И дубовая дверь за ним захлопнулась, оставив в холодной комнате не опомнившегося златоволосого юношу в одной лишь белой рубашке. — Я лишь надеюсь, что мы еще увидимся...