Дочь ничья под горькой и злой луной Выросла и стала ничьей женой - Радостной, безудержной и хмельной. Вот мой дом – в седле за твоей спиной. “Ритуал”, группа “Немного Нервно”
Каждый его шаг отдавался в глубине ее сердца. Она наизусть знала, как ступает по замку каждый член ее семьи. И потому-то эти почти забытые шаги Бруно заставили ее встрепенуться и выскочить из комнаты. Каменные своды подхватывали топот маленьких ног Мирабель и гасили их, словно укутывая в одеяло. Мирабель сама себе казалась легкой бабочкой, которая ничего не весит. И не стоит. Что часто показывала бабушка, ни разу не произнеся этого вслух. Может быть поэтому для Мирабель так и не нашлось жениха, хотя ей уже исполнилось пятнадцать. Она спустилась с полутемной винтовой лестницы и просунула макушку в округлый проем. Главный зал, в котором абуэла принимала гостей был практически пуст, если не считать застывшей напротив трона, где восседала Альма Мадригаль, худой и высокой фигуры. Мирабель цепко оглядела дядю. В последний раз она видела его лет пять назад, перед тем, как он ушел в очередной поход и унес с собой ее сердце. С тех пор в его черных кудрях прибавилось седых волосков, а на лице — жесткой щетины. Тело его стало тоньше; разденься он, и Мирабель бы наверняка увидела проступающие кости. (Однажды Мирабель взяла на себя смелость подглянуть за дядей в купальне (почти случайно!), и навсегда сохранила в голове чуть сутулую спину, покрытую шрамами, и жилистые руки, взбивающие мыльную пену). — Боюсь, mamá, у нас больше нет союзников. Исабелла перешла на сторону мужа. Просила передать, что больше не видит смысла в подчинении, — голос дяди был сухим и шершавым. Совсем как его натруженные в боях и походах ладони. Сколько раз в разлуке Мирабель мечтала, чтобы они коснулись ее с любовью, которая возникает между мужчиной и женщиной? Девушка чуть покраснела, тут же вспоминая скабрезные песни Камило — местного менестреля. Он, казалось, знал о любви все. И потому-то отражал ее в своих произведениях во всех ипостасях. — Строптивая девчонка, — Мирабель не видела абуэлу, разве только отброшенную ею тень на ковре, но привычно вздрогнула от хлесткого голоса. Пусть Альма была стара, однако, в ней все еще кипела сила, подобная бурной реке. Казалось, ничто, даже смерть мужа, не способно сломить эту женщину. Где-то в глубине души Мирабель восхищалась бабушкой, но больше — боялась. Как практически все члены семьи Мадригаль. Кроме, может быть, дяди Бруно. Он казался скорее вечно уставшим, чем напуганным общением с абуэлой. — Что Долорес? Мирабель не представляла, чего стоило старшей сестре отказаться от союза с родом Мадригаль, из которого она вышла. У Исабеллы был хороший муж — богатый, еще не старый, щедрый. Но, увы, из противоборствующего клана. Мнимое перемирие закончилось почти сразу после свадьбы. В последние месяцы абуэла лелеяла надежду, что ситуацию можно исправить, но увы. Теперь они оказались по разные стороны баррикад. И Мирабель с замиранием сердца ждала, что дядя скажет о ее кузине. Бруно вздохнул, потирая переносицу. Перепачканные доспехи глухо звякнули. Словно бы чувствовали ту же безнадежность, что и хозяин. — Долорес колеблется, потому что Мариано не дает однозначного ответа. Мне кажется, я прочел в ее глазах смирение. И бесконечное обожание своего мужа. — Мариано всегда был рохлей, — проворчала абуэла. — Я уже жалею, что одобрила их брак. — По крайней мере, хоть кто-то из нас счастлив, — Бруно развел руками. — Если бы ты женился на Габриэле Гарридо, тоже был бы доволен жизнью. Она красавица, — почти с нежностью произнесла абуэла. Мирабель еле удержалась на ногах, упираясь руками в стенку. Еще чуть-чуть и от любопытства ввалится в залу. — Mamá… — устало протянул Бруно, прикрывая глаза. — Я ведь уже говорил, что одной красоты мало. Мое сердце молчит, когда я смотрю на нее. — Никто не просит тебя любить ее. В политике нет места любви. — Сказала мне женщина, которая отреклась от богатства и статуса семьи и сбежала из дома, лишь бы остаться с любимым, — с усмешкой заметил Бруно. Абуэла фыркнула, но ничего не ответила. В зале воцарилась недолгая тишина. Мирабель повела плечами, чувствуя, как за спиной гуляет холод каменных стен. Тонкая подошва туфелек не спасала, и ноги начинали замерзать. Но до чего же интересно было слушать последние новости и видеть любимого дядюшку живым! Ради этого Мирабель была готова стерпеть и холод, и голод. — А что Луиза? — по-старчески унылые нотки тенью скользнули в голосе абуэлы. Будто она и не ждала хорошего ответа. Которого, впрочем, не последовало. — Все там же. Насилу отыскал ее в лесах. Варвары уже хотели меня обчистить на тракте, но мне повезло. Луиза меня узнала. Ей удалось собрать под свое крыло несколько племен. Она сказала, что поможет, при случае, но ей бы не хотелось ввязываться во все это. — Замужем? — в этот раз в голосе абуэлы даже не было надежды. — Нет, — будто ставя окончательную точку, произнес Бруно. — Думаю, по ее ветви наш род все-таки оборвется. Мирабель скосила глаза вправо, где во всю стену залы тихонько колыхался от ветерка гобелен с семейным древом. Детей Долорес еще не вышили, а детей Луизы ждать не приходилось. Наверное, Мирабель тоже никогда не выйдет замуж. — Наш род уже оборвался с твоей стороны. Ты подаешь плохой пример племянникам, — беззлобно буркнула абуэла. — Почему ты не хочешь подарить мне внуков? — Потому что не встретил достойной девушки? — Габриэлла… — Габриэлла красива и богата, — перебил Альму Бруно, — но, увы, безнадежно глупа, mamá. Я не хочу вводить такую девицу в наш род. Мне не все равно. — Твоя правда, — вздохнула абуэла, взмахивая рукой. — Мы и так увядаем, нечего рубить сучья своим топором. Они снова замолчали. Мирабель по очереди потрясла затекшими ногами и уже подумала, что ничего интересного не услышит. В тишине замка совесть особенно громко заметила, что подслушивать нехорошо, и Мирабель собиралась ей подчиниться, как вдруг… — Тогда остается только Мирабель… Девушка вздрогнула. Неужели взор абуэлы коснулся и ее судьбы? Мирабель вытянулась в струну и сместилась чуть влево, чтобы видеть и слышать больше. Абуэла сложила руки под грудью, хмурясь и жуя губы. Казалось, она дремлет и видит нехороший сон. Веки ее были полуопущены, и если бы не двигающиеся пальцы, можно было бы решить, что она действительно спит. Дядя Бруно замер напротив нее, сжимая в руке шлем, и Мирабель почти физически ощутила, как устала его спина. Дядя наверняка провел в седле несколько бессонных ночей. — Осталась одна Мирабель, — повторила бабушка, открывая глаза. — Кажется, мне придется принять предложение Аурелиано Буэндиа… — Он все еще…? — дядя Бруно не закончил предложение, но абуэла его поняла. Видимо, они не раз возвращались к этому разговору. — Все еще. С годами он становится только настойчивее. — Ты считаешь, это разумно?... — сомнением в голосе Бруно можно было укутаться, как плащом. Мирабель вытянула шею, впитывая детали своего будущего. — А что, у нас есть выбор? По крайней мере, род Буэндиа раскинул свои ветви на все окрестные земли. Их много, и если мы объединимся — то сможем противостоять Гонзалесам. — Вдруг будет также, как с Исабеллой? — Не будет. Хосе Аркадио Буэндиа еще несколько месяцев назад прислал письмо, что мы можем рассчитывать на их полную поддержку в случае нашего согласия на брак. Бруно кивнул, но Мирабель показалось, что на его лице отразилось недовольство, с которым он, впрочем, быстро справился. — Пусть Аурелиано отправят письмо с приглашением. Надиктуешь сам? — еще один сухой кивок. — Иди отдохни как следует, сын. Ты устал. Бруно, наконец, покачнулся и, сделав пару бряцающих шагов вперед, поцеловал руку матери и повернулся к выходу из залы. Мирабель испуганно встрепенулась и дернулась за ближайший угол коридора. — Тяжело смотреть, как наш род умирает… — донеслось дяде вслед перед тем, как закрылись тяжелые двери. Мирабель пребывала в полной уверенности, что она невидима, пока на ее обнаженное плечо не опустилась теплая ладонь. — Здравствуй, sobrina, — сухие и шершавые пальцы нежно сжались. Мирабель поджала шею, не сумев воспротивиться окутавшему ее удовольствию. — Здравствуй, дядя… — повернулась она, выдыхая эти слова, будто попала в жаркий и солнечный день, хотя замок был холоден и угрюм. Она хотела сказать что-то вроде “Я проходила мимо и услышала твой голос…”, но Бруно ее опередил, даря кривую улыбку: — Я заметил тебя, как только ты подкралась к двери. Уж прости, твои шаги я узнаю из тысячи. Сердце встрепенулось и взлетело в груди маленькой птичкой. Мирабель разнеженно улыбнулась и, опустив голову, потерлась щекой о все еще лежащую на ее плече руку. Тонкие пальцы тут же вспорхнули и погладили зардевшуюся щеку. — Я скучала, — эти слова сами пробились сквозь ее смущение. Возможно, по своей воле она бы никогда не решилась их произнести. Но они сами захотели вырваться, она не имела над ними власти. Как и над своим сердцем. — Тебя так долго не было. Мирабель моргнула, попадая в плен тускло-зеленых глаз, а потом, прикрыв веки, потянулась вперед, чтобы уткнуться лицом в испачканную жилистую шею. Тело решило так, и кем была Мирабель, чтобы ему противиться? В вечно всклокоченные кудри вплелись сухие пальцы, трещинками цепляющиеся за волоски. Мирабель качнула головой, скользнув носом в ложбинку между ключицами и вдыхая запах дыма и земли. Тяжелый вздох всколыхнул близкую грудь, и Бруно принялся аккуратно распутывать пряди. — Я тоже скучал, mi mariposa. Мне не хватало твоих счастливых глаз. Мирабель казалось, что дальше краснеть уже некуда, и все же щеки и уши наливались кровью. Хорошо, что во тьме коридора не было видно ее лица. Рука Бруно аккуратно спустилась ниже, он чуть отстранился и за талию потянул ее вверх по лестнице. — Пойдем, Мирабель. Здесь холодно, — Мирабель, конечно, никакого холода не ощущала, — к тому же, ты прости, но мне надо отдохнуть. — Конечно-конечно, — Мирабель засуетилась и, вывернувшись из нежного объятия, попыталась ухватить грязный шлем. — Давай помогу. — Ну, помоги, — усмехнулся Бруно, отпуская скользящий металлический убор. Мирабель едва удержала его, но все же прижала к животу (ну и что, что запачкает платье?) и понесла наверх, стараясь даже чуть-чуть обогнать дядю, чтобы показать, что ей нисколечко не тяжело. — Что ты видел в своих странствиях? Как незамужнюю девушку, Мирабель, конечно, никуда особо не отпускали. Бывали дни, когда она с мамой, папой, дядей и тетей отправлялась на охоту (чаще всего инициатором была неугомонная tía Пепа, к неудовольствию абуэлы, которая ничего не могла с этим поделать). Но что значат короткие вылазки по сравнению с многолетними путешествиями? Что Мирабель видела, кроме зачастую мрачного неба и серых полей? Камило тоже довелось попутешествовать, но его рассказы ограничивались в основном любовными похождениями и байками о чудовищах, которые Мирабель предпочла бы не слышать. — Расскажешь мне? — Как пожелаешь, sobrina, разве можно тебе отказать? — теплая усмешка прокатилась по дядиным губам и задела волоски на затылке. — Приходи вечером, когда покажутся звезды. Наверху лестницы послышался топот и взволнованный голос тети Пепы: “Камило сказал, что он здесь!...” Бруно хмыкнул, потом вдруг протянул руку и мимолетно провел кончиками пальцев по плечу Мирабель. Под кожей словно вспыхнуло клеймо, которое Мирабель носила бы с гордостью. — Конец покою, — покачав головой, произнес Бруно. “И правда… как теперь дождаться вечера, а ночью — уснуть?” — Теперь меня битый час будут душить в объятиях и расспрашивать о том, кого видел и что узнал. Он вздохнул, а потом, остановившись на мгновение, окинул Мирабель взглядом и мягко добавил: — И все же… я рад, что вернулся.***
После торжественного ужина в тесном семейном кругу, где тетя Пепа то и дело разражалась рыданиями (она была очень эмоциональной, и дядя Феликс ласково называл ее женщиной-ураганом); после долгих разговоров у камина; после давящей тишины от сложившейся ситуации вокруг остатков семьи Мадригаль… После всего этого Мирабель, наконец, преклонила голову на дядины колени, который усталым и приятно-шуршащим голосом рассказывал ей о своих путешествиях. Вопреки его планам, отоспаться ему никто не дал. И даже Мирабель не смогла воспротивиться желанию удержать дядю. — Ты знаешь, Мирабель, небо там так низко, что, кажется, поднимись на холм — и достанешь рукой. А еще там практически не бывает дождя — всегда светит солнце. Зелень там гораздо пышнее и сочнее, как будто смотришь на картинку искусного художника, — пальцы Бруно снова копошились в волосах Мирабель, и она щурилась от удовольствия, как кошка на коленях хозяина. — Дядя… почему ты так долго не приезжал? — промямлила Мирабель, прикрыв веки. — Я так скучала-а, ты знаешь?... — У нее слипались глаза, но уйти от дядиной ласки добровольно? Нет, на такое бы она не подписалась. — Я тоже скучал, mi sol, — Бруно кончиками пальцев провел по ее лбу, убирая прядь. — Не было ни дня, чтобы я не вспоминал о тебе. Мирабель смутилась и потому быстрее чем надо распахнула глаза, чтобы впериться внимательным взглядом в нависшее над ней лицо. Дядя приподнял лишь кончики губ, но Мирабель чувствовала — на глубине, недоступной взору, он действительно улыбается. Он отвел взгляд, устремляя его куда-то вперед, в темноту комнаты, и тихо произнес: — Я запомнил тебя маленькой жизнерадостной девочкой. А вернувшись — обнаружил яркую цветущую девушку. Ты красива, Мирабель. Будь ты солнцем, я бы предпочел сгореть в твоих лучах. Сердце, бешено бьющееся, опутала сладкая нега. Наслаждение от этих слов разлилось по телу. Губы сами собой разъехались в широкую улыбку. Бруно выдержал ее полный восхищения взгляд и осторожно провел костяшками сухих, израненных в боях и дороге пальцев по ее щеке. — Мне кажется, тебе пора спать, mi mariposa.***
К приезду Аурелиано Буэндиа готовились тщательно. Альма была требовательна как никогда. Гостевые комнаты сияли. Платья Мирабель были подшиты и вычищены. Регулярно подвозили запасы еды и свеч. Дядя помогал во всем, в чем мог помочь, но чем ближе был день встречи с Аурелиано — тем смурнее становился Бруно. Мирабель не решалась спрашивать, в чем дело, но понимала причину подсознательно. Дяде не хотелось, чтобы приезжал этот Аурелиано. Почему-то он был против замужества Мирабель. Конечно, Мирабель и самой эта идея не очень нравилась. Ну, во-первых, выходить замуж за неизвестного, рядом с которым сердце молчит (а она была уверена, что так и будет, потому что ее сердце билось только рядом с другим) — обидно и несправедливо. Во-вторых, с возвращением дяди все изменилось. Единственный, с кем она бы согласилась связать судьбу — Бруно. Трудно было бы найти кого-то, кто относился к ней с такой теплотой. Мирабель от макушки до кончиков пальцев на ногах ощущала ласку, окутывающую ее. Разве чье-то внимание вызовет в ней такой же трепет и сладкое волнение, покалывающее кожу? — Дядя, а почему ты не женат? — спросила она накануне приезда Аурелиано. Бруно пришел в ее комнату рассказать что-нибудь про путешествия и теперь задумчиво крутил в руке песочные часы, обычно стоящие на тумбочке. — А? — вскинул он голову через несколько мгновений. — Что ты сказала? Прости, задумался. — Я спрашиваю: почему ты не женат? — терпеливо повторила Мирабель, садясь на кровати и подтягивая к себе ноги. — Где твоя жена, дядя? — в комнате было отнюдь не жарко, и кожа на груди и плечах открытой ночной рубашки тут же покрылась мурашками. — Мирабель… гм… — Бруно тряхнул головой и отвел взгляд. — Залезай-ка обратно под одеяло для начала. Холодно. — Сначала расскажи-и-и, — склонила голову набок Мирабель. По правде сказать, ей было более, чем зябко, но она собиралась пожертвовать и этим, лишь бы удовлетворить любопытство. Дядя, однако, считал иначе. Он, все также опустив глаза, потянулся вперед и набросил на ее плечи одеяло, укутывая. Мирабель видела, что ему неловко, и в то же время ощущала необъяснимое удовольствие от процесса. Она не двигалась, позволяя ему прикасаться, как он считал нужным, чтобы уберечь ее от холода. Тело обдало жаром от сладкого волнения, и Мирабель мигом согрелась. Ей нравилось, что дядя за ней ухаживает. Нравилось, что она получила какую-то власть над ним. Как в песнях Камило, когда он, бряцая по струнам, распевал о том, как его пленила очередная незнакомка. “О, ты здесь, моя луна, я с тобою дотемна. И не страшен мне король, лишь люби ты, моя боль!”. Мирабель словно поднялась на ступень выше, стала нимфой, богиней, которой могли бы поклоняться. Стала Прекрасной Дамой, образ которой могли бы запечатлеть в стихах или картинах. Но Мирабель знала, что быть Прекрасной Дамой — значит, довольствоваться малым: лишь произведениями искусства и подвигами в ее честь. И не более. Если твой фаворит в тебя влюблен, и он тебе тоже нравится — будьте любезны соблюдать расстояние. Общество совсем не поощряло браки между Дамой и тем, кто ею восхищался. Даже если взаимность цвела пышным цветом. Но Мирабель хотелось большего. Она хотела быть главной женщиной, возлюбленной, той, ради которой он будет готов изменить свою судьбу. Стоило Бруно закончить, как она, будто бы невзначай, потянулась вперед и бессовестно повисла на шее дяди, прижимаясь путаной макушкой к груди. Чужое сердце сбилось с ритма и гулко, быстро застучало. — Мирабель, что ты делаешь? — прошуршало над ухом, и оно тут же налилось кровью. По спине, укрытой одеялом, прошлась ладонь с длинными пальцами, которые словно бы вознамерились дотянуться до кожи, вжимаясь сильнее, чем нужно. — Обнимаю тебя, — пробубнила Мирабель, пряча лицо. Она так коварно улыбалась в этот момент, что сама себе напоминала суккуба. Дяде не стоило это видеть. — А что, нельзя? — Можно… — выдох Бруно задел волосы на макушке и пощекотал затылок. Руки — большие и сильные — привыкшие держать меч, сжались вокруг ее талии и притянули к худому телу. Мирабель глубоко вздохнула и замерла, слушая, как отмеряет время его сердце.Сын ничей, ответишь ли – почему Ты никому не брат, никому не муж? Что за горечь гонит тебя во тьму? Радостно ли столько лет одному Быть?
***
Мирабель не понравился Аурелиано Буэндиа. Ему было тридцать пять, он привез ей сделанные своими руками ювелирные украшения: кольца, браслеты и ожерелья, даже диковинных рыбок из золота, и сказал, что ее будущее в походах и дороге — в рекомендательном письме значилось, что он обладает даром предвидения. Он был высок, строен и усат. Понравился маме и абуэле. И оставил Мирабель совершенно равнодушной. Она не увидела в Аурелиано ничего такого, чего бы ей страстно хотелось иметь. Его голос не был столь же успокаивающим, как голос дяди Бруно. Напротив, он разговаривал громко, с напором, будто командовал войском. Его пальцы были слишком тонки, а Мирабель нравились дядины — тоже длинные, но узловатые, загорелые, в мозолях и шрамах. Да и вообще он не показался ей умудренным опытом, в отличие от дяди Бруно. Аурелиано рассказывал о крестовом походе, в котором ему удалось поучаствовать, но Мирабель совсем не слушала его, зацепившись взглядом за дядю, который объедал куриную ногу. Он делал это обыкновенно, но без аппетита. Зубы вгрызались в мягкую разваренную плоть, вырывали куски, чтобы язык потом мягко отправлял их в рот. Мирабель была заворожена этим процессом и едва ли слышала, что говорил Аурелиано. — Мирабель, что ты думаешь? — настойчиво спросила бабушка, и Мирабель пришлось выпрыгнуть из своих мыслей. Благо, что она не успела в них окончательно утонуть. — Думаю… — все глаза за столом были обращены на нее. Взрослые смотрели и ждали какого-то серьезного ответа. — Я думаю… что это хорошая идея, — Мирабель растянула губы в улыбке. Настолько вежливой, насколько могла себе позволить. — Слава богу, — лицо абуэлы мигом разгладилось, и она подняла бокал. Лица остальных тоже озарились улыбками. — Выпьем же за это радостное событие! Мирабель тоже пригубила немного вина, встретившись взглядом с Бруно, едва приподнявшего уголки губ. Она так и не поняла, что только что решила свою судьбу.***
— Замуж?! — сердце билось часто-часто, как у маленькой птички, которую Мирабель однажды удалось подержать в руках. Только теперь сердце рвалось наружу, не желая принимать неизбежное. — Но я не хочу замуж! — Доченька, но ты ведь согласилась, — мягко напомнила Джульетта. В полутьме комнаты, едва-едва освещенной свечами, ее морщины казалась глубже, а черты лица — более усталыми. Мирабель тут же пожалела маму с ее извечными волнениями за судьбы дочерей (особенно старших), но в то же время все ее нутро противилось навязанному жениху. Она осторожно подсела ближе к краю кровати и взяла маму за руку. — Если честно, тогда за столом я даже не слышала вопроса, — призналась Мирабель, криво улыбнувшись. — Я… задумалась, — “когда смотрела на твоего брата, мама”. — Аурелиано тебе не понравился? — в голосе мамы скользнула тихая грусть. Видимо, она очень хотела обустроить жизнь самой младшей дочери, передать ее в хорошие руки. Знала бы она, в чьих руках Мирабель было лучше всего… — Нет, мама, — Мирабель сжала мамины пальцы — сухие и холодные. — Ни капельки. Вот если бы это был дядя Бруно… — помолчав, мечтательно добавила она, но быстро исправилась, завидев мамин взгляд — недоверчивый, подозревающий. — Я имею в виду, по характеру, как дядя Бруно! Ну, ты знаешь, Аурелиано как будто все время на войне, а дядя такой спокойный и умиротворенный. А еще он внимательный, добрый и честный… — затараторила Мирабель и вскоре осеклась, поняв, что снова говорит что-то не то. Она слишком эмоциональна. Нехорошо. — Я не хочу замуж, — собравшись с мыслями, произнесла она. — Думаю я слишком… — “слишком привязана к дяде” — слишком молода для такого? Джульетта не ответила. Она смотрела на дочь долго и пристально. Молча. В любой другой момент Мирабель бы решила, что у нее что-то на лице. Но теперь мама смотрела внутрь. Заглядывала в душу, как может только мать, связанная с ребенком невидимыми нитями. Чтобы найти там то, что скрыто от глаз, но доступно сердцу, предчувствию, материнскому сердцу. Вдоль позвоночника ползли холодные иглы. Волна тревоги прокатилась по телу, оставив дрожащее послевкусие. Мирабель не двигалась, и, кажется, даже не дышала. Пламя свечей танцевало, отбрасывая на стены уродливые тени. “Мама, пожалуйста…” Разрезав напряженную тишину, зашуршало тяжелое платье. — Может быть, ты и права, дочка.***
На пир или на бой – Я обещаю, что буду шелковой. Возьми меня просто с собой, Куда бы ни шел ты.
— Дядя, ты поедешь на вечернюю прогулку? Мирабель почти случайно выбралась из замка, вслед за неистово болтающим Камило. Ей не сиделось ни в комнате за вышивкой, ни в библиотеке за религиозными книгами, ни в покоях матери, которая более не возвращалась к их разговору, чем мучила Мирабель еще сильнее. Кажется, что точка была поставлена, но Мирабель чувствовала тягучее многоточие. Она ведь так и не сказала бабушке, что не желает выходить замуж за Аурелиано. Бруно обернулся, отходя от Эрнандо — любимого вороного коня — и подарил ей короткую кривую улыбку. — Поздравляю с замужеством, Мирабель. В этой тихой фразе не было радости. Как и не было безнадёжности. Казалось, она вовсе не была раскрашена эмоциями, только отдавалась в груди нелепой пустотой, которую хотелось чем-то заполнить. Мирабель приросла к земле, мысленно делая торопливые шаги навстречу, чтобы схватить дядю Бруно за руки и прижаться к теплой груди. И чтобы в ее волосах, как ветер, путались сухие пальцы. И уютный голос ласкал уши, проникая к сердцу. Они глядели друг на друга, опустив руки, а на небе пылал кровавый закат, так, что было больно на него смотреть. За спиной Бруно, над его головой, лился яркий свет, как на иконах святых, обрамляя его, окутывая кудрявую голову сиянием, божественным светом. Губы его сложились в едва видимую улыбку, похожую на дрожание крыльев бабочки. Хотелось подойти, коснуться кончиками пальцев, провести, наслаждаясь хрупкой красотой. Эрнандо тоже замер, только поводя ушами, и косил маслянисто-черным глазом. Мирабель казалось, что она не видела картины прекраснее. Мужчина и конь на фоне пылающего солнца. Высокие черные башни замка. Шумящие деревья. Они все — молчаливые, неизбежные, как само Время. Даже если бы Мирабель вздумала бежать от своих чувств — они бы все равно ее настигли. Спустя пять лет. Или десять. Пятнадцать. Сколько бы ни прошло времени, она бы не смогла полюбить кого-то так же, как любила дядю Бруно. Мысленно она целовала его руки и горячо убеждала, что ни за кого не собирается замуж, и что никто не посмеет ее касаться также, как это делал он. На деле — во все глаза смотрела, пытаясь хотя бы взглядом передать то, что не хватало духу высказать вслух. И Бруно ее понимал. Это было ясно, как день, который заканчивался болезненно-красным закатом. Разомкнулись тонкие губы, растворяя в воздухе улыбку, и шуршащий голос превратил многоточие в точку: — Завтра, рано утром я уезжаю. Возможно мы больше никогда не увидимся.***
Серые сумерки холодили кожу. Укутанная в плащ, Мирабель спрыгнула с последней ступеньки и прижала к себе дорожную сумку. У нее так и не хватило смелости поговорить с бабушкой, зато хватало наглости вершить свою судьбу самостоятельно. Немногочисленные слуги или еще спали, или безразлично копошились в дворовых помещениях. Раз или два кто-то тенью проскользнул мимо Мирабель, но она была уверена, что им глубоко наплевать что в такую рань вне замка делает хозяйская внучка. Утро было слишком сонным и хмурым, чтобы придавать значение таким деталям. Она не спала всю ночь, мысленно прощаясь со всеми, кого знала, и теперь, щурясь на зябкую росу, кралась до конюшен, где, по расчетам, должна была найти дядю Бруно. Он вздумал уехать до того, как проснется семья, не захотел тревожить их сон. Хотел снова сбежать и унести с собой ее душу окончательно. Лишний раз порадовавшись каким-то плотным башмакам, “купленным” давным-давно у Камило за возможность несколько минут потолкаться у женской купальни, Мирабель ускорила шаг. Сердце томилось в ожидании и теперь вдруг взорвалось щемящей тревогой. Что, если она опоздала? Почти. Мирабель завидела Бруно на холме, куда с тоской бросилась, не найдя его у конюшен. Она бежала по мокрой траве, даже чуть приподняв юбки, пока Бруно, заметив ее, терпеливо ждал. Издалека не было видно улыбается ли дядя снисходительно, или он, как обычно, серьезен. Но он ждал. И это было важнее всего. Сумерки таяли, и Мирабель яснее видела перед собой путь, в конце которого был он. Разве теперь пугали ее разлука с семьей, возможные трудности, грехи, которые она совершила и собиралась совершить? Разве все это имело значение? Она остановилась в шаге от него, пытаясь успокоить покалывания в легких и боку. Бруно стоял так близко и все также молчал, ожидая, пока она переведет дыхание. Казалось, он не удивлен тем, что Мирабель оказалась рядом в это утро. Решил ли он, что она пришла его проводить, или все понял? Можно только гадать. И… к черту недомолвки. Мирабель больше не хочет молчать. — Возьми меня с собой. Я обещаю, что буду… буду такой, какой ты хочешь меня видеть. Я буду послушной и нежной, как шелк. Буду радостной и веселой всегда. Я буду… — она не договорила и испуганно замолчала, уловив едва заметное движение воздуха. Сейчас велит возвращаться… Он сделал шаг вперед. Взял ее за руки… — Я люблю тебя настоящей. И, подхватив за талию, усадил в седло. Помог устроиться. Дал в руки поводья. Запрыгнул на коня сам и ударил пятками по лоснящимся черным бокам Эрнандо. Мирабель качнулась назад, стараясь не упасть, и уперлась спиной в твердую грудь. Живую. Дышащую. Теплую. Ту, на которую можно было опереться, и даже нужно. Она решила остаться так навсегда. Лучше места Бог для нее бы все равно не придумал. И никакой трон не сравнился бы с седлом, в котором она сидела рядом с любимым. Даже если эта возможность оборвется, как тонкая нить, уже завтра. Пусть лучше так, чем без души и радостного предвкушения прожить всю жизнь. Они уезжали на восток. Туда, где полоска горизонта уже окрасилась золотом. Туда, где светлело небо, обещая нежную зарю, раненую глубокой привязанностью. Туда, где они точно должны быть счастливы. А иначе зачем было рождаться, если не для того, чтобы любить?Заплачь или запой – Я обещаю, что буду шелковой. Возьми меня просто с собой, Куда бы ни шел ты.