Тайная жизнь не одиноких людей

Андрей стоит на набережной, и колючий ветер обдувает его со всех сторон. Холодно. И кости начинает ломить. Андрей замечает Мишу сразу, как только тот выходит с тротуара на набережную. Горшок бежит к нему с другого конца, и расстегнутая куртка развевается за ним, как плащ. Простынет ведь — опять будет ходить хрипеть. Миша сразу же хватает его за пальцы своими. Дрожащими. Лёгкое касание, но уже от него бросает в жар. Андрей заботливо поправляет на Горшке куртку, застегивает. Шарфа нет, но это ж Миша. Спасибо, что голову не забыл. — Я сказал, что с пацанами бухать иду, — говорит он и смеётся, — так что, считай, не соврал. — Она догадывается, — и Мишины глаза сразу тускнеют. — Я знаю. Андрей тянет его в сторону. Прочь с холодной набережной, где им обоим так одиноко. Миша крепче сжимает его руку. Но надо отпустить, потерпеть, подождать. Пару раз они срываются на бег. Нельзя — они серьезные взрослые люди. Но в темноте не видно. Миша садится в машину быстрее, и когда Андрей поворачивается к нему, тыкается губами везде. В щеки, в подбородок, в нос, покрывает поцелуями его лицо, пока не находит губы. Андрей не может сопротивляться. Отвечает сразу, проникая языком, зарывается руками в волосы, прижимая ближе. Лобовое не затонировано, и надо ехать. Всю дорогу Миша смотрит в окно, нервно постукивая пальцами по колену. Они вваливаются в номер, и Андрей сразу прижимает его к двери. Нет смысла торопиться. Если Миша сказал, что пьет, а Андрей репетирует, то у них впереди вся ночь. Но они все равно торопятся. — Блять, Андрей, мне нужно, быстрее, — стонет Миша, собирая боками все углы, пока они не разрывая поцелуя, идут к кровати. Куртки, футболки летят на пол, и кожа покрывается мурашками из-за холодных рук. Андрей нависает сверху, и Миша впивается ему в шею поцелуями, прижимается задницей, трётся не в силах остановиться. Он всхлипывает, когда Князевские ладони ложатся на его бедра. Андрей отстраняется, усаживаясь между его разведенных ног, ловкими пальцами разбираясь с ширинкой. — Осторожней. Твои засосы потом месяцами не сходят, — и Миша стонет, выгибаясь и вытаскивая ноги из штанов. Андрей встаёт с кровати, и сам быстро выскальзывает из брюк. Пряжка громко бьётся об пол. Князь шарит руками по карманам в поисках смазки, пока Горшок удобней устраивается на подушках. Спустя столько времени Миша невероятно узкий. И даже смазка не помогает. Ему неприятно и больно, и Андрей терпеливо растягивает его, постепенно увеличивая темп. Дело идёт быстрее, когда Миша наконец расслабляется, отпуская себя. Он прикрывает глаза рукой, громко выстанывая чужое имя и прося большего. — Готов? — спрашивает Андрей, целуя чужую коленку, и дождавшись робкого кивка, убирает пальцы. Он накрывает его тело своим, сцеловывая смущение с чужих губ. — Ну же, все хорошо, — Андрей растирает Мишины бёдра ладонями, успокаивая, пока Горшок собирает свои чувства в кучу. Первые толчки — долгожданное избавление для обоих. Миша кусается в поцелуй, впиваясь ногтями в Князевские плечи. Петля, сдавливающая их шеи, веревка одна на двоих, ослабляется, и дышать становится легче. Андрей ворует чужие вздохи, пряча их под сердцем, консервируя. Кровать скрипит и громко стучит об стену. Соседям наверняка, очевидно, чем они тут занимаются. Миша выгибается, полосит ему спину, и ранки жгут, заставляя лишь сильнее сжимать чужие бедра и ускоряться, сбиваясь с ритма. Капелька пота стекает с Князевского носа, падая на Мишин, и Горшок улыбается, прожигая Андрея пьяным взглядом. Его глаза закатываются, когда он кончает. Соотнося количество потраченного времени и результат, Князь думает, что Миша все-таки решил воздерживаться. Горшок доводит Андрея до края, работая рукой и тяжело дыша в ухо. Миша громко всхлипывает, когда белые капли падают на его живот. Князь валится рядом, сгребая Горшка в объятия. Они не собираются спать, но нужно время, чтобы прийти в себя. — Андрей, — голос Горшка серьезный. Он поднимает на Андрея глаза, наполненные до краев любовью. Князь отворачивается, догадываясь, что Миша скажет дальше, — мне мало. Слышишь? Я устал, — он трется подбородком о его плечо, — я знаю, что ты тоже устал. Не хочу отпускать тебя завтра. Понимаешь? Я хочу домой приходить к тебе и ебаться с тобой, — сердце Андрея обливается кровью, но они уже обсуждали это, и тогда Миша говорил то же самое, — мне плевать, — почти кричит Горшок, — я хочу скандала, пусть будет скандал. Зачем беречь их всех? Мне похуй, что про меня думают и тебе тоже поебать. — Не в скандале дело, — грустно говорит Андрей, — у тебя дочь, жена. Подумай о них. — Мы все страдаем от этого: она, я, ты, — Миша находит его руку и крепко сжимает, переплетая пальцы. Но Князь молчит и не смотрит на него, — Андрюш? Я не псих, бля. Хорошо, ебать, давай дальше прогибаться под них, — Князь сурово смотрит на него, впиваясь ногтями в руку, и Миша затыкается, — ладно молчу. Миша ближе прижимается к нему, утыкаясь носом в волосы. Шепчет тихое и молчит. Андрей с трудом переводит дыхание. Они проговорят всю ночь, будут целоваться и смеяться. Время пролетит так быстро, что ни один не заметит. А дальше, утром, долгое болезненное прощание, может быть опять секс. Миша разобьёт пару стаканов, столкнув их своей задницей. Специально или нет — никто не знает. Жизнь пойдет, как обычно: дом-семья-работа. До тех пор, пока Андрей не пришлет короткое сообщение с местом и временем. И Миша будет бежать, ловя ветер курткой. Они оба устали встречаться где попало, но такова цена нерешительности. Петля ползет, словно змея, скручивается, и когда-нибудь она или лопнет от натуги, или задушит их окончательно.