Младший

      Бессонная ночь не добавила ему очарования, что и поспешило продемонстрировать с утра зеркало в гардеробной.       Привычным движением Джин затянул резинкой на затылке бандану, собирая её концы в импровизированный «хвост». Поддёрнул рукава тонкого свитера и через минуту опустил их назад, скрывая некрасивые худые руки. Вся его косметика теперь — это крем от шелушащегося, неровными пятнами сходящего загара… Из украшений — ставший любимым брендовый рюкзак, хранящий все его «ценности»: тетради, методички, шпаргалки.              Су Ун, всё ещё не сложивший с себя обязанности «шефствования» над новичком и привычно ждущий его рядом со стоянкой студенческого автобуса, молча кивает хмурому Джину, когда пытается забрать у него тяжёлый рюкзак.       — Что ты там таскаешь?       — Надо! — бурчит Джин и не отдаёт альфе рюкзак. Они подходят к кампусу, вход в который свободен как для студентов, преподавателей, абитуриентов, так и для любых желающих побродить по территории университета.       Вот только сегодня…       Рядом с широкими воротами есть часовой.       Они, отбирающие друг у друга рюкзак, поздно замечают Чонгука, который в такой привычной позе, прислонившись плечом к верейному столбу, стоит у входа на территорию студгородка.       Джина накрывает deja-vu. Он непроизвольно отдаёт рюкзак Уну и сглатывает, когда ловит на себе взгляд Чонгука.       Тот разглядывает сначала его лицо: жадно всматриваясь и изучая. Несколько раз пробегает взглядом по нелепой худой фигуре и потом…       Хмыкает и начинает смеяться. Сначала беззвучно. Так, что только трясутся плечи, а потом всё громче и заливистей… Под конец просто откидывает назад голову и хохочет без остановки.       На них оборачиваются. Смех Чонгука сначала поддерживают робкими смешками, а потом тоже начинают смеяться: по цепочке передавая улыбки.       Многие и не понимают, над чем смеются, но Джину кажется, что над ним ржут все, кто успел этим утром уже прийти на занятия.       Он беспомощно оглядывается вокруг. Су Ун, ничего не понимающий, переводит взгляд с закатывающегося в смехе альфы на растерянного Джина и выпускает рюкзак омеги, когда тот, опомнившись, вырывает его у него из рук.       Джин разворачивается и бежит вдоль огороженной территории кампуса в сторону метро. И в голове, подгоняемая волной смеха студентов, бьётся только одна мысль: «Быстрее…»       В вагоне метро никто не подходит к закрывшему лицо, стащенной с головы банданой, коротко стриженному худенькому омеге с почти незаметным шрамом на затылке и, трясущейся от беззвучной истерики, спиной…       ***       — На острова… Папа, отвезите меня на острова! — квартиру затапливает яркой спелостью винограда, будто от льющегося сока из миллиона ложбинок сотен тарапанов , когда зарёванный Джин буквально падает на руки открывшему ему дверь и не успевшему по-счастью уйти по делам родителю.       — Солнышко… Да как же так… — папа волочёт его буквально на себе в сторону ванной комнаты, где они вместе, не раздеваясь, залезают под душ и стоят под горячими струями, смывая истерику и… Долгожданную течку Джина, — первую за последние три года.       Приехавший по «тревожному» звонку мужа отец, бросивший все дела, а следом за ним и вызванный врач неотложной помощи, уговорили сопротивляющегося Джина поехать в клинику.       — Мы не справимся сами, солнышко. Надо в больницу. Там доктор Лим… А через недельку сразу уедем на Уллындо! Я закажу билеты на паром, как ты любишь… — папа уговаривает его, как маленького, когда они спускаются к машине отца.       Джин после вколотых ему препаратов чувствует себя получше. И, усевшись на заднее сидение автомобиля вместе с папой, говорит, морща нос:       — Не переживай так, отец… Ты слишком сильно пахнешь…       Откидывая голову на удобное сидение и закрывая глаза, он не видит, как крепче сжимает руль отец, и как вытирает ребром ладони слёзы папа.       Они, в свою очередь, не видят того, как под опущенными веками их сына танцует стриптиз голый хохочущий альфа. Джин уже и забыл, как это, — когда в течку хочется альфу. А уж такого, как альфёныш…       «Хотеть не вредно…»       Через пару дней Джину становится намного лучше, и он решается поговорить с родителями о том, что рассказал на вчерашнем вечернем обходе доктору Лиму, когда тот деликатно начал расспрашивать, что же могло спровоцировать такую реакцию организма омеги.       Он рассказывает и ту давнюю школьную историю, где он был так виноват перед Чонгуком, и эпизод двухдневной давности. Сказать, что те шокированы, что у Джина давно есть истинный альфа — это не сказать «ничего». Если молодое поколение могло фыркать по этому поводу или не верить в такую редко теперь встречающуюся связь, то родители относились к этому трепетно и серьёзно, свято веря и идеализируя такие отношения. Виновато улыбаясь родителям, когда те, переводя, как им кажется «больную» для их мальчика тему, начинают обсуждать отъезд на остров, он опускает голову и шепчет:       — Простите меня. Я не хочу на Уллындо…       Папа удивлённо на него смотрит:       — Но…       — Я не знаю, что на меня нашло. Хотелось почувствовать себя в безопасности, наверное. А в безопасности я везде, если с вами…       Записав себе номер старосты группы из телефона Джина и по звонку договорившись с Уном встретиться утром перед входом на территорию кампуса, уверенный в себе, красивый и стильный папа Джина рассматривал студентов, спешащих на занятия, стоя рядом со своей новенькой дорогой машиной на университетской парковке.       — Здравствуйте, мистер Ким. — староста находит его как раз по машине и её номеру, который накануне прислал ему омега. — Мы договаривались о встрече… Я Су Ун, одногруппник Джина.       — Здравствуй, Ун-и. Я его папа, и у меня к тебе необычная просьба, которую я не стал озвучивать по телефону. Ты ведь знаешь того альфу, который насмехался над Джином? Сын сказал, что ты с ним был в то утро…       — Его все знают… — Су Ун отводит взгляд, — он не смог защитить Джина перед Чонгуком и сейчас перед его папой чувствует себя неловко. Но… Он всего лишь первокурсник! А Чон — звезда универа, славится не только блестящими знаниями, за что его обожает весь преподавательский состав, но известен ещё и своими любовными похождениями среди омег, и прославился безбашенным, непредсказуемым поведением среди альф…       — Не мог бы ты мне его показать?       Су Ун пожимает плечами и кивает:       — Да, конечно…       Им не приходится долго искать. Все, включая первокурсников, знают, где собирается самая популярная в университете компания, состоящая из университетских спортсменов-альф и их очень часто меняющихся омег.       Сегодня уже несколько человек сидят на дальней лужайке, где альфы сами же и соорудили себе «место отдыха», расставив вокруг небольшой чаши цветка-фонтана полукругом живописные кованые скамейки.       — Чон — это парень в чёрной футболке. Тот, что сидит с края… — Су Ун кивает на альфу. А Чонгук, словно почуяв на себе их взгляды, поднимает голову и пробегает взглядом по территории, как хищник, почуявший опасность.       — Спасибо. Дальше я сам…        Высокий омега в модных джинсах и простой белой майке, выгодно подчеркивающей его островной загар, и направляющийся к компании, к которой особо никто не приближается, без острой необходимости или по-глупости, сам может сойти за студента, если бы его не выдавали слишком дорогие украшения на руках и шее и слишком независимый вид.       Сандалии на высокой подошве делают его ещё выше при и так немаленьком росте. Он останавливается прямо напротив Чонгука, и тот, устав от навязчивости омег, устало поднимает на него глаза, оторвавшись от переписки в телефоне.       — Чё тебе над… — он не заканчивает вопрос, когда понимает, что незнакомец старше, и уж точно не один из его поклонников.       А папа Джина разглядывает красивого мальчишку, уставшего, бледного, с потухшими глазами. Непонимающего… Чуть нагловатого, немного самоуверенного, знающего себе цену — такого, каким и должен быть молодой альфа. Такого, каким и должен быть альфа его единственного сына.       Он так много ему хотел сказать, ударить даже… Но понимает вдруг, что того уже и так жизнь била… И если это не видно его ровесникам, то ему, тоже прошедшему через боль, понятна сейчас тоска, скрытая в глубине глаз парня, которую тот, скрывая за бравадой перед другими, и сам пока до конца не осознает…       И омега разворачивается, чтобы уйти, закончив не начатый разговор. Но неожиданно в его руку вцепляется невысокий парнишка:       — Мистер Ким! Джин… Где Джин?       — Чимин-и, солнышко! Каким же ты стал взрослым, — старший омега дотрагивается до лица младшего, узнавая и радуясь неожиданной встрече. — Проводишь меня до машины? — разговаривать с Чимином, раскрывшим его инкогнито, рядом с посторонними он не хочет.       Как только они скрываются из вида, Чонгук разбивает в кровь костяшки на руках, несколько раз молча ударяя по гранитной чаше фонтана. Поднимается и под недоуменные взгляды собравшихся на лужайке, быстро уходит с территории кампуса.       — Джин приболел. Ничего страшного: наши омежьи дела! — папа Джина успокаивающе шепчет Чимину на ухо. — Придёт дня через три в университет. А пока запиши его номер телефона…       — Мистер Ким, — Чимин убирает телефон с «забитым» в него новым номером Джина. — Чонгук, он… Он очень хороший…       — Я увидел всё, что хотел увидеть, Чимин-и. Просто пусть знает, этот «хороший Чонгук», что обижать Джина ему никто не позволит.       — Да он… — начинает Чимин, но мистер Ким быстро наклоняется к нему, чтобы щекой коснуться его щеки.       — Увидимся, солнышко! Приходи к нам почаще! — и спешно забирается на водительское место в машине.       ***       Ни отец, ни папа, не приходящий второй вечер к ним после того, как Джина отпустили домой Чимин, не могут остановить льющуюся через край его энергию.       А Джину кажется, что он и не жил всё это время, а спал-дремал и вот сейчас — проснулся!       У него больше нет тайн и это приносит такое облегчение… Он всё рассказал родителям про Чонгука и всё, что с ним связано. У него снова есть лучший друг! Которому он тоже всё-всё рассказал. У него по-прежнему нет альфы и ни разу не было секса — это он тоже поведал Чимину.       Ему хочется жить: быть здоровым, радовать всех вокруг и себя тоже — у него всё для этого есть!