***
Онакона прибыл, когда солнце на три четверти приподнялось над хвойным лесом и робко залило придомовую лужайку золотом. Не очень высокий — не больше пяти с половиной футов, — широкоплечий и жилистый мужчина был одет в свободные штаны песочного цвета, простую льняную рубашку и потертые от времени мокасины. Когда рассветные лучи касались его смуглой кожи, испещренной тонкими прожилками морщин, та отливала благородной бронзой, а черные длинные, с характерной проседью волосы, доходившие индейцу до середины спины, были собраны в низкий хвост и подвязаны лентой. Он на мгновение остановился у подножия крыльца, и тогда Каспиан легко сбежал вниз, протягивая ему руку. Онакона ответил на рукопожатие, но, несмотря на приветливую улыбку Фоксглава, не изменился в лице. — Приветствую, Онакона! Сегодня ты без сопровождения? — Здравствуй, Каспиан, — низким, обволакивающим слух голосом ответил индеец. — Мо отыщет меня позже, сейчас он занят охотой. — Кто такой Мо? — шепнула Равенна. — Вероятно, его пакваджи, — одними губами ответил Тесеус, не сводя взгляд с беседующих мужчин. — Каспиан обмолвился о его необычном спутнике. Словно только сейчас увидев двоих незнакомцев, Онакона выпрямился и расправил плечи, а острый, недоверчивый взор черных глаз сначала метнулся к лицу Равенны, затем остановился на Тесеусе. — Доброго времени суток, — нашелся тот, прочистив горло, и спустился вниз. Равенна тихо засеменила следом. — Меня зовут Тесеус Скамандер, а это, — он указал на свою напарницу, — Равенна Росс. Онакона, сдвинув кустистые брови к узкой переносице, неопределенно хмыкнул. По его внешности нельзя было доподлинно определить возраст: ему могло быть и сорок, и пятьдесят, и шестьдесят. Хоть на лице и крепко осели морщины, а в волосах, густых и блестящих, серебрилась седина, глаза, как два пылающих в кострище угля, разгорались одновременно невинной юностью и почтенной мудростью. Будто вечно молодая душа из жизни в жизнь кочевала по миру, пока не нашла пристанище в поджаром теле индейца из племени Покомтук. Не получив ответа, Тесеус не растерялся. Он взял из рук напарницы сверток с табаком и коробку с шоколадом и, доброжелательно улыбнувшись, протянул их Онаконе: — Примите это в благодарность за вашу любезность стать нашим проводником. Индеец задумчиво поджал губы, гипнотизируя взглядом подарки, но все же принял их и, поднеся к лицу, беззастенчиво принюхался. — Я принимаю эти дары, — оповестил он, глядя Тесеусу прямо в глаза. Равенна, не скрывая облегчения, улыбнулась, да и сам Тесеус — чего таить! — заметно расслабился. Пусть индеец не отличался привычными европейцу манерами, Скамандер счел их знакомство вполне приемлемым и даже по-своему дружелюбным, насколько Онакона вообще мог быть таковым. Когда в проходе показалась Рене, индеец, к удивлению британских авроров, чинно приблизился к ней и, едва заметно склонив голову, произнес: — Рад видеть вас, мисс О’Брайен. Рене благосклонно улыбнулась и мягко сжала его плечо. То, как Онакона к ней обратился, казалось, никого не смутило: одни только Тесеус и Равенна обменялись идентичными вопрошающими взглядами, но тактично промолчали. — И я рада, мой дорогой друг. Смею надеяться, ты и твои родичи пребываете в добром здравии. — Так и есть. Поздравляю вас с рождением наследника! Пусть мальчик будет силен, как медведь, и быстр, как ветер. — Благодарю, — ответила Рене и плавным движением махнула в сторону дома. — Не желаешь ли позавтракать? Путь будет неблизкий… — Неблизкий, — согласился Онакона. — Аризонская пустыня непредсказуема, и мне бы не хотелось заночевать на красных песках. Если мои спутники готовы, я бы предпочел отправиться немедля. Прощание с Фоксглавами выдалось коротким, но теплым. Каспиан учтиво поцеловал руку Равенны и выразил удовольствие от их знакомства, а после приятельски похлопал Тесеуса по спине и понадеялся на скорую встречу. Рене же крепко обняла обоих гостей и со смехом пообещала Равенне поцеловать Томми лично от нее — малыш еще крепко спал и отсутствовал при отбытии крестного и его спутницы. — Надеюсь, вы найдете то, что ищете, — произнес Каспиан и со смехом приложил руку к виску, отдав товарищу честь. Тесеус широко улыбнулся и, шагая спиной вперед, ответил тем же жестом, а после ринулся вперед, догоняя Росс и их проводника. Ступив на утоптанную грунтовую дорогу, Онакона остановился и небрежно вытянул руку. Равенна первой коснулась его предплечья пальцами, и, когда Тесеус сделал то же самое, мир круто завертелся, и невидимый крюк трансгрессии мощным рывком затянул их в сумасшедший водоворот.***
Телепорт выплюнул путников на окраине Финикса — столицы штата Аризона. Первое, что Равенна ощутила после перемещения, — раскаленный сухой воздух, забивающий ноздри горячим песком. Она распахнула веки и тут же зажмурилась, прикрывая глаза от яркого солнца. Когда те сумели привыкнуть, Росс покрутилась вокруг своей оси, отмечая, что позади нее высился город с характерным для него гвалтом, а впереди простиралась обширная равнина, устланная пожелтевшей от палящих лучей травой и колючими кактусами. — Недавно здесь прошла пылевая буря, — заметил Онакона. Он сидел на корточках и касался пальцами испещренной трещинами сухой земли. Равенна проследила за его взглядом и заметила, как вдалеке, где плато упиралось в цепочку горных хребтов, осела сизая дымка. Она скрывала четкие очертания гор, делая те похожими на пустынный мираж. После свежего массачусетского утра палящий аризонский зной казался нестерпимым: он настойчиво припекал слои одежды к взмокшей в считанные мгновения коже. Равенна без раздумий избавилась от куртки, убрав ее подальше в сумку, и выудила со дна широкий льняной платок, которым и обернула голову, чтобы не получить солнечный удар. Тесеус также не выглядел довольным климатом: он то и дело растирал ладонью струйки пота, стекающие по шее и скрывающиеся под воротом светлой рубашки. Когда он попытался засучить рукава до локтей, Онакона трижды неодобрительно цыкнул и закачал головой, покрытой шляпой с широкими полями: — Это солнце в считанные часы сожжет вашу кожу. Чем больше обнаженных участков тела скрыто, тем лучше. Тесеус раздраженно дернул рукав вниз и, последовав совету индейца, принял у него из рук кусок коричневой ткани, которая предназначалась для покрытия головы. Пока Скамандер воевал со своим тюрбаном, Равенна принялась изучать местность вокруг на предмет благостной тени, но та, словно под воздействием черной магии, отсутствовала на многие мили вокруг. — Что дальше? — спросил Тесеус, обвязав ткань так, чтобы та скрывала половину его лица, оставив на виду только илистые глаза. — К северо-западу от Финикса живет племя Овейхо. Чтобы до него добраться, нам необходимо пересечь пустыню. — Пересечь? — удивленно вымолвил Тесеус, округлив глаза. — Что же, законы трансгрессии здесь не работают? — Британцы!.. — с нотой отвращения процедил Онакона. Продолжать, впрочем, он не стал. Тесеус обменялся с Росс растерянными взглядами, но предпочел не уточнять, что это восклицание могло означать. — Овейхо — кочевники, — сжалившись, пояснил Онакона. Он не сводил взгляд с ушедшей в глубь пустыни бури. — Они отказываются подчиняться властям и прятаться по резервациям, границы которых выставляют за них. В последний раз я был гостем в их доме, когда они обитали в Юте, так что при всем моем желании поскорее расквитаться с долгом и избавиться от вашей компании, я не сумею трансгрессировать туда, где не был ни разу в жизни. Заметив, как кулаки Тесеуса сжались, а глаза яростно блеснули, Равенна спешно выступила вперед, беря инициативу ответа на себя: — И как же мы отыщем племя? — Мне известны координаты. — Не разумнее ли будет использовать магический компас? — поинтересовался Тесеус и осекся, ощутив на себе прожигающий взгляд индейца. — Я прекрасно ориентируюсь в пустынной местности, — холодно ответил Онакона и напоследок бросил пару резких фраз на языке своего племени. Тесеус растерянно моргнул и только тогда увидел насмешливую улыбку на губах Равенны. — Что? — ворчливо фыркнул он, всплеснув руками. — У тебя сегодня что, оборвалась связь языка с мозгом? — хохотнула она. — Как по мне, магическая навигация куда эффективнее его встроенного компаса. Равенна хихикнула и шутливо пихнула мужчину плечом. Они следовали за индейцем на некотором удалении, чтобы он не слышал их разговора. Под ногами хрустел песок и шуршала жухлая трава. Солнце, поднимаясь все выше над головами, беспощадно жалило щеки и нос: непривыкшая к южному зною нежная кожа моментально краснела, иссушивалась и зудела. Равенна опустила глаза и удивилась тому, как быстро налет песчаной пыли осел на ботинках. Вскоре она услышала шелест воды, принадлежавший узкому, но быстротечному ручью, вокруг которого трава, напитанная живительной влагой, имела сочный зеленый оттенок. Там, где русло слегка расширялось, показалась чья-то ферма: просторный деревянный дом с раскрытыми настежь окнами, курятник, загон и конюшня. — Хозяин фермы — мой старый друг. Он позаботится о запасе воды для нас и одолжит нам лошадей, — спустив с лица ткань чалмы, бросил Онакона. — И сколько это будет нам стоить? — деловито спросил Тесеус, последовав его примеру. Тогда Онакона вновь бросил на него мрачно-свирепый взгляд и поджал губы, видимо, в отчаянной попытке сдержать брань. — У нас, — подчеркнул он, очевидно, намекая на коренных жителей Америки, — не принято брать с друзей или нуждающихся звонкую монету. Велев ждать его снаружи, он скрылся за домом — там, где стояла спасительная тень. — Мне послышалось или он сказал, что нам одолжат лошадей? — побледнев, пробормотала Росс. Тесеус скучающе пнул острогранный камень и еще несколько мгновений наблюдал, как тот катится по сухой земле и исчезает в скудных зарослях агавы. — Спасибо и на том, — проворчал Скамандер. — Каспиан предупреждал, что этот Онакона по характеру схож с пакваджи, но не упомянул, что сходство невообразимо. Как думаешь, может, его матушка согрешила с американским гоблином? Не обратив внимание на звенящую в его интонации иронию, Равенна неотрывно буравила взглядом открытые настежь двери конюшни, откуда систематически доносилось возмущенное ржание. — Ты в порядке? — озадачился Тесеус, изучая ее посеревшее лицо немигающим взглядом. — Я… Лошади — это обязательно? — кусая губы, нервно спросила Равенна. Тесеуса это позабавило. Он издал глухой смешок и прищурил полыхающие весельем глаза. — Я что же, сплю? Или отважная Равенна Росс действительно боится лошади? — Несмешно, — буркнула она. — В детстве одна своенравная кобыла, скача галопом, протащила меня много миль сквозь непроходимые дебри леса и только чудом не убила. Равенна думала, что уже давно позабыла об этом инциденте, но одного взгляда на конюшню и пронзившего ноздри конского запаха хватило, чтобы разблокировать неприятное воспоминание. На четырнадцатилетие старшей внучки Адалин Розье преподнесла Винде в подарок чистокровную гнедую кобылу — упрямую, капризную и несговорчивую. Кобыла получила вполне справедливое имя — Буря — и подпускала к себе одну только Винду, почувствовав в ней то ли равную себе, то ли родственную душу. Так, с момента появления в их семье Бури миновали две весны, и маленькая Равенна страшно завидовала старшей сестре. Для взрослой лошади она была еще слишком мала, а предлагаемый бабушкой пони унижал ее достоинство. Это был теплый летний вечер. В воздухе пахло приближающейся грозой, небо на востоке налилось свинцом, и где-то вдалеке уже слышалась громовая дробь. Равенна, не изменяя себе, увязалась в конюшню вслед за сестрой и с обожанием наблюдала, как Винда чистила шерсть своей любимицы, расчесывала коричневатую гриву, вычищала копыта и только после всех нехитрых манипуляций седлала ее. Равенне оставалось только завистливо вздыхать, глядя на уверенно сидящую в седле сестру, да кормить Бурю морковкой — исключительно под чутким надзором Винды. Но в тот вечер, вероятно, нытье Равенны превзошло мыслимые и немыслимые масштабы, раз Винда разрешила ей оседлать свою кобылу. Она строго-настрого запретила своевольничать и взяла с младшей сестры обещание, что та не будет валять дурака. Очутившись в седле, Равенна испытала восторг, сравнимый разве что с первым осознанным колдовством. Ей было все равно, что Бурей управляет Винда, держа ту за уздечку и медленно прогуливаясь с ней по лужайке. Главное — она чувствует под собой всю мощь и грацию непокорного и свободолюбивого животного, касается шелковистой блестящей шерсти и запускает пальцы в мягкую роскошную гриву. Яркая вспышка на мгновение ослепила ее. С задержкой в несколько секунд раздался глухой треск, словно молния распорола небесное полотно. Звук разлетелся эхом по округе, отскакивая от деревянных стен конюшни и растворяясь в разросшемся по округе лесу. Буря резко встала на дыбы — Равенна чудом удержалась в седле, — и, испуганно заржав, галопом рванула вперед. Где-то позади послышался отчаянный вопль Винды, но он, приглушенный новым раскатом, утонул в клокочущем в ушах ветре. Буря отчаянно неслась вперед, все сильнее набирая скорость, перепрыгнула через забор и устремилась в расступившуюся на мгновение лесную чащу. Равенна не кричала. Она всем хрупким тельцем навалилась на кобылу и обхватила ее за шею. Новые разряды лишь подстегивали ужас животного, вынуждая лошадь скакать не разбирая дороги. Равенна чувствовала леденящий душу страх и наивно жалась к теплому могучему телу, зажмурив глаза, словно это могло ее обезопасить. Нижние ветки деревьев то и дело хлестали ее по лицу, расцарапывая бледную кожу, а сверху, проникая сквозь густые кроны, хлынул дождь. Она не знала, сколько Буря таскала ее сквозь речное мелководье и лесной бурелом. В какой-то момент ее подбородок впечатался в твердую лошадиную шею, и от удара зубы сомкнулись на кончике языка. С того момента у нее образовался свой вкус для лютого страха. Казалось, спустя вечность ее нагнал местный конюх на белоснежном жеребце: высокий худощавый мальчишка семнадцати лет отроду, который всегда отчаянно краснел под взором Винды и смущенно опускал ярко-голубые глаза. В ту минуту, когда он сумел перехватить поводья обезумевшей кобылы и заставил ее остановиться, Равенна уже едва дышала от страха и надеялась лишь на то, что все закончилось и что она не обмочилась. Пьер — так звали конюха — с трудом сумел отцепить ее задеревеневшие пальцы и, обхватив девочку за талию, с легкостью спустил ее на землю. Ноги изменили ей: Равенна пошатнулась и упала прямо в грязь, разразившись запоздалой истерикой. Тогда впервые Пьер не растерялся: присев рядом, он принялся бормотать какие-то нелепые утешения и растирать ее дрожащие плечи. Равенна доверчиво прильнула к его груди, так отчаянно нуждаясь в то мгновение в защите. Прежде чем бабушка Адалин и Винда отыскали их, Равенна запомнила голубые, как две ледышки, глаза, подернутые искренним беспокойством, запах мяты и конской шерсти, тихое лошадиное ржание и мерный шум затихающего дождя. С того дня прошло пятнадцать лет. Испуганная девятилетняя девочка выросла, набралась решимости сбежать в другую страну, начать новую жизнь и стать аврором, но близкое взаимодействие с лошадью до сих пор внушало ей неподдельный ужас. Тем временем Онакона вывел из конюшни двух лошадей — вороную и темно-гнедую, — а вслед за ним, ведя рядом с собой белоснежное животное, вышел мужчина в широкополой соломенной шляпе. Тесеус поздоровался с незнакомцем первым, его примеру последовала и Равенна, выдавив вымученную улыбку. Судя по смуглой коже, черным волосам и характерному разрезу глаз, мужчина имел индейские корни, но, вероятнее всего, был метисом: об этом говорили его синие заинтересованные глаза. — Мое имя Мато, — представился он, приложив ладонь к груди. — Добро пожаловать на эту землю. Мой дом — ваш дом. — Мато — выходец из племени Овейхо, — пояснил Онакона. — Благодарим вас, сэр, — ответил Тесеус, чуть склонив голову. — Я Тесеус, а это моя напарница Равенна. Мы служители правопорядка Британского Королевства. — Акцент представляет вас гораздо раньше, — хрипло рассмеялся Мато и с нежностью погладил стоящую рядом лошадь, когда та опустила нос к его карману, надеясь стянуть оттуда что-нибудь съестное. — Не желаете освежиться? Холодное молоко или, может быть, лимонад? — Спасибо за гостеприимство, Мато, однако нас ждет дальняя дорога. — Что ж, тогда я буду ждать вас на обратном пути с историей о вашем путешествии, — улыбнулся Мато. — Я настаиваю. Попрощавшись с гостями, он вернулся к своим насущным делам, вверив трех своих скакунов давнему другу и чужакам. Онакона молча передал поводья черного могучего жеребца Тесеусу — вычищенного и оседланного, уже готового к отправлению. Жеребец тряхнул головой и, ворчливо фыркнув, пошаркал копытом о землю. — Здравствуй, здоровяк, — ласково улыбнулся Тесеус, похлопав того по шее. «Здоровяк» дернул головой, едва не вырвав повод из его рук, и громко заржал. Хотя Равенна сочла, что, вернее сказать, зарычал. Однако Скамандер не выглядел напуганным, продолжая устанавливать контакт со своим конем, в то время как Онакона осматривал бурого стройного жеребца. Она поняла, что белая кобыла с дымчатым носом предназначена для нее, и напряженно проглотила слюну. — Мисс британский аврор надеется, что лошадь сама к ней подойдет и преклонит колени, чтобы та могла оседлать ее? — иронично поинтересовался Онакона, наблюдая, как Равенна робко мнется в стороне. О, Моргана! Одно дело признавать свои слабости и страхи перед Тесеусом, а другое — открываться противному индейцу с насмешливо изогнутым ртом. — Мисс британский аврор, как и мистер британский аврор, ждет, что вы представите нам этих лошадей, — вместо нее холодно ответил Тесеус. В противовес своим словам он прикасался к блестящей шее коня нежно и спокойно. Онакона призрачно, впервые с их знакомства, улыбнулся и коротко кивнул. — Моего коня зовут Изюм, — начал он и предложил ему четверть спелого яблока. — Однажды он спас мне жизнь. Продолжать историю он не собирался, и Равенна этому факту нисколько не удивилась. Онакона, насколько она могла судить, не любил попусту болтать, а уж болтать с белыми чужеземцами ему и вовсе было будто бы неприятно. Тем временем индеец указал на иссиня-черного «здоровяка», в нетерпении переминающегося на месте. — Его имя Оникс. Согласно поверьям, этот камень символизирует мудрость, терпение, проницательность и силу воли, однако жеребец еще слишком юн и свободолюбив, чтобы оправдать свое имя чем-то, помимо цвета. В ответ Оникс, повернув голову на голос Онаконы, оскалился и недовольно заворчал, но Тесеус быстро усмирил его пыл свежей морковкой, припасенной в кармашке седла. Онакона взял за узду щипающую зеленую траву белоснежную кобылу и подвел ее к оцепеневшей Равенне. Росс, скрывая смущение и страх, благодарно приняла из его рук поводья и встретилась взглядом с большими карими глазами животного. — Ее зовут Леди. Можете быть спокойны, мисс Равенна, эта кобыла самая благонравная и уступчивая лошадь во всей Америке. — Он вытащил из нагрудного кармана пакетик с белыми кубиками сахара и вложил его в женскую ладонь. — Угостите ее этим, и она станет истинной леди. Росс удивленно моргнула, не понимая, откуда взялась такая резкая перемена настроения у этого вредного индейца. Быть может, он почувствовал ее неподдельный страх и сжалился?.. — Про Оникса и Леди все ясно, но что символизирует… Изюм? — поинтересовался Тесеус, следя за тем, как индеец, не глядя на него, возвращается к своему скакуну. Онакона некоторое время молчал, разглаживая гриву своего коня, а затем перевел прямой взгляд на Скамандера и ответил: — Символизирует то, что этот жеребец с детства обожает изюм. — Только и всего? — усмехнулся Тесеус. — Мистер Скамандер, вам станет легче, если я скажу, что его имя символизирует духовную жизнь и возрождение? — вздохнул Онакона и, отвернувшись, с легкостью оседлал коня. — Не ищите скрытый смысл там, где его нет. Онакона принялся обкатывать лошадь, водя Изюма по кругу, пока его подопечные возились со своими скакунами. Прислушавшись к совету индейца, Равенна подкармливала Леди сахаром и поглаживала мягкую шерсть, с содроганием представляя, что вскоре придется ее оседлать и отправиться в долгий путь. Тесеус тем временем уже забрался в седло и осторожно подвел Оникса к жующей и жутко довольной Леди, но все его внимание было приковано к напряженному лицу напарницы. — Мы можем поехать на одной лошади, — предложил Тесеус. — Так я смогу присмотреть и за тобой, и за животным. Равенна вспыхнула, представив себе эти унижение и страшную близость. Словно то было наяву, ее спина ощутила фантомный жар мужского тела, и Росс встряхнула головой, прогоняя непрошеные ощущения. — А тебе лишь бы всех контролировать! У тебя что, пунктик на контроле? — взвилась она и отвернулась, спрятав смущение за тонкой тканью платка. — Тогда уж на чужом подчинении, — ухмыльнулся он, и его улыбка сделалась шире, как будто он заметил вспыхнувшие румянцем щеки. — Устанешь ждать моего подчинения, — фыркнула Равенна, гордо задрав подбородок. Ей бы хотелось так же гордо и грациозно забраться на лошадь, но тут уж удача от нее отвернулась. Сунув ступню в стремя, Равенна лишь с третьего раза сумела оттолкнуться с правильной силой, чтобы перекинуть ногу через туловище своей кобылы. Леди слегка постучала копытами по земле и заворчала — напуганная этим Росс натянула повод слишком сильно и едва не заставила лошадь встать на дыбы. Сердце выполнило впечатляющий кульбит и, рухнув на место, принялось колотиться с такой силой, будто намеревалось пробить грудную клетку, вырваться на свободу и убежать подальше от этой чертовой лошади. Тесеус устало вздохнул, наблюдая за ее неумелыми попытками взять ситуацию под контроль. Стараясь направить Леди в нужном направлении, Равенна похолодела, осознав, что кобыла попросту ее не слушается: раздраженно бранится, трясет гривой и артачится. На мгновение она даже пожалела, что так скоро отклонила предложение Скамандера, но упрямо убеждала себя, что, если уж выбирать между близостью с ним и смертью, она лучше упадет с этой кобылы и будет погребена под красными песками аризонской пустыни. Однако Тесеус сдаваться не планировал. Он ловко перехватил повод ее лошади и заставил ту покорно замереть. — Я не поеду с тобой, — упрямо напомнила она. Тесеус закатил глаза. — Будь по-твоему, Росс, но лошадь чувствует твою неуверенность, к тому же ты неправильно сидишь. Выпрями корпус. Еще. Равенна цокнула языком и, неохотно повинуясь, расправила плечи. — Расслабь плечи, — сказал он и, подъехав ближе, одной рукой сжал девичье плечо, а другую примостил между ее лопаток и, едва касаясь, надавил. — Да, так лучше, но твои мышцы все еще зажаты. «Конечно, зажаты, ты же меня лапаешь!» — мысленно вознегодовала Равенна, но вслух она этого не сказала, изо всех сил напрягаясь, чтобы расслабиться. — Раздвинь ноги шире. Плечи не опускай. Не прогибайся. Вот так, — удовлетворенно кивнул он, когда Равенна выполнила его указания. — Сожми бедра. Следи за осанкой. Доминируй. — Милостивая Моргана, я как будто попала в какую-то секту, где девственниц перед первой ночью обучают интимным премудростям, — процедила Равенна, отчаянно краснея. Или это солнце так поджаривает ее щеки? Хоть бы солнце! Тесеус зычно расхохотался, запрокинув голову назад. Лошадь Равенны недовольно фыркнула и покачала головой, словно осуждала ее за прозвучавшие слова. Ни дать ни взять высокородная аристократка! — Однажды я забуду, что ты леди, и начну похабно шутить в ответ, — пообещал Тесеус, и уголки его губ дрогнули. — А я и не леди, — с кривой улыбкой ответила Равенна и, слегка стукнув каблуками по лошадиным бокам, тронулась с места. — Ты упрямая, как гиппогриф, — крикнул Скамандер и пустился следом. Поравнявшись с Онаконой, Равенна слабо натянула поводья, переводя Леди с рыси на тихий шаг. Индеец все это время терпеливо ожидал, когда они закончат с первичным инструктажем, чтобы наконец отправиться в путь. — Кстати о гиппогрифах! — продолжил Тесеус, пристроив Оникса между Изюмом и Леди. — Лошади я бы предпочел именно его — это и быстрее, и комфортнее. Тут, случаем, нет нигде поблизости гиппогрифовой фермы? Взгляд Онаконы облил его осязаемым пренебрежением и оказался красноречивее любых слов. Индеец причмокнул языком и направил своего коня рысью, вероятно, рассчитывая отделиться от своих спутников. Тесеус озадаченно почесал макушку и бросил на Равенну задорный взгляд: — Кажется, я опять сказал что-то не то. Она лишь хихикнула и, последовав примеру Онаконы, ускорила ход, оставляя позади себя напарника и облако песчаной пыли.***
Всадники неторопливо двигались сквозь выжженную за лето прерию. Это была не та пустыня, которую Равенна ожидала увидеть. Вместо барханов горячего песка буйствовала прожженная солнцем густая растительность: рябившая красным оттенком волчья ягода, произрастающая на каменистых склонах и скалах, вечнозеленые кустарники, посеревшие от пыли недавней бури, разросшиеся вдоль утоптанной дороги остролистные агава и юкка, высившиеся над путниками колючие кактусы — такие высокие, что, подъехав к одному из них вплотную, Равенна не сумела дотянуться до верхушки. Сагуаро — так, со слов Онаконы, их называют местные — цветет с мая до начала июня: нежный цветок раскрывается лишь на исходе дня и остается открытым не больше суток. Не слишком словоохотливый индеец также поведал, как богата и ароматна аризонская пустыня после зимы, когда дожди наполняют живительной влагой безжизненную на первый взгляд почву. Равенна довольно быстро приноровилась к своей уступчивой кобыле и, когда солнце достигло самой высокой точки на небе, почти сумела расслабиться. Мерный стук копыт о высушенную, молящую о грядущем сезоне дождей землю сменялся приглушенным шелестом о сухую, пожелтевшую траву. Равнинная местность то и дело пускалась в гору, а затем медленно спускалась с холма. Онакона ехал впереди, и Равенна наблюдала за крупом его коня: темный хвост раздраженно дергался из стороны в сторону, отгоняя рой жирных мух. — Здесь жарко, как в аду, — произнес Тесеус, с размаха прихлопнув одну из них на своем предплечье. Равенна уныло кивнула. Воздух до того раскалился, что, вдыхая его внутрь, она опасалась сжечь себе слизистую носа. — Неужто вам доводилось там бывать? — с иронией спросил Онакона, обернувшись вполоборота. — И, как видите, мне даже довелось вернуться, — мрачно улыбнувшись, ответил Тесеус. Равенна вздрогнула и осторожно заглянула в его глаза. Ожидая увидеть там отголоски неприглядных воспоминаний о войне, сотканных из крови, страха и гнилостного смрада смерти, она столкнулась только с холодным равнодушием. Тесеус моргнул и, судя по характерным морщинкам вокруг глаз, поймав ее взгляд, улыбнулся. Их остановки были недолгими, предназначенными, чтобы сделать несколько глотков воды, напоить лошадей и после снова выдвигаться в путь. Несмотря на адское пекло, Равенна не разделяла очевидного недовольства Скамандера. Она все время вертела головой и напрягала глаза, чтобы запечатлеть местный колорит. Так, заметив скачущего в зарослях юкки зайца, она услышала протяжный клич и, задрав голову, увидела пролетевшего над ней сокола. А через несколько миль Онакона указал пальцем на восток, где, сливаясь с песком, крался койот. Тесеус, занятый бесконечным боем с мухами, раздражающими Оникса, все пропустил и, в конце концов, издал разочарованный вздох. Ближе к вечеру, когда солнце перевалило за экватор, всадники ступили на широкую, покрытую красным песком дорогу. По ее краям, словно немые стражники, ровной линией стояли разномастные кактусы, а впереди, едва показываясь из-за дымки, виднелись очертания известняковых скал. Царственно возвышаясь над каменистой равниной, на дневном свету они наливались оранжевым свечением, словно объятые исполинским ритуальным кострищем. Однако не прошло и четверти часа, как над красной долиной сгустились грозовые тучи, на глазах наливаясь предвещающим бурю свинцом. Вдали, куда всадники держали путь, слабо полыхнула молния, и лошади под ними напряженно заржали. Равенна вцепилась в поводья и окаменела. Словно почувствовав ее страх, Тесеус приблизился к ней и, протянув руку, сжал повод ее кобылы. Прогремевший раскат отразился от скалистых стен и разнесся по округе оглушительным треском. Следуя инстинкту, Равенна изо всех сил натянула поводья, когда Леди намеревалась взбрыкнуть, и едва не свалилась в песок, когда та все же встала на дыбы. — Тише, — спокойно сказал Тесеус то ли Равенне, то ли ее лошади. — Росс, ты ее пугаешь куда больше, чем отзвуки далекой грозы. — Это я ее пугаю? — пискнула Равенна. — Нам лучше поторопиться и найти укрытие, — сказал Онакона, ловко управляясь с конем. — Наш единственный шанс одолеть надвигающуюся бурю — как можно скорее добраться до скал. Тесеус направил взгляд вперед и, оценив расстояние, хмуро проговорил: — Ты поедешь со мной, Росс, и это не обсуждается. Равенна хотела было открыть рот, чтобы возмутиться, но он одарил ее таким суровым взглядом, что желание спорить моментально пропало. Самостоятельно перебравшись с Леди на Оникса, она предпочла сесть позади Скамандера, чтобы не видеть мелькающие перед собой вспышки. — Обхвати меня руками, — велел Тесеус, повернув голову в профиль. Подавив жгучее смущение, Равенна робко обняла его за туловище, вынужденно прижимаясь к широкой спине, и прикусила губу. От него пахло конской шерстью, пряной ореховой сладостью и пóтом. Кожа, нагретая многочасовой поездкой под солнцем, пылала даже сквозь влажную хлопковую рубашку. — Ты в норме? — спросил он, расправив плечи. — Какой позор, — процедила она, с ненавистью наблюдая, как Онакона связал между собой Изюма и ее Леди. — Кажется, мы с тобой делим напополам не только самые прекрасные моменты, но и унизительные, — хохотнул Тесеус. — Держись крепче, Росс. Когда они сорвались вперед, Равенна инстинктивно вцепилась пальцами в его напряженный живот и прижалась щекой к горячей спине — аккурат между лопаток. В ушах свистел разгулявшийся ветер, поднимающий красную пыль в воздух. А может, ее поднимали лошади, пущенные в яростный галоп. Солнце окончательно скрылось за тучами, в сухом, наэлектризованном воздухе запахло грозой, а молнии сверкали все чаще, сопровождаясь медленно подступающим навстречу путникам громом. Оникс бесстрашно несся вперед, повинуясь воле своего храброго всадника; невольно и Равенна перенимала толику этой отваги, позволив себе выпрямить спину и взглянуть своему страху в глаза. Она моргнула, и молния выстрелила в землю буквально в полумиле от них, разлетаясь на искры и пыль, а затем, разверзнув густые почерневшие тучи, пробился золотой солнечный луч. Его отблеск, отраженный от молниеносной вспышки, на мгновение ослепил Равенну. Зажмурившись, она открыла глаза пошире и ахнула. Рассекая упавший на скалы небосвод, на них двигался вовсе не солнечный блик. Это же… — Птица-гром! — выпалил Тесеус. — Росс, ты видишь? Равенна быстро-быстро закивала, даже не сообразив, что он этого не увидит. Гигантская птица раскрыла во всю ширь две пары размашистых крыльев и едва не ослепила исходящим от перьев золотым сиянием; их могучий размах закачал воздух порывом сильного ветра, и птица, задрав орлиную голову, издала резкий крик. Тот пронзил смолистое небо и, подсветив его всполохом электрического шара, обрушил на долину мощный ливень. Птица-гром пролетела прямо над головой, и Равенна подставила лицо теплому ливню, позволяя крупным каплями хлестать ее кожу. За каждым новым криком следовали удар молнии и гром. Рокот бури звенел в ушах и заставлял все поджилки сжиматься от волнения и восторга. Промокшая насквозь Росс восхищенно вертела головой, не желая упускать из виду могучую волшебную птицу, ниспославшую изнывающим от засухи обитателям пустыни долгожданный дар. Объятая ликованьем, Равенна даже не заметила, как терракотовые скалы выросли над ними, превратившись из крошечных холмиков в монументальные утесы. Под ногами лошадей хлюпал мокрый песок, еще не впитавший дарованную влагу, пока те двигались вдоль каменных глыб в поисках укрытия. Спустя полмили оно наконец отыскалось: небольшая темная пещера, уходящая вглубь скалы, скрывала вход каменным навесом и укрывала его от ветра с трех сторон. Спешившись первым, Онакона велел дождаться его снаружи и скрылся в чернеющих недрах пещеры. Тесеус спрыгнул с коня и протянул обе руки к напарнице, очевидно, чтобы помочь ей спуститься. Не желая еще большего унижения, Равенна проигнорировала этот жест и вполне грациозно спустилась сама. Когда ноги коснулись глади песка, она облегченно выдохнула. Онакона вернулся с разведки довольно скоро, держа наготове волшебную палочку. Он погладил коня по шее и, выглянув наружу, недовольно поджал губы. — Бури в пустыне — явление непредсказуемое. Если через пару часов она не кончится, заночуем здесь. Равенна приблизилась к Леди и извиняющеся провела ладонью вдоль ее туловища. Кобыла отозвалась, повернув к ней голову и мягко фыркнув. Когда стало ясно, что она не держит на бросившую ее наездницу зла, Росс спокойно угостила ее парой маленьких наливных яблок, кубиком сахара и вдоволь напоила свежей водой. Как полагается, она вычистила подковы, стряхнула с белого крупа пыль и только после этого высушила магией свои одежду и волосы. Онакона тем временем развел костер — жара, сменившаяся духотой, спала, уступив место прохладному ветру, задувающему снаружи. С его гневными порывами внутрь укрытия порой проникали и дождевые капли, но тут же высыхали, сдаваясь перед жаром пламени. Тесеус сидел неподалеку от костра, обхватив колено рукой, и неотрывно смотрел в скалистую прорезь, за которой бесновалась погода. Равенна бесшумно присела рядом прямо на теплый песок и отбросила с лица еще слегка влажные черные локоны. — Будьте осторожны, тихая пустыня кишит созданиями, опасными для человека, — хмуро сдвинув брови, предостерег Онакона. — Непогода способна как разогнать их по своим убежищам, так и вынудить искать новые — сухие и темные. — Думаю, мы сумеем справиться с гремучими змеями и скорпионами, — уголком рта улыбнулся Тесеус, весело пихнув Равенну плечом, словно просил ее с ним согласиться. — Дома нас ждут куда более смертоносные создания, желающие нашей смерти. — Напрасно вы ёрничаете, мистер Скамандер, степень летальности от яда гремучей змеи чудовищно высока, а некоторые виды скорпионов способны выстреливать ядом на расстояние до трех футов, делая вас, высокого и крепкого мужчину, удобной мишенью. И остерегайтесь ядозубов — они похожи на безвредных игуан, но яд в их зубах способен вызвать мучения похуже «Круциатуса». — Спасибо за предупреждение, Онакона, мы будем внимательны и осторожны, — от чистого сердца поблагодарила Равенна и улыбнулась. Индеец коротко кивнул и с явным чувством выполненного долга продолжил ворошить тлеющие угли и гипнотизировать взглядом подрагивающее пламя костра. Равенна с наслаждением вытянула затекшие ноги вперед и, расшнуровав обувь, обнажила ступни. Мягкие песчинки мигом осели на коже, и Росс глубже зарылась пальцами в теплый рыхлый песок. — Не боишься, что из-под обманчиво спокойных дюн на тебя выпрыгнет скорпион или змея? — ухмыльнулся Тесеус и смешно затрещал языком, пародируя стрекочущий звук, издаваемый гремучими змеями. — Против твоего яда у меня выработался иммунитет, а в остальном я крайне внимательна и осторожна, — парировала она. Пурпурная молния распорола густые кобальтовые тучи и ближе к земле расслоилась, напоминая трезубец Посейдона. Вслед за ней с задержкой в несколько мгновений раздался оглушительный треск, непрерывно отбивающий барабанную дробь. Небеса неустанно плакали навзрыд, когда три молнии друг за другом ударили в сырой песок и разлетелись на множество крошечных сияющих искр. — Le coup de foudre, — промурлыкала Равенна. — В переводе с французского это означает удар молнии? — спросил Тесеус и хрипло рассмеялся, увидев неподдельный восторг в ее глазах. — Да, в буквальном смысле, — мягко улыбнулась она и заправила волосы за уши. — Или раскат грома, или гроза, или… Равенна замялась и, когда гром вновь отгремел воинственным набатом, подняла на него осторожный взгляд. — Или? — вскинул брови Тесеус. Черный зрачок, опоясанный темно-зеленой радужкой с хаотичными янтарными прожилками, медленно пульсировал, фокусируясь на ее лице. Равенна облизала сухие губы и сконфуженно пробормотала: — Или любовь с первого взгляда. Пойманная его внимательными глазами в ловушку, она резко отвернулась и уставилась на свои аккуратно подстриженные ногти, под которые забились грязь и песок. Рассердившись на себя, она стыдливо прикрыла глаза, все еще ощущая прожигающий висок взгляд. Гроза медленно затихала, унося рокот бури в Финикс, однако дождь продолжал щедро поливать долину, неистово забивая капли в песок, словно острые стрелы. Равенна сидела молча, глубоко вдыхая свежий воздух, и наблюдала, как с запада сквозь тяжелые облака пробивалось солнце. Она растерла выступившие на руках мурашки и заметила какое-то быстрое движение справа. Повернув голову, Равенна уставилась круглыми глазами на вылезшую из-под камней черную упитанную ящерицу. Когда животное безразлично встретило ее взгляд и высунуло наружу длинный язык, она молниеносно вытащила из заднего кармана палочку и выстрелила обездвиживающим заклятием. Игуана оказалась проворнее, рывком сиганув влево, затем вправо, и юркнула в беззубую пасть пещеры. Сбросив оцепенение, Равенна часто заморгала и обнаружила себя прижатой вплотную к Тесеусу и стискивающей его руку. Медленно подняв испуганные глаза — видит Моргана, не от встречи с ящерицей, — она вновь поддалась оцепенению, когда ощутила на своих губах — чудовищно близко! — горячее дыхание. — Это был ядозуб? — прошептала она, видя, как Тесеус считывает слова с ее движущихся губ. — Это была обычная игуана, мисс Равенна, — откуда-то, словно извне, послышался голос Онаконы. Уголки рта Скамандера несколько раз дрогнули, а затем он разразился зычным хохотом: — Равенна Росс — гроза пустынных игуан! С силой толкнув его, она яростно поджала губы, злобно наблюдая, как его смех не смолк ни на минуту даже после падения в песок. — Расскажешь кому-нибудь, и я оторву тебе язык! В подтверждение серьезности своих намерений она сложила ладони чашей и, зачерпнув горсть песка, воинственно бросила ее в сторону напарника. — А продолжишь ржать, я тебя попросту здесь закопаю! — Ладно, Росс, я сдаюсь! — посмеиваясь, произнес Тесеус и поднял обе руки вверх. — Не бери грех на душу, не то Король Дикой Охоты придет за тобой и утащит в рабство, а спасать тебя — вот незадача! — будет некому. — Ты болван, Скамандер, — фыркнула Равенна и отвернулась, пряча губы, против воли растянувшиеся в улыбке. Решив, что хватит с нее тесной близости с Тесеусом, она обула озябшие ступни и перебралась поближе к огню. Онакона раздул жар пламени, и Равенна, довольно зажмурившись, подставила руки горячим языкам. — Подумать только — несколько часов назад мы изнывали от жары, а теперь ютимся возле огня, как продрогшие воробьи. — Пустынный климат изменчив, особенно когда дело идет к зиме: внезапные бури и долгие ночи остужают раскаленный за день воздух, — ответил Онакона и молча предложил собеседнице яблоко. Когда та отказалась, он пожал плечами и вгрызся зубами в сочный плод. — Расскажите что-нибудь о племени Овейхо, — расхрабрилась Росс, уповая на внезапную благосклонность индейца, и, встретившись с его черными глазами, добавила: — Прошу вас. — Овейхо, как и многие индейские племена, опираются на традиционные верования, которые заключаются в идее баланса между природой и человеком. Они не воители и не захватчики, хотя, безусловно, воины в их народе есть. — Онакона на мгновение задумался и почесал подбородок. — Они фермеры, охотники, собиратели, торговцы и ткачи — более искусных ткачей вы не сыщете во всей Северной Америке. — Это полностью магическое племя? — уточнила Равенна. — Племен, всецело наделенных магией, не существует. По крайней мере, я не встречал. Если индейцы в общем и целом стоят костью поперек горла белых элит, то маги-индейцы, живущие в гармонии с сородичами-не-магами, набили у переселенцев оскомину во рту. — А как же закон Раппапорт? — удивилась Равенна. — Неужели Конгресс допускает пренебрежение его правилами? Онакона криво улыбнулся и, прежде чем ответить, достал из-за пазухи старую курительную трубку и туго забил ее презентованным ему табаком. Терпкий аромат сушеных листьев слишком сильно ударил в нос, и Равенна непроизвольно чихнула. — Вудро Уилсон и Серафина Пиквери, без сомнения, влиятельные и могущественные люди, однако Америка — это, в первую очередь, наша земля, и не каким-то янки навязывать нам свои глупые законы. В голосе индейца слышалась звенящая первородным гневом сталь, его кулаки сжались, но уже спустя мгновение он сделал глубокий вдох и разжал пальцы. — Прошу прощения за неподобающую вспышку, — процедил он, вероятно, решив, что мог обидеть ее. — Ваше негодование более чем оправдано, — поспешила ответить Равенна. — Повиновение глупым законам в своем же доме, должно быть, ужасно злит. — Постоянно, — согласился Онакона. Догорающий костер отражался в его угольных глазах, будто те в любую минуту могли выгореть дотла. Равенна неуютно поерзала на месте и скосила взор на Скамандера: он сидел на том же месте, прислонившись к каменной стене, и молча прислушивался к разговору — на это указывало заметное напряжение тела и характерный разворот головы. — Ваши дети получают образование в Ильверморни? — поинтересовалась Равенна. — Они имеют на это право, как и любой гражданин Америки, однако, как показывает практика, их ждет не самый радушный прием. — Онакона устало вздохнул. — К тому же старшие члены племени не доверяют образованию бледнолицых и предпочитают обучать детей самостоятельно. — Но школа также прививает дисциплину и открывает великое множество возможностей! Онакона ответил не сразу, пыхтя дымом, исходящим из деревянной трубки; выдохнув две струи через ноздри, он медленно произнес: — Да, быть может, наши дети не будут так близко знакомы с черной магией, но бытовые, лекарские и защитные чары им более чем доступны и без школ, подавляющих всю индивидуальность. Равенна слышала, как Тесеус саркастично фыркнул и покачал головой. В этот раз она полностью разделяла его реакцию, однако демонстрировать ее не стала. Она убедила себя, что подавляющее большинство индейцев за долгие годы слишком настрадалось от «бледнолицых» и потому нужно проявить снисхождение к их скепсису и накопленной злобе. — Мне жаль, если мои вопросы рассердили вас, — примирительно сказала Равенна. — Это всего лишь слова, мисс Равенна, они не имеют истинной силы там, где только я ответственен за свою реакцию на них. Однако уголки его рта так и остались досадливо опущены. — Дождь скоро утихнет. Если поторопимся, успеем отыскать деревню Овейхо до глубоких сумерек, — предупредил он, бросив взгляд наружу, где ливневый гвалт медленно стихал. — Полагаю, сегодня вождь нас не примет, — догадался Тесеус, невесело хмыкнув. — Думаю, что так, — кивнул Онакона. Предыдущая тема все еще не отпускала разум Равенны. Разговоры о делении магии на черную и белую заставили ее в задумчивости искусать губы. — Сама по себе магия не может разделяться на хорошую и плохую — все зависит исключительно от мотивов волшебника, в чьих руках она претворяется в жизнь. Это первый нерушимый постулат, которому учат авроров, — твердо заверила она. — Даже убивающее заклятие в правильных руках способно стать милосердием. Тесеус закатил глаза и, кажется, выругался себе под нос, но Равенне было все равно: она просто хотела понять незнакомый ей образ мышления — радикальный, быть может, узкий, однако все еще любопытный в своей самобытности. — Что же тогда вы скажете о «Круциатусе»? — язвительно фыркнул Онакона, вскинув брови. Равенна задумалась, вглядываясь в пляшущие на сквозняке языки пламени. — Если я заставлю страдать волшебника, навредившего дорогому вам человеку, стану ли я сама после этого злой колдуньей? — По закону — безусловно, — ответил ей Скамандер, для которого тема применения «непростительных» все еще была по-своему болезненной. — Ты совершишь преступление против человеческой неприкосновенности. — Все ли законы направлены на защиту нуждающихся? — заносчиво вскинула подбородок Равенна и, словно защищаясь, скрестила руки на груди. — И все ли люди заслуживают беспристрастности? — У нас нет полномочий решать, как карать злодеев, — напомнил Тесеус. — В каком сказочном мире ты живешь, Скамандер? Там, где доблестные принцы вызволяют прекрасных принцесс из замков, охраняемых свирепыми драконами? — ощетинилась Росс. — В случае с тобой я бы охотнее спас несчастного дракона, а тебя оставил брюзжать за тысячью замками, — ехидно заметил Скамандер. — Наглядное пособие о том, как прелестные девы становятся злыми ведьмами, — иронично улыбнулась она. — Вы правы, мисс Равенна, — мягко согласился Онакона, прервав обмен любезностями. — Многие мои собратья поддержали бы вас в попытке оправдать кровную месть, ведь для индейцев испокон веков фраза «око за око» была не пустым звуком. Однако я считаю, что всегда необходимо поступать по совести. Если совесть не обнажит против вас зубы за такого рода деяния, значит, воля ваша. — Вы также упомянули черную магию как нечто плохое, но разве то колдовство, к которому прибегают индейские шаманы, можно отнести к «белой» магии? В этот раз Онакона не разозлился. Он вздохнул и пустился в терпеливое объяснение: — Да, мы привыкли делить мир на черное и белое, где есть место добрым и злым духам, а также добрым и злым чарам. Стоит прояснить, что шаман — это невероятно сильный маг, способный на разные ипостаси магии, однако пока шаманы направляют свою силу во благо, колдуны прибегают к ухищрениям и отвратительным тайным действам и ритуалам, — прервавшись, Онакона неопределенно хмыкнул. — Неудивительно, что каждый индеец тщательно следит за тем, чтобы все личные вещи не были доступны посторонним, ведь колдуну достаточно любых предметов, связанных со своей жертвой, — вплоть до пряди волос, капли крови, ногтя… Равенна неуместно прыснула, завидев, как Тесеус, внемля пылкому монологу индейца, артистично гримасничает. — Прошу прощения, — выдавила она, встретившись с неодобрительным взглядом черных глаз. — Обычные волшебники тоже используют подобные предметы. Например, для создания Оборотного зелья. — Получается, Росс, мы с тобой злые колдуны! — весело заключил Тесеус, широко улыбаясь. — Ты — потому что выпила Оборотное, я — потому что подсунул его тебе. И кстати! Отработка приготовления и использования подобного рода зелий входит в программу обучения Аврората. — Именно поэтому в ваших фокусничьих школах нечасто встретишь чистокровных индейцев, — скривившись, заупрямился Онакона. — Впрочем, я и не рассчитывал, что такие, как вы, способны понять все тонкости нашего мышления. Он отвернулся и устремил все внимание на своего коня, тем самым подведя итог бессмысленному спору. — Такие, как мы? — шепнул Тесеус, обжигая дыханием девичье ухо. — Интересно, какие! — Смею предположить, что неотесанный солдафон, вроде тебя, и невежественная девица, вроде меня, — задиристо улыбнулась Равенна. — Что ж, это в очередной раз доказывает, что ты и я — отличная команда, — хохотнул он, положив теплую тяжелую ладонь на ее плечо. Равенна напряженно сжала челюсть, чувствуя на шее хаотичное движение коротких волосков. Его пальцы все еще касались нее, и жар, исходящий от мужской руки, буквально прожигал ее одежду и плоть, будто намеревался добраться до самых костей. Или ей просто так казалось? — Гроза утихла. Поспешим добраться в деревню дотемна, — сухо обронил Онакона и, не дожидаясь спутников, вывел коня наружу. Ветер, ушедший вслед за грозой, унес с собой и тучи, обнажив огненное солнце. Его пламенные лучи облили небо закатным багрянцем и щедро окрасили каменистую долину оранжевым заревом — так, словно каждая из мириад песчинок раскалилась изнутри. Три лошади, степенно шагая вперед, мягко ускорились и перешли в галоп. Перед всадниками расступились скалы, и на многие мили вокруг распростерла объятия лишь пылающая на исходе дня пустыня. Разрезая бескрайнюю пустошь, Равенна слышала свистящий в ушах ветер, последовательный стук копыт о влажный песок и едва различимые, словно фантастические миражи, отзвуки грома. Так звучала свобода.