***
Гром давно не видел, чтобы внимание Смирнова было настолько сосредоточено — пальцы с шершавыми подушечками почти не подрагивают, держат кисточку, аккуратно выводят замысловатые и незамысловатые узоры на яйце, полностью импровизируя и периодически поглядывая в сторону рисующего причудливые мордочки Игорька. Сзади бурчит ругательства Костя, у которого никак не получается справиться с чёртовым рассыпным красителем, что б его! Нет, как раньше, шелухой от лука, обязательно нужны были яркие и разнообразные цвета! Впрочем, такие мысли преследуют его во время каждой Пасхи, и если Игорёк уже привык, то Юра позволяет себе тихий смех, по голосу слыша, как мужчина закипает от раздражения. — Да твою ж мать! Игорь, подойди сюда. На, я уже не могу, давай сам, — обессиленный вздох. Костя опускает руки в прямом смысле этого слова, почесав щёку. Подходит к Юре, мягко целуя в выглядывающее из-под его же, Грома, растянутой футболки, плечо. Несколько плавных движений и красивый узор заканчивается неровным сердечком. Сойдёт. Главное ж, что с любовью! — К-костик, ты... — Юра прыскает, надувая щёки. Облизнув кончик большого пальца, проводит им по лицу, и, прочитав вопрос в непонимающем взгляде Кости, демонстрирует ему смазавшийся яркий жёлтый цвет. Несколько секунд молчания. Ещё один тяжёлый вздох: — Ёкарный бабай. И взгляд на Игоря, упорно пытающегося сдерживать рвущийся наружу смех, из-за которого, между прочим, Костя с Юрой пытаются сдерживаться от мата. Получается, правду говоря, не очень. Ещё честнее — вообще не получается. Но сегодня-то Пасха! Нужно постараться контролировать себя с двойным, нет, тройным усердием!***
— Ес! Понял, Игорёк, п-понял! С тебя пять рублей. — Юра! — Костя смотрит хмуро, сложив руки на груди. — А чё! Я может это, на мечту коплю! Летом все вместе на отдых поедем, на... неделю! Нет, на две! Нет, три! Слыш, а ты чего такой смурной, Гром? — игривые нотки проскакивают в голосе — судя по всему, Смирнов не собирается прятать их. Наоборот, совсем наоборот, он медленными шагами, не уступая в грациозности представителю семейства кошачьих, ступает ближе, прихватив ещё одно яйцо. Своё, чемпионское, держит в руке. — Я же выиграю, — хмыкает Костя. — А если нет? — Точно выиграю, думаешь, есть смысл стараться? — С меня поцелуй, если выиграешь, м-мистер Всезнайка, — язвит Юра, высунув кончик языка, и, став в почти боевую позу, "нападает" первым. Слышится тихий хруст скорлупы. Абсолютно уверенный в чужом проигрыше, Смирнов вскидывает брови ко лбу, давится возмущённым вздохом и сжимает губы. Твою мать! Проиграл! Есть ещё одна сторона. Ухмылка на лице Кости уверенности в себе, если честно, не придаёт. Ещё один удар. Снова хруст. Снова, блин, хруст, причём не громовского яйца, а его, юркиного, чемпиона, вообще-то! — Т-ты... ты му-мухлевал! — Неправда. — Такого быть не может, э-то... Так н-нечестно! Реванш! — Никакого реванша, пока не поцелуешь. Ты пообещал. Юра закатывает глаза. Нет, не сказать, что ему не нравится целовать Костю, вообще наоборот, нравится до летящих перед глазами искр, только вот сейчас он делает это несколько обиженно, прижимаясь губами к уголку его губ, за что получает смех в ответ и ладонь в волосах, превращающую их в подобие небрежного птичьего гнезда, мол, ничего, не расстраивайся, отыграешься ещё. Игорь всё это время стоит в стороне, медленно поедая глазурь с огромным количеством разноцветной присыпки на верхушке кулича. Поглядывает в сторону веселящихся отцов — да, теперь он точно может смело назвать дядю Юру папой, и это не будет казаться чем-то неправильным, как раньше. Потому что папа Юру любит, Юра любит папу, и его, Игорька, они тоже любят, но по-другому, как сына, — и искренне радуется, что те, несмотря на стереотипы о возрасте, веселятся, словно им по десять лет.***
На следующий день отдел встречает их улыбками и не несущими зла смешками. Юра самодовольно ухмыляется, проходится красноватым от краски языком по губам, подтолкнув Грома за плечо, чтобы он сделал тоже самое, демонстрируя и свой красный язык. — Вы где так извалялись вчера, мужики? Про языки даже спрашивать не буду, упасите. Смирнов улыбается, взглянув на испачканного в красителе Костю, пускай и понимает, что на его лице картина явно не лучше.