Неравный брак

──────── • ✤ • ────────

      Утро нельзя было охарактеризовать никак иначе, как великолепное. В воздухе извивался поток теплого ветра, гонял листву на аккуратно подстриженных кустарниках, стелющихся по обе стороны длинной подъездной аллеи, ведущей во дворец. Солнце лениво опалиливало насыпные тропинки сада, по которым так любила прогуливаться по утрам мадемуазель Рене де Ноай. В отличии от центральных вымощенных дорожек, здесь было редкостью встретить кого-то, кроме королевского садовника и его рабочих. В этой части сада не проводились общие прогулки и не устанавливались шатры для пикников. Даже скрытные парочки предпочитали более благородные места для свиданий.       Рене с нетерпением стянула со своих рук белоснежные перчатки и уселась на не совсем пригожую для того скамейку — покосившуюся и изрядно обшарпанную. Она раскрыла зонтик, подобранный в цвет перчаток, и установила его таким образом, чтобы он смог защитить от ярких солнечных лучей ее лицо. Обитатели Версаля не приветствовали загар, поскольку загорелая кожа могла напоминать кожу обыкновенной крестьянки, работающей весь день в поле под зноем. Здешним такое было не по статусу.       Рене прикрыла глаза и слегка улыбнулась. Со стороны могло показаться, что молодая леди мечтает о любви или новых платьях, о всем том, о чем могла мечтать молодая леди. На самом же деле, она раздумывала над тем, как же ей вывести королевского зодчего на чистую воду. Рене ходила вокруг Лево уже битые три дня, пыталась изобразить потенциальную клиентку, расспрашивала о нем придворных и даже слуг. И все без толку. Она не узнала абсолютно ничего. Лишь только внутреннее наитие и желание помочь Александру, растерянному из-за пропажи дофина, не позволяли опускать рук.       Казалось, ничего не могло помешать бурным раздумьям мадемуазель де Ноай, но тут из-за угла совершенно неожиданно появилась особа в алом наряде. Мадам де Монтеспан была облачена в неподходящее для утреннего променада платье, обрамленное у груди соболиным мехом. На ее изрядно напудренном лице красовалась мушка, а с кистей рук свисали аж два ридикюля. Рене аккуратно привстала со скамейки, стараясь не зацепиться тканью платья за занозы, и поприветствовала нарушительницу границ ее обожаемого места.       — Мадемуазель де Ноай, — девушки поклонились друг другу в формальном, почти незаметном реверансе, и тут же сцепились взглядами, режущими похлеще любой из сабель. — Какая приятная встреча!       — Мадам де Монтеспан, — в голосе Рене отражалась не то ненависть, не то усталость. — Приятно видеть вас в добром здравии. Особенно после вчерашнего бурного празднества в покоях принца Филиппа.       В дерзкой фразе, брошенной дочерью обедневшего маркиза, нельзя было не углядеть укора. Рене заранее знала, что мадам де Монтеспан не побрезгует попыткой унизить Рене, оттого и не ограничивала себя любезностями со столь неприятной дамой. Франсуаза-Атенаис лишь острее улыбнулась, а ее желание принизить достоинства собеседницы, видно, разыгралось еще сильнее.       — Вечер удался, стоит признать, — Франсуаза лениво оглядела пространство самой скромной части сада. — Как жаль, что при нынешних обстоятельствах мы не скоро сможем лицезреть вас на таких мероприятиях. Было бы прекрасно, если бы смогли посещать хотя бы воскресные службы и пикники. В случае, конечно же, вашей скорой женитьбы. Ах, дорогая Рене, если Луи не согласиться на брак, то, боюсь…       — Боюсь, на брак не соглашусь я, — в груди Рене закипела злость. — Мне нет надобности выходить за этого человека.       Мадемуазель де Ноай нервно дернула плечом и схватила со скамейки раскрытый зонт. Он издал громких хлопок при закрывании. Девушка с силой сжала пальцы вокруг ручки, и костяшки пальцев начали белеть.       — Неужели решили все же покинуть Версаль, моя дорога Рене? Это крайне грустно для нас всех, но, тем не менее, я считаю это правильным решением.       Рене двинулась по тропинке в сторону фонтанов. По обе стороны прохода росли кустарники, походящие на болотные заросли. Разозленной до неприличной красноты в лице девушке оставалось надеяться, что густота и высота растительности скроет ее эмоцию от посторонних глаз.       Удовлетворенная производимым ее словами эффектом Франсуаза-Атенаис поспешила вслед.       — Будет неприятно, — продолжила мадам, — если слухи о вашем интересном положении, столь бурно распространяющие при дворе, помешают вам выйти замуж за благородного человека, коим Луи, к большому сожалению, не является. Ребенок, в конце концов, может исчезнуть, но обелится ли запятнанная честь и достоинство молодой леди?       Рене сделалось гадко. Мало того, что ее пытались очернить несуществующей беременностью, так вдобавок еще и из дворца выдворяют! Девушка остановилась так резко, что Франсуаза даже врезалась в ее спину. Рене развернулась и посмотрела на нее с искренним изумлением.       — Вам свойственна особая искренность, мадам. Вы без тяжести в сердце или зазрения совести предпочитаете обсуждать вещи, которые никто в ясном рассудке не осмелился бы упоминать в столь светлом и высоком обществе, — Рене хищно заулыбалась. — Хоть мне и известно, что ваша репутация оставляет желать лучшего, но, признаться, я не ожидала, что вы опуститесь до столь вульгарных слухов.       Мадемуазель де Ноай не теряла самообладания, хотя терпение ее было на исходе. Ей не хотелось оправдываться перед этой несносной занозой, но и не сделать этого она не могла, ведь то означало бы, что Рене признает правдивость брошенных Франсуазой слов.       — Боюсь, моя дорогая Рене, ваша и моя честь сейчас находятся недалеко друг от друга, — мадам оказалась настолько близко к молодой леди, что даже ее дыхание щекотало кожу Рене. — Фавориткой короля, пусть, мне не стать, но я не могу позволить вам занять мое место. Луи радушно обещал подтвердить слухи, так резво гуляющие по дворцу, так что советую вам готовиться к отбытию.       Внутри Рене все упало. Даже если она и сможет раскрыть роман Франсуазы и Луи, никто ей не поверит без подтверждения кавалера или доказательств. Ни того, ни другого ей было не достать. Дочь разорившегося маркиза потеряла последнюю надежду на достойное замужество и приемлемую жизнь.       — Не стройте из себя девушку лишенную всякого ума, вам это крайне не к лицу, — мадемуазель де Ноай ответила с досадой. — Вы прекрасно осведомлены о том, что я не имею никакого отношения к Его Величеству.       — Вы при дворе совсем недавно, больших средств не имеете, пусть ваш отец и маркиз, многим известна печальная судьба его брата, вашего дядюшки, — Франсуаза игриво наклонила голову. — Но, тем не менее, влияние ваше неуклонно растет… росло до недавней поры. Рано или поздно взор короля упал бы на вас, требовалось лишь время. Рене, я отнюдь не глупа, как, впрочем, и вы. Ваша семья выбрала нужного покровителя для представления столь жестокому двору.       — Мадам, вы видите то, чего нет.       — Александр Бонтан, в бывшем – камердинер, в настоящем – губернатор, и абсолютно всегда – самый близкий для короля человек. Александр имеет огромную власть при дворе, Рене. — Франсуаза-Атенаис залилась громким смехом. — Многие его стараниями оказались на плахе, а другие же – в покоях Его Величества.       Рене до бледности сжала губы и, не дослушав и даже не поклонившись, поспешно удалилась. Прекраснейшее утро было безвозвратно испорчено.       Внутри девушки рокотал гнев, граничащий с досадой и даже болью. Она не могла поверить, что ей придется выбрать между Версалем и выгодным замужеством. Пальцы ловко подхватили юбку платья, что позволило Рене ускорить шаг и скрыться в лабиринте. Леди мечтала провалиться сквозь землю. Если бы можно было устремиться к секретному проходу и просидеть там до скончание века, то она бы так и сделала.       Рене прошла всего несколько поворотов, прежде чем наткнулась на каменную скамейку в одном из тупиков. Мадемуазель хотела выстоять, не поддаться, не подать виду даже самой себе, но, почувствовав слабость в ногах и теле, она бросила зонтик с перчатками на траву и осела на лавку. Вид у нее сделался несколько больной. Ее чувствам, царящим в голове и сердце, едва ли можно было найти определение.       Вскоре в кустах послышался шорох, и девушка несмело обернулась. Она внимательно вглядывалась в изгородь в поиске источника шума. Прорезав своим высоким телом куст, показался Александр с бутылкой в руках. Он замер в удивлении, застав на излюбленном месте свою протеже.       — Рене, не ожидал вас… — он закашлялся из-за неизвестно откуда взявшегося кома в горле, чуть погодя продолжил, — здесь увидеть.       После того поцелуя и пропажи дофина Рене почти не виделась со своим покровителем. Оттого теперешняя их встреча добавляла ярких красок щекам девушки.       — Александр, — девушка кивнула в знак приветствия. — А вы все не расстаетесь с бутылкой.       Отчего-то Рене стало безмерно смешно. Она вот-вот вылетит из дворца, ее покровитель, в которого Рене влюблена по уши, запивает горечь провала, связанного с пропажей дофина, а мерзкая заноза Франсауза-Атенаис, наверняка, наслаждается своей победой. Стоило ли девушке благодарить жизнь за то, что она показала ей величие Версальского двора, если вскоре это все было отнято так постыдно и обязательно безвозвратно?       — Как жестоко с вашей стороны, — в его глазах плескалась горечь, но на устах виднелась легкая улыбка. — Тем не менее, я рад, что вы не рыдаете где-то в закромах дворца, а сидите здесь и наслаждаетесь великолепной погодой.       Александр перешагнул сначала через валяющийся зонт, а затем и через скамейку. Когда он опустился рядом с Рене, она почувствовала ненавязчивый запах ели, оттененный запахом вина. Александр не был пьян, хотя алкоголь и плескался лишь на дне бутылки.       — Ах, вы уже наслышаны и моей порочности и богомерзкой непорядочности, — Рене опустила взгляд, смотреть в глаза камердинеру было отчего-то стыдно. — Представляю что поведает двору на ближайшей воскресной проповеди Жак-Бенинь.       В присутствии Александра ей не хотелось оправдываться. Девушка надеялась, что он сам понимает фальшивость этого слуха. Рене нервно сжимала юбку, и на ней начали появляться некрасивые складки. Покровитель постепенно оглядел раздосадованную протеже, медленно переводя взгляд с платья к красному от злобы и стыда лицу.       — Король сейчас не в том расположении духа, чтобы пресекать рассуждения проповедника, я же, — Александр отправил в свое горло добрую порцию алкоголя, — постараюсь решить сию проблему. Но слухи не замолкнут. Вам нужно выйти замуж, Рене, причем как можно скорее, и замечательно, если бы это был человек при дворе.       Рене вскочила со скамейки и принялась расхаживать вдоль тупика.       — За Луи, за этого мерзкого Луи… Нет, нет, Александр, только не он! Я готова выйти за самого Дьявола, если тот примкнет к дворцовой жизни, но не за этого…       — Господь Всемилостивый, — камердинер искренне рассмеялся, — неужто вы и вправду смеете думать, что я отдам вас в лапы этому слизняку? Рене, какого вы обо мнения? Да, я местами суров, чрезмерно суров, но я вовсе не настолько жесток, чтобы превращать вашу жизнь в кромешный ад.       Мадемуазель стало легче от тона разговора, и она осмелилась немного расслабиться. Рене не могла припомнить, чтобы Александр когда-то разговаривал с ней столь легко и непринужденно, оттого ей хотелось как можно тщательнее запомнить этот комический момент. Она с пристальным вниманием ловила каждый оттенок его смеха.       — О, Александр, вы существенно преуменьшаете свои способности доведения человека до ручки, — Рене рассмеялась в ответ.       — Судя по всему, мой талант раскрывается лучше, когда я применяю его к вам.       Рене осеклась и вновь уселась на лавку. Она впилась уставшим взглядом в переливающуюся на солнце траву и принялась мысленного ругать свою бестолковую натуру.       — Тогда кто? Кто возьмет падшую женщину в жены? — не обращая внимания на толстый слой косметики, девушка потерла лицо и громко вздохнула.       Не была она никакой падшей женщиной, вопреки мерзким слухам, но теперь же мыслила обратное. Ее так сильно пугала сложившаяся ситуация, что, казалось, она сама уверовала в свою греховность.       — А вы в самом деле таковой являетесь? — Александр вновь приложился губами к горлышку, стараясь сохранить внешний покой.       Рене несмело взглянула на своего покровителя. О страсти, разгорающейся между ними теперь можно было забыть, но забыть не получалось. Тот поцелуй в тайном проходе навсегда отпечатался в мыслях молодой леди, так неосмотрительно влюбившейся в своего покровителя. Она знала о чем он спрашивает.       — Я не…       — Рене, извините меня, я не должен был этого спрашивать. Да и не имеет это большого значения в сложившейся ситуации.       Александр поднялся со скамейки, но рост его сделался, казалось, ниже обычного. Он ссутулился, вжал голову в плечи и вновь нацепил на себя холодную маску безразличия или даже высокомерия. Рене подметила про себя, что момент приятной беседы был завершен, но замолчать все же не смогла.       — Зато важно для меня! Меня оскорбили всеми возможными способами, смешали мое достоинство с грязью и разнесли его остатки по углам Версаля. — на веках мадемуазель показались слезы, размером с жемчужины. — Я только вышла в свет, выбилась в люди, но сейчас же мне предстоит либо с позором укрыться под Парижем, либо выйти замуж за нелюбимого человека, который, судя по моему скромному преданному, окажется не более чем разоренным шевалье.       Камердинер замер в нерешительности. На секунду Рене показалось, что Александр тотчас же прижмет ее всхлипывающее лицо к своему сюртуку и станет с нежность поглаживать девичьи волосы. Этого не произошло.       — Рене, я понимаю ваше негодование, но вынужден сию минуту откланяться, мне стоит… мне стоит…       Александр склонился в небрежном, нервном поклоне и тут же скрылся в лабиринте.       — Позорно бежать, — всхлипнула мадемуазель де Ноай, но камердинер ее, конечно же не услышал.       Следующая неделя прошла в тревоге и других смешанных чувствах. Рене всюду сталкивалась с насмешками и завуалированными рассуждениями о том, кто же этот бедный человек, что станет ее мужем. Александр и вовсе перестал приближаться к своей протеже, так что Рене начало казаться, что она не мнимо беременная, а чумная или чахоточная. Хотя было во всей этой грязи и приятное, настолько, насколько его можно было таковым назвать, допущение — Жак-Бенинь посвятил ближайшую проповедь искушению тщеславием, а не греху прелюбодеяния.       Вечера свои Рене старалась проводить по обыкновению — выходила в свет как можно чаще, писала пространные письма отцу и, разумеется, пыталась раскрыть причину растраты средств из казны. И если первые два обязательства она выполняла полно и регулярно, то с последним делом все было намного хуже.       В субботнее утро по дворцу разлетелся еще один, но теперь уже совершенно приятный, слух. Его Высочество даровал губернатору Версаля Александру Бонтану имение внушительных размеров под самым Парижем, а вместе с тем и наградил его титулом виконта. Вечером того же дня этот слух был подтвержден.       Рене хотела бы поздравить новоиспеченного виконта, но все никак не решалась. Он избегал ее целую неделю, и теперь их общение несколько осложнилось. Мадемуазель де Ноай предпочла провести этот вечер в покоях, пролистывая тайно одолженную на время празднеств финансовую книгу Жан-Батиста. В ее голове стремительно складывался пазл происходящего при дворе.       Когда в полночь Рене распознала в замудренных цифрах и неразборчивых надписях то, что ей было так необходимо, она не смогла более молчать. Мадемуазель накинула на себя подаренный халат Александра и, схватив подмышку тяжеленную книгу, постучалась в смежную комнату.       Дверь отворилась сразу же, что одновременно обрадовало и удивило Рене. Цветущий вид камердинера приносил ей удовлетворение. Казалось, даже его серая кожа приняла приятный, живой оттенок. Мысль же о том, что Александр не празднует свой дебют приводила девушку в замешательство.       — Прошу меня простить, — Рене присела в реверансе, — не хотела вас тревожить, не посмела бы. Лучше перейду сразу к делу, я… — Рене, постойте. — Александр выхватил из ее рук тяжеленную книгу и потянул протеже в свои покои. — Я должен вам кое в чем признаться.       Виконт опустил рукопись на комод и усадил девушку в глубокое резное кресло. Он принялся нервно расхаживать по комнате широкими, дерганными шагами. Рене утонула в сиденье, сжавшись в маленький комок. От поведения и взгляда Александра внутри у нее все холодело и ныло, она было уверена, что он сейчас признается ей в том, что в согласии со своим титулом ему не пристало покровительствовать даме со столь небезупречной репутацией, хоть та и было дочерью маркиза. — Теперь я не камердинер, не губернатор… — голос его дрожал.       Ну конечно же! Теперь, когда Александр смог окончательно примкнуть ко двору, стань его частью, как он того и хотел, когда авторитет его возрос в десятки крат, он, наверняка, решил обзавестись семьей, чтобы иметь возможность передать титул и влияние своим детям. Ну конечно же! Теперь ему уж точно не понадобиться эта взбалмошная девчонка с крайне заурядными шпионскими способностями.       Александр не умолкал, говорил много и лихорадочно, все так же меряя шагами собственную комнату. Протеже его почти не слышала, погруженная в свои совсем нерадостные мысли. Подумать только, ей действительно придется покинуть дворец и скрыться под Парижем.       Рене дернула плечами и подобрала ноги прямо на кресло. Она обхватила колени холодными руками и зажмурила глаза. Девушка было уверена, что вот-вот Александр одним предложением отрубит ее будущее при дворе, как палач отрубает голову изменнику. Рене мысленно поднялась на эшафот, положила голову на плаху и…       — Я делаю вам предложение, — сказал виконт на выдохе.       Мадемуазель де Ноай с изумлением раскрыла веки. Александр опустился к ее ногам, так что их глаза оказались на одном уровне. Рене шумно сглотнула и обхватила потными ладонями дрожащие плечи. Ей хотелось смеяться и плакать.       — Дофин найден, теперь его поселят вне дворца, король мне крайне благодарен, — Александр выхватил тонкую ладонь своей протеже и заключил ее меж свои теплых пальцев, — имение, что он мне пожаловал, большое и приносит приличный доход. Вы сможете ни в чем себе не отказывать, Рене.       На его лице выступил бисер пота. Только слепой бы не заметил, как трудно ему давались эти слова.       — Вы могли просить графа, маркиза, — прошептала Рене, выдавливая из своего сухого горла по одному слову. — Вы могли взять в жены любую леди с приличной репутацией и богатым приданым.       — Я хочу только вас, — Александр сказал это громче, чем требовалось. — Мне претит мысль о том, что вам, моя дорогая Рене, придется стать женой человека…       — Не нужно меня спасать! — девушка выдернула руку и прижала ее к своей груди. — Я не прошу идти ради меня на такие жертвы.       — Мне будет крайне сложно заслужить ваше доверие после всего сказанного и сделанного мною, но, Рене, скажите, что вы этого не желаете, что такой союз не принесет вам ничего хорошего, что вы будете со мной несчастны, и я тут же исчезну из вашей жизни, забуду об этом разговоре, как будто его и не было.       — Дело вовсе не в этом, Ваша Милость! — Рене впилась ногтями в резной подлокотник кресла.       Слова ей давались тяжело и даже больно, но молчать было еще больнее. Поэтому девушка продолжила:       — Дело в том, что я грею в своей душе искреннюю привязанность к вам, которую смею назвать любовью. Мне неприятна мысль о том, что вам придется взять в жены девушку с сомнительной репутацией и маленьким приданым лишь для того, чтобы спасти ее от позора.       Александр замер, словно перед ударом плеткой. Он на мгновение задержал дыхание и прикрыл веки, но тут же их распахнул, улыбаясь одном лишь уголком губ.       Волнение, вызванное этим разговором, было нелегко успокоить, но виконт поспешил взять себя в руки и заключил:       — Это все причины, не позволяющие вам стать моей женой?       — Да…       Рене была готова разреветься. Сердце ее бешено билось, а дыхание сделалось тяжелым и прерывистым. Она заметила крупную дрожь в пальцах, поэтому поспешила сжать руку в кулак.       — Тогда у меня к вам лишь одна просьба, — Александр приблизился к лицу Рене, и его горячее дыхание спровоцировало побег мурашек по ее коже.       — Какая же? — мадемуазель прикрыла глаза, наслаждаясь близостью.       — Никогда более не обращайтесь ко мне в соответствии с принятым во дворце этикетом.       Его губы накрыли ее. Рене вздрогнула от неожиданности, но тут же поспешила податься вперед. Не разрывая поцелуя, она, словно податливое тесто, сползла с кресла и оказалась на коленях Александра. Он покрывал теплом своих губ ее шею, нос и щеки. Вихры неприглаженных рыжих волос прыгали по лицу новоиспеченного виконта, игриво щекоча и без того чувствительную в сей момент кожу.       — Вы меня любите! — Рене вскрикнула, не веря в происходящее.       — Я люблю вас, я горячо вас люблю, — прошептал Александр в ее губы, — я готов повторять это столько, сколько потребуется, чтобы вы окончательно уверовали.       — Я верю, я верю вам.       Сначала нежно, потом со стремительно нарастающей страстью, они дарили друг другу необходимое обоим спасение и тепло средь холодных стен Версаля. Александр нырнул широкими ладонями под уже знакомый халат и согрел талию и спину Рене. Она нежно отстранилась и прижалась к его широкой груди.       — Знаете, а ведь пришла рассказать вам о том, кто же обкрадывает корону, — Рене кивнула в сторону финансовой книги, покоящейся на комоде Александра.       Он рассмеялся. Так звонко и искренне, что новоиспеченная невеста даже смела подумать о том, что все происходящее является не более, чем сладким сном.       — А знаете, моя Рене, — виконт склонил голову набок, в его глазах заиграл привычный огонек азарта, — в покоях мадам де Монтеспан были найдены…       — Яды. — с восторгом прошептала будущая виконтесса. — Что же еще могли найти в логове этой змеи?       Александр вновь прильнул к ее губам. Горячим, нежным, юным. Он поднял Рене на руки и, не отнимая ее тело от своего, направился к широкой кровати. В воздухе повис свежий запах ели.       — Предлагаете начать охоту на ведьм? — выдохнула девушка в мужские губы.       — Никто не смеет клеветать на мою жену, — горячая рука Александра подобрала подол ночной сорочки.       Величие сначала виконта и виконтессы, а позже герцога и герцогини, противопоставить можно было разве что величию короля. Да и тот лишь изредка противился мнению своих горячо любимых приближенных. Рене и Александр пережили множество событий, прослыли главными интриганами Франции семнадцатого столетия, добились всего, чего желали. Их путь не был прост и требовал множества жертв — собственных и чужих. Лишь одну вещь они не смели громоздить на алтарь влияния и амбиций. Свою любовь.